Этюд 2. Ирбис

Этюд №2. Ирбис

В другой жизни он, наверное, был бы снежным барсом - живым воплощенным в тело кошки духом Тибета и Гималаев, каждое утро проверяющим свои владения, простирающиеся на неохватимые невооруженным взглядом многие и многие сотни дней похода (человеческих километров и милей) за добычей. Из его пещеры, места, где он жил, открывалась совсем другая картина, нежели та, которую привыкли видеть люди, живущие на равнине и лишенные  возможности лицезреть то, что находилось у него под лапами - истинную, а не искусственную красоту венца творения Земли и всевышнего - гор, самых недоступных, смертоносных и красивых вершин на Земле. Здесь он был тем, перед кем преклонялись тибетские монахи, восхищаясь его пятнистой, небесно-голубой, играющей на солнце всеми оттенками синего при каждом его движении шкурой, которой очевидно наградило его небо, наделив тем самым властными полномочиями охранять лестницу на небо, взобравшись на которую любой смертный мог бы запросто пожать руку Будде и, похлопав его приятельски по плечу, спуститься обратно на грешную землю. Он был тем, кого любили и уважали заезжие альпинисты, за его умение переносить нечеловеческий холод, взбираться на самые неприступные пики без кислородных баллонов и соответствующего для таких подвигов снаряжения. Им было чуждо и непонятно, как он, не щурясь, без солнцезащитных очков (без которых не может обойтись не один уважающий себя покоритель гор), может часами лежать на краю обрывистого утеса, уходящего в бездну и которому не было конца, и любоваться ослепительно блестящими и сверкающими, как миллионы алмазов, бесчисленными вершинами Гималаев, блеск которых сказочно и по волшебному менялся, когда солнце, наконец, решало уйти за кулисы, поняв, что его время пребывания на этой сцене истекло. И в момент этого ухода горы, покрытые слоеным пирогом ледников и снега, начинали сверкать цветами всех драгоценных камней, которые были известны людям. Сперва начинали изумруды, затем сапфиры, потом опалы, которые красотой своего полированного блеска как бы объясняли завораживающую притягательность вершин для верхолазов, которые не боялись заплатить жизнью для того, чтобы увидеть собственными глазами и пощупать руками мнимое сокровище Тибета, при прикосновении к которому оно таяло, превращаясь в воду.
А солнце тем временем медленно, но верно опускалось за острые зубья восьмитысячников, выстроившихся не по порядку в этом царстве застывшего во льду и снегах вечного хаоса. И тут оранжевый по утрам и вечерам и раскаленный добела днем диск звезды становился удивительно красным, в точности таким же по цвету и форме, как грейпфрут, растущий далеко внизу в долине неподалеку от чайных плантаций. Незаметно и синхронно, с перевоплощением солнца в огненный шар, наступило время рубинов. Теперь уже они сменили изумруды, опалы и сапфиры на заостренных, угловатых верхушках планеты и начинали бешено сверкать, превращая неровные гребни Тибета в самые большие в мире факелы, но в то же время и самые холодные, дотронувшись к которым можно было обжечься, но не от огня, а от вечной мерзлоты льда и снега, которым не грозила участь быть растаянными и превращенными в тысячи рек, озер и водохранилищ, оголив тем самым многочисленные тектонические пласты литосферы, возраст которых исчисляется миллионами лет. И монахи- ламы и верхолазы-альпинисты восторгались, восхищались и удивлялись его способностям, которыми не обладали люди, красоте и грации, которой наделила его природа и эволюция, и просто тем, что он здесь есть, в этом царстве бескрайних, вечно заснеженных ледяных вершин, холодно-мертвого безмолвия, часто нарушаемого скатывающимися к подножию и сносящими все на своем пути лавинами, пронизывающего до костей и воющего, как волк, тибетского ветра и неестественно синего, редко облачного неба, покрывающего все это великолепие своим вышитым звездами одеялом.
 Такая картина происходила на его глазах каждый день, и он, ирбис - снежный барс - бесстрастный свидетель природы, внимал всем этим чудесным и удивительным метаморфозам с тем спокойствием и равнодушием, которое свойственно только характеру большой кошки и существу духа поднебесья, знающего, что завтра произойдет то же самое, и величие небесной лестницы не пошатнется для остальных смертных, по крайней мере до тех пор, пока не кончится срок его пребывания, отпущенный ему творителем в этой суровой, но необычайно красивой, полной тайн и загадок стране застывшей вечности.