С высоты птичьего полёта

Перевести тело в горизонтальное положение не удавалось. Можно было, конечно, поднапрячься, отвести голову назад, затем резко дёрнуть ею, так что собьётся причёска, резко наклонить корпус, поджать ноги, резко выбросить их, как при плаваньи брассом. Можно было из положения «сидя на корточках» завалиться набок, осторожно высвободить одну руку, распрямить, высвободить другую руку, распрямить, вытянуть ноги, чуть расставить их, чуть вывернуть наружу стопы. Можно было при очередном отталкивании перенести вес тела на носок, сконцентрировать его в подушечке большого пальца, при соприкосновении вжаться, вдавиться пальцами в поверхность, чтобы та, пусть незримая, прозрачная, пусть бесплотная, возвратила усилие, спружинила, и тогда, сложив руки в молельном жесте, сгруппироваться, нырнуть рыбкой в вышину и поплыть, и кувыркаться, и вертеться, и загребать ладонями, и плескаться, и дурачиться…

Но – поганое «но»! – врытое в подсознание недоверие ко всяким проявлениям иррационального плодило сомнения в долговременности и этого чуда, и страх упасть: животом, пропахать землю, окорябаться – тормозил побуждения к решительным действиям; приходилось довольствоваться простым скольжением в нескольких сантиметрах от земли. А ведь так хотелось добиться ощущений настоящего полёта,  почувствовать себя птицей, и, маша руками как крыльями, возноситься – быстрее, быстрее! – в небо, чтобы оглядеть этот город, этот мир с высоты птичьего полёта, постичь всю его красоту, преисполниться радостью, и парить, и плакать от счастья…

А потом я проснулся, с затёкшей рукой, в ожерелье из пота. Лежал и думал, и вспоминал сон, и вторил Катерининой риторике: «Отчего люди не летают как птицы?», и закрывал глаза, и злился и досадовал, что только во сне и доступны полёты… И вспоминал тех, кто в разное время мучился тем же и всё пытался опровергнуть: братьев Монгольфье, Менье, Третесского, Цеппелина, Циолковского, Жуковского, братьев Райт, Чкалова, Гагарина, Титова, Леонова. Не забыл и про мифологического Икара, и про братьев наших меньших – как же без них. Как забыть двух милых собачек – Белку и Стрелку, прежде людей покоривших космос?.. Белка и Стрелка, где вы теперь?

Вспомнил и эпизод из своего отрочества. Стоял май, сочно-зелёный, с жёлтыми частыми вкраплениями мать-и-мачехи, самое его начало, точнее – короткий, несущественный промежуток между первомайскими четырёхдневными выходными с поездкой на старой, тарахтящей «копейке» на дачу, окучиванием деревьев, вскапыванием грядок, посадкой картошки, несмотря на всё ещё не стабильную погоду, с заморозками по ночам, потому что «у нас потом не будет другого времени»; с похрустывающими веточками, свернувшимися листочками тополя, занёсшими дорожки, ведущие в сад; с безуспешными попытками рыбаченья на видавшую виды бамбуковую удочку в разлившемся, едва вмещающемся в покатые берега с зелёными языками осоки, пробивающейся из-под спутавшихся жухлых копн прошлогодней травы; с уютным теплом от деревенской печки и славным ощущением, когда посидев несколько минут подле неё, известково-белой, закопчённой вкруг дымохода, с греющимся в нише чайником, посвистывающей отсыревшими за зиму дровами, иногда отодвигая заслонку и вороша кочергой пламя, чтобы ссыпалась зола, или подпитывая огонь очередной порцией наколотых отцом деревяшек, отойдёшь от печного жара и непрогретый воздух комнаты приятной прохладой приложится к лицу; с чемпионатом мира по хоккею по выпуклоэкранному чёрно-белому телевизору с безрадостным выступлением нашей сборной; с ночными посиделками у костра с приятелями, с которыми не виделся с осени и успел соскучиться, похорошевшими за год девушками, старше тебя, воспринимаемыми тобой как сексуальный объект, но не воспринимающими тебя всерьёз, и предстоящими выходными на 9 мая, заключающими в себя всё то же самое, но сжатее.

Итак, начало мая, тёплая погода, жёлтый зрачок Солнца на лазоревой склере неба. Традиционное нежелание учиться множилось на не требующее пояснений весеннее настроение. В юности необъяснимо влечёт вверх, неважно куда – на деревья, на чердаки, и вот мы – Глеб, Миша, Варя, Аня, тихо любимая мной, Вера, и я, непонятно как затесавшийся в их сложившуюся компанию, – подчинившись бессознательному, сидим на крыше жилого дома, прямо напротив школы, как всегда болезненно-бледно-жёлтой, где в пыльных, душных классах в разгар школьного дня томятся наши одноклассники. Миша терзает гитару, напрягая лоб, и, в особенности, брови, покачивая головой и театрально прикрывая веки, выдаёт давно надоевшее «ой-йо», Аня подпевает, Глеб сидит на корточках, мотая кистью, лупит сложенным троеперстием по воображаемым струнам, остальные скучают. Раздувая зобы и расправляя крылья, гарцуют перед самками голуби-самцы; самки боязливо пятятся.

— Ску-ука! — зевая, заключает Вера.

Поступает предложение от Вари:
— Ребят, может, сыграем во что-нибудь?
— Во что?
— В футбол? — неостроумно предлагаю я. Аня косится. — В города? — продолжаю несмешную цепочку.
— Глеб, ну ты придумай!..
— А чё я?
— Ну, ты же у нас… этот… заводила.
— Есть предложение, — вступает Миша, — давайте так: один загадывает какое-нибудь животное, сообщает другому, тот изображает его, а все остальные должны угадать. Как в этом… как его?.. L-клубе… ну, где Ярмольник ещё…
— Да ну, — морщится Аня, — ерунда какая. Как маленькие…
— Да нормально…
— Весело будет…
— Давай попробуем…
— Миш, раз ты придумал, то тебе первому и водить. Чур, я загадываю! — по-школьному тянет руку Вера, подходит к Мише, шепчет ему на ухо.

Миша выходит на середину, долго решает, становиться ему на руки или сойдёт и так, склоняется ко второму варианту; распрямляет спину, выпячивает грудь, вытягивает шею. Секундное замешательство в стане отгадывающих, и я кричу правильный ответ:
— Жираф! Жираф!
— Верно!
— Ну, кто отгадал, тот пускай и водит.
— Не, по очереди, по кругу… Теперь я загадываю Ане.
— Да ну, я не хочу в эту глупость…— капризничает Аня.
— Ань, да ладно тебе…
— Давай, давай…
— Ань, хотя бы один круг сыграем, а потом можешь не участвовать.
— Ладно, всё, я загадываю. — Миша шепчет заветное слово. — Поняла?

Аня кивает, встаёт, закатывает свои прелестные карие глаза, снова капризничает:
— Да ну, я не хочу! Я не умею…
— Да ладно, Ань, тебе…

Боже, как она прелестна, когда капризничает! Аня нехотя выдаёт тихое «бе-э-э-э-э».

— Баран! — опять раньше всех угадываю я.
— Правильно.
— Не, ну так нельзя… Давайте, чтобы никаких звуков не произносить.
— Да, только мимикой и пластикой.
— Не умничай тут.
— Так, теперь Аня загадывает.

Очередь изображать доходит до меня. Аня склоняется ко мне, близко-близко, касаясь приятно пахнущими волосами, тепло дышит на ухо: «Птицу».

— Какую? — переспрашиваю я, чтобы она снова наклонилась ко мне и тихо прошептала, и так хочется в этот самый момент обнять её и прижать к себе, и целовать – волосы, шею, руки, губы, лицо, – и не таить чувств, и не бояться признаться в любви…
— Любую, — вслух произносит она.
— Ладно, — вздыхаю я.

Я привстаю, выхожу так, чтобы всем было видно, решаю с чего начать, но осенённый более интересной идеей, иду к краю крыши, забираюсь с ногами на узкий бордюр.

— Э-эй!
— Ты чё, прыгать собрался?
— Блин, слезь, тебя из школы видно. Запалимся все из-за тебя.
— Дим, слезай, не дури.
— Спокойствие, — утихомириваю я.

Я разворачиваюсь к ним лицом, приспускаю штаны, сажусь на корточки, стискиваю зубы, напрягаю скулы, матерюсь, оттого что не получается сразу, шумно выдыхаю воздух через нос, напрягаюсь ещё сильнее, так что багровеет лицо, и, наконец, выдавливаю из себя недлинную какашку, которая, отлепившись от  волос, повинуется закону земного притяжения. Обернувшись, успеваю заметить как говно пикирует прогуливающемуся внизу под окнами ничего не подозревающему мужчине на лысину. Мужчина от неожиданности вздрагивает, задирает голову, боязливо проводит рукой по плеши, в ужасе смотрит на испачканную руку, принюхивается, снова задирает голову, замечает раскрытое окно этаже на третьем, вбегает в подъезд, чтобы накостылять тому, кого он ложно считает виновным.

Я усмехаюсь, подтягиваю штаны, заправляю рубашку внутрь брюк, спрыгиваю с бордюра, подхожу к изумлённым товарищам.

— Ну что, угадали? Чего молчите? Сдаётесь? Я птицу изображал. Неужели не похоже? Да ну вас… Так, кому я там загадываю, а?

Вот такая история приключилась… Думаете, я просто так вспомнил этот эпизод? Не-ет. Это мой ответ всем вам, твердящим, что место человека на земле и даже и не стоит опровергать очевидное. А я говорю, что для того, чтобы чувствовать себя птицей, необязательно летать, достаточно забраться на возвышение и гадить оттуда, срать всем на головы, и гадить, и срать, и дристать, и испражняться, и пропоноситься, и срать, и гадить, и гадить, и срать, и срать, дристать, срать и дристать, срать, гадить, гадить, гадить, гадить, гадить, гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить гадить…

А вы? Всё ползаете? Жалко вас…