Знак

      Алексей проснулся перед рассветом.Тревожные мысли лишь за полночь отпустили его голову на покой, но тут же вцепились, как пиявки, лишь только он осознал, что не спит
      -Терять семью... Сейчас?! Скоро шестьдесят. Замучили болезни...
      Он и не заметил, как отступило на задний план всё,что
было связано с земными радостями. И хоть в полной мере ощущал себя мужчиной, с удивлением замечал,что от женщин те-
перь ждал тепла, добра да тихой ласки.
      -Остаться один на один со старой матерью, со своими болезнями,-от этой мысли он застонал, скрипнул зубами и поднялся.
       Летом он, чтобы не тревожить домочадцев, ночевал во флигеле.
       Раиса, его третья жена, приготовила трёхлитровый балон кваса, таз с водой и чистое полотенце. Жаркое лето не
давало передохнуть ни днём, ни ночью.
       Алексей закурил, вышел во двор и запркинул голову. Он
любил смотреть в ночное небо.
       Была та удивительная пора суток, когда ночь, поглощённая таинствами последних сборов, торопливо исчезла, позабыв прихватить, и наэлектризованные звёзды, и, словно оторопевшую от такого коварства, луну.
       -Ну, что же мне делать? - Мысленно обратился он к невидимому собеседнику там, наверху.И не дождался ответа. Ни звёздам, ни кажущейся разъярённой и готовой лопнуть луне
до него не было дела.
       Мучительные размышления этой ночи нисколько не ослабили узел проблем и противоречий, который они с матерью взрастили, как опухоль, с годами навязывая всё новые и новые узелки.По концу этого узла было у каждого, и они тянули их на себя, не желая послабить натяжение, попытаться его развязать. Эта опухоль уже гнила и смердела. И каждый видел один выход:рвать или резать!
       Вот и вчера опять был скандал. Раиса, увлекающаяся гаданиями, которым Алексей прежде не верил, уже с точностью до дня предсказывала повышенную раздражительность матери. Совпадала она с полнолунием и новолунием. И как бы они ни старались в такие дни поспешно и бесприкословно выполнять её просьбы и прихоти, Серафима Львовна находила-таки прореху в их хитросплетениях. Заводя невинный, на первый взгляд, разговор, улучшала момент оседлать своего излюбленного конька и мчалась, не выбирая пути прямо к цели - "поговорить по душам". Вчерашний "душевный разговор" закончился требованием:
       -Или Райка уходит со своими девками, а ты остаёшься и наследуешь всё, или убирайтесь все! Только знай, ты не получишь ничего! Завещание напишу... Племяннице всё отдам...
А то, и себя, и дом сожгу.
       Заявление усугублялось угрозой привлечь на защиту "попранных прав" общественность. А ближайшие соседи
были уже осведомлены об "издевательствах" сына и невестки. Это и подстёгивало Алексея принять какие-то меры. Какие, он ещё и сам не знал.
       -"Убираться всем"?- Размышлял он, - пожалуй, это наилучший вариант. Но, во-первых, куда? А, во-вторых, оставить старую больную мать одну... Кто их поймёт? Осудят!
       И теперь, глядя в звёздное небо, он, как в детстве, загадал, если увидит падающую звезду, то сделает всё, чтобы Раиса не ушла.
       -Богом клянусь, - ВСЁ! - вслух проговорил он, пробудив дворовую собаку. Та, спросонья не сообразив в чём дело, принялась яростно выполнять свои обязанности, но, разобравшись, весело завизжала и, стремясь загладить свою оплошность, норовила лизнуть.
       -Как же, давно не виделись,- чертыхнулся Алексей и отмахнулся от Жучки.Он на минуту отвлёкся от своих наблюдений. Но когда поднял голову, замер от неожиданности.
        В мысленно очерченном им пространстве что-то происходило. Одна из звёзд росла на глазах, превращаясь из маленькой светящейся точки в кристалл, а затем, метнувшись туда-сюда, полетела, оставляя за собой лёгкий след.
        -Так,- крякнул Андрей, - значит Знак я получил! Значит, Он - на моей стороне! Ну, так тому и быть.
         На шум вышла Раиса. Обхватила его, прильнула, тревожно зашептала в грудь:
         -Ну, что ты, Лёша? Чего меня пугаешь?
        Она, как кремень, могла высекать из него огонь в любое время суток. Вот и сейчас уже шарила рукой, дразня и будоража его. Почувствовав себя необъезженным конём, Алексей тихо гоготнул и, позабыв обо всём, привычно поднял подол её рубашки.
         -Да ты что? Здесь? - заартачилась жена, - а вдруг, выйдет кто?
        А сама, дрожа от нетерпения, помогала ему...
        Земля была ещё тёплой. Пахло мятой, медоносом. Раиса благодарно ласкала его волосы, грудь.
        Алексей, отталкивая лезущую с нежностями Жучку, тревожно прислушивался к себе: к боли в голове, к покалываниям в груди, к вернувшимся переживаниям и подумал:
        -Значит так на роду написано... Прости, Гоподи.
        Звёзды поблекли, луна, утратив яростный окрас, висела на западе блёклым шаром. Занималась заря.
        Раиса помогла ему подняться и пошла впереди в кухню. Алексей с удовлетворением охватил взглядом её ладную фигуру в соблазнительном пеньюаре.
       - Хороша! На долго ли меня хватит? А, может, и права мать...- Но тут же прогнал эти мысли. Жизнь без Раисы была не мыслима. Он закурил. Припомнилось, как сошёлся с ней. Кажется, недавно, а уж десять лет прошло...
                2
         Таисия, ушла от него, забрав мальчишку, и категорически запретила видеться. После двух дочерей от первого брака он гордился сыном. Был примерным отцом. И всё равно не заладилось, не сложилось... Позже он стал понимать, почему. Но позже, когда нельзя было ничего вернуть.
         Раиса ворвалась в его размеренную жизнь, как ураган. Они работали на одном заводе. Он знал её, встречая, думал:
        -А ничего бабёнка...
        И всё. Никаких попыток не предпринимал: хватало того, что имел. Раиса - моложе его, жила одна, растила двух дочерей. Ему эти проблемы были ни к чему. Но судьба распорядилась иначе.
        Как-то встречая Новый Год в заводском Доме культуры, он пригласил Раису на танец. Праздник был семейный, свободных женщин мало.
        Уверенный, что с ней ничего "такого" не может быть, расслабился, позволил себе "отеческое" участие. Тут она его и взяла. Затанцевала в пустую соседнюю комнату и на его невинный вопрос:
        -Ну, что будем делать?
         Выдала всё, от чего он уже не мог и не хотел избавиться. С криком:
        - Чёрт слепой, -  она крепко обвила его шею руками, впилась губами в его губы и прижала к стене. Алексей был нормальный мужчина и отреагировал на признание, как и подобает в таких случаях...
        Рефлекс на Раису закрепился: ни одна женщина не вызывала в нём такого страстного желания. И вскоре она с дочерьми поселилась у них в доме.
        Он жил с матерью. Ей было уже за семьдесят, когда она увидела новую невестку с держащимися за подол детьми.Руки матери были заняты сумками.
        -Здрасте,- приветствовала Раиса беззаботной улыбкой будущую свекровь, - а вот - и мы.
         С нескрываемым любопытством и восхищением разглядывая обстановку в доме, она прошла в отведённые для них комныты: детскую и спальню. Но даже Раина простота не помешала ей увидеть то, как её разглядывала свекровь.
         -Ой, Лёша, я думала, факелом займусь. Как она на меня глянула! Ну, да ладно, стерпится, слюбится.- С этими словами она стала устраиваться на жительство.
          И началось то, что прояснило Алексею до конца прошедшую жизнь. Как и с предыдущими невестками, мама мириться с Раисой не хотела.
          Что это? - Энергично тыча пальце в сторону ушедших, пытала она сына, - я тебя спрашиваю, что это такое? Что ты привёл? - Серафима Львовна произносила звук "ч" звонко, по старомосковской норме.- Сколько женщин добивались твоей благосклонности! Очаровательные, молодые и без детей... Где у тебя глаза?
          Брезгливо поёжившись, она погладила свою левую руку, ещё не достаточно восстановившуюся после инсульта. Жестикуляция её холёных рук эффектно подчёркивала неудовольствие и раздражение.
          -Так, сын, пока "это" здесь, - она опять указала в сторону ушедших, - вы для меня не существуете. Надеюсь, это не долго продлится.
          Их отношения всё больше заходили в тупик. Неотвратимо рвались последние связующие нити. Каждый считал жертву, принесённую ради благополучия другого безмерной и неоправданной. Однако, прежняя любовь к матери, страх перед её непредсказуемостью, просто сыновний долг заставляли Алексея уступать и искать компромиссы.
         - Мама...- Обнимая, пытался урезонить и умилостивить её Алексей. Но она, не желая слушать, отолкнула его, твердя:
          -Прочь, прочь, прочь!- И удалилась в свою комнату.
          Началась не прикрытая война миров.
                3
          Мир Серафимы Львовны был почти сказочным. Отец Алексея, потомственный интеллигент, главный инженер большого завода взял её в жёны, когда ей едва исполнилось восемнадцать. Единственная дочь купца-негоцианта, она несла генетическую память о роскоши, в которой жили родители до революции. Была красива и своенравна, как далёкие соплеменницы: её прабабушку украл офицер из цыганского табора.
          Несмотря на молодость, она вскоре стала полновластной хозяйкой дома. Хозяйство вела умело, словно всегда только этим и занималась. Отстроила кирпичный дом, который среди мазанок рабочей слободки возвышался, как дворец. Поставила вокруг усадьбы забор. Насадила сад. А позже появилась машина, голубая "Победа".          
          Дмитрий Иванович, увлечённый, преданный делу, всего себя отдавал развивающемуся заводу. Он посвящал "этому чудовищу", так называла завод Серафима, всё своё время. Души не чая в Симочке, и, видя её хозяйскую хватку, ни в чём не перечил и не отказывал.
          По молодости Серафима, обладая горячей кровью и необузданным нравом, домогалась внимания мужа. Потом махнула рукой на "оба чудовища" и завела "друзей" дома.
          И только рождение сына несколько охладило её страсть к развлечениям. А что оставалось делать молодой красивой женщине, когда работу по дому долгое время выполняли горничная, кухарка и другие работные люди.
          Дмитрию Ивановичу "указывали" на "несоответствующий задачам созидания нового общества образ жизни", но время было такое, что прощали, ценя высочайший профессионализм. Да и челядь состояла из дальних родственников, с готовностью прислуживающих за "угол" и столование.
          Серафима Львовна не работала ни одного дня. Узкий круг людей, в котором она вращалась, состоящий преимущественно из мужчин, боготворил её и поклонялся, как идолую. Она не знала отказа ни в чём и до смерти мужа была центром, вокруг которого вращалось всё. Дмитрий Иванович полностью устранил своё "я", позволяя процветать и господствовать Симочкиному. Она однажды и навсегда усвоила, что есть только её воля и всё должно подчиниться ей.
          Сын, родившийся спустя десятилетие их совместной жизни, были ещё две неудачные беременности, стал для неё всем: собственностью, любимой игрушкой, будущим. Через него она пыталась реализовать свои неосуществлённые надежды. А мечтала она о карьере артистки, певицы, имела необыкновенной красоты контральто, была музыкально образованна.
          Она всячески ограждала Лёшу от опасного влияния улицы, детского сада. Не пустила бы и в школу, если бы существовала домашняя форма образования.И сначала была довольна результатами своих трудов.
          Лёша не просто любил мамочку, а восхищался ею. Он блестяще окончил школу и институт, владел несколькими музыкальными инструментами. Но успехи его были сами по себе и практического применения в жизни не имели.
          После института Алексей работал на заводе, носившем имя его отца. Он мог иметь соответствующую должность, пользоваться его авторитетом, чего постоянно добивалась мать. Но он не проявлял себя, довольствовался тем, что имел.
          Этим он сначала разочаровал мать, потом огорчал и стал даже раздражать. Она поняла, что сын удался в отца, с тою лишь разницей, что не было у него любимого дела и страстности. Рухнули её планы сделать из него выдающуюся личность. Но она мёртвой хваткой держала его при себе, эксплуатируя искреннее глубокое сыновнее чувство.
                4
          Первый брак Алексея был "позором семьи". Он женился рано, ещё студентом, на парикмахерше, имевшей семь классов образования и "дурную" наследственность - отец был алкоголиком, мать спивалась тоже.
          Это был его первый сексуальный опыт с женщиной, пусть не на много, но старше. И закончился он беременностью "парикмахерши" девочками-блезницами.
          "Подарок" сына Серафима Львовна приняла стоически. Сначала делала всё, чтобы избавится от "девки". Но "сваха", просчитав выгоду брака, упёрлась и не хотела "утешиться" разовой, хоть и крупной суммой. А потому явилась с "несчастной девочкой" в партком завода...
           Под угрозу был поставлен авторитет Дмитрия Ивановича и семьи... Серафима Львовна сдалась. Срочно провели бракосочетание и вечер: "парикмахерша" пухла, как на дрожжах.
           При ближайшем рассмотрении невестки, Серафима Львовна обнаружила сходство во внешности "твари" с собой, чем была обескуражена окончательно. Поставить под сомнение отцовство сына не удалось. И тогда она свою энергию направила на то, чтобы "извести парикмахершу", что ей и удалось.
           "Наследственность" ли сказалась, обстоятельства жизни, но невестка стала приходить с работы "навеселе", а то и в изрядном подпитии. Это, уже не беря во внимание несоответствия её поведения с устоями семьи, было пределом терпения Серафимы Львовны. Алексей тоже тяготился женой: страсть прошла.
            После развода, Серафима Львовна, не доверяя сыну в "амурных" делах, сама занялась организацией его "досуга". Она првечала к дому безопасных, в смысле покушения на его свободу, дам. Сама вела с ними расчёт, следила за их здоровьем. Алексей Дмитриевич, принимая всё за чистую монету, "ухаживал" за ними, а некоторым даже делал предложение как честный человек.
           Однако Серафима Львовна всё равно дала маху. Одна из приглашённых, несмотря на клятвенные заверения, взяла, да и влюбилась в Алёшеньку. И встречался он с ней больше обычного, а потом ещё без ведома дома навещал, пока однажды ни пришли они просить благословения.
           Явных аргументов у Серафимы Львовны против брака не было. Эта - не "парикмахерша". Из благополучной семьи, образованна...
          - Сама подложила, - сокрушалась она, понимая, что сыну в конце концов надо и жениться. Но не могла она мириться с тем, что теперь не будет он ей принадлежать. Утешало лишь одно - не "парикмахерша".
          Настойчивость Алексея заставила её уступить и сделать вид, что приняла новую невестку. Но если бы он только мог заглянуть ей в душу. Не догадалась сделать этого и новоявленная жена. Более того, она сама могла дать "маменьке" сто очков вперёд. И когда та попыталась применить к ней приёмы, успешно проходившие с "парикмахершей", то наткнулась на сопротивление достойного противника.
          -Мало того, что отняла сына, - негодовала Серафима Львовна, - ещё и полновластной хозяйкой хочет быть. Теперь у неё были законные основания не только тихо ненавидеть невестку, но и открыто объявить ей холодную войну.
          И как уже позже заметил Алексей, у матери именно с той поры появилась навязчивая идея о покушении на её собственность. Она трепетно относилась к своим вещам, особенно к тем, что покупала с мужем. Часто доставала их, подолгу перебирая и раскладывыая, бормотала что-то, словно по ним вспоминая прошлое. И именно в это время возникла первая глубокая трещина в их отношениях.
         -Да любит ли она меня? - Пытался разобраться Алексей после очередных упрёков в никчемности и неумении жить, грубых обвинений и подозрений, препирательств по поводу наследства.
          Он никогда не задумывался о том, кому, что принадлежит в их доме. Свою зарплату отдавал матери. Логично и естественно казалось ему происходит всё вокруг: старятся и умирают родители, вступают в права их уже постаревшие дети... И почему у них должно быть иначе?
Ему невдомёк было, что старость и немощь так калечит людей, что лучшие из них становятся подчас невыносимы. Он не знал, какие драмы разыгрываются в других семьях из-за пустяков, не осознавал, какая трагедия уже почти достигла кульминации в его доме.
          Алексей метался между женой и матерью, надеясь примирить, но его позиция лишь вызывала раздражение сторон и ещё большую ревность.
          Рождение сына не только не принесло желаемого мира, но ещё больше отдалило Таисию, и от его матери, и от него самого. И, наконец, она, поглощённая собственными переживаниями материнства, заявила:
          -Или - я, или - она! - Собрала вещи и вернулась домой, предложив и Алексею идти с ней.
          -Прокляну! - Выставила свой аргумент мать,- и потом не возвращайся!
           Алексей остался... Жалобы на невестку ему казались в какой-то мере справедливыми: Таисия никогда ни в чём не уступала и не только матери. В душе он часто был не на её стороне и как-то сказал об этом. В ответ услышал то, чего боялся:
          -Чтобы я тебя ни-ког-да, слышишь, ни-ког-да не видела! У тебя нет сына!
          После этого Алексей попытался наладить отношения с Таисией, пришёл с подарками, но она взяла их лишь для того, чтобы бросить ему в лицо...
          А Серафима Львовна казалась довольной. И как
прежде, даже с пущим пылом стала руководить сыном, приговаривая:
          -А кто нам нужен? Да никто и не нужен!- Имея ввиду и себяю Она ни раз говорила Алексею, что не стала устраивать свою личную жизнь после смерти мужа только из-за него.
          Раньше Алексей Дмитреевич, уважая выбор матери, ценил её жертву. Однако с возрастом, его всё больше беспокоила неустроенность личной жизни. А поступки матери рождали в голове, не обременённой размышлениями, тревожные мысли. Растерянно искал в глубинах своей души ту восторженную любовь-благоговение, которую он испытывал  к матери прежде и не находил даже следа. Сначала он страшился
признаться себе в этом, давя на корню, начавший было зарождаться мыслительный процесс. Но разрыв с Таисией, тоска по сыну сделали своё дело: началась рефлексия.
          Теперь Алексей Дмитриевич в своей неудавшейся жизни винил мать. Клубок неудовольствия и раздражения наматывавшийся ещё долго у него внутри, вырвался-таки однажды наружу - душа уже не в состоянии была его вмещать...
                5
          Вскоре после переезда Раисы, Серафима Львовна потребовала поставить замок на двери своей комнаты.
          -Я не желаю терпеть выходки этих не воспитанных девчонок, - заявила она, - и не бабушка я им.
          Под "выходками" она разумела желание детей поделиться с ней своими впечатлениями и исследовать мир, в котором жила она, старинный, загадочный, с комодом, этажеркой, абажурами, картинами и фотографиями на стенах, с удивительными нарядами.
           Как-то летом Алексей Дмитриевич повёз мать в поликлинику сдавать анализы, на приём к врачу. Раиса отправилась на рынок. Они обы были в отпуске. Девочки остались дома .
           Взяв запасной ключ, висевший на гвозде в кухне, они открыли дверь комнаты бабушки, решив хоть одним глазком посмотреть, как она живёт.
           Сначала они правда только смотрели, затем потрогали кое-что, примерили и, нарядившись в её платья и шляпки, накрасившись, стали играть в "дам на балу"...
           От крика, донёсшегося из комнаты матери, когда они вернулись, Алексей Дмитриевич выронил стакан с водой.
           Негодованию Серафимы Львовны не было границ. Она требовала оградить её от посягательств и дать спокойно жить в собственном доме.
           -Ты позволяешь садиться им на голову, - кричала она, обратив свой гнев на него. - Они не понимают, что здесь нет ничего, принадлежащего им. И ты здесь не хзозяин, пока я жива. Я всё это создала, а твоему отцу всё равно было, где и как он живёт. Его дом - завод. А всё это - моё. Лишу наследства, чтобы знал, как на моей шее висеть...
            Она швыряла одежду, брошенную девочками, сбежавшими со страху в её нарядах, в проём двери, где стоял Алексей...
            От природы он был мягок и добр. В школе его называли Пьером Безуховым. Он никогда не повышал голоса, но тут вдруг ощутил страшную силу, раздувавшую его изнутри и не находившую выхода. Он побагровел и прохрипел:
           -Подавись ты всем... Ты изуродовала мне жизнь... Ненавижу...
           И качаясь, словно пьяный, поспешил во двор пиная попадавшееся под ноги.
           И у матери и у Алексея случился гипертонический криз. Все хлопоты легли на Раису да сиделку, которую она наняла по требованию Серафимы Львовны.
           Несмотря на терзающие сердце размышления по поводу высказанного отношения к матери, Алексей поправлялся быстро. И когда ему разрешили вставать, не по внутренней потребности, а по долгу, подошёл к ней.
           Болезнь нисколько не испортила её красивого и в старости лица. Но оно стало, как маска, утратив прелесть игры эмоций. Обложенная подушками, она, казалось, только прилегла отдохнуть. И лишь чуть опустившийся левый угол рта указывал на ещё один микроинсульт.
           -Здравствуй, мама, - стараясь вложить в интонацию как можно больше мягкости, сказал он и с горечью ощутил, что произнести слово "мама" далось ему с трудом. Словно не было счастливых лет детства и отрочества с молодой красивой любящей мамочкой, словно говорит он с чужим человеком...
           -Что смерти моей ждёшь, сын? - Не отвечая на приветствие, спросила она.- А я долго жить буду, назло вам.
            Алексея всегда поражала способность матери угадывать мысли других. Нет, в тот момент у него в голове ничего подобного не было. Страх смерти остался ещё с похорон отца, и желать её кому бы-то ни было, тем более матери...
           Но было другое, похожее, он осознал: мать ему мешает. Мешает не только быть счастливым и достаточным, но даже жить. И так было всегда, просто раньше не осознавалось им. В нём нарождался протест и желание сбросить это иго. Он страшился делать выводы из своих ощущений. Лишь одно крамольное прдположение родилось у него за время болезни: наверно, жить им нужно было порознь. Дальше этого он пока не пошёл. Мать всё ешё вызывала жалость, красивая и необыкновенная, так и не устроившая свою жизнь.
           -Только правда ли, что из-за меня? - Сомневался он, уже встав на путь постижения истинных причин её одиночества...
           -Зачем ты так? Тебе нельзя волноваться, - попытался он успокоить мать.
           -А чего же ты пришёл? Хочешь знать, скоро ли? Так вот, -нет!.. Ступай.
           Алексей почти физически ощутил, что пуповина, на которой он оставался с рождения, как на поводке, разорвана матерью и он, взрослый младенец, брошен ею...
           Поведение матери немного прояснили невропатолог да психиатр диагнозом - "старческий депрессивный психоз", но облегчения это не принесло никому. Сколько это могло продолжаться, в каких ещё неизвестных проявлениях не дано было знать и врачам.
           -Нет, не лечится это, - заявили они, - терпения вам.
           Теперь Алексей и Раиса понимали, что происходит с матерью. Страх перед смертью, кажущееся не достаточным внимание, разочарования своей жизнью, сыном, а главное, те необратимые процессы, которые протекали в её мозгу.
           Но одно дело понимать, а ежедневно, ежечасно переносить это - другое. Ему, а Раисе и подавно, казалось, что она издевается над ними, испытывая наслаждение от их страданий. Не исключено, так оно и было на самом деле. Серафима Львовна раздражалась против них, ещё способных жить полной жизнью, не понимающих её, поступающих, с её точки зрения, не так. И она учила их...  Хотя сама утверждала, что плохо видит, слышит и понимает.
           Терпеливый раньше, Алексей мог теперь "срываться" по пустякам. Доставалось при этом Раисе.
Та, доведённая придирками, попрёками и оскорблениями свекрови, несмотря на глубокую привязанность к Алексею и безвыходность своего положени - у неё не было жилья, готова была тоже на самые отчаянные поступки.
                6
           Серафима Львовна действительно, как и обещала, постепенно выздоравливала и вскоре поднялась совсем. При этом состояние её казалось таким же, как и до инсульта.
           Страшная сцена, происшедшая у Алексея с матерью сблизила  его с Раисой. Теперь роднее человека у него не было. Каждый вечер, лёжа в постели, они успокаивали друг друга, призывали потерпеть, подождать... Они долго не произносили, чего именно. Но однажды у Алексея вырвалось:
           -Ну, не вечная же она! Три инсульта, слабое сердце, давление постоянно...
           -Да я скорее ото всего этого сдохну, а она и нас с тобой переживёт, - в ответ на откровенность мужа, выдала и свои глубинные мысли Раиса.
           С тех пор они без стеснения, как о чём-то естественном говорили, и о странностях поведения матери, и о её смерти...
           Вчерашнее выяснение отношений, требование нотариуса, представителя службы социальной защиты и председателя уличного комитета, попытки выйти из дома заставили Алексея запереть мать.
           Утром, обнаружив свою дверь запертой, Серафима Львовна стала звать на помошь:
           -Люди! Люди! - Кричала она, - помогите! Но вскоре, поняв бесполезность своих усилий, затихла, а через некоторое время потребовала сына на переговоры. И, как ни в чём не бывало, попросила приготовить ванну.
           Была суббота. Серафима Львовна после болезни купалась редко и этим тоже упрекала их:
           -Сами каждый день плешетесь, а я месяцами не моюсь. - Она всё больше утрачивала способность ориентироваться в пространстве и времени.
           Посовещавшись, Раиса и Алексей решили устроить для матери банный день. Она любила купаться подолгу в горячей воде и после бывала в благом расположении духа.
Купание для неё было наслажденим и лечением. В воду, как правило, добавлялись специальный отвар трав и морская соль. В ванной комнате на её полочке стояло несколько склянок с какими-то жидкостями и мазями. Спину ей натирал Алексей, уже давно заметивший желание матери демонстрировать красоту своего тела, сохраняющегося, несмотря на годы.
           Раиса приготовила всё необходимое для купания и ушла на рынок. Она к "телу" не допускалась. Девочки ушли на занятия.
           Алексей помог матери добраться и сесть в ванну. Он был раздражён, и вчерашним скандалом, и сегодняшней сценой и всё делал без особой деликатности и учтивости.
          - Ну, что придумал? - Заговорщически щурясь, и хитро кривя рот, спросила мать. - Ты ведь знаешь, я своих решений не меняю.
          -Вода нормальная? - Вместо ответа спросил Алексей.
          -Можно и погорячее...
          -Врачи тебе не разрешают горячей...
           -Ну, не кипяток, конечно, а в тёплой и застудиться можно... Ты не увиливай, выбирай6 я или они. Да смотри, не прогадай...
           Алексею показалось странным и поведение матери, и разговор и он подумал:
           -С ума она сошла, что ли?..
           Продвинув рычажок газовой колонки ещё, Алексей вышел во двор. Сегодня до жары он решил обработать виноград, росший у забора.
            Чеканка и валомка поросли - дело не трудоёмкое, но кропотливое. Алексей увлёкся и забыл, что мать в ванной. Минут через двадцать пять вспомнил и решил, что пора заканчивать купание.
            Прежде, чем войти, предупредил:
            -Иду мыть спину...
            И не услышал ни плеска воды, ни обычного:
            -Ну-ну, давай-давай.
            Алексей прислушался - за дверью была подозрительная тишина. Он громко постучал и, выждав немного, вошёл...
            Мать с запрокинутой головой, погружённой в воду по уши, с согнутыми в коленях ногами, плулежала в ванной, заполненной водой до самых краёв...
            -Мама, - позвал он и, взяв обеими руками её голову легко приподнял. Он увидел, как дрогнули глазные яблоки под закрытыми веками, а ноги выпрямились... Он вдруг отпустл голову и тело матери стало погружаться в воду...
            Опомнился он у винограда. Его бил озноб, кружилась голова... Он вздрогнул от приветствия соседки, как от выстрела, и на вопрос:
           -Как себя чувствует Серафима Львовна?
            Непослушными губами произнёс:
           -Купается...
            -Ну, значит, хорошо, - улыбнулась та и, внимательно вглядываясь в Алексея, поинтересовалась, - да сам-то ты здоров?
            Алексей мотнул головой:
            -Плохо что-то...
            -Может, скорую вызвать?
            -Нет, поспешно, словно испугавшись, отказался он,- уже улчше, вроде...
             Соседка, посетовав на годы, погоду и своё здоровье, ушла.
             Алексей,держась за столб виноградника, опустился на землю. Он услышал, как щёлкнул замок калитки, и она со скрипом открылась. Подумал:
           - Всё никак не смажу...
            Как радостно завизжала Жучка, встречая Раису и хотел позвать жену, но лишь просипел...
             Он уже не слышал, как звала на помощь, выбежавшая из дома Раиса, как машина скорой помощи увезла его в реанимацию, а тело матери - в морг.