Десять из десяти

Десять из десяти.

На асфальте  высыхали первые весенние лужи. Ася и Ира сидят в кафе,  радуются солнцу, весне, жизни.
- Аська, как же мы давно не виделись! Столько всего произошло, наверное... Кстати, ты помнишь... ладно, прости...
- Что помню?
- Помнишь, когда ты выбила десять из десяти?
- Сегодня, Ир, четыре часа назад. А три часа назад я отправила ему письмо.
- Опять все сначала? Ты же хотела....
- Да. Все сначала. Я отправила чистый лист бумаги. он будет писать свой роман, а я - свой.
- Куда пойдем? Дождь кончился...
- Вперед. Только вперед.


Недописанные письма.

Зима. Темнеет рано. Уже второй месяц Ася отрабатывает стойку - приготовиться к стрельбы - отставить - приготовиться к стрельбе - отставить... И так сотни, тысячи раз, пока каждая мышца, каждая клеточка тела  не привыкнет автоматически фиксироваться в определенном, только для Аськи подобранном инструктором, положении. Никакой стрельбы. Приготовиться к стрельбы - отставить - приготовиться к стрельбе - отставить...
Сданная досрочно сессия... Одна из главных ролей в новогоднем студенческом капустнике. Днем - репетиции, вечером - тир, а ночью она садится писать очередное письмо. Которое, как и все предыдущие, будет отправлено. Не ему - в корзину. Она не может его забыть. Она вздрагивает,  почуяв запах похожей туалетной воды, вздрагивает от похожего голоса...  Услышав его имя, она забывает обо всем. Она до сих пор не хочет верить, что они живут в параллельных мирах, что возвращений назад не существует. Даже если пути снова пересекутся.
Которую ночь - она не считала - она не может закончить письмо. Потому что не знает, что хочет ему сказать...
Новогодняя ночь в одиночестве. Сухое шампанское смешивается со слезами, рвутся во дворах петарды. Но Ася ничего не замечает. Она далеко отсюда.

Слово, данное себе.

Первые снег заметает следы...   
Еще иногда светит последнее осеннее солнце, можно сбежать после первой пары, пойти с Иркой в кофейню, наесться пирожных, а потом поехать к ней домой, купив по дороге две бутылки вина, и плакать у нее на плече. Ирка поймет. И разделит последнее пирожное на двоих, и погадает на картах - пусть соврет - но вдруг Аське хоть немного станет легче?
- Ты что, правда его любишь?
- Нет. Да. Не знаю.
- Ась, забей, вы практически незнакомы...
- Нет… такое чувство, что я всегда его знала, еще до встречи. До встречи с ним я не жила - была. Потом - двенадцать  суток в одной комнате, двое суток в поезде на одной полке... и все... Снова не живу, а - есть...
- Аська, ныне не модно радоваться счастливой любви. В моде черный цвет, депресняк и декаданс. Ты же не хочешь выглядеть, как Иванова..? Она со своим "счастьем" выглядит как идиотка. А в твоем страдании есть даже некий... хм... шарм.
Иванову Аська презирала - сумочка от Гуччи, помада от Буржуа... Все это было выставлено напоказ и "выпихано" всем в глаза. Окружавших Иванову бедных студенток это раздражало. Аська улыбнулась...
- Спасибо, Ириш... Умеешь ты меня развеселить...
- Слушай! Идея! У тебя мечта есть?
- Есть...
- Какая? - спросила Ира, но, взглянув на подругу, все поняла, вздохнула и проложила - Нет, это не пойдет. Не с ним связанная.
- Нету такой.
- А ты придумай... Может, хочешь туфли, может, научиться играть на фортепьяно... Ну, хоть что-нибудь...
- Научиться стрелять. Десять из десяти.
- Отлично! Делаем так: что б его забыть, ты учишься стрелять. каждый выстрел посвящаешь ему и только ему. Но в тот день, когда однажды ты добьешься десяти из десяти, это будут выстрелы в него. Ты убьешь его ими в своем сердце.

Любит.
 
Когда она вернулась домой, вопросами терзала мама, подружки требовали фоток и рассказов, друзья подмигивали и спрашивали,  что было между ними в этот раз.  А Аська отмалчивалась. И рассматривала фотографии в гордом одиночестве.
Город, который ей не понравился с самого начала, выходил, меж тем, на фотографиях неплохо. Особенно если там был и он. Его присутствие словно добавляло света в серый камень, заставляло вкрапления слюды в граните играть, как на солнце.
Аська бесилась. Она злилась на себя за то, что вела себя как малолетка, за то, что упустила свой шанс...
Он жалела об этом не потому, что чувствовала себя обиженной, и не потому, что ее ущемленная гордость не давала ей покоя. Нет, она чувствовала. что любила его. Она шла по улице и любила его, она читала и любила его, она смотрела кино и любила его, она спала и любила его, она дышала и любила его.
Вечерами она сидела и сочиняла ему письма. Она терпеть не могла телефонные разговоры - треск и голос. Она привыкла к его голосу на фоне шума моря. Треск отвлекал.
На письмо он может не ответить... Как она будет сидеть и ждать. Страшно представить...
Она встает из-за стола, выходит с телефонной трубкой на балкон и набирает заветный номер.
- Привет. - ее голосу шелестом подпевают последние умирающие листья. - Я не поздно?
- Привет. Нет.
- Что делаешь сейчас?
- Читаю...
- Знаешь, я давно хотела поговорить с тобой, но все никак не могла решиться... Знаешь, я...
- Прости. Не сейчас. Ты - хорошая... Но - не будем...
Гудки... Телефонная трубка бьет тишиной по ушам и нервам... Асе кажется, что, сделай она сейчас хоть одно движение, она рассыплется на куски, исчезнет, пропадет... Останется кучка хрустальных осколков, которые утром выметут с балкона... Слезы падают на босые ноги...
Холодно...
Утром  она проснется и не сразу поймет, что случилось, что было вчера...
А потом пойдет в столь ненавистный институт, и дни не будут отличаться друг от друга...

Разочарования.
 
Он обещал зайти за ней в одиннадцать и показать ей город. Она ждала до двух. Он не пришел. Тогда она взяла зонтик и сама, в гордом одиночестве, она и дождь, пошла гулять по городу. Город ей не нравился, - он был слишком серым, слишком мрачным. Его не любил Достоевский, а Федору Михайловичу Аська доверяла. Город был таким, как будто его строили - строили, строили на века, а потом бросили и оставили умирать. С домов слезала краска, лед никто не скалывал, по-странному говорили "булочная" и "булка" - Аська не поняла сразу, что это - банальный батон, подростки не могли объяснить ей, как пройти от одного острова к другому, ветер продувал насквозь прямые как стрелы проспекты и превращал слезы на глазах в льдинки. Город казался ей таким же мертвым, как и она сама - музеи закрывали в четыре, а к половине одиннадцатого с улиц исчезали последние прохожие. Вечерами Аська смотрела из окна на Исакий и не могла понять, как живут здесь люди...
В одиннадцать - опоздав на половину суток! - пришел он и стал кричать на нее...
- Я не для того сюда приехала, что бы ждать тебя целыми днями...
- Ты могла хотя бы позвонить и сказать, куда ты уходишь и с кем...
- Ты бы тоже много чего мог...
На следующий день она уехала. Без слез, без радости и без разочарований - без чувств. Она не смотрела на последние километры города, проплывающие за окном. Она стояла в тамбуре и курила. Все было безразлично.
Еще десять минут назад они стояли на перроне, держались за руки, - два человека, ставшие такими близкими за двенадцать летних дней, и такими далекими за четыре осенних. А теперь, в душном и холодном тамбуре, она вдруг поняла: то, что раньше ей казалось самым страшным - он не вспомнит и не позвонит, оказалось ерундой. Самое ужасное случилось, когда он вспомнил ее. А через три дня захотел забыть навсегда.
Покурив, подышав "железнодорожным воздухом", она почувствовала облегчение.
Но уже тогда  понимала, что это ненадолго.
 
Ее Питер.

В первый день они гуляли по Питеру, взявшись за руки и смеялись. А потом сидели и смотрели друг на друга сквозь туман и дым. Но нежные слова как-то не произносились, а последние новости друг другу рассказать они уже успели. То и дело возникали неловкие паузы.
Аська вдруг начала чувствовать, что он раздражает ее, раздражает своим снобизмом, раздражает знанием истории каждого камня в этом городе, своим правильным английским и запахом дорогой туалетной воды.
- Пойдем? первый день, а я уже начинаю уставать от впечатлений...
- Как скажешь. Я провожу тебя.
- Нет, не стоит.
- А ты помнишь дорогу?
- Да.
Они дошли до метро и  попрощались. Ключи он отдал ей еще утром.
На самом деле, дороги она не помнила, не знала даже точного адреса. Помнила лишь, что выходить из последнего вагона, а потом - направо. А дальше они шли переулками, и в темноте вчерашнего вечера она не запомнила ни дороги, ни цвета дома, ни количество этажей.   Она не могла найти нужный дом. Они все казались ей похожими - да нет в Питере похожих домов!, - но ей об этом не сказали. А сама не заметила. Все дома казались ей недружелюбными и угрюмыми. Проблуждав два часа, и студом найдя таксофон, она стала звонить ему , что бы хотя бы узнать адрес. Но трубку никто не снимал. Она отчетливо представила себе, как ночует на лавочке, и заплакала.  Может, это и было бы интересно, если бы пред этим она не провела бессонную ночь в поезде и не стерла днем пятки в кровь новыми сапожками на шпильках.
В голове были лишь пустота и отчаяние. Она закрыла глаза и стала вспоминать вчерашний вечер. Его мать вроде говорила  о том, что дом с мансардой... Может, попробовать?
"Дом с мансардой? Наверное, вам надо пройти дальше..."
Наконец. она нашла его. Он действительно оказался единственным в этом районе.
Когда Ася добрела до постели, сил плакать же не было. Она поняла все, кроме одного - зачем он позвал ее к себе?
Затем были еще два странных дня,  и один вечер, когда они сидели у окна и он считал звезды на небе. Они были вместе трое суток, а он даже не пытался поцеловать ее. Чем сильнее она влюблялась в него, тем больше он в ней разочаровывался.  Глупо. Но нельзя было вернуть Феодосию, вернуть морской ветер... Это был совершенно другой город, совершенно другие обстоятельства, а те, как ни прискорбно, остались в прошлом.

Перелом.

Лето кончилось, она вернулась домой. Смывались следы загара, но никак не курортные воспоминания.
Аська сжимала бумажку с его номером телефона ежевечерне. Но не звонила - не хотела навязываться. Если он ей не позвонил, значит, забыл ее, забыл, что было еще полтора месяца назад,  вот и все. И ладно. пусть идет, как идет.
Но он позвонил. И позвал к себе в гости, в Питер.
Ей не удалось вырваться раньше середины ноября. Но месяц между его звонком в встречей пролетел как пара дней. Она жила в ожидании. Она сделала новую прическу, расставшись наконец со своим вечным хвостом до середины спины, перекрасилась из своего "мышастого пепельного", как она его называла, в изысканный цвет «бургундского вина», и даже нарастила ногти.
Была сырая ноябрьская ночь, когда он встречал ее на перроне. Лишь подходя к нему - пять, четыре, три... шага - Аська испугалась - она, ведь, в сущности, ничего о нем не знала. Не знала его друзей, его родителе, не знала планов на следующий день после ее отъезда - ничего.
- Привет. Как  ты доехала.
- Ужасно.- и это было правдой.
С этого слова начался ее Питер и этой мыслью он и закончился.
Он привез ее в комнату в коммуналке почти что в самом центре города.
Там иногда жила его мама, когда приезжала из Москвы в командировки. Они застали ее там.
- Привет, мам. Это Ася.
- Очень приятно. - лица ее не видно, лишь спина, склоненная над сумками - Мне о вас сын рассказывал.
- Я... я вам не помешаю?
- О, нет... пустяки. У меня поезд в Москву через три часа. Сейчас чай попьем  и на вокзал поеду. - она тяжело вздохнула и продолжила, обращаясь к сыну. - Проводишь меня? Я опять тебя за этот месяц меньше трех дней  видела... Поезда. самолеты... так и жизнь пройдет.
- Я вам завидую... - Ася вздохнула.
Тут женщина выпрямилась и Аська потеряла дар речи...  Если сыну двадцать три, а мать родила его пусть даже в восемнадцать, то ей ну никак не может быть меньше сорока лет. а она выглядела на двадцать пять максимум - короткая стрижка, ненакрашенное лицо, черные джинсы и черный же короткий и широкий свитер. А на руках - серебряные браслеты. Штук пятнадцать, не меньше...
Они пили чай с  горьким шоколадом, время стремительно бежало, а "отпускать» эту женщину, его мать, Аська не могла. Она хотела сидеть так и смотреть ей в рот. Сидеть и смотреть...
- Ну что ж... мне пора. Желаю приятно провести время.
- Спасибо. А кто вы? Кто вы по профессии?
-Журналистка.
"Может, все - таки... Моя мечта когда-нибудь тоже осуществиться..." - думала Аська,  стоя у окна и провожая взглядом удаляющиеся высокие фигурки матери и сына.
Затем она почистила зубы и пошла спать с мыслью о том, что за мечту, за любую мечту нужно бороться.

Начало.

День начался отвратительно. Кофе опять убежал. И, вместо того, что бы выпить его быстро и бежать на пляж, придется теперь отдраивать хозяйкину плиту. Она чистюля, а тряпки у нее всегда воняют.
Аська злилась на весь мир, ей казалось, что за три дня отдыха в этом городе она устала больше, чем за весь учебный год. Она злилась на себя, что сначала позволила втянуть себя в эту авантюру, а потом подруга бросила ее в последний момент. Аська испугалась, но, подумав, решила не сдавать купленные с таким трудом билеты, а ехать одной. Она не думала, что к одинокой девушке будут так приставать. Ей никто не сказал об этом. На юг ехать одной было никак нельзя.
Родителям она соврала, что едет на две недели в гости к однокурснице, та будто звала ее к себе в гости на море. Родители подумали, и согласились - не сидеть же девочке два летних месяца в Москве. Она села в поезд, чувствуя себя независимой и самостоятельной. Но в Феодосии сразу все пошло наперекосяк. Она  неудачно сняла комнату -  слишком дорого и далеко и до моря и до рынка, но зато близко к дискотеке, с которой каждую ночь доносились пьяные вопли.
 На дискотеку идти не стоило, Аську уже достали приставаниями на пляже, она решила просто пройтись по набережной. Фонари светили лишь у кафешек, а сама набережная была погружена во тьму.  Когда Аська была на половине  пути от одного фонаря к другому, ее окликнули:
-Девушка, можно вас на минутку?
Не оборачиваясь, Аська прибавила шагу.
-Куда спешишь, птичка? – два пьяненьких парня  ловко ухватили ее за руки с двух сторон.
-Помогите…
Кричи-кричи… никто тебе не поможет… -они ухмылялись и волокли ее в кусты.
Неожиданно из тьмы вынырнул молодой человек.
-Отпустите девушку. –он сказал это так спокойно и решительно, что руки парней, державших Аську, разжались сами собой. – Все в порядке? Давай я тебя провожу.
Когда они подошли к дому, где Аська снимала комнату,  он спросил:
- Ты первый раз в этом городе?
- Да… Я вообще первый раз одна самостоятельно отдыхать поехала.
- И как  отдыхается? – хмыкнул он.
- Да не очень.
- Ясно… - он замолчал и вдруг неожиданно продолжил – перебирайся ко мне. Я с другом дом снимаю, комнат много.
Аська, сама не понимая почему, согласилась.

Конец.

Он не видел своего приятеля уже почти год. Неожиданно тот позвонил ему и предложил съездить в Феодосию, как прошлым глетом.
Они сидели вечером на пляже, пили пиво и предавались воспоминаниям.
-Слушай, а, помнишь, ты в прошлом году девушку привел? Я  раньше уехал, а вы еще остались… Было у вас что – нибудь?
-Нет. Не сложилось…  Еще одно разочарование… - он вздохнул – ты, наверное, знаешь, что моя любимая картина – «Девочка на шаре» Пикассо…
- При чем тут это? – перебил изумленный приятель.
- Когда я увидел Асю впервые на набережной, такую хрупкую и беззащитную, я не поверил своим глазам. Я думал, что Пабло выдумал ее, такой нервной изящности не может быть в природе. Тонкие руки приподняты, ножки едва касаются земли… такая же простота и чистота. 
Ей безумно шли джинсы и кроссовки,  выгоревший на солнце русый  хвост, изящные руки безо всякого маникюра…
А когда она приехала ко мне в ноябре, я ее сразу и не узнал – какая-то накрашенная кукла с красными волосами.  Смешно и тяжко… Я пытался водил ее по музеям, но они ей были не нужны, я водил ее по городу, рассказывал он нем – она скучала, я повел ее в клуб – она была скована и краснела, и цвет лица сливался с цветом волос…
Знаешь, я иногда верю, что я позвоню ей, ей, а не той кукле, и она приедет… А та, с красными волосами – просто ошибка, случайность, я перепутал поезда и встретил не ее… А Ася приехала на другом, меня не нашла и уехала обратно…
Я хочу в это верить…