Арбатский триллер

1
В этот дом на Арбате, известный тем, что в нем жил сам Леонид Утесов, мои родители переселились из барака в самом конце пятидесятых, когда мне было около шести лет. Другой местной достопримечательностью, но чуть меньшего масштаба, был Алик, рыжий конопатый пацан, мой одногодка, который жил на одной лестничной площадке с Утесовым, но как и большинство обитателей дома - в коммунальной квартире. Леонид Осипович здоровался с ним за руку, называл по имени и иногда разрешал посидеть в своей двухцветной автомашине "Волга" - большой редкостью для того времени. Мы, пацаны, Алику страшно завидовали. Впрочем, по имени его величал только великий сосед, все прочие во дворе, включая взрослых, звали его Триля.
Трилю знали все, и он знал всех. Прозвище это прицепилось к нему, когда он нашел где-то затрепанную, без нескольких страниц, тонкую "детгизовскую" книжку Куприна "Белый пудель". Я, единственный из нашей ребячьей компании, уже умел неплохо читать и прочел Алику эту книгу. После чего он взял меня под свое покровительство и всем во дворе объяснял:
- Кто Юрку тронет, то все!
Что такое "все" никто не знал, но страху это нагоняло и меня действительно не "трогали".
Он любил собирать дворовую ребятню вокруг себя и своими словами пересказывать содержание любимой повести. На одной из картинок в книжке был изображен мальчишка, похожий на Алика, как две капли воды, и он всем ее показывал со словами:
- Вот он, гад, орет! Триля хочет собаку! Триля хочет собаку!
Те кто читал Куприна, помнят, что молодого барчука, который хотел отобрать пуделя Арто у героев повести, звали Трилли, но в интерпретации Алика, он превратился в Трилю...

Я считался мальчиком из вполне интеллигентной семьи, и мама, как в то время было принято, записала меня в музыкальную школу, учиться играть на фортепиано. Триля объяснял ребятам во дворе:
- Вот, Юрка, выучится, и будет как Соловей-Седой!
Это он имел в виду композитора Соловьева-Седого. Но Соловей-Седой было очень длинно, в конечном итоге Седой отпал, и "Соловей" стало моим прозвищем.
Два раза в неделю, я выходил из дома, держа в руке огромную картонную папку с нотами, на которой было написано, как потом выяснилось с ошибкой "musicue". Идти было недалеко, но Триля неизменно меня провожал, что бы ко мне по дороге не пристала шпана из других дворов.
Он часто играл со старшими ребятами в "расшибалочку", карманы у него всегда были полны мелочи и по дороге в музыкальную школу, мы иногда заходили в книжный магазин на Плющихе, и что-нибудь покупали. Как-то мы купили книжку Бориса Заходера "Товарищам детям", с детскими стихами, переводами из Тувима, Милна и великолепными иллюстрациями. Триля тогда уже научился немного читать и был в восторге от нее, называя автора почему-то с ударением на второй слог. Заходер стал для него непререкаемым авторитетом. Когда кто-то из ребят во дворе начинал с упоением пересказывать только появившиеся "Приключения Незнайки и его друзей" Носова, Триля чуть не с кулаками бросался на рассказчика и орал:
- Г...но твой Незнайка! Вот Заходер, это да! И еще Куприн! И Пушкин! А Незнайка г...но!....

Отца у Трили не было. Его матушка, тетя Настя, красивая рыжеволосая женщина, работала дворником, убирала наш огромный двор. Тетя Настя любила выпить. Частенько мы помогали Алику провожать ее домой. Однажды, после особо сильного подпития, помогая Триле укладывать, что-то бормочущую про себя и улыбающуюся дворничиху на кровать, он, как бы оправдывая ее говорил нам:
- Она у меня хорошая. Ее сегодня в коммунистическую партию приняли, вот она так и напилась. Я когда вырасту никогда пить не буду....

Раз в неделю к нам во двор, с тележкой, заезжал татарин-старьевщик и заунывно кричал:
- Старый тряпка берем! Бутылка берем! Мэдный железо берем!
Мы все бросались домой в поисках бутылок и тряпок. Нашей хилой добычи хватало в основном на бумажные мячики на резинке или в лучшем случае на жестяной свисток "уйди-уйди". Но раньше всех появлялся Триля, еле волоча какое-нибудь старое пальто, обшарпанное одеяло или полную авоську молочных и водочных бутылок. Было непонятно, где он все это раздобывал за столь короткий срок. Степенно здороваясь со старьевщиком за руку, он сваливал принесенное ему на тележку и получал оловянный пугач и горсть пробок к нему. Мы хороводом окружали Трилю, расхваливая пугач на разные голоса, и заискивающе заглядывали ему в глаза. Триля купался в лучах славы, давал всем потрогать блестящую оловянную игрушку из своих рук, и потом мы всей гурьбой шли стрелять в котлован (на месте этого котлована сейчас стоит одна из башен гостиницы "Белград"). Котлован был нашим особым отдельным миром, свободным от взрослых. Мы проводили там все свое время, собирали глину, и лепили из нее всякие смешные фигурки, обжигая их потом на костре, придавая тем самым "товарный" вид. Собирали пустые гильзы, делали карбидовые бомбы, бросали в костер обломки шифера, прыгали и орали от удовольствия, когда они взрывались. У каждого из нашей компании, было там свое потаенное место....

Прежде, чем дать кому-нибудь пальнуть из пугача, Триля ставил всех нас в одну шеренгу, и оценивающе глядя на каждого, долго ходил перед нами, как генерал перед строем. Потом, тыкая пальцем в плечо, говорил:
- Ты! Потом, ты! Дальше Мишка, и ты, Филя! Но сначала, Соловей!
Я первый брал пугач, и зажмурившись бабахал из него. Пробки от пугача кончались быстро, и потом мы обычно стреляли из капсюльных пистолетов. Если кто не знает или забыл что это такое, я напомню. К обструганной деревяшке прикручивалась гильза, деревянный боек с гвоздиком на конце, он оттягивался на резинке и фиксировался. В тыльную сторону гильзы вставлялся капсюль, боек большим пальцем сдергивался с фиксатора и происходил выстрел. Самым метким среди нас был, конечно, Триля...
 
Рядом с нашим домом стоял Дом офицеров, и около него, за железным зеленым забором, находилась воинская часть. Триля таскал солдатам, охранявшим ворота, украденные из дома у матери папиросы, а они насыпали ему за это полные карманы капсюлей, угощали необыкновенно вкусными сухарями из черного хлеба, и поили горячим чаем из большой алюминиевой кружки.
Когда мы собирались в котловане, Триля доставал из своего тайника фанерку, с нарисованной на ней красным кирпичом мишенью, прислонял ее к деревянному ящику, и, отсчитав десять шагов, чертил прутиком на земле линию. Потом выдавал каждому по равному количеству капсюлей, и мы по очереди, с отметки, стреляли в эту фанерку. Кто больше попадал в центр мишени, того Триля торжественно награждал солдатским сухарем. Иногда сухарь перепадал и мне, я до сих пор помню его горьковатый вкус. Мы сосали этот сухарь, как леденец, стараясь подольше продлить удовольствие. Когда боеприпасы кончались, Триля обычно говорил:
- Юрок! Сбегай к военным, попроси капсюлей. Скажи, Триля прислал.
 Эта его условная фраза-пароль действовала всегда и везде безотказно....

Мне, мальчишке из довольно обеспеченной по тем временам семьи, было в диковину, как Алик, уже в то время проявлял недюжинные способности по добыванию денег. Он бегал в табачный ларек, где его знали и всегда отпускали папиросы для стариков, которые с утра до вечера "забивали козла" за деревянным столом, врытым в землю под большим кривым тополем. Сдачу игроки оставляли Триле.
То он покупал пакет пшена, расфасовывал его по сделанным из газеты кулечкам и продавал их поштучно на Арбатской площади, желающим покормить голубей. "Навар" от этой операции получался огромный.
В жару, он простаивал у автоматов с газированной водой и предлагал жаждущим три копейки за пятак....

В сентябре, послереформенного 61-го, пришло время идти в первый класс. Мы с Трилей попали в разные школы. Безоблачное время игр во дворе сократилось, наша компания стала реже собираться вместе. Котлован оградили высоким сетчатым забором....

Вскоре отцу выделили на службе отдельную, трехкомнатную квартиру на Юго-западе. В день переезда, Триля организовал всех ребят помогать переносить в машину легкие коробки, тюки и мелкие вещи. Он суетился больше всех, пытаясь, как мне казалось, скрыть за этой суетливостью грусть расставания, путался у всех под ногами, мешал грузчикам, что-то им советовал и покрикивал на ребят:
- Мишка, сбегай в бойлерную, попроси толстую веревку. Скажи, Триля прислал.
Дотошно приставал к шоферу с расспросами об исправности машины и хватит ли бензина доехать до места. Когда все вещи были, наконец, погружены и мои родители прощались с вышедшими провожать нас соседями, Триля вдруг стремительно убежал и вскоре вернулся, держа в руке сверток, из серебристой бумаги. Мама, уже махала мне рукой, из кабины фургона, пора было ехать. Алик неловко сунул мне в руки сверток и сказал:
- На, тебе, на память. Не забывай, Соловей. Ну, иди, а то вон зовут тебя уже... Бывай!...
Машина тронулась, разворачиваясь. Я, прижавшись к стеклу смотрел, как вся наша компания, Мишка, Филя и другие ребята, во главе с Трилей, столпившись гурьбой, махали руками, и что-то беззвучно кричали на прощанье. Наконец грузовик развернулся, выехал через арку со двора, и они пропали из виду. Кусая губы, чтобы не заплакать, я развернул сверток, в красивой серебряной бумаге. Там лежала самая любимая книга Трили, "Товарищам детям", писателя Бориса Заходера. С ударением на втором слоге....
А с Трилей мы увиделись, только через двадцать пять лет.

2.
В самом начале горбачевской перестройки, в 1986 году, я получал "зряплату", работая инженером, в угледобывающем объединении. Чем это объединение занималось, и как оно умудрялось добывать уголь, находясь в Москве, мне до сих пор непонятно. Находилось оно на Плющихе, на той самой улице, по которой я в детстве ходил в музыкальную школу. Тогда только вступил в силу печально известный "антиалкогольный" указ, и чтобы приобрести спиртное приходилось простаивать сумасшедшие очереди, каждый раз опасаясь, что оно закончится прямо перед тобой. В какой-то предпраздничный день, уже не помню, что был за праздник, наш маленький отдел собрался в конце рабочего дня отметить это мероприятие. Было решено чего и сколько купить, собраны деньги, и учитывая всю сложность процесса приобретения, не столько "твердых", сколько "жидких" ингредиентов предстоящего "журфикса", решили отрядить меня, как самого расторопного и молодого, прямо с обеда. Выслушав кучу советов, наставлений, клятвенных заверений "прикрыть" от начальства и торжественных обещаний, в мое отсутствие отработать "за себя и за того парня", я отправился на ответственное задание.
Быстренько купив джентльменский набор (хлеб, колбаса, плавленые сырки и килька в томате с овощами), я пристроился в хвост огромной очереди в винный отдел, настроившись на долгое стояние. Очередь продвигалась медленно. Два бугая, стоявшие в дверях, пропускали в основном своих, местных завсегдатаев, которые прохаживались вдоль очереди, и за не-большую мзду предлагали свои услуги по приобретению спиртного, минуя долгое стояние в очереди. Вдруг кто-то дернул меня за рукав. Рыжий парень, в красной клетчатой ковбойке, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, скороговоркой проговорил:
- Командир! Рупь добавишь, я тебе без очереди возьму! Мне не хватает, а домой возвращаться не хочется.
Я быстро сообразил, что средства казенные, а рубль сумма невеликая, кивнул и полез в карман за деньгами.
- Соловей, это ты, или не ты? - вдруг спросил рыжий парень, удивленно глядя на меня. Я поднял голову. Это был - Триля. Друг, моего далекого детства, мой защитник и кумир.
- Это, я. А, ты, чего здесь? - ошалев от неожиданности, и глупо вытаращив на него глаза, сказал я. Заметив мое замешательство, он радостно засмеялся.
- Живу я, здесь! Забыл? Ты тут, больше часа, простоишь. А, ну давай за мной!
Амбалы беззвучно расступились, завистливо глядящая нам вслед очередь осталась позади и мы вошли в святая святых. Триля, игнорируя стоящих внутри, подошел прямо к при-лавку.
- Учти, водка кончилась. Только "розочка" с "беляночкой". Что брать будешь?
Взяв несколько бутылок белого портвейна для меня, Триля купил себе бутылку пива, и мы выбрались на улицу.
- Ты здесь не стой, никогда. Иди прямо внутрь, а пускать не будут, скажи, Триля прислал! И вообще, ты-то, как здесь оказался? - поинтересовался он, положив мне руку на плечо.
- А, я здесь рядом работаю.
Мы отошли в сторонку, закурили, и поминутно перебивая друг друга, стали вспоминать ребят, наш двор, котлован. Потом Триля предложил зайти к нему, отметить нашу встречу. Я отказался, сославшись на то, что меня с нетерпением ждут коллеги и мы распрощались.
Больше, я его не встречал. Через полгода нашу фирму, на Плющихе, закрыли, я устроился на другую работу и перестал бывать в этом районе.

3.
Волею судьбы и разных обстоятельств, в середине 80-х, путем сложных обменов, я, с женой и дочкой, переехал в новую квартиру, на стыке Садового кольца и Калининского проспекта, неподалеку от того места, где жил в детстве.
Несколько раз, гуляя с собакой, я заходил в наш старый двор, надеясь встретить Трилю. Во дворе все было по другому. Не было двухэтажных домиков внутри, не было бойлерной, не было котлована. Двор был другим. И время было другое. И страна была другая. И в стране был - бардак. Депутаты, олигархи, ваучеры, забастовки, голодовки, инфляция....
 
Как-то, в субботний день, ко мне в гости пришли друзья. Мы посидели, выпили, обсудили и "левых" и "правых", вспомнили добрые времена застоя, и придя к выводу, что чем дальше, тем будет хуже, к вечеру разошлись.
Наутро, проснувшись с не очень ясной головой, я вышел прогуляться (точнее выпить пива), а заодно и вынести мусор.
Около мусорного бака копошились две фигуры, мужского и женского пола, вероятно, в поисках стеклопосуды. Тут, я вспомнил что жена, упаковывая с вечера мусор в черный целлофановый пакет, уложила в него несколько пустых пивных и водочных бутылок, оставшихся с субботних "посиделок".
- Вы не бутылки ищете? Вот, здесь есть немного, - сказал я, ставя мешок на землю, около мусорного бака. Существо женского пола, неопределенного возраста и с подбитым глазом, бормоча скороговоркой какие-то слова благодарности, коршуном метнулась к мешку. Разорвав, его она стала перекладывать посуду в свою необъятную синюю сумку, с едва сохранившейся на ней надписью "Аэрофлот". "Аэрофлота", кажется, давно уже нет, - почему-то подумал, я.
- Командир! Закурить дай заодно, а то я свои дома оставил, - прохрипел ее коллега, глядя мимо меня. На нем было обшарпанное, зеленое женское пальто, с остатками мехового воротника, из неизвестного зверя, голову украшала красная вязаная шапочка, а ноги, почти новые, кроссовки.
Я протянул ему сигарету и зажигалку. Он стал прикуривать, согнувшись, защищая ладонями огонек зажигалки от порывов ветра. Его трясло, он поминутно заходился в кашле, и видно было, что сейчас ему, гораздо хуже, чем мне. Наконец он прикурил, и опять не глядя мне в глаза, протянул назад зажигалку, благодарно кивнув. Что-то необъяснимое вдруг заставило меня вздрогнуть.
- Триля! Это я, Юрка. Который, Соловей. Ты помнишь меня?
Он опять кивнул, и, махнув рукой своей подруге, повернулся, и чуть прихрамывая, пошел вниз к переулку. Тетка, подхватив свою, гремящую стеклом, необъятную ношу, догнала его и взяла под руку. Потрясенный этой неожиданной встречей, я смотрел вслед удаляющейся странной парочке, как вдруг они остановились. Дама осталась охранять добычу, а Триля направился обратно, в мою сторону. Глядя, как он возвращается, и мучительно соображая, как мне хоть чем-то помочь ему сейчас, что-то хорошее ему сказать и что-то хорошее для него сделать, я рванулся ему навстречу, зачем-то нащупывая в кармане смятые купюры, и ясно осознавая, что все равно не смогу предложить ему деньги, да он и не возьмет, остановился. Он подошел ко мне, и уже глядя мне в глаза, и постоянно кашляя, хриплым голосом сказал:
- Соловей, ты вот посуду зря выбрасываешь! Ты, ее неси на Вахтангова, рядом с театральным училищем, знаешь? И иди прямо без очереди. Там, Зинка, работает, скажешь, Триля прислал!