Потом было по этому сну

ЗАГАДОЧНЫЙ СОН

Несколько минут тому назад веселые, как на картинке, горы, окаймляющие светлую, солнечную, зеленую лужайку, вдруг темнеют, наливаясь гранитной суровостью. Они тесным кольцом окружили полянку. Невысокие горы, как живые, как бы надвигаются, смыкая непробиваемый каменный строй. Вдруг на одном склоне гранит расступается, будто тяжело приоткрылось каменное веко. На меня смотрит пронзительный, живой, говорящий глаз... Еще и еще новые глаза открываются в горах с нескольких сторон. Первый глаз, как бы украдкой от всех, подмигивает мне…

Тот страшный сон я помню всю жизнь. Я не могу во всех деталях рассказать о последствиях, но это было что-то вроде предсказания.
Мне снится, что я иду по одинокой долине, окруженной приветливыми горами, снаружи покрытыми зеленью. Ярко светит солнце. Пригожий летний день. Мелькают стрекозы, бабочки на цветах, заливаются цикады, а в выси замерла темной трепещущей точкой птица. Покой и благо вокруг.
Гуляя, я прошел между двумя невысокими горками, как в ворота, на прекрасную темно-зеленую лужайку. Продолжая любоваться природой, я углубился внутрь, и вдруг – внезапно провалился в какую-то неглубокую яму в виде окопчика прямо посреди поляны. Я увидел, как по дну ее ползет змея. Большая змея. Среди тишины только потрескивает ее чешуя, соприкасаясь в движении с землей. Вначале от испуга я замер. Потом хотел бежать, выбраться из ямы, но не смог сделать ни одного движения, как будто стал заколдованным, окоченел. Змея, приближаясь ко мне, стала делать стойку, подымаясь вверх на хвосте. Я озирался вокруг в надежде на чью-либо помощь. Но была тишина, внешнее благолепие, ни одной живой души. Только гранитные темно-серые горы, которые окружали эту заколдованную поляну. Мне было ужасно, но я ничего не мог сделать.

И вдруг я вижу, как к тому же проходу между гор, откуда я вошел, приближается тетя Соня, ведя за ручку маленькую Зину. Они весело разговаривали, Зина все наклонялась к земле, срывая одинокие цветочки. Ничто не предвещало им опасности. Мне стало страшно за сестренку, что вот и она должна попасть в эту западню со змеей. Я хотел кричать, грудь моя разрывалась от сжатого воздуха, горло будто бы кто-то сдавил.
-Но я должен закричать! Я обязан их предупредить об опасности. Они не должны преступить границу и войти в эти «ворота»!

Горы, окружавшие такую прелестную западню, вдруг приняли угрюмый вид, потемнели, стали более резкими их гранитные бока. Внезапно в горе открылся провал, и там оказался огромный глаз горы, который мне таинственно подмигнул. Вот и на другом склоне – тоже подмаргивающий глаз. И на третьем, и на четвертом…

Я проснулся от нечеловеческого крика-воя. Это благим матом орал я сам спросонья. Я еще долго не мог остановить этот жуткий крик, вырывающийся у меня из горла, который не на шутку перепугал всех спящих. Помню, как отец с матерью подбежали ко мне, пытались что-то выяснить. Я ничего толком не мог рассказать, только все повторял:
-Зина. Яма. Горы. Змея... 
Не помню, как меня успокоили, но этот сон я помнил всю жизнь. Он был настолько страшен, что о нем я в подробностях так и не рассказывал никому. Уже намного позже я поведал его жене. А когда в связи с воспоминаниями о нашем отце, я рассказал его сестре, та была в недоумении, почему я ей никогда об этом не рассказывал…

                Ассоциации

Мы собирались покинуть Россию.
Это длилось долгих три года. Уже познакомились с «отказниками», которые были более организованны и даже демонстрировали диафильм цветных открыток об Израиле, объясняя изображенные места.
Ведущим был Гилель Бутман, которого после второго ленинградского процесса крепко посадили.
Среди нас был и поэт Борис Фурман, о котором, если пожелает В-вышний, трагический и героический рассказ.
***
Сегодня он, прикованный коварной и страшной болезнью к инвалидной коляске (а до этого обманным путем прошел службу в израильской армии), продолжает творить через боль, мучения, страдания...
Два года назад мы торжественно отметили его 60-тилетие.
Был переполненный концертный зал; лучшие чтецы читали его произведения, талантливая композитор-исполнительница Злата Раздолина под собственный аккомпонимент на рояли пела песни, написанные на стихи Бори...
Было тепло и трогательно.
А Боря восседал на своей коляске, как король...
***
Боря тогда написал стихотворение.
 
           «ВОРОБЕЙ»
В русском простонародье воробьев называют «жидами».

Вот кричат мальчишки:
                «Бей жиденка! Бей!»
И воробушек, дрожа, взлетел на крышу.
Ах, ты маленький, несчастный воробей,
Посмотрите, он от страха еле дышит.

Был я в детстве, словно этот воробей.
Годы, годы, ничего мы не забыли…
Во дворе кричали:
«Бей жиденка! Бей!»
И меня порою били, ох, как били.

Стал я взрослым, но не деться никуда.
Ощущаю каждым нервом, как украдцей,
Скалясь злобой, шепчут в спину:
«Бей жида!»
Но не бьют пока, чего-то там боятся.

Вот кричат мальчишки:
«Бей жиденка! Бей!»
И воробушек, дрожа, взлетел на крышу.
Не дрожи так и не хохлись, воробей,
Ты на крыше, ты над ними, ты их выше. 

Додик, двух с половиной лет, в очередной раз был болен.
Он лежал с температурой, раскрасневшийся, разбросив ручки в детской кроватке с решетчатыми высокими стенками. По сути дела, это была единственная стоящая мебель в нашем скромном жилище.

Я пришел с очередного «сионистского сборища» и принес отпечатанные на машинке стихи Бори. Шепотом, чтобы не разбудить больного ребенка, я с выражением прочел стихи для Леи. У нее даже выступили слезы.

И вдруг Додик встает в своей кроватке. Крепко ухватившись ручонками за стенку кроватки, весь пышущий жаром, он жалобно, но настойчиво закричал:
-Не надо бить жиденка! Не бейте жиденка! Жалко!

Тогда-то я моментально вспомнил детство, сестричку и ее «стихи» про комарика…