Я ВЫРАЖАЮ БЛАГОДАРНОСТЬ:
Воскресшему и Спасающему Сыну Ветхого Днями Господина – за все.
Моей любимой супруге за терпение и неоценимые советы.
Моей коллеге, редактору – и просто замечательной подруге – Юлии Степановой. Без нее этой книги не было бы.
Всем, кто, чем мог, помогал.
И всем, кто не мешал...
Мне снился сон, что на грешной земле
Ползали змеи в гнилой траве.
Немое солнце смотрело с небес,
И к нему тянулся руками лес...
Евгений Костин
Пролог
...Воспаленное воображение разыгралось.
– Даже не знаю, с чего начать.
– А начни с меня!
– Да ты чего! – возмутилось оно. – С тебя сказку начнешь – потом замаешься. Ты же тормоз! Про тебя не то, что сказку, детскую считалку писать вредно. Потом весь день чесаться будешь. Аллергия, понимаешь!
– Ты бы помылось! – не удержался я от того, чтобы поставить распоясавшуюся часть самого себя на место.
Мое воспаленное воображение хмыкнуло и снова нависло над чистым листом бумаги, напряженно сопя. Оно вообще имеет обо мне невысокое мнение.
Нет! Все-таки я зря научил его писать. Подумать только, всякое сопливое чувство мнит себя бог знает кем. Это – решило писать сказку. Без меня.
Чудо. В перышках. Пестрых.
– А тебя вообще никто не спрашивает! – резко развернувшись ко мне, заявляет обиженное воспаленное воображение. Я даже слегка приоткрыл рот. Я же молчал! Хотя...
– Сидишь, блин, всякие гадости про меня думаешь! А вот возьму и сделаю тебя попугаем-мутантом в Окраинном королевском парке – так уж и быть, напишу книжку про тебя, потом не обижайся.
– Пощади, родимое! – притворно запричитал я. Про себя же подумал: «кто из нас попугай, вопрос, может, и спорный, а вот кто мутант – тут уж никаких вопросов и быть не может».
Воспаленное воображение раскалилось докрасна.
– Замолкни, зануда! Ты мне всю жизнь искалечил! Грузило-тормозило! Удод! Кость в рейтузах! Пижон ушастый! Лопоух крапчатый!..
М-да, если мое разгоряченное воображение разойдется, тут уж держись! Не поздоровится никому. И меня самого, и окружающих оно наградит такими эпитетами и комплиментами – закачаешься! И плодит оно их, и размножает с неподражаемым пылом и самозабвением. Раз за разом оно учит тебя, хорошего, уважать и любить себя. «Кость в рейтузах!» Каково! Фраза, достойная поэта. Оды и баллады о косточке. Серенады под окнами можно петь:
«Рейтузы твои свет затмили луны...»
Или что-нибудь в этом духе.
Кстати, я не поэт. Я писатель-прозаик.
– Про каких таких заек? – влезло гордое чувство поэта. То есть, простите, писателя про заек...
У, Я ТЕБЯ!!!
– Слушай, а ты, часом, ничего не напутало? Ведь это я – автор.
– Да ну?! Ты – автор? Ну, ты даешь! Скажешь тоже. Хотя чего с тебя, дурака самоуверенного, взять? Тешишь себя мыслями, что тебя издают, твои книги читают... Но на самом-то деле все написало я, твое воспаленное воображение, твой бред! Твой сон и твоя лучшая явь! Без меня ты никто. Точнее, ничто. Ничтожество, мутант-попугай. Ты же бездарность! У тебя нет фантазии. У тебя ноль таланта. Да ты вообще не писатель. Ты самозванец!
Знаю, знаю. Сейчас начнется: кость в рейтузах, чудак ушастый, а если повезет, то и шлепок майонезный. И т.д., и т.п.
– О, прости, я увлеклось, – спохватилось воображение. – Я знаю, о чем будет моя сказка. Готовься, мы отправляемся в путь. Прихвати с собой побольше бумаги, и... хе-хе-хе, сменного белья.
Ну, знаете ли, я не железный! Я честно терпел, сколько мог, но оно меня допекло.
– Сам дурак! И вообще, ты – это я. Так что не выделяйся.
– Ты так думаешь? Ну, посмотрим...
Тут что-то тихо щелкнуло, тренькнуло, и декорации сменились.
...Мое богатое, но воспаленное воображение рисует новый пейзаж.
Я выхожу из густого леса и попадаю на унылое побережье. Несколько серых птиц парят над водой. Ветра нет. Тишина. И никого и ничего больше до самого горизонта...
– Ты куда занесло меня, юродивое?
– Тебе это так важно? Не все ли равно где помирать?
– Да... я, знаешь ли, как-то пока не собирался...
– А кто у кого и когда спрашивал, кому и когда помирать?
– Не умничай, уродец!
Оно рассмеялось мне в лицо.
– Спасибо за комплимент. Не забыл, что я – это ты? А вообще, считай себя персонажем компьютерной игры. С одной жизнью. Скажу по секрету, у тебя есть хлипкий шанс... нет, не победить – выжить. Как во всех компьютерных играх, здесь есть тайники с оружием, сокровищами и картами. И молчи об азартных играх, – гадливо вклинило оно. – Я говорю о других картах. Считай, что ты в тюрьме, хоть и без решеток. Здесь бушует война. Каждый сам за себя и против всех остальных. Найди себе оружие по душе и вливайся. И помни: везде выживает сильнейший. Или круглый идиот. Дуракам везет. Так что, как видишь, у тебя есть шанс. Удачи тебе, неудачник...
(из новой книги А.)
«...Третье место в номинации «Книга, которую не стоит читать» по достоинству занял новый роман писателя А. – циничный околорелигиозный опус с робкими намеками на юмор о бездарном писателе-фантасте, пишущем книгу о столь же бездарном писателе-фантасте. То есть, А. традиционно пишет о себе, любимом.
Фэнтези, 345 стр.»
Журнал. «Фантастическое обозрение»
«Сложно сказать, благодаря чему А. выбился в Двадцатку наиболее популярных молодых российских авторов, работающих в жанре фантастики. Еще сложнее предположить, что помогло ему удержаться на этой позиции...»
Альманах «Русский графоман»
Саша очень любит книги про героев и про месть.
Саша хочет быть героем, а он такой и есть.
Саша носит шляпу, в шляпе страусиное перо,
Он хватает шпагу и цепляет прямо на бедро...
В. Цой
Часть первая
МИР БЕЗБОЖНЫХ
Глава 1
Собственно, началось все вполне тривиально. А впрочем, как еще могут начинаться подобные истории?
Я дочитал последнюю главу, сладко потянулся и выключил компьютер. По-моему, получилось неплохо. Иногда на меня что-то находит, и тогда я могу работать сутками, почти без сна и еды. В этот раз было именно так. Начиная писать, я не знал, продолжу ли завтра, доведу ли начатое до конца. И не удивительно. Ведь я один знаю, сколько раз бывало: сажусь за новый роман или повесть, от восторга сам не свой, до чего все здорово получается, как интересно, свежо и ярко. А назавтра просмотрю рукопись и понимаю, как все скучно, серо и заумно (или наоборот – глупо и пошло). Или, случалось, дописав до середины, увлекался новой идеей, новой темой. Ярче, свежее, интереснее. Э-эх, сколько моих книжек никогда не увидит свет!
Но на сей раз ничего такого не случилось. Ибо уже на двадцатой-тридцатой странице мой персонаж зажил своей собственной жизнью, и я сам так увлекся его похождениями, что, не отрывая глаз от монитора, а рук от клавиатуры, затаив дыхание следил за развитием событий. Идеи, образы и сюжеты рождались сами собой. Иногда я даже просыпался среди ночи с мыслью о том, как лучше повернуть тот или иной сюжет, и, не одеваясь, бежал запускать машину или хватался за блокнот. И писал, писал...
И вот, по прошествии трех с половиной месяцев, передо мной лежит практически готовый четырехсотстраничный кирпич. Еще неделю на доработку и шлифовку, и можно будет прогуляться до издателя. Правда, доброжелатели придерутся: «а не слишком ли он резв? Интересно, сколько человек трудятся под его именем?»
Ну, ладно. Бог с ними, с доброжелателями. О чем бишь я? Ах да!
Так вот, дочитав последнюю главу, я выключил компьютер и заглянул на кухню, ибо понял, что страшно хочу пить. В холодильнике обнаружил минералку и сок. Ни того, ни другого не хотелось. С минуту постоял, раздумывая, и, в конце концов, приготовил кофе. (Никогда не понимал предостережений вроде «не пей кофе на ночь, не заснешь». Сплю как миленький. А вот после чая действительно не могу уснуть: странная особенность организма.) Возиться с туркой было лень, поэтому заварил «Нескафе Голд», бухнул туда четыре ложки сахара и вернулся в комнату. Отхлебнул приличный глоток и расслабился в кресле.
На дворе стояла глубокая ночь. Прямо перед окном, над раскидистыми яблонями повисла полная луна, чистая и яркая. Тишина, покой и безмятежность. Красота! Мысли потекли сплошь приятные и беззаботные. Тело наполнила сладкая истома, веки налились тяжестью. Я прикрыл глаза, прислушиваясь к стрекоту кузнечиков где-то вдалеке, весьма довольный собой и проделанной работой; и сам не заметил, как уснул.
Остаток ночи прошел спокойно, без снов и мыслей о работе.
Проснулся ближе к полудню, однако освежения и отдыха сон не принес. После ночи, проведенной в совершенно непригодном для спанья кресле, шея и спина затекли и стали как деревянные. Шевелиться не было ни сил, ни желания. Радужные мысли, с которыми засыпал, улетучились. Умиротворенности и тихого покоя – как не бывало.
Тихонько ворча и непонятно на кого дуясь, я встал, включил компьютер и отправил готовую книгу на принтер, чтобы еще пару раз все просмотреть и внести последние исправления. Одним глотком допил вчерашний кофе и вздохнул сокрушенно – хочешь, не хочешь, а придется ползти на кухню, чтобы приготовить новый. Да и смастерить пару бутербродов не помешало бы. И умыться...
Стоп! А зачем банально умываться, если я на даче (я, кстати, на даче, под Рязанью), и прямо позади моего сада, ближе, чем в сотне метров, течет речка!
Воспоминание о реке придало бодрости, даже слегка отступило нытье в спине. Сразу захотелось жить...
К слову сказать, дачу я купил нынешней весной. Сажать, полоть и выращивать на ней что бы то ни было я, естественно, не собирался. А вот писать, творить разумное, доброе, вечное, поглядывая в окно на чудесный сад, оставшийся от прежнего хозяина, фанатика цветоводства, – это со всем нашим удовольствием!
Впрочем, на следующий год от прелести сада мало что останется, а через пару-тройку лет здесь можно будет любоваться разве что одичавшими яблонями и загадочными непролазными кустами. Так что ухаживать за ним придется. Или нанять кого-нибудь. Или жениться на ком-нибудь. Гм, жениться на «ком-нибудь» я категорически не согласен. Да и вообще, хорошо бы с этим чудным моментом повременить, насколько это возможно.
С мыслями о женитьбе я выбежал из дома.
М-да, идея с купанием оказалась не самой блестящей. Утро выдалось прохладным, ветреным. Начало осени наконец дало себя знать. Я быстренько вернулся домой, накинул поверх майки теплую рубашку, надел вместо шортов джинсы и снова вышел во двор. Умоюсь позже, наивно решил тогда я, а сейчас прогуляюсь по бережку, разомнусь.
Влекомый благостными мыслями, я свернул за угол и углубился в сад. Цвели астры и гладиолусы, все вокруг благоухало и плодоносило. Кое-где появились первые желтые листочки. Через пять минут сад закончился, и я, раздвинув заросли крыжовника и малины, выскочил на берег.
Синяя река, воспетая еще Котом Леопольдом, весело плескалась впереди, отражая небо. Я расправил плечи, вдохнул полной грудью и потянулся, озирая окрестности. В воздухе явственно пахло осенью. На меленьких волнах играли блики от взошедшего солнца. Вода у самого берега была на удивление чистой, и я порадовался за явно возросшее моральное состояние наших туристов. Ибо по выходным здесь всегда полно отдыхающих из приезжих, после чего в понедельник местные не могут без содрогания взглянуть на пляж.
Что ж, пусть этот понедельник будет особенный.
Возле берега что-то плеснуло, и я машинально опустил глаза. По воде неторопливо разбегались круги. Вероятно, сам не заметил, как ногой поддел какой-нибудь камешек и скинул его в воду.
Тут я получше пригляделся к водной глади и передернул плечами. Цвет воды был какой-то... подозрительный. Нежно-розовый, если быть точным. Я замер на месте в нехорошем предчувствии. Как человек с богатым воображением я без труда представил себе расчлененный труп, увязший в камышах. В моем понимании это было самое простое и логичное объяснение неестественному цвету воды. Я осторожно стрельнул глазами по сторонам. Вроде бы все чисто.
И тогда я поднял глаза и посмотрел вперед.
Вся вода, от самого берега и покуда хватало глаз, приобрела тот же странный, симпатичный оттенок. И, будто бы этого ей показалось мало для «особенного понедельника», раскинулась аж до горизонта. Исчезли кусты, деревья и садовые домики на том берегу.
Исчез и сам тот берег!
В недоумении я посмотрел на небо, по сторонам, обернулся назад. Резко крутнулся на каблуках, широко открыл рот, да так и застыл. Родной сад куда-то подевался, а вместо него высился, упираясь кронами в небо, густой, дремучий ЛЕС. Слева горделиво торчала похожая на клык щербатая скала. А справа в море уходила длинная песчаная коса. В море? Стоп! Какое море? Откуда?
Заблудился?!
Легкие волны как ни в чем не бывало бежали по воде, лизали песок. Вдоль береговой линии пролетела чайка. Крикнула, спикировала вниз и, коснувшись воды, взмыла в воздух со здоровенной рыбиной в клюве. По короткой дуге развернулась и скрылась за лесом. Стало тихо.
Поначалу я не поверил глазам. Подумал, что сплю. Даже ущипнул себя. Не помогло, ущипнул сильнее. Все по-прежнему. Что же произошло? Где я?
Я потряс головой. Брр! Ничего не понимаю. Лес, море, чайки... рыба, в конце концов... Да я за все лето здесь ни одной рыбешки не поймал!
Правда, если разобраться, здесь я вообще никогда не был.
Бред. Ерунда какая-то! Это невозможно. Не мог я за минуту добежать до моря. И нет такой силы, что смогла бы меня перенести. Чудо природы? Искривление пространства? Телепортация или путешествие во времени?! Бред...
Но соленый морской ветер об этом не знал: он как ни в чем не бывало дышал мне в лицо свежестью и теребил волосы. А я застыл на берегу, в оцепенении глядя на то, как игривые мелкие волны набегают на песок пляжа, касаясь моих кроссовок. Как похожая на клык скала молча нацелилась в небо. Слушал, как шумит за спиной вековой лес.
Еще одна чайка, хлопая крыльями, пролетела совсем низко над поверхностью воды. Я следил за ней взглядом, пока не потерял из виду. Сделать шаг или даже просто пошевелиться не хватало ни сил, ни решимости. Ноги как свинцом налились, голова же, напротив, стала приятно легкой, словно ватной. И в этой вате надежно увязли все мысли, рассуждения, догадки. Впрочем, нет, одна зловредная мыслишка каким-то образом протиснулась в мозг, свербит и лишает такого приятного, уютного покоя. Даже не мысль, а настырное ощущение того, что нечто подобное то ли со мной, то ли с кем-то другим уже случалось. Что-то мне все это напоминает. Вот только что?
И я стоял, пялясь перед собой, пока пара птиц помельче чаек, с черными крыльями и красными головками, не поднялись в воздух из прибрежных кустов, едва не задев меня длинными лапами. Я, если бы захотел, смог бы поймать их руками. А они – ничего, лишь оглянулись и, равнодушно крикнув, улетели прочь. Вероятно, приняли за деталь пейзажа...
Да что же со мной такое! Так и буду здесь торчать, пока волной в море не утащит или птицы не засидят? Я встрепенулся и снова дико огляделся по сторонам. Потом крепко зажмурился, досчитал до десяти и открыл глаза. Ничего не изменилось. Бред упорно не хотел проходить.
В животе похолодело. Не верю! Это не может быть правдой!
Это не со мной. Нет.
Не-е-е-т!
На место тупого оцепенения нахлынула волна безудержного, неконтролируемого ужаса. Сначала мелко затряслись руки, а следом и все тело, по спине побежала холодная струйка пота. Паника, граничащая с истерикой, рванула наружу. И я – бросился бежать! Куда? Не спрашивайте. Не отвечу, потому что и сам не знаю. Да и не все ли равно куда, лишь бы подальше отсюда, от этого дремучего леса и малиновых вод! На дачу, в Москву, в Талды-Курган!..
Я несся вдоль побережья, вопя во всю глотку, размахивая руками и поднимая ногами тучи песка. Представляю, как бы вы посмеялись, увидев такое. Но мне было не до смеха. Сказать, что я был в отчаянии – значит не сказать ничего. Меня объял ужас, какого я не испытывал с детства. С того момента, как первый раз посмотрел фильмы «Демоны» и «Оно». Но тогда ужас был вызван увиденным на экране, теперь же каждый мой волосок шевелился оттого, что я не видел... Не видел выхода из положения, в которое попал.
И я бежал, бежал...
Справа был лес, слева – море. Я чувствовал себя как в ловушке и прикладывал все силы, чтобы вырваться. Не помню, когда последний раз так бегал – все вперед и вперед, не позволяя не то что остановиться и подумать, куда и зачем бегу и что, собственно, случилось, но даже сбавить ход и отдышаться. Даже обессилев, переставляя ноги исключительно на автопилоте, все равно упорно двигал вдоль берега, поминутно переходя с рыси на быстрый шаг и снова, задыхаясь, ускоряя бег...
Вдруг что-то случилось. Мои ноги сами собой оторвались от земли, а во все тело пришла странная легкость.
Вот это да! Никогда бы не подумал, что умею летать.
Хрясть! Нет, не умею. Крупный серый валун, прервавший сей стремительный марафон, подкатился к моим ногам и замер.
Паника паникой, но под ноги нужно смотреть!
Падение в прибрежный песок лицом вместо тормоза вернуло меня к действительности, лишив последней надежды на то, что это сон или галлюцинация. Из разбитой губы потекла тонкая струйка, липкая и горячая. И насквозь реальная, настоящая. В рот набился мокрый песок. Поборов новый приступ паники я встал на ноги и осмотрелся. Никого.
– Эй, вы! Тьфу! Не знаю, кто вы, тьфу, такие, но немедленно верните меня обратно. Я домой хочу! Эй...
Ленивое, вялое эхо повторило мой полный гнева и отчаяния вопль, и вокруг снова стало тихо. Даже прибоя не слышно. Пронзительный крик перенапряг горло, и вопль протеста захлебнулся, сменившись хрипом.
Никого...
Да нет, отчего же никого? Вон за деревьями какое-то шевеление. Сутулый человек в коричневой шубе выглянул из леса и скрылся опять. В шубе? Летом?!
Я подавил вскрик. Медведь!
«Медведь» показался опять, и я смог разглядеть его получше. Им оказался мужичок неопределенного возраста – от тридцати до семидесяти. Не бритый с Рождества, в драном тулупе. Заметив меня, мужик попер в чащу, ломая сучья.
– Эй! Погоди! – я погнался за ним, с четверть часа носился по лесу, но так и не обнаружил никаких следов. Даже сломанных веток, коих, судя по стоявшему, когда он убегал, хрусту, здесь должно было быть изрядно.
Я вышел из леса, еле дыша от гонки. Пару раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание, и присел на корточки у самой воды. И – застыл как парализованный, мир же предательски завертелся перед глазами. Страшная, дикая догадка придавила меня к земле. Догадка безумная и невозможная, но все объясняющая. Я спрашивал себя, что мне все это напоминает? И никак не мог вспомнить? Так вот, теперь я вспомнил. Сказать, что? Мою же собственную новую книгу мне это напоминает! Ведь это в ней главный герой поспорил со своим вторым «я» и, вдрызг с ним разругавшись, исчез из своего мира и попал неизвестно куда. И там тоже были лес и побережье! И птицы... много птиц...
Что же получается? Моя книга станет сценарием для моей жизни на неопределенный срок? А там еще, помнится, «бушевала война – каждый сам за себя и против всех остальных». Это ведь сейчас такое начнется... демоны и гоблины прямо посыплются!
Боже мой, я обречен. Нет, не хочу, не буду!!! За что? НЕТ! Я плохой писатель и уж точно никудышный сценарист!
К месту вспомнилось Шекспировское:
«Все это плод твоей больной души.
По части духов белая горячка
Большой искусник...»
* * *
– Ну, здравствуй, – вдруг раздался насмешливый голос за моей спиной. – Значит, ты и есть тот самый писатель? Наслышана, как же!
Это все-таки сон. На опушке леса появилась фигура. Ух, побольше бы таких фигур! Сногсшибательная блондинка, поражавшая своим совершенством, она была прекраснее всех девушек, виденных мной когда-либо! Нечто наподобие туники из расплавленной бронзы мягко омывало-скрывало ее тело, необычайно выделяя и подчеркивая все. Предательский взгляд буквально пожирал незнакомку, подло выдавая все мои мысли.
– Спешу выразить свое по-по-почтение, признание и в-во-схищение, – заикаясь, пролепетал несчастный я. – Весьма польщен... Позвольте спросить вас...
Она пропустила мои слова мимо ушей. Лишь окинула холодным взглядом и продолжила:
– Давно хотела увидеть того, кто наделал столько шума своими книгами.
– М-м-м, ну что вы, – потупив взор, скромно ответствовал я. Разве что ножкой не шаркнул. – Какой уж там шум... Я всего лишь скромный писатель...
– Вот-вот, именно что «скромный»! Сказала бы даже, ничтожно скромный. Одного не возьму в толк: если ты и сам это понял, то чего же раньше не остановился? Пока не поздно было?
– Прошу прощения?
Она взмахнула рукой, обрывая меня на полуслове. Процедила сквозь зубы, всем видом показывая, что произнести речь на моей могиле ей было бы куда приятнее, чем говорить со мной лично.
– Как будто мне заняться больше нечем, как бегать искать тебя, чтобы сообщить это...
Я насторожился. Сообщить что?
– Ладно. Работа такая, – вздохнула она. – Так вот, некие влиятельные лица, которых я представляю, устали ждать, когда ты, наконец, одумаешься и оставишь литературу в покое.
Я сглотнул.
– Ждать твоего часа – ну сам понимаешь, кирпич по темени или нож в живот от поклонников настоящей литературы, они тоже не намерены. Короче, ты осужден и приговорен.
– К... к чему... п-приговорен?
– К ссылке. Всего лишь к пожизненной ссылке. Которая, как видишь, благополучно совершилась. Приговор вступил в силу. Так что привыкай, теперь ты живешь здесь.
– А что это за место? – я оглянулся по сторонам, с трудом оторвав от нее взгляд. Я все еще не верил в услышанное. Разум отказывался увязывать ее внешность со смыслом сказанного. Ее бы устами Есенина читать. Ее устами... Ладно, не буду.
– Не все ли тебе равно? Если угодно, можешь называть это место Миром, В Котором Почти Ничего Не Происходит. Не ошибешься! Как раз самое подходящее, на мой взгляд, для него название. Здесь тихо, спокойно. Наслаждайся... Хотя, знаю я тебя, ты ведь непременно с кем-нибудь поссоришься.
– Слава Богу, значит, компания все-таки есть, скучно не будет?
– Компания есть, да только ты рано радуешься. Вот когда познакомитесь, тогда и решишь, что для тебя лучше: заводить знакомства с такими соседями или перегрызть вены, пока они еще далеко.
– Все так плохо?
– Нет, почему же? (Я перевел дыхание.) Все гораздо хуже.
– Ну, спасибо! – я сглотнул еще раз, или, может быть, два, судорожно пытаясь ухватиться руками за воздух.
– Это я тебя утешаю. Скоро ты поймешь, насколько все хуже.
Я умилен. Оказаться неизвестно где и узнать, что очень плохо – это хорошо по сравнению с тем, что тебе предстоит, – каково! Прелесть! Просто праздник какой-то.
По спине пробежал морозец. Она продолжила, насладясь моим изумлением:
– Сразу хочу предупредить. Мир это дикий, неприспособленный для таких как ты. Сказала бы даже, наоборот – такие как ты не приспособлены к выживанию в подобных местах. Здесь нет электричества, транспорта и средств связи. «Скорая» и милиция к тебе не приедут. Выпутывайся как-нибудь сам, а лучше ни во что не ввязывайся.
– То есть?
– То есть не суй свой слишком длинный нос во все дыры. Оторвут. Далее, насчет человеческого общества: туземцев здесь мало, но большинство из тех, что есть, ненавидят похожих на тебя. Вы для них чужие. Поэтому – враги. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что еще?.. Хотя, думаю, больше тебе знать ни к чему. Я бы в любом случае не поставила на тебя ни гроша. Впрочем, быть может, ты и протянешь неделю или полторы. Если сумеешь забиться в какую-нибудь незаметную дырку и не станешь лишний раз из нее высовываться. Ну что, готов? Тогда в путь! Удачи тебе, неудачник!
Где-то я уже эту фразу слышал. И совсем недавно.
Я передернул плечами, постепенно вникая в суть происходящего. Первое впечатление, созданное чарующей красотой невесть откуда возникшей дивы, начало проходить. Я вспомнил, что я – мужчина, что негоже ради преходящей красоты случайной красотки терять голову и достоинство.
Как защитная реакция включилась нарочитая грубость, граничащая с элементарным хамством.
– Ой, вот только не надо меня пугать! Подумаешь! Туземцы, какие-то враги, какие-то соседи... И вообще, что за «влиятельные лица» такие? Скоты! Какое они право имеют вершить чужие судьбы?..
Она поджала губки и задумчиво проговорила:
– Да-а, я с самого начала говорила, что тебя следует казнить. И хлопот меньше, и другим наука. Да кто меня слушает?
– А... гм-м-м...
– Заткнись и не булькай! Ты еще не представляешь, чего избежал! Знал бы, по-другому себя вел. Надо же, ему жизнь сохранили, помиловали, хоть и не следовало бы... Гляди, как заговорил. Хамишь, злословишь тех, кого не знаешь. А этого и те, кто посильнее тебя, себе не позволяли.
– А чего ты ждала?! – вспылил я. Не переношу, когда на меня орут. – Думала, я должен быть счастлив? Что я буду пищать от восторга? Ну, конечно, мне ведь жизнь сохранили! Ха, ничего себе сохранили! Сунули в какую-то дыру и заявляют, что таких как я здесь не любят. А каких это «таких»?! За что «не любят»? За то, что мои книги кому-то не понравились? Тоже мне, вершители судеб, знатоки русской словесности в последней инстанции выискались! Изверги вы, а не вершители! Душегубы! Сатрапы! Сатрапы!..
– Ну, ты меня достал, – ласково пропела красавица, дождавшись конца моей пламенной речи, как-то немного по-вурдалачьи улыбнулась и неожиданно начала трансформироваться. Туника из жидкой бронзы плавно сменилась красно-коричневой шерстью, прекрасные руки вытянулись до колен и тоже стали мохнатыми. Наиболее пострадали ее ноги. Они неестественно погнулись, покрылись красной шерстью, которая курчавилась на бедрах и там, где когда-то заканчивалась бронза. Теперь они больше напоминали ноги янычара, привыкшего скакать на мощных конях с широкими спинами. О лице бывшей блондинки я и не говорю. Нормальная морда молодой гориллки. Причем, эта обормотина – пардон, оборотень – лезет ко мне то ли обниматься, то ли душить. Честное слово, никогда не забуду слюнявую морду с грязно-желтыми клыками, жаждущую моих лобзаний.
Да нет, времени забыть у меня как раз не будет, ибо еще немного, и я задохнусь в ее объятьях. В самом буквальном смысле этого слова. Ощущение такое, будто я футбольный мяч, пойманный вратарем. И это вратарь хочет меня раздавить.
Но вдруг все исчезло. Впрочем, нет, исчезла только Она. Пропала, как будто никогда и не было. Меня неожиданно отпустило, и я, потеряв равновесие, повалился на спину. С трудом встал на колени и тут же согнулся пополам от кашля. Как она мне только ребра не поломала? Подняться на ноги стоило неимоверных трудов, – все тело болело, сердце колотилось о грудную клетку, в ушах стоял звон. Но я все же встал на ноги и огляделся.
Берег, едва не ставший мне местом захоронения, не изменился. Вокруг все также простирался довольно обширный пляж. Волны улеглись, теперь на море нет ни малейшей ряби. Чуть мутная вода имеет устойчивый, ровный красноватый оттенок. Принюхался, запаха нет. Просто вода. Солоноватая розоватая вода.
И что самое поразительное – СОЛНЦА НА НЕБЕ НЕТ. Хоть и день. Или позднее утро. Лес зеленый, тепло. Лето. На небе ни облачка. И НИ СОЛНЫШКА! Ни одного! Так что с предложением полюбоваться закатом я погорячился...
* * *
Я выломал в лесу дубину. Взвесил в руке. Крутанул со свистом. Неплохо, пока сойдет. Пока... Ага, сойдет, пока не встречу врагов, превосходящих меня численностью и вооружением. А так ничего, дубина хорошая. Тяжелая и крепкая.
В принципе, будь врагов один-два, пеших и без стрелкового оружия, я и с дубинкой не пропаду. Когда-то получил довольно неплохую подготовку. Конечно, не восточный Шао-Линь, но тоже ничего. Давно это, правда, было, сейчас уже многого и не вспомню, но все же, все же...
Не ходите, дети, в Африку гулять. Никогда. Без взрослых и крупнокалиберного пулемета.
Ну, где вы, враги? Отложите в сторону арбалеты и винчестеры и подходите. По одному.
Что-то скучно стало в этом Мире без солнца. Что-то давно в нем ничего не происходило. Что-то давно я не нюхал пороху и не махал шашкой...
Что-то я заболтался. Несу чушь. Причем вслух.
Пойду-ка я пройдусь...
Глава 2
Скала в центре Великой пустыни по достоинству именуется Одинокой. Вокруг нее нет ничего кроме коричневой почвы, ровной, однообразной и мертвой. И так – на многие часы пути: ни кочки, ни бугорка, ни кустика, ни деревца. Даже небо какое-то неуютное, неживое. Кажется, облака умышленно избирают путь мимо этой скалы. А солнца и вовсе никогда не было видно на небосклоне. Ровный свет освещает долину, изливаясь словно ниоткуда, делая тени расплывчатыми, полупрозрачными.
Однако сама скала выглядит так, словно не является частью этого тоскливого места. Вся она покрыта густой зеленью и кажется оазисом среди голой, унылой долины. Удивительно и непостижимо, но никакие беды и проклятья, свалившиеся на землю и иссушившие все вокруг, не повредили этому буйству красок.
На вершине скалы, наполовину сокрытый в зелени трав и невысоких деревьев, стоит Замок. Его гордая, величественная громада возвышается над окрестностями, вызывая у редких путешественников легкое недоумение: кому и зачем взбрело в голову сооружать этакую махину посреди пустыни? Отчего-то никто не давал себе труда задуматься, что «эта махина» возводилась в те древние времена, когда пустыни здесь не было и в помине. Да что там пустыня! Когда не было даже степи! Когда вся центральная часть материка была зелена от Высоких Садов, возделана и ухожена. Когда ленных обитателей здесь было столько, что Замок на одни только налоги мог выкупить всю область с крестьянами, ремесленниками, скотом и скарбом. В те века баронский род, последним отпрыском которого являлся нынешний владелец Замка, был куда богаче и могущественнее семейства комедиантов, двести лет назад провозгласивших себя королевской семьей, а свой городок за южными пределами пустыни – столицей. В те позабытые времена влияние баронов простиралось далеко за границы, помеченные сегодня серо-коричневой пыльной коркой.
В давние времена Замок постоянно был полон народу. Хозяева, родные, друзья и гости хозяев, многочисленная челядь. Пиры, приемы и званые обеды были делом привычным и проходили со всей возможной пышностью и размахом. Но после того как Высокие Сады погибли от ужасного нашествия саранчи, а вслед за ней прочие напасти превратили совсем недавно богатые земли в степь, жителей здесь становилось все меньше и меньше. Все реже в Замке на Одинокой скале звучала музыка и гостили толпы народа. Былое величие почти сошло на нет, забылось, как забылось и то, какой плодородной и богатой, на зависть соседям и на радость хозяевам, была долина вокруг Одинокой скалы.
Вот только нынешнего хозяина Замка упадок былого могущества, казалось, ничуть не трогал. Старик с потрясающим спокойствием относился к тому, что его фамилия угасает, богатство после его смерти наверняка будет разворовано соседями, формально, его вассалами. Не беспокоился, что бывшие друзья рассеялись, лишь изредка набегая на праздничные обеды и за подарками, все связи растрачены, влиятельные и важные персоны отвернулись от него, почитая за тихого, безобидного чудака.
Сейчас в громадном и некогда многолюдном Замке обитали всего лишь четверо. Владелец Замка Малькольм (немногочисленные обитатели его ленных владений к западу от Скалы называли его просто Хозяин), дворецкий Луиз и внуки дворецкого: семнадцатилетний Пьер и десятилетний Поль, осиротевшие три года тому назад. Их мать умерла от неизвестной болезни, тихо «сгорела» за какой-то месяц. А спустя несколько месяцев пропал без вести отец. Его, конечно, искали, но так и не нашли...
* * *
Утро началось как обычно. Поль прибрался в комнате у барона, смахнул пыль с барельефов и статуэток в коридоре, после чего тихонько постучался в дверь деда. Дел для старика было немного, но он все равно требовал будить его чуть свет. Старший внук, Пьер, работал на кухне, а сейчас, когда Луиз заболел, стал выполнять почти всю работу по дому.
Поль приоткрыл дверь и юркнул внутрь. Старик уже проснулся, но еще не покинул кровати.
– Доброе утро, дедушка. Как спалось?
– Спасибо, Поль, внучек. Что Пьер? Завтрак будет вовремя?
– Да. – Мальчик помог деду встать и подал одежду. – Как твоя спина?
Старик нарочито беспечно улыбнулся и пожал плечами.
– Все хорошо. Почти не болит.
Для пущей убедительности Луиз наклонился чуть вперед и из стороны в сторону. Этот ритуал с незначительными изменениями повторялся почти каждое утро.
– Так что там на кухне? Я вчера не дождался рассыльных, нам все-таки привезли овощи?
– Конечно. Они еще долго извинялись за опоздание. У них колесо в повозке сломалось. Давай, я помогу тебе одеться и застелю постель. А потом мы пойдем на кухню, и ты сам убедишься, что все в порядке.
Луиз запротестовал:
– Ни в коем случае. Я все сделаю сам. Ступай, господину барону может понадобиться твоя помощь.
– Старого господина нет в замке, он гуляет в долине...
Малькольм неторопливо брел по узкой тропинке, огибающей скалу. Время от времени он останавливался и, заложив руки за спину, оглядывал голую пустошь, простирающуюся на много миль вокруг, зеленые заросли кустов у самого подножия холма и свой Замок на его вершине.
Несмотря на внушительные размеры, Замок не выглядел грозно или угнетающе. Напротив, окруженный зеленью и мелкими цветами, он смотрелся мирно и создавал впечатление надежного и безопасного убежища. Само здание было округлой формы, вогнутое назад, во внутренний двор. По центру возвышалась прямоугольная башня, разделяющая левое и правое крылья, также венчающиеся башенками, но пониже и цилиндрическими в сечении. На центральной башне имелся флагшток, но знамя рода – голубой лев на алом фоне – уже очень давно не поднималось над Замком...
Утро только занималось, было свежо и слегка прохладно. В воздухе пахло сладкими травами и росой. Ее капли поблескивали на листьях кустарника, медленно испаряясь.
Говорят, далеко за морем в пустынях убийственно жарко, и раннее утро – единственно возможное время для прогулки. А где-то, наоборот, вечная зима. Малькольм никогда там не был, только слышал рассказы чужеземцев-путешественников, что изредка забредали сюда... Барон с радостью давал приют всем странникам. Он мог часами беседовать с ними, слушая о далеких и загадочных странах. И это еще сильнее упрочило своеобразное к нему отношение со стороны соседей. Те подобными вещами попросту не интересовались. Кто-то услышал новость, кивнул и пожал плечами. И – забыл. Выбросил из головы. Подумаешь, невидаль какая! И без того хватает проблем.
Хозяин Замка, в отличие от своих соотечественников, помнил...
У него было странное хобби. Он тщательно записывал все, что мог вспомнить из своей долгой жизни, изучал историю своей земли и своего рода по чудом сохранившимся дневникам и запискам далеких предков – основателей рода. Собирал и бережно хранил все предания, очерки очевидцев и слухи... Происшествия в этом Мире мало кого трогали, что давало возможность не опасаться совсем уж грубого вымысла и обилия лживых слухов. А отсеивать безобидные байки и сказки он за годы научился.
Странный народ, размышлял Малькольм, бродя по голой пустыне вблизи подошвы скалы. Похоже, их не беспокоит ничего, кроме проблемы дожить до завтрашнего дня. На вопрос «зачем» они бы не ответили даже себе. «Зачем? Завтра разберемся». Никто ничем не увлекался, никто ничем не восхищался. Суета, пьянство, блуд – вот все здешние увлечения и развлечения.
Иногда Малькольм тешил себя мыслью, что таково положение вещей только здесь, в пустыне. Ведь пустыня накладывает на живущих в ней свой отпечаток: сушит, огрубляет, выжигает из сердец любовь и радость. Там, где хоть немного зеленее и где пейзажи не так унылы, все наверняка обстоит совершенно по-другому!
Но всякий раз, когда его посещали подобные мысли, воспоминания всего об одном случае, об одной истории, происшедшей на юге, рассеивала робкую надежду на то, что где-то дела обстоят лучше, чем на его родине.
Это произошло около полусотни лет назад...
Некий заезжий рыцарь, никому и нигде доселе неизвестный, назвавший себя Бизоном, обосновался в лесу и за несколько месяцев навел ужас на все южное побережье. Будучи от природы неплохим психологом и обладая недюжинным даром убеждения, он без особого труда навязал себя приморским селениям в качестве владыки, судьи и душепопечителя. Волхва. Спасителя человечества на отдельно взятом побережье. Он сумел убедить народ в том, что владеет таинственной силой, неведомой им прежде. Очень скоро без совета и участия мастера Бизона не принималось ни одного мало-мальски важного решения. Одни его боялись, другие ненавидели. Но никому и в голову не приходило воспротивиться его власти.
Десяток негодяев поступили к рыцарю на службу. Ободряемые покровительством «правителя», они занялись методичным разграблением имений соотечественников, созидая казну Бизона, попутно не оставляя без внимания и собственный карман.
Но когда тиран местного значения потребовал себе право первой ночи и унизительного поклонения с обязательным лобзанием рук и ног, народ понял, наконец, что такое желать революции. Народ поднялся.
Лучший боец селения, наиболее пострадавшего от тирании, собрал небольшой отряд и явился в лесной дом деспота. Его и иже с ним не остановили ни страх перед «колдуном», ни вооруженные до зубов стражники у входа. Увидев, насколько быстро полегла его свирепая, но по большому счету бесполезная охрана, Бизон затрепетал. Старый рыцарь на поверку оказался трусом. Но, все же совладав с собой, Бизон решил оседлать любимого конька. Простерши к предводителю отряда руку и изобразив на лице справедливое негодование, он изрек:
– Ты, Жан, верно забыл, с кем имеешь дело. Я маг Бизон де Биз. Посмотри мне в глаза, сынок. Посмотри мне в глаза, что ты в них видишь?..
Жан был далек от магии и не имел ни малейшего представления о гипнозе и контроле. Поэтому подобное шарлатанство на него не подействовало. Но он был неплохим бойцом. Бизону, понявшему, что парень не падок до психологических трюков, пришлось вспомнить о своем рыцарском прошлом. Он схватился за короткий меч, бывший всегда при нем, но вытащить его не успел. Два, один за другим, удара в лицо, вслед за тем ногой в живот и, уже падающего, в грудь превратили Бизона в неподвижную, бездыханную фигуру, распростершуюся на полу.
Жан усмехнулся. Один удар его могучего кулака обычно сбивал с ног молодого бычка, второй добивал насмерть. Сейчас же он бил вполсилы – Бизон выдержал четыре удара.
Дом в лесу осиротел.
Имя бойца Жана, освободившего всех от ненавистного и страшного «владыки», вскоре забыли. Имена бывших с ним людей вылетели из памяти еще быстрее. А вот лес на побережье, словно в насмешку, так навсегда и остался лесом Бизона.
Даже если ты герой, не жди почета в Мире Людей С Короткой Памятью. Здесь нет и никогда не было ни признания, ни чести, ни благодарности, ни благородства. Иногда Малькольму казалось, что он единственный, кто знает о существовании таких вещей. И скорбел, не видя способа изменить хоть что-нибудь вокруг.
…Была еще одна вещь, которую знал Хозяин. Нечто, что других могло бы на миг заинтересовать, заставить в лавке или трактире посудачить, обсудить новую сплетню, но спустя час или день забыть. «Зачем помнить то, что не интересно, что никогда не пригодится и на чем невозможно погреть руки? Зачем забивать себе голову разными пустяками? Вот Хозяин – он такой. Он любит читать и интересуется всякими глупостями. Он может скакать по пустыне на коне просто для того, чтобы скакать. Мы – не такие. Мы серьезные люди. Мы не позволим растрачивать себя по пустякам».
Хозяин знал вещь, которая перевернула его жизнь еще в детстве. Он знал, что есть где-то далеко еще один мир. Этим миром правит Ветхий Днями Властелин, живущий высоко в небесах. Правит незримо, справедливо и мудро. Зло, беды и болезни сдерживаются Им, не смея вырываться из-под контроля. Зло, беды и болезни будут уничтожены, когда будет побежден Враг Ветхого Днями. Малькольм знал, что придет время, когда правление Ветхого Днями станет явным во всех мирах, включая Мир, В Котором Почти Ничего Не Происходит.
И еще он знал, что странный сон, который он видел несколько раз за последний месяц, что-то значит. И значит необычайно много. Хозяин видел образ Человека, висящего на дереве. Повешенных он видел много, но этот был особенным.
Веревки не было. Деревянный столб имел горизонтальную перекладину, к которой были прибиты руки молодого мужчины. Он висел на руках, и еще один гвоздь-костыль держал Его ноги. Такого образа или символа в этом Мире не было. Человек на крестовине был явно из того, другого мира, мира Ветхого Днями.
Кто Он, этот повешенный, Хозяин не знал, но страстно желал узнать. Он чувствовал: не познай эту тайну, не найди смысл увиденного, не узнай имени Повешенного – умрешь. Но он не мог позволить себе умереть, не узнав Его имени.
Малькольм много узнал о мире Небесного Властелина от человека, с которым познакомился еще в детстве. Когда хозяевами Замка на Одинокой скале были его родители, в Замке появился человек, таинственным образом пришедший из иного, непохожего на этот, мира. Так случилось, что, попросившись переждать непогоду, он остался в Замке на некоторое время. Они сдружились, семилетний Малькольм и этот странный человек по имени Вадим. Родителям Малькольма пришелец ничего не рассказал о себе, сославшись на то, что ничего не помнит. Но своему маленькому другу он поведал много удивительных историй о своей далекой родине: о живых картинках и поющих коробках, об исполинских птицах, в стальном брюхе перевозящих людей из города в город, и о железных повозках, ездящих сами собой. Он рассказывал о загадочных животных, чудесных изобретениях, о разных странах и о Ветхом Днями Властелине, сражающемся с Врагом, поселившем зло во всех мирах.
Но ни единым словом не обмолвился о прибитом к древу Человеке.
Поселившись в селении на западе, пришелец часто гостил в Замке, совсем недавно давшем ему приют. Сын, родившийся у него вскоре, стал дворецким в Замке на Одинокой скале.
Размышляя о снах, вспоминая услышанное от Вадима и мысленно обращаясь к детским переживаниям, Хозяин познал где-то внутри себя, что Они – Ветхий Днями и пригвожденный Человек – незримо связаны. Подобно как сын с отцом. Глаза вознесенного на древо Человека были глазами Ветхого Днями в детских снах и мечтах Малькольма.
Малькольм прикрыл глаза и несколько раз повторил про себя: «Как Сын с Отцом. Как Сын с Отцом...»
Возвращение в Замок далось Малькольму тяжелее, чем спуск в долину. Скала невысока, и сложных, крутых подъемов на пути не было, но сердце дрожало. Никогда раньше с ним подобного не случалось. Он всегда был сильным, куда сильнее любых болезней и недомоганий. Прямая противоположность своего дворецкого, который лет на десять его моложе. Хозяин улыбался, когда слышал, как его за глаза называют стариком или, как внуки Луиза, старым господином. Уж этим пацанам он во многом дал бы фору.
Но, кажется, сейчас он начал стареть. Сейчас, этим утром.
Сны, воспоминания, размышления беспокоили его и угнетали более чем любая болезнь. Горечь за лед в сердцах сородичей, равнодушие и мертвенность душили.
Хозяин вернулся домой. Пьер подал завтрак. Малькольм улыбнулся: в этом юноше текла кровь обитателя мира, которым правит Ветхий Днями. Правнук старого друга учтиво и незаметно удалился, убедившись, что в его услугах не нуждаются. Прислуга в Замке имела свойство незаметно исчезать и появляться вовремя.
Глава 3
Я тупо глядел вдаль. До-олго глядел. Лес кончился. Началось бескрайнее чистое поле, поросшее невысокой травой. Передо мной открылись все направления, – оставалось решить, какое избрать. По сути, мне было все равно, в какую сторону идти. Рано или поздно куда-нибудь да выйду... если раньше не умру от голода. Я здесь уже сутки, и за все это время не съел ни крошки. Разве что посчастливилось на ночлеге напиться из ручья. Вода была свежая, вкусная и холодная, хоть и с подозрительным розоватым оттенком.
В свое время я всерьез увлекался спортивным ориентированием, обожал ходить в походы и зачитывался всякого рода книгами о выживании в экстремальных ситуациях. Из всего этого я помнил, что опасно пробовать воду, имеющую неестественный цвет, и долгое время страдал от жажды. Но случайно подглядел, с каким удовольствием лакал из ручейка смешной вислоухий зверек, и, наконец, решился. А решившись, пожалел, что не сделал этого раньше.
О, кажется, я что-то рассмотрел. На горизонте нарисовалось нечто похожее на городскую стену. Это уже кое-что. Если не привлекать к себе излишнего внимания (здесь, говорят, не любят чужаков), то есть шанс пообедать.
Но прежде чем направить стопы по направлению к городу, я посмотрел на небо и негромко произнес:
– Господи, может, я и не часто к Тебе обращаюсь, но я прошу, дай мне сил и сохрани в этом месте. Не знаю, где я и как сюда попал, но уверен – Ты знаешь. Помоги мне, пожалуйста.
Произнеся эту незатейливую молитву, я неожиданно ощутил легкое покалывание где-то внутри. В памяти воскресли картинки из прошлого. Смутные, почти неразличимые образы, слова, мелодии...
...Ворота открыты, у ворот стража – четверо угрюмых субъектов, упакованных в потертые темно-серые кольчуги. Все бородатые и светловолосые, точно сошедшие с лубочных картинок русичи. Правда, на окладистых бородах и могучих статных фигурах сходство заканчивалось. И одежда, и оружие не наши.
Говорили служивые также явно не по-русски. В этом я могу поклясться, как и в том, что, тем не менее, понимал каждое их слово.
– Кто ты такой?
Я решил отвечать банально, кратко и туманно.
– Путешественник.
– Откуда?
– Издалека.
– С тебя налог за вход в город, четыре монеты.
– М-м, вы знаете, так вышло, что у меня нет с собой денег.
Стражники переглянулись. Один из них, по-видимому, старший, смерил меня взглядом и пророкотал густым басом:
– Хорошо. Тогда снимай рубаху. Четырех монет она, конечно, не стоит, ну да ладно уж, чего с тебя взять. Пойдет. Кстати, кто ее шил?
Версаче ее шил, вообще-то... А подарил один хороший друг и коллега, фантаст из Теннеси. (Живут же люди, могут себе позволить такие подарки!) Рубашке уже года два, а все равно жалко. Память. Но лучше не спорить, кто знает их нравы...
Итак, оставшись в майке и джинсах, я вошел в город.
Базарная площадь, развернувшаяся сразу за воротами города, кишела торговцами и торгующимися. Народ суетился, шумел. Толпа пестрела всеми цветами, из одежды преобладали просторные шаровары и рубахи навыпуск у мужчин и цыганского покроя платья у женщин. И все куда-то спешили. Метались от одного лотка к другому, от другого к третьему...
Я настороженно присматривался к прохожим. Но вроде бы никто за оружие не хватался и чужого во мне не признавал. В конце концов я начал вести себя чуть смелей.
Лотки со снедью радовали глаз, но беспокоили желудок. Со вчерашнего утра ничего не ел. Интересно, если родной «Версаче» стоит около четырех монет и приравнивается к размеру пошлины за вход в город, сколько же пар штанов мне потребуется, чтобы сносно пообедать?
В животе предательски заурчало.
Я уныло посмотрел по сторонам. Кто-то что-то жевал. Малыш канючил, чтобы мамаша купила ему сладостей. Торговец с неправдоподобно честными глазами заливисто расхваливал свой товар – особое заморское кушанье. Его-де до сих пор имели возможность вкушать только особы королевских кровей... убил бы крикуна! Бабка пекла лепешки на переносном очаге. В трактире через дорогу жарилось на углях мясо с чесночком. Благоухание от него распространялось на всю улицу! Его не могли перебить даже ароматы спелых яблок и абрикосов на прилавках вокруг. А дух от них шел... м-м-м!
Я взял себя в руки, мысленно подтянул ремень и побрел вдоль ряда. Толпа окружала меня со всех сторон, огибала, иногда затягивала в свой круговорот и заставляла менять направление движения. В общем-то, я не сильно сопротивлялся. Все равно никакой конкретной цели у меня не было. Просто брел, куда глаза глядят, надеясь неизвестно на что. Чудом встретить друга, подобно мне занесенного в это странное место... Понравиться богатенькой старушке, которая как бы невзначай предложила бы мне поселиться в ее особнячке на правах приемного внука и единственного наследника... Нарваться на благотворительный обед в честь... какая разница кого? И первое, и второе, я уж не говорю про третье – нереально настолько, что и думать смешно.
Может, кому и смешно. Но только не мне.
Первый ужас давно прошел, я вновь обрел способность мыслить адекватно. С новой реальностью пришлось смириться. Не скажу, что мне тут нравится, но исправить-то я все равно ничего не в силах. Представится возможность – сбегу не раздумывая!
В гостях хорошо, а дома лучше.
А казалось бы, параллельный мир, вот он! Существует! Сколько книг написано, сколько копий сломано – во всевозможных клубах, в тусовках и в сети – какие они? Как попасть? Кем населены? Первобытные, феодальные или технократические? Или вообще не имеющие ничего общего с нашими представлениями?
Или отражения нашего мира с нашими же двойниками... А что, была и такая теория.
Кстати, кто появился вначале: хоббиты или эльфы?
Ох! Это ж какое раздолье для любого беллетриста! Бери блокнотик и собирай материал! Никакой фантастики, никакого вымысла – только чисто научные, проверенные факты, заслуживающие доверия источники. Изыскания новых путей сообщения между иными мирами. Дипломная работа на тему «Влияние сезонных приступов агрессии зеркальных (или какие тут водятся?) драконов на быт и развлечения средневековой аристократии. Пиры, охота, ритуальные походы за драконьими головами». Интересно, здесь есть драконы?
Вряд ли. Зато есть писатели. Теперь есть.
Тоска накатилась незаметно. Щемящее сердце чувство, ощущение тупой безысходности, от которой хотелось скулить. Тихонько так скулить, про себя, чтобы никто не слышал. И забиться в угол, где никто и никогда не найдет...
А вслед за тоской пришла обида. Не на таинственного судью, заточившего меня в мире, где нет солнца, но зато в преизбытке розовой воды. Не на того, кому я чем-то не понравился. Не на толпу вокруг, жующую и набивающую мешки и корзины снедью, с подозрением относящуюся к чужакам. Просто обида. Безликая, ни на кого конкретно не направленная и вроде бы безобидная...
И – доселе незнакомая злость.
Ладно. Уговорили. Я здесь, чем бы это ни оказалось. Примем как данность и попытаемся выжить. В конце концов, проблемы следует решать по мере их поступления, не паникуя от того, что может с тобой произойти в необозримом будущем.
Говорят, здесь почти ничего не происходит? Оно и к лучшему!
А если наврали?
А если наврали, то...
Нет, стоп! Все потом. Выяснится, что наврали – будем выпутываться. Нечего заранее себя накручивать. Хочешь, не хочешь, а теперь я здесь живу. Надо осваиваться.
Ух! Как же есть охота!
– Эй, пацан!
Это мне?! Да за «пацана» ответишь!
Я обернулся и передумал чинить разборки. За моей спиной высился здоровенный детина размером с двухстворчатый шкаф, с пудовыми кулаками и кожаным затылком. Квадратный подбородок зарос черной щетиной.
– Ты это, пацан, слышь, я тут прикупил кой чего, мне бы домой доставить... Поможешь – две монеты плачу! – детина махнул рукой на груду свертков и мешков.
Я машинально посмотрел на пальцы бритоголового, уж очень колоритный персонаж попался, аналогии так и просятся! Да нет, пальцы как пальцы, почти совсем не растопырены. Только на волосатых мясистых предплечьях красуются широкие, сантиметров по шесть, браслеты с затейливой чеканкой. Этакие золотые кольца в полруки. Круто. Ни пейджеров, ни мобильников на поясе моего визави тоже не наблюдалось. А так – типичный браток.
Ясное дело, для прославленного писателя работать носильщиком как-то неприлично, но голод не тетка.
– Пять монет, – неожиданно услышал я собственный голос. Откуда только наглость взялась. Сказал и пригнулся, зажмурившись. Ведь убьет...
Но видели бы вы, сколько мне предстояло тащить!
– Да не вопрос, ты неси, я плачу.
Нести оказалось недалеко, но уж очень тяжело. «Браток» шел налегке, указывал, где повернуть и разглагольствовал о гадах-торгашах, дерущих с простого люда (это он-то простой люд?!) три шкуры, и о мерзавцах стражниках.
Конечно, мне заплатили не пять, а три монеты – бронзовые или похожие на бронзу, с чеканным профилем осла. Это, надо полагать, их правитель... Или меня занесло в этакую средневековую Белоруссию?
На базаре в забегаловке я пообедал и выпил на две монеты. Хорошо выпил. Поел – так себе, больше закусывал. Жалко, ничего похожего на табак не нашел. А впрочем, это даже к лучшему. Все равно уже давно хотел бросать. Курить плохо, в чем-то даже грешно – так говорили в воскресной школе той церкви, которую я посещал в детстве.
Мысли о прошлом заставили меня помрачнеть. Ох, мамочки, как же тогда было хорошо! Меня кормили, поили, одевали... а сейчас!..
Я задавил скупую мужскую слезу и решительно двинул вперед.
* * *
День приближался к концу. Скудный обед, на который ушли почти все мои деньги, давно переварился и желудок властно требовал новой порции. Но взять ее было негде, и я приказал организму замолчать. Организм капризно поворчал и на время угомонился.
Улицы постепенно начинали пустеть. Торгаши, распростершие свою деятельность далеко за пределы базарной площади, сворачивали лотки и спешили по домам. Мамаши криком созывали чад, мужики ремесленники и чернорабочие, получив от хозяев причитающееся за день, негромко переговариваясь, разбредались кто к семьям, кто по кабакам. Из открытых окон последних струйками растекались пьянящие ароматы еды.
Иными словами, было все как у нас, за единственным исключением: начисто отсутствовала цивилизация. Из транспорта присутствовали лошади, ослики и еще какие-то тупорылые, незнакомые мне животные с длинными ушами и большущими печальными глазами. И – запах! Ни с чем не сравнимый букет запахов древнего мира, описанный многими историками и писателями задолго до меня.
К сожалению, изобрести канализацию здесь пока еще не успели. А в остальном – жить можно. Тихо, спокойно. Если бы еще и кормили...
Мой желудок, уверившись, что молчал достаточно долго, вдруг вновь напомнил о себе. Возразить ему было нечего, как и нечем было его порадовать. Тоскливо заглянув в пару окон и потеребив одинокую монетку в кармане джинсов, я поплелся прочь.
Дождавшись сумерек, я выбрал закоулок поглуше и потише и забрался в самый дальний сарай. Оказавшись внутри, осмотрелся, едва различая в полутьме очертания предметов. Вдоль одной стены располагались поленницы дров, а на стене напротив были развешены всевозможные рыбацкие снасти. Видимо, хозяин сарая любитель выбираться к морю.
А что если позаимствовать чего-нибудь из его арсенала да махнуть обратно к морю? Эх! Давненько я не рыбачил. Я слегка оживился, вообразив себя на берегу да с удочкой в руке. Тихонько жужжат над ухом насекомые, прибой плещется у самых ног, веет легкий бриз...
И вообще, какая мне разница, где жить? Возьму да и выстрою себе бунгало возле берега. Жареная на углях рыбка, свежая уха... Купаться можно хоть до посинения!
Купаться?.. Я передернул плечами. Нет! Хватит уже, накупался! Мало мне было воды из колонки для купания, на речку собрался... И что вышло? Где сейчас та речка? Вероятно там же, где и мой любимый, потерянный навсегда садик.
Так что уж лучше оставаться в городе. Ну его, это море! Без него обойдусь.
Снаружи потянуло холодом, и я зябко поежился. Кляня на чем свет стоит давешнего крохобора-привратника, я закутался в висевшую на крюке старую вытертую шубу и улегся спать. Мысли о свежей ухе я старательно отгонял, ограничившись на ужин парочкой крупных яблок из корзинки в углу.
Сон упорно не шел. Постоянно мерещились какие-то шорохи, тени. Вдобавок под потолком не прекращая возилась летучая мышь. Я проворочался битый час, не в силах заснуть.
На улице послышались шаги. Кто-то прошел совсем рядом, бряцая металлом. Судя по шагам – не один, как минимум человека два или три. Они остановились у входа и потянули на себя дверь. Ржавые петли скрипнули, дверь приотворилась и тут же захлопнулась. Я, сжавшись в комок, забился в самый угол. Но те, на улице, так и остались снаружи. Постояли с минуту возле входа, потоптались, скрипя сапогами, и ушли. Вскоре звон железа утих вдалеке. И я, наконец, заснул.
Утро третьего дня в новом мире для меня началось бурно.
Проснулся я оттого, что неизвестный бугай пихал меня ногами в бок. Несильно, только чтобы разбудить, но все равно обидно. Изловчившись, я поймал ногу обидчика и, крутанув, повалил его наземь. Мужик не ожидал такой прыти, грохнулся навзничь и заревел как бык. Тут же встал и рывком поднял меня на ноги. Я толком не успел испугаться, как меня бесцеремонно вышвырнули на улицу.
– Пошел вон, свинья! – грохотал хозяин сарая. – Чтоб духу твоего здесь не было! Еще раз увижу – убью!
Я не заставил себя упрашивать, припустил по дорожке. Вдогонку мне неслось: «Чтобы я тебя здесь больше не видел! Ходють тут всякие!»
Было раннее утро. Город медленно, нехотя пробуждался. Вялые, сонные торговцы разбредались по рабочим местам, лениво отругиваясь от ранних птах-покупателей. Голодные бродячие собаки заискивающе смотрели им в глаза и, ничего не получив, понурившись, ретировались. Я снова вышел на площадь, посматривая по сторонам.
Дюжий мясник, смачно крякая, разделывал громадную тушу, подготавливаясь к новому торговому дню. Ритмично поднимался и падал топор, отсекая новые куски мяса, мальчишка в грязном фартуке подхватывал их и раскладывал на прилавке. Бабка вела на веревке козу. Первые домохозяйки придирчиво осматривали товар, копались в зелени, фруктах и овощах, ощупывали и обнюхивали... Делали они это куда более придирчиво и обстоятельно, нежели вчера днем.
Туда-сюда прохаживались стражники. Металлические части их облачения позвякивали на ходу, и в этом звуке я узнал тот, что напугал меня ночью. Позевывая, блюстители порядка приглядывались к прохожим, провожая взглядами некоторых, чем-то для них выделявшихся из толпы. Нескольких подобных взглядов удостоился и я. Старательно пряча глаза и опустив лицо, я поспешил убраться с площади.
Народу становилось все больше. Двери домов открывались и закрывались, пропуская через себя входящих и выходящих. Теперь, когда стало совсем светло и улетучилась ночная промозглость, город оживился, вернулась вчерашняя суетливость.
Я, приготовившись к худшему, но в глубине души все же надеясь на лучшее, отправился на поиски завтрака и приключений...
* * *
Горожане хоть и не проявляли явной враждебности, но все же смотрели относительно неприветливо – непривычная одежда в совокупности с ошалелым взглядом выдавали во мне чужака. Короткая массивная дубинка, выломанная в лесу, все еще была при мне. Я засунул ее за ремень штанов, хотя понимал, что вид от этого приобрел тот еще. Но так спокойней...
Пару раз меня останавливала стража. Натуральная патрульно-постовая служба с укороченными алебардами. Приходилось на ходу выдумывать, что я паломник, путешественник, принц датский, сын принцессы Дианы. О чем свидетельствует моя одежда, непохожая на просторные рубахи и шаровары горожан. А дубинка мне нужна вовсе не в качестве дубинки. Это – символ моего уважения правителю этого жутко красивого города. У нас такая традиция приветствовать чужеземных господ, салютуя им деревянными жезлами. В общем, бред, но мне верили. Так как с точки зрения банальной эрудиции, не всякий абстрактно мыслящий средневековый индивидуум склонен отвергать тенденцию парадоксальных эмоций. Согласно древней мудрости. В принципе. И в частности, в отдельно взятом городе.
Вскоре я набрел на массивное строение с множеством колонн, шпилей с флагами, башен и балконов. Очевидно, дворец местного правителя. Желания салютовать ему дубиной у меня не было, да и разговаривать нам вроде бы не о чем. Кто знает, как он отнесется к принцу датскому? Вдруг Дания является их идейным врагом?
Стараясь незаметно обогнуть дворец, я попал в парк. В тени было прохладно, легкий ветерок теребил бледно-зеленую листву. Невысокие деревца с тонкими длинными листьями клонились от тропинки, соприкасаясь ветвями. А вдоль аллеи за деревьями выстроились ряды клеток и вольеров, от которых шел тяжелый звериный дух. В душе всколыхнулось знакомое с детства чувство – зоопарк, праздник, каникулы... И я подошел поближе.
Посмотреть здесь было на что!
Что и говорить, мир таинственный и контрастный. По соседству обитали тигры, коровы, фламинго и слоны. Далее шли совершенно неизвестные мне мохнатые и лысые твари. Лежа и сидя по углам, прыгая по веткам и расхаживая вдоль прутьев, все они без исключения заинтересованно поглядывали на меня. Не то ожидая подачки, не то развлечения ради, не соображая, что и сами здесь посажены чтобы развлекать...
В одной из клеток я увидел прелюбопытную птицу. С виду – обычный попугай, за исключением одной только странности. Этой странностью являлась лишняя голова. Хм, какаду мутант. Странно, но фраза «попугай-мутант» мне чем-то знакома. Где-то я уже это слышал. У меня deja vu . Я болен...
– Суета сует! Все суета, – прогнусавила вдруг птица, явно читавшая когда-то Екклесиаста. – Спасайся! Ищи Одинокую скалу, ищи Замок на Одинокой скале...
Как только я отвернулся, попугай смолк. А я застыл у следующего вольера. Из него, скрестив на груди мохнатые лапы и прищурившись, на меня взирала огромная горилла. Самая обыкновенная горилла, только куда крупнее, чем обычно, и одетая в некое подобие туники из расплавленной бронзы.
Почудится же.
Я сморгнул, а когда снова взглянул, обезьяна уже ничем не отличалась от любой обезьяны в любом мире. Она принялась бродить по вольеру, не обращая на меня ни малейшего внимания.
«Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами...»
Не знаю почему, но я вернулся к попугаю. Что он там говорил о суете? Увидев меня, попугай снова заговорил. Он явно хотел, чтобы я все бросил, разыскал одиноко стоящую скалу и посетил замок, на ней расположенный.
Неожиданно попугай замолчал, склонил обе свои головы и упал замертво. «В моей смерти прошу винить...» Чувствую, здесь не обошлось без участия старой знакомой...
Я еще минуту постоял у клетки попугая и медленно побрел дальше. Сделал пару шагов и замер как парализованный. Гм, что-то было не так! Вот только что? Я огляделся по сторонам, пытаясь понять, в чем дело. Прислушался, зачем-то принюхался. Снова посмотрел на мертвую птицу и понял. И от этого по телу пробежал мороз и встали дыбом волосы. Клетка попугая-мутанта была последней в парке. Никакой гориллы не было!.. Нет, это не deja vu, это она, моя любимая, вялотекущая...
А шизофреники вяжут веники...
Надо завязывать пить.
Все суета.
Ищи Одинокую Скалу. Ищи Замок на Одинокой скале!
* * *
– Эй ты! Подойди сюда!
Сейчас заработаю. Похоже, носильщики здесь пользуются спросом.
Но я ошибся. Стражники с алебардами наперевес смотрели хмуро и денег мне давать явно не собирались. Я бы даже сказал, как раз наоборот... Оживились, обрадовались! Еще бы! Чужак, без визы, без паспорта. Находка для жаждущих поправить финансовое положение постовых. Бежать было поздно, сопротивляться глупо. Я подошел, на ходу пытаясь незаметно выбросить дубинку. Незаметно не получилось.
– Ты кто такой? Как сюда попал? Что здесь делаешь? Как зовут? Где живешь? – Вопросы крыжовником посыпались на мою непокрытую голову. Свирепые морды солдат живо напомнили мне пресловутую гориллу.
– Я путешественник, осматриваю животных. Это возбраняется? Могли бы повесить табличку: «Заповедник. Посторонним вход воспрещен», – я заметил, что стражники здесь доверчивы как дети, и хотел уже по привычке щегольнуть своим «королевским происхождением», но на сей раз не вышло.
– Закрой пасть, когда с тобой говорит королевская стража! – рявкнул старший наряда. – Как ты сюда попал?
Я понял, что с этими шутки плохи.
– Так я же говорю. Там не было ни ограды, ни флажков. Вот я и вошел. Разве было нельзя? Простите, пожалуйста, я сейчас уйду.
– Куда ты направляешься?
– Я разыскивал Одинокую скалу, но немного заблудился. Может быть, вы могли бы мне помочь?
Ума не приложу, что им не понравилось в моем безобидном желании. Старший посмотрел на подчиненных и спросил:
– Этот?
– Да похоже на то. Все приметы совпадают...
Я растерялся по-настоящему. Чьи приметы? На кого похож?
– Значит, говоришь, заблудился? Пойдем, проводим! – стражи встали справа и слева от меня и взяли оружие наизготовку.
– А в чем, собственно, дело?
– Р-разберемся! – мне сделали знак шагать вперед.
Ну, я же говорил, натуральная ППС!
...Пожалуй, с моей психикой что-то не так. И со зрением. Когда мы шли вдоль вереницы домов, я отчетливо разглядел за углом одного из них громадную обезьяну. С погонами капитана милиции на плечах. Сдала, волчина!
Гримасничая и издавая гадкие звуки, тварь проводила взглядом меня и моих конвоиров и скрылась за углом. Нет, эта горилла явно мешает мне жить! Чтоб ее!
В сырой грязной камере, куда меня препроводили, уже сидело двое. При первом же взгляде на них мне резко захотелось протестовать и требовать перевода в одиночку. Сказать, что «соседи» не внушали доверия, означало крупно им польстить. Такие продувные рожи мне редко доводилось встречать. Оба были раздеты до пояса, грудь и руки обоих покрывали устрашающие татуировки.
Когда дверь за мной с лязгом захлопнулась, эти двое переглянулись и недобро уставились на меня.
– А ты нездешний, – прозорливо сообщил один из них. – Кто таков?
– Я ничего не помню, – почему-то ответил я.
– Вспомнишь, – изрек догадливый громила. Он встал, сунул босые ноги в стоптанные башмаки. – Ты мне не нравишься. Не наш ты. Присылают вечно стукачей! Или ты сыщик?
Он хрустнул костяшками пальцев и вразвалочку направился ко мне. Второй, до сих пор молчавший, остановил товарища:
– Оставь его в покое, а то еще загнется от страха. Не доживет до вечера, и мы останемся без развлечения...
Я похолодел. Мне неожиданно показалось, что я догадался, о каких развлечениях идет речь. Мужик рыкнул и нехотя вернулся на место.
* * *
Хозяин Замка на Одинокой скале никогда прежде не спал днем. Но кажется, с ним и вправду что-то произошло. Он почувствовал, как все тело налилось тяжестью, а глаза сами собой начали закрываться; на минутку прилег и тут же заснул. В прерывистом, беспокойном сне он снова вернулся к Висящему на Древе. Тот плакал. Его губы шевелились, но слов не было слышно. Потом Хозяин увидел другого человека, в груди которого горел тусклый свет. Казалось, что искра, видимая сквозь одежду и плоть, затухала. Она едва разгоралась и тут же снова сходила на нет. Похоже, огонек изо всех сил боролся за жизнь. Еще Хозяин видел, как какие-то руки пытались помочь огню угаснуть. Темные руки. И тут он услышал слова, которые шептал Повешенный:
– Отче, молю Тебя, дай ему сил. Спаси его!
На этих словах Хозяин проснулся.
Он понял, что был прав, когда решил, что Мужчина – Сын Ветхого Днями Господина. Подтверждение этого откровения взбудоражило Хозяина настолько, что остатки сна из него моментально выветрились. Встав с постели, он долго ходил взад-вперед по спальне. И вдруг впервые обратился к кому-то, кого не видно.
– Отче, молю Тебя, дай ему сил. Спаси его. Не дай погаснуть тому огню. Спаси его... – и, помолчав, добавил: – и меня!..
Никогда прежде в Мире без солнца не обращались к кому-то, кого не видно. Кого нет. А если кто и начинал говорить сам с собой или с воображаемым собеседником (если, конечно, это не было игрой), то его признавали больным. Но именно сейчас, обращаясь к Тому, чьего лица он не видел, Малькольм чувствовал, что его исцеление не за горами.
* * *
Странно устроена душа человека. Сколько раз за собой замечал: когда вокруг все тихо и меня не трогают, я иногда вспоминаю о моем христианстве, но когда чувствую пресс или крутой пинок – то сразу же вспоминаю о моем Боге. Хотя в такие моменты все тяжелее называть Его «моим» Богом. Мой Бог... а помнит ли Он обо мне или забыл, как и я о Нем? При этом я понимаю, что самое ужасное в моей ситуации заключено в самом прекрасном: Он верен мне даже несмотря на всю мою неверность. И от этого – стыдно необыкновенно. Ну почему я забываю Его, когда все снова становится спокойно?!
Внутри постепенно назревала буря – чувство стыда и раскаяния наложилось на все случившееся со мной, я зажмурился, сдерживая подступившие слезы, и стиснул зубы. Уголовники в противоположном конце камеры отпустили в мою сторону пару шуточек, но мне уже было наплевать.
Не в силах сдерживать себя, я застонал, забился в самый угол камеры и беззвучно взмолился, напрочь забыв про все то, что меня окружает. «Бог, спаси меня! Я не знаю, что это за мир и как я сюда попал. Мне здесь плохо. Мне было плохо последние десять лет. Я потерял Тебя. Я потерял себя... Мои книги стали моим миром, и вот теперь я в мире моих книг. Мне плохо! Мне ужасно тесно и больно. Я прошу, прости меня...» Мысли путались, и иногда я сам не понимал, что говорю.
Но молитва что-то изменила. Неожиданно мне стало так хорошо... Я был готов ко всему. Даже к тому, что меня могут убить.
И, кажется, что-то разомкнулось в моих мозгах. Я сопоставил факты и понял, что до поры до времени моя скромная персона мало кто интересовала. Даже стражники в городе верили очевидному вымыслу и отваливали. Но все изменилось после того, как диковинный попугай заговорил со мной об Одинокой скале. Меня сразу же приняли за кого-то другого, арестовали и бросили в тюрьму. Мало того, подсадили к отпетым уголовникам... Что же это за Замок такой, что из-за него такой сыр-бор? Может, «красавица-чудовище» обманула, и у меня все-таки есть шанс вернуться домой, а в Замке как раз находится выход из этого мира? Как в компьютерной игре?
Что бы это ни было, я хочу там побывать. И если придется, буду прорываться с боем и жертвами со стороны противника.
Вот только бы выбраться отсюда живым и узнать, в какую сторону прорываться...
...Вероятно, почувствовав, что пришла пора прекращать бездействовать, оживились мои сокамерники. Заворочавшись на своих топчанах, они переглянулись друг с другом, бросили взгляд на меня и, потянувшись, встали. Но тут же, покачнувшись, упали. Потому что покачнулась вся тюрьма. Послышался гул, грохот, и часть стены, подняв тучу пыли и песка, рассыпалась.
«Землетрясение», – пронеслось в моей голове.
Все произошло молниеносно.
Одного из мужиков убило на месте громадным куском плиты, второго придавило балкой. Он громко вопил от боли. Вот уж не думал, что такие крутые парни не могут потерпеть «немножко больно». Я еще какое-то время полулежал-полусидел в углу, глядя на раненого, как тот извивается в углу, пытаясь высвободиться, пока не понял, что меня самого уже ничего не держит. Более того, новый толчок мог обрушить остатки здания прямо мне на голову. Пытаясь подавить дрожь в коленях, я расчистил проход и бросился бежать.
* * *
Малькольм еще долго стоял на коленях. Именно эта поза показалась ему наиболее соответствующей моменту.
Встав с молитвы, он намеревался выйти из спальни, но вдруг пол под ним покачнулся. Задрожала люстра, повалились шкафы, раскидало по комнате стулья и кресла.
Одинокую скалу сотрясло таким толчком, от которого Замок мог бы рассыпаться, как карточный домик. Но он не пострадал. Земля вздрогнула всего один раз и успокоилась.
Она не повторила своего удара.
Она сделала то, что хотела.
То, что ей было приказано.
* * *
Я бежал по городу. Прочь из этого города!
Подземный толчок разрушил много зданий, среди которых была и моя темница. Разрушил почти сразу после молитвы. Странное совпадение... И как раз в тот момент, когда эта сладкая парочка хотела доставить мне серьезные неприятности.
Уверен, меня подсадили к ним неспроста!
Прямо на меня, не разбирая дороги, мчался босоногий мальчишка. В его глазах застыл ужас, взъерошенные волосы стояли дыбом. Под мышкой он тащил громадный сверток, кренясь под его тяжестью вправо. Чуть не врезался мне в живот, в последний момент шарахнулся в сторону и сиганул дальше.
Вокруг царил хаос. Горожане, едва успевшие выпрыгнуть из рушащихся зданий, привидениями бродили по развалинам. Кто-то бился в истерике, оплакивая потерянное добро, кто-то тихонько сидел или стоял поодаль, отрешенно созерцая руины. Нашлись и такие, кто, пользуясь царящей вокруг неразберихой, кинулись разграблять торговые лавки. Они наперегонки залетали в двери и разбитые окна, вытаскивали все, что могли унести. Некоторые, менее расторопные, но столь же охочие до халявы, прямо там же, на улице, налетали на более удачливых и выдирали у них добычу прямо из рук. Повсюду завязывались мелкие свары и средней руки драки. Одним словом, дым стоял коромыслом, клочья шерсти вперемешку с площадной бранью и проклятиями так и летали.
Вскоре я остановился напротив небольшого магазинчика с призывно распахнутой дверью. Толпа ярилась вокруг, растаскивая буханки хлеба и связки колбасы, и ко мне пришла мысль, что если я не воспользуюсь моментом, то очень скоро буду вынужден голодать. Я уже сейчас с трудом передвигаюсь. Набив в подвернувшийся под руку мешок побольше снеди, я уложил сверху пару бутылок вина. Было совестно чувствовать себя грабителем, но я утешался мыслью, что делаю то, что в любом случае будет сделано кем-то другим. Кроме того, не возьми я все это здесь, мне придется грабить кого-то еще. Ну не работать же, в самом деле, носильщиком на базаре – по трешке с рыла...
И это, как я превосходно понимал, ни что иное, как попытка оправдаться перед собственной совестью.
Выйдя из магазинчика, я зашагал по дороге, которая, по моим расчетам, должна была вывести меня из города. По пути мне повстречалась оружейная лавка, и я не удержался от искушения заглянуть и в нее. Ведь никто не знает, что ждет меня впереди. Я взял там моток крепкого троса и огниво в кожаном чехле. Сунул все это в мешок. Также повесил на пояс добротный двуручный меч. Повертел в руках и положил на место легкий арбалет. Игрушка, бесспорно, хороша, но я ведь не на войну собрался... несмотря ни на что. Примерил и тоже нехотя отложил роскошную шляпу с загнутыми кверху полями, – с майкой она смотрелась весьма курьезно. А вот мимо ящичка с деньгами, так соблазнительно приоткрытого, я прошагал совершенно спокойно. Хотите, верьте, хотите нет, но у меня и мысли не возникло запустить руку в кассу – я все-таки не жулик какой! Только подивился той спешке, с которой хозяин покинул помещение. А может, и не покинул вовсе, а тихонько лежит себе вон под тем завалом? Я постарался отогнать эту мысль.
Уже на выходе мне на глаза попалась россыпь книг и свитков, выскользнувших из шкафчика. Вот мимо них я пройти не смог! Тут непременно должна отыскаться хоть какая-нибудь карта, пусть даже самая завалящая. Моей насущной проблемой было незнание местности, а выспрашивать прохожих по поводу Одинокой скалы, как выяснилось, опасно, можно запросто нарваться. Не знаю, с чем это связано и не думаю выяснять. Ноги бы унести.
Насчет карты я оказался прав. Собственно, карт было несколько. И это естественно – оружейно-туристическо-охотничий магазин, как же без отдела карт. Одна карта, схематично выполненная, представляла собой план города. Маловато будет. Следующая пролагала путь по какому-то холмистому лесу. Этот лес еще найти нужно. Третья, четвертая... Наконец! На миг мне показалось, что лавка преобразилась. Затхлость помещения сменилась ароматом цветущего сада, засверкали молнии, фейерверки... Впрочем, довольно лирики.
Насколько я мог судить, все обозначения характера рельефа, цветом и линиями, были стандартными, то есть такими, к каким я привык. И, несомненно, на карте было изображено именно это место. Я без труда нашел точку, через которую попал в этот мир, как раз между торчащей в небо скалой и уходящей в море песчаной косой, и город, в котором сейчас нахожусь.
Карта была на вид старинная, с надписями, нанесенными от руки ровным мелким почерком на неизвестном языке. Прочесть их я не смог, хотя устную речь доселе понимал свободно. Но сама карта была выполнена идеально, так что я воспринял незнакомую письменность как неизбежное, но и наименьшее зло. Обнаружилось, что я попал на крупный остров (или небольшой материк, что более вероятно). Чем-то отдаленно напоминает нашу Австралию. Берега ярко-зеленые, а в центральной части – почти идеальный круг, заштрихованный светло-коричневым и желтым цветами. Скорее всего, пустыня или степь. Вокруг, на побережье и близ лесов рассыпаны значки, обозначающие населенные пункты трех разных сортов, по-видимому, города, городишки и деревни. Несколько таковых расположились и в самой пустыне. А почти в центре пустыни – подобие горы, на вершине которой был изображен ЗАМОК. Нашел!
Теперь бы дойти...
Когда я выбежал из лавки, улица была пуста. Повсюду зияли выбитые окна магазинов, блестели осколки, там и сям валялись обломки и обрывки неподеленных товаров. Посмотрев по сторонам, я обнаружил, что на фасадах многих зданий был изображен профиль осла, такой же, как на деньгах. А что, весьма символично – лишь ослы могут арестовать иностранного туриста только за то, что он желает посетить средневековый замок.
Я остановился, прикидывая направление. Судя по всему (можете считать это интуицией или всем, чем угодно), мне нужно вправо. А если учесть, что здесь наверняка закрывают на ночь ворота, то стоит поторопиться. Что я и сделал, развив неплохую скорость. Ну не хочется мне ночевать в этом мерзком и совершенно не уютном городишке. Скоро улочка повернула, и я понял, что бежал зря.
Интуиция меня подвела. Надо было смотреть карту. Тупик.
А в тупике расположился небольшой отряд стражников. Над костерком что-то булькало в котелке. Рядышком лежали луки, стояли шалашиком боевые топоры. Ребята собирались отдохнуть, чего я им, само собой, не дал. Я понимаю, человек, который влетает в переулок и, увидев стражников, развернувшись, опрометью удирает, навлекает на себя подозрения. Ребятки были совсем еще молодые, зеленые. Как следствие – в меру ревностные до службы и без меры охочие до боевых наград.
За мной погнались. С криками «Стой! Стрелять будем!»
Лучники, подумал Штирлиц. Шучу. Это я так подумал.
Догнать меня они не смогли (салаги!), а все стрелы, к счастью, меня обогнали. Мазилы. И бегать не умеют...
Глава 4
Островерхие лысые скалы Белой горы торчали почти правильной подковой, концы которой были обращены к северу и, постепенно сходя на нет, уползали в пустыню. С запада гора соприкасалась с Лесом Бизона.
У подножия горы, близ леса, располагался лагерь – около двух дюжин палаток, несколько бревенчатых домиков, пара сараев, несуразная остроконечная постройка неизвестного назначения и конюшня. Все строения остались от прежних обитателей, в давние времена перебравшихся за море.
Близился полдень. Из крайнего – возле самого леса – дома вышли трое: бородатый блондин лет сорока пяти и двое помоложе, темноволосые и чем-то похожие друг на друга, как братья, но вряд ли родные – скорее, двоюродные. Все трое были одеты в кожаные штаны и рубахи. На поясе у каждого висел короткий широкий меч, а на плече бородатого болтался арбалет.
Самого младшего из троих по возрасту – и самого старшего по рангу – звали Дон. Он приходился внуком тому самому бойцу Жану с южного побережья, победившему «мага» Бизона. Уж он-то помнил и о своем родстве, и об удали деда. И с младых ногтей стремился походить на него силой, отвагой и дерзостью...
Дон руководил шайкой, которая промышляла разбоем, грабежом, а также сбором регулярной дани с близлежащих селений.
Молодой, лет тридцати пяти, высокий и неимоверно сильный, хладнокровный и обычно немногословный, главарь пользовался бесспорным авторитетом среди большинства подчиненных. Даже те, которые особо не жаловали Дона, были вынуждены во всем ему подчиняться. Ибо не подчиниться главарю было чрезвычайно опасно, а уж поднять на него руку – смертельно опасно. Весельчак и балагур, охочий до головокружительных проделок в кругу друзей, Дон был яростен, непримирим и беспощаден по отношению к врагам. Посему желающих становиться таковыми находилось не много.
Тем не менее, многие из рядовых бойцов все же не были довольны своим главарем. Они, не отличаясь дальновидностью, думали: «Чего проще напасть на поселок, ограбить всех и свалить. Нет, Дон – чистюля! Он раз в месяц собирает с них дань. Берет часть там, где можно взять сразу все».
В массе это были люди без принципов и тормозов, способные лишь драться, грабить прохожих, насиловать женщин и пить вино. Все, что их интересовало, отвечало на вопрос «сколько?» Сколько денег они «заработают», сколько мяса съедят и вина выпьют, сколько женщин, надругавшись, замучат.
Понятно, что предводитель им был не по нутру. Впрочем, Дон платил им тем же. Он презирал подобных людей, но понимал, что без них не обойтись. Дон был мудрым начальником, знающим и о кнуте, и о прянике. И он как в открытой книге читал мысли и желания своих подчиненных. Имея под началом большеголовых, но безмозглых бандитов, которых про себя называл «быками», сам он никогда не опускался до многих вещей, свойственных им. Он не рубил сук, на котором сидел, и не избивал коз, молоко которых пил. Главарь знал: если послать за данью кого-нибудь из «быков», те могут переусердствовать и учинить такое... Так что уж лучше он сам!
Дон был знаменит в селениях и городках на юге пустыни. Так может быть знаменит смерч, прошедший по всем городам и опустошивший их. Но его не только боялись. Многие уважали спокойного и невозмутимого главаря разбойников, с которым всегда можно было договориться мирным путем. Все понимали, что лучше раз в месяц платить Дону пятую часть от своих доходов, чем быть убитым или однажды найти на месте собственного дома пепелище и избитых родных. Более того, к нему могли обратиться те, кому понадобилась дорогостоящая, но надежная охрана. Или те, кто когда-то дал в долг и уже отчаялся получить назад свои деньги...
Главаря уважали и боялись, людей же его боялись и ненавидели. Дон это знал и умел этим пользоваться.
Вышедшая из дома троица скрылась в конюшне.
– В общем, вы все знаете, но на всякий случай повторю. Все должно пройти тихо и спокойно. Приходим, берем деньги и сваливаем. Там, думаю, все уже готово. Нас ждут.
– Ждут? – хмыкнул бородатый. – Хорошо, если ждут с деньгами...
Дон взглянул на подчиненного.
– А могут и со стражниками, – проворчал тот.
– Вот именно поэтому – тихо и спокойно. Не суетимся. Если заметим что-нибудь подозрительное – уходим.
Дон помолчал, пожевал губами и продолжил:
– А позже вернемся с парнями.
– Может, возьмем их сейчас? Как-то неспокойно у меня на сердце.
– С чего бы?
– А ты видел их старосту? От такого хлыща всего чего угодно можно ожидать.
– Вот поэтому, Стивви, в третий раз повторяю: все должно быть тихо, мирно и спокойно! В конце концов, должны не мы, а нам, – вкрадчиво молвил Дон, седлая коня.
С селением близ города Осла, куда троица в этот момент и направлялась, Дон разыграл старинную, но безотказную шутку.
Тихий, беспечный городок, пока еще не слышавший о банде Дона, неожиданно постигло несчастье: откуда ни возьмись, налетели орды свирепых и безжалостных бандитов, не знающих предела в жестокости. Они грабили и издевались над его жителями, наводя ужас на всех и вся. Они убивали оказывавших сопротивление, а также и тех, кто лишь пытался оказать сопротивление. И вот когда терпение горожан достигло критической точки, появился герой-освободитель (конечно же, Дон, глава самих мучителей) с отрядом отчаянных сорвиголов. Он «изгнал» беспредельщиков, демонстрируя небывалую удаль и отвагу. Далее, во избежание повторения подобных эпизодов, «герой» предложил свои услуги по охране. Платные услуги. От которых отказаться было страшнее, чем остаться под угрозой возвращения первых бандитов.
...Ровно в полдень они покинули лагерь. Стив еще бурчал что-то про легкомыслие Дона и про то, что все-таки следовало взять с собой ребят. Или хотя бы Карла – второго помощника атамана. Откровенно говоря, Стив хоть и слыл не последним перестраховщиком, в драке стоил пятерых и ничтожно мало боялся стражи, пусть даже вооруженной. Но на нем лежала ответственность за безопасность главаря, и он считал своим долгом об этом напоминать. К этой его черте Дон давно привык и относился к опеке с улыбкой. Стива он любил.
Старший помощник Дона Аренс, до сих пор молчавший, приблизился к телохранителю. Их кони зашагали рядом.
– Знаешь, Стивви, не помню, от кого я слышал эту историю... то ли в детстве, то ли уже здесь, в лагере. А может, от кого в городе, не важно. Так вот: в одном доме завелись крысы. Просто полчища голодных злобных крыс! Мерзкие твари пожирали все, что попадалось, везде гадили, одним словом, доставляли массу неприятностей. И вот хозяин дома не выдержал и подобрал на улице бродячего пса – тощего и ободранного. Он сразу же взялся за дело и быстро передушил всех крыс. Для него началась другая жизнь – в тепле и сытости. На домашних харчах пес растолстел, облезлая шкура заблестела, стала пушистой. Но прошло немного времени, и хозяин, видя, что бедствие позади, выгнал его из дома, где было много мозговых костей, вкусная похлебка и теплая печь.
Стив испытующе посмотрел на Аренса.
– Ну и к чему ты это рассказал?
– Понимаешь, Стив, стражники куда умнее этого пса. Пока они нас ловят, они нужны. А когда поймают... Сам знаешь, здесь у нас мало что происходит. Крупных войн не было лет сто, о других бандах не слышно, так зачем горожанам кормить такую свору стражников?
– Ну, да...
Друзья посмеялись над историей и припустили лошадей вскачь.
День выдался нежаркий, как и все нынешнее лето... Удачное, кстати, для банды лето. Впереди ждало очередное прибыльное и, прямо скажем, не пыльное дельце. И чего Стив нервничает? Всего делов-то, смотать туда и обратно! К вечеру управятся.
Дон улыбнулся. Дела шли как нельзя лучше. Он обложил данью почти все селения и мелкие города на границе пустыни близ леса Бизона и Единого моря. Благосостояние его росло с каждым днем. Скоро можно будет совсем отказаться от налетов и грабежей и существовать на одни дивиденды.
Само устройство мира играет тому на руку. Никому нет дела до того, что творится у соседей, будь то соседний дом или соседний город. Слышать будут, как за забором кого-то режут, но даже не почешутся вступиться. «К чему? Это ж за забором!» Если бы не это обстоятельство, побережье давно бы объединилось и без особого труда свело на нет деятельность Дона. Подумаешь, какие-то паршивые пять-шесть десятков бандитов, против многих сотен солдат и гвардейцев – это тьфу! Но пока не изменится мир, опасаться такого исхода глупо. И поэтому добрая треть пустыни и все побережье в его власти.
Ну, не совсем все. Почти. Дом Отшельника – маленькая крепость в пустыне, построенная неизвестно кем и неизвестно когда, оказалась разбойникам не по зубам. Жил в ней одинокий старый лекарь...
Старик собирал травы, коренья и готовил из них настои и отвары, которыми лечил почти все известные болезни. Умел он и много чего другого. Рассказывали, он мог разрезать живого человека, поковыряться внутри, а потом зашить. И человек после этого начинал поправляться. Но, наверное, болтали, как болтали и про то, что чудаковатый старик никогда не требовал платы за свои услуги.
Услышав об этом первый раз, Дон долго хохотал. Надо же, придумать такое! Врач, который не требует платы! Да любой коновал, прежде чем дать больному очередную порцию дряни, что носит гордое название «лекарство», утрясет вопрос оплаты. Желательно вперед. На случай, если «лекарство» подействует не совсем так, как ожидалось.
Но все, что говорили об Отшельнике, оказалось правдой. Он и вправду был не вполне нормальным лекарем. Что, к слову, не мешало ему быть хорошим лекарем. Он с успехом лечил горожан (все ж таки за деньги, но никогда заранее не оговаривая размер вознаграждения), бедных селян – как правило, даром – и... «быков»! И вот последнего Дон не понимал. Любой другой на месте Отшельника просто сдал бы их властям – беспомощных-то. А он – лечил. От зубной и головной боли, от болей в животе. От колотых и резаных ран, от рваных ран, оставленных палашами стражников. Лечил после того, как те же самые бандиты пытались на него напасть...
Это случилось чуть больше года назад. В надежде на легкую поживу, люди Дона попытались атаковать Дом Отшельника. Но вдруг неустрашимых и твердолобых «быков» одолел необъяснимый ужас, и они с позором бежали. Никто из них так и не смог толком объяснить, что же его перепугало, но каждый говорил, что, подходя вплотную к крепости, он как бы попадал во мглу, в которой было невозможно даже дышать. «Быки» рассказывали, что их волосы шевелились на головах, как только они приближались к крепости, и они, не выдержав, бежали.
В другой раз на идущего по дороге Отшельника напал отряд во главе с самим Доном. Лекарь, увидев разбойников, остановился, молча склонил голову и опустил руки. Неожиданно лошади, бывшие под нападавшими, взбесились, сбросили седоков и умчались в пустыню. Конь же Дона завалился набок и издох. Дон, чувствуя внутри себя необъяснимый трепет, приказал своим людям отойти.
А через несколько дней решил в одиночку посетить Отшельника и выяснить, какой силой или каким образом ему это удалось. В этот раз главарю достало ума не брать с собой оружия, он оставил только маленький кинжал на поясе, но тот был при нем всегда и служил больше деталью одежды, чем оружием.
В первую очередь в тот далекий день главаря удивили незапертые ворота дома. Входи, кто хочет, бери, что хочет... Да нет, как раз это и не получится. Пробовали уже!
Дон распахнул тяжелую дверь и вошел в полумрак незнакомого помещения. Он попал в маленький коридорчик с тремя проемами по правой стене. Дон заглянул в первый – перед ним оказалась вытянутая комната с высоким ложем. Здесь было светло, в дальней стене имелось большое окно. Ни на ложе, ни в самой комнате никого не было. Дон собрался уже продолжить исследование бывшего форта, повернулся, сделал шаг и чуть не врезался в Отшельника.
На лекаре был пахнущий свежестью халат и серые шаровары. Редкая седая борода радостно затряслась в такт голове, а в глазах старика заискрилась такая неподдельная радость, что у Дона сложилось впечатление, словно тот его только и ждал. На лице хозяина не было видно ни страха, ни удивления, ни смущения. Только радость, граничащая с какой-то детской уверенностью, что иначе и быть не могло. Не мог Дон не прийти, как не мог, скажем, прийти в другой день. Ну, может быть, Отшельник ждал гостя ближе к вечеру, а тот, к превеликой радости хозяина, сумел выбраться пораньше... Дон в очередной раз уверился, что с этим слабым старым человеком лучше не связываться. Себе дороже выйдет.
Отшельник захлопотал у очага, заканчивая с готовкой, и главарь украдкой огляделся. Хозяйство лекаря если и не было убогим, то уж точно не выглядело лакомым куском, как того ожидали разбойники. Здесь не то, что вещей – мебели не хватало. Впоследствии Дон узнал, что лишь малая часть тех денег, которые пациенты платили Отшельнику, шла на еду и прочие нужды. Львиная же их доля тратилась на инструменты, сосуды и сосудцы, дорогие вина и масла для обработки ран.
Непримечательно было убранство дома. Но вот сам Отшельник оказался весьма интересной личностью.
Выяснилось, что в свое время он был изгнан из города Осла другими лекарями. Будучи отверженным властями многих городов, он решил уйти подальше от общества. Набрел на покинутый форт и поселился в нем, уже почти уверенный, что с ремеслом врача покончено навсегда. Но не тут-то было. Помог одному, вылечил другого... Молва быстро разнесла по окрестностям весть об искусном лекаре, что поселился в заброшенном форте, и к нему потянулись люди, большинство из которых, истратив почти все деньги, не получили облегчения, обращаясь к своим врачам. Многие приезжали издалека. И Отшельник, естественно, не нашел в себе сил им отказать. По сути, и не искал.
А вскоре после того как поселился в крепости, с ним случилось и вовсе удивительное происшествие...
Было раннее утро. Всю ночь Отшельнику не спалось, что-то тревожило, беспокоило. Он то забывался ненадолго, то вдруг просыпался и подолгу вглядывался в темноту перед собой. Едва дождавшись рассвета, он поднялся и решил хоть чем-нибудь занять себя, чтобы окончательно не сойти с ума. Его неотступно преследовало неясное томление, ожидание чего-то неизвестного. В голове стоял шум, тряслись руки, все плыло перед глазами.
Отшельник принялся готовить себе завтрак, и тут вдруг стены дома куда-то подевались, исчез потолок, а пол под ногами обернулся ковром зеленой травы.
Он увидел себя стоящим у подошвы лысой, похожей на череп, горы. Вокруг колыхалась огромная толпа. Окружающие были одеты в странные одежды, не похожие на те, что носил Отшельник. Но никто кроме него самого, казалось, не замечал различий. Собственно, он вскоре понял, что люди вокруг попросту не видят его, – все смотрели сквозь лекаря и совершенно не слышали его, когда он спрашивал, что же здесь, наконец, происходит.
А на самой вершине горы, окруженное кучкой солдат и богато одетых господ, возвышалось странное сооружение – высокий деревянный столб с горизонтальной перекладиной. А на нем – висел, умирая, человек...
Позднее, снова и снова вспоминая видение, Отшельник не мог отделаться от мысли, что были на той горе и другие, казненные таким же диким способом, может, еще двое, может, больше. Но в тот момент он смотрел лишь на Этого, избитого и изможденного, но так и не сломленного, человека.
В тот момент он никого больше не видел или не хотел видеть.
Человек умер, и его похоронили. Но вдруг, по прошествии нескольких дней Он вышел из склепа, в котором был погребен. Отшельник был уверен, что мужчина был мертв, когда Его хоронили. Он был врачом и мог отличить мертвого от крепко спящего или находящегося в глубоком обмороке. Не много нашлось бы людей, выживших после такого. Избитый до полусмерти, пригвожденный к неотесанному дереву да на нестерпимой жаре, Этот Человек и так продержался больше, чем должен был. И навряд ли бы Он выжил после того, как один из солдат пронзил Его копьем...
А это значит, что человек воскрес из мертвых!
Затем он увидел множество людей, склонившихся перед Воскресшим. Они обращались к Нему все вместе, одновременно, рассказывали каждый о своих бедах и нуждах, за что-то благодарили. И Он слышал каждого из них в отдельности. Неожиданно Отшельник заметил, что и сам взывает к Воскресшему, исповедуя всю свою жизнь, каясь во всем, что ему казалось несправедливым. Внутри него родилось что-то, что вспомнило все его дела, и одни из них осуждало, а другие оправдывало. И Воскресший внимательно слушал его.
Слукавить, недоговорить, умолчать о чем-то в Его присутствии было немыслимо. Взгляд удивительного Человека проникал в самую глубь сердца. Он знал, о чем Отшельник готовился сказать в следующий момент, даже раньше, чем слова приходили к самому лекарю. Ноги Отшельника подогнулись, и он пал ниц перед Ним, стеная и плача. В глазах потемнело, и он потерял сознание.
Очнувшись, он обнаружил себя распростершимся лицом вниз на полу собственной кухни.
Если это и был сон, то сон удивительный и необычайно реальный. Все запахи, краски, мысли и чувства были такими яркими и реальными, какими они вряд ли бывают во сне.
Так или иначе, но жизнь Отшельника с того дня изменилась. С тех пор он часто обращался к Тому, Кого видел во сне, или закрывая глаза, или возводя их к небесам. Он не знал, почему так делает, но был уверен, что поступает правильно.
...Главарь поверил рассказу. Отчего же было не поверить, когда недавние события столь наглядно подтверждали все, что рассказал Отшельник. А главное доказательство сидело перед самим Доном, настолько яркое, живое и невредимое после двух налетов, что игнорировать его не представлялось возможным. Этот Воскресший Муж действительно спасает всех, кто к Нему обращается за помощью. И встреча с Ним поистине чудесное приобретение. Дон искренне порадовался за Отшельника, – старик ему понравился.
Но сам встать на этот путь он не решился. Гордость «свободного волка» не позволяла ему просить Воскресшего о помощи и защите. Он почитал силу и воздал хвалу силе Спасающего, но не смог вручить себя в Его руки. Ибо это означало бы неминуемо потерять все, во что он прежде верил и на что полагался. Словно самому расписаться в собственной беспомощности и зависимости от кого бы то ни было другого.
Отшельник – совсем другое дело. Отшельник всегда был овцой, агнцем. И эта невидимая сила стала стеной вокруг него и куполом над его головой. Стала его спасением. Сила же Дона была в зубах и когтях, а безопасность – в умении быстро бегать.
В то же время Дон не мог отогнать мысль, что этот стареющий седой человек, худой и ссутуленный, многократно сильней его самого. В светло-серых выцветших глазах Отшельника горел неведомый огонь, нестерпимо жгущий главаря. Дон не понимал, что с ним. Он хотел приобрести ту же силу, что у Отшельника. Но не мог.
Разбойник не мог перешагнуть через себя, но, не перешагнув, не мог идти дальше. За это Дон ненавидел и себя, и Отшельника, и Того, Кто был мертв и ожил. Но знал, что если будет необходимо, он не раздумывая умрет за Отшельника.
Дон сокрушался, что не мог попасть в то место и то время, когда убийцы пригвоздили к древу того Человека. Он бы дрался. Он бы взял всех своих людей и не позволил бы никому прикоснуться к Нему, распять Его!..
Стоп! Кто сказал ему слово «распять»?
Никто... новое слово само возникло в голове разбойника.
Седой Отшельник все еще сидел перед Доном, когда тот встряхнулся, оправился от задумчивости. Главарь не мог понять, что с ним. Он был сыном своего мира. Но был явно не от мира сего. Всю жизнь он был другим, не таким, как все. И теперь это проявилось во всей силе. Кто бы еще кроме него мог поверить этому рассказу? Да и кто еще захотел бы его слушать...
Дон встал на ноги и неожиданно почувствовал, что его колени задрожали. Они дрожали перед силой, исходившей от старика. Он резко сорвался с места и бросился к выходу. В дверях обернулся и, глядя в лицо Отшельнику, произнес:
– Я хочу увидеть твой сон, старик!
И выбежал из дома. Он никому и никогда не позволял видеть слезы на своих глазах.
* * *
Это было около года назад, но почему-то именно сегодня Дон вспомнил тот день в доме Отшельника с особой четкостью. Вспомнил и попытался затолкать неуместные воспоминания поглубже. Счел, что не время размышлять о таких вещах по дороге на преступление.
Глава 5
Бегать от стражи мне быстро наскучило. Да и у ворот будет стоять по меньшей мере двое-трое, кого-нибудь наверняка может заинтересовать, за каким это таким лядом я так спешу из города на ночь глядя? Так что, как бы ни было мне неприятно это место, а никуда не денешься. Придется заночевать. И вообще, искать дорогу через пустыню в темноте – самоубийство, а покинуть город и ночевать под стенами глупо. Наученный опытом, я разыскал заброшенный, перекошенный сарай, забрался внутрь и забился в дальний угол. Внутри было сыро, пахло гнилью, но все лучше, чем под открытым небом.
Утром, как только забрезжил рассвет (прелюбопытное зрелище, если принять во внимание отсутствие видимого светила), я был готов покинуть город. Подошел к воротам, но не тут то было! Меня остановил стражник. Видимо, парень был зол на весь мир. Причина сего останется для нас загадкой, но свою злость он решил сорвать на мне. Что поделаешь, не нравлюсь я представителям органов местного правопорядка...
Других стражников поблизости не было, но вояка явно считал себя героем. Он заступил мне дорогу и приказал выворачивать карманы. Озираясь по сторонам, не идет ли начальство, начал нести что-то про выездную пошлину. Какая выездная пошлина в шесть утра?! Я вежливо отодвинул его в сторону, уже начиная потихоньку закипать. Он моментально выхватил из ременной петли короткий боевой топор и встал в стойку. Парень, ну куда тебе со мной тягаться, я ж тебя как удочку сломаю! Мальчишка!
– Топор спрячь, а то потеряешь ненароком, начальство заругает, из зарплаты вычтет, – вежливо предостерег я его, кладя руку на рукоять меча.
Но мальчишка не внял совету, обиделся и взялся размахивать оружием, издавая время от времени боевой клич. Подмогу зовет, не иначе! О, еще замах, выпад. Прямо как на плацу. Балерина, чтоб ему. Наконец «показательная программа» закончилась, и он без обиняков направил топор мне в грудь, чем окончательно вывел из себя. Ну куда ты лезешь?! Я же обещал жертвы!
Меч плашмя ударил «танцора» по груди, после чего рукоять врезалась ему в лоб. Кажется, что-то хрустнуло. Аут! Я не без сожаления глянул на поверженного врага, тот спокойненько лежал на земле, трогательно обняв любимое оружие. Выживет, конечно, даже инвалидом не станет. Но может, хоть поумнеет. Станет носить доспехи и перестанет задирать честных граждан.
Так. Теперь смотрим карту. Я вышел немного восточнее ворот, которыми входил вчера. Вдалеке видна кромка леса. Значит, нужно обойти город с востока, после чего направляться на северо-восток, в самое сердце пустыни. Если взять еще чуть восточнее, то большая часть пути будет лежать по заселенным землям. Теоретически все просто, осталось только определить, где северо-восток, что при отсутствии солнца довольно-таки проблематично. А, ничего, разберемся. Прорвемся с Божьей помощью. Кстати!
Я преклонил колени.
– Боже, я прошу Тебя, помоги мне сейчас, как Ты помогал мне в прошлом. Я нуждаюсь в Тебе...
После короткой молитвы я тронулся (спокойно, спокойно, тронулся в путь). Жалко не раздобыл лошадь. «Или осла», – подумал я, нащупав в кармане оставшуюся монету. Повертел ее в руках, сунул обратно. Может, пригодится...
Первые час-полтора я прошагал довольно бодро. Все-таки пустыня, романтика. Я в душе романтик, только об этом мало кто знает. Погода – чудо! Солнце не печет, легкий ветерок, песок хрустит под ногой от каждого шага. Красота!
Правда, это какая-то неправильная пустыня. И именно потому, что солнце не печет. Совершенно не знаю, как себя вести. В нормальной пустыне главное – не снимать одежду, а то сразу обгоришь, не передвигаться в полдень, когда особенно жарко и беречь глаза, если не хочешь ослепнуть. В нормальной пустыне ну очень ярко!
Единственное, что здесь «в порядке» – ночью холодно. И воды мало.
...Прошагав весь день, я жутко устал. Ныли ноги, гудела спина, лямка дорожного мешка натерла плечо. На часах, все еще работающих и пока никем не отнятых, было около девяти. Все, что я видел за день – это кусты саксаула, камни и песок. И ни одного человеческого жилища! Вероятно, я забрал немного не в ту сторону. Скверно. Если так, то эту ночь придется провести в голой пустыне. Неуютно, а что поделаешь... Вот найду что-нибудь для костра и устрою привал с ночевкой. И ужином!
Через какое-то время вдалеке показалось несколько низкорослых деревьев с бледно-зеленой листвой. Вокруг торчал высохший кустарник. Наломав сухостоя, я разжег костер. Огниво с непривычки не слушалось, и поджечь пучок сухой травы мне удалось только с третьего раза. Трут занялся, огонек переметнулся на приготовленные дрова и весело на них заплясал. Я с наслаждением придвинулся поближе.
Приготовив ужин из того, что было в мешке, я откупорил первую бутылку и залпом ее ополовинил. И тут же скривился, отплевываясь и ругая себя последними словами за то, что не сообразил вначале понюхать горлышко. Такой выдающейся сивухи уже не сыскать даже в последней сельской лавке российской глубинки. Пить это в принципе невозможно, себе дороже выйдет!
Я ухватил бутыль за горлышко и без сожаления зашвырнул куда подальше. Но не подумал о том, что она открыта – дурно пахнущая струя зловредно плеснула на грудь и плечо. Бутылка, весело кувыркаясь, улетела в темноту и со звоном разбилась о камни. Вторая улетела следом.
Стемнело. За неимением ничего большего я свернул почти опустевший мешок и подложил его под голову. Безлунное и без единой звезды небо было невозмутимым и темным. Оно казалось одновременно и бесконечно далеким, и угрожающе низким – протянуть руку, и вот оно. Какое-то время я вглядывался в эту черноту, выискивая хоть какое-нибудь пятнышко света. Наконец не выдержал, снова подсел к огню и, подыскав веточку подлинней, принялся ворошить угольки.
Спать, несмотря на усталость, совсем не хотелось. Сам того не заметив, я начал мурлыкать себе под нос глупую песенку, что слышал неизвестно где и неизвестно когда.
...Колотушка стук, стук, стук,
Спит животное паук.
Спит корова, муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды,
Спит растение картошка,
Засыпай скорей и ты...
Не подействовало.
...Костер тихо потрескивал, выстреливая в небо искрами. Глядя на огонь, я от мыслей о сегодняшнем дне незаметно перешел к воспоминаниям о детстве.
Мои родители... Они погибли, разбились на машине, когда я был еще маленьким. Воспитывала меня бабушка, преподаватель русского языка и литературы.
Секция восточных единоборств... Ее открыли в соседнем Доме Культуры, как ни удивительно, два миссионера-баптиста из Сеула. Взаимосвязи между их верой и тем, чему нас учили после молитвенных собраний, никто не находил, но все районные пацаны разом сделались баптистами.
Канада... Туда я чудом попал после успешного выступления в городском кумитэ. Один сенсей, родом канадец, углядел во мне некое зерно, из которого вознамерился непременно что-нибудь вырастить, и взял меня с собой, с немалым трудом уладив жуткое множество формальностей. Буквально в те дни мне исполнялось шестнадцать, что несколько облегчило процедуру отъезда. Бабуля была счастлива – внучек «увидит мир». Ее разум, к счастью, не был отягчен глупостями вроде псевдопатриотизма, и она не верила, что заграница сделает меня предателем и антисоветским элементом. Чего, кстати, и не произошло.
В Канаде я провел чуть больше трех лет. Вы вправе мне не верить, но эти годы оставили о себе мало радостных воспоминаний. Помимо занятий мне приходилось работать по дому, выгуливать двух свирепых псов учителя и присматривать за тремя его малолетними дочерьми, в коих каприз было больше, чем злости в вышеупомянутых псах. Мое тщеславие (а в этом возрасте все тщеславны) оказалось неспособным вынести такое «унижение». Сказались также религиозные разногласия, – сенсей был католиком. В конце концов мы рассорились, и я вернулся домой (вот балда, как говорили друзья). А вернувшись, узнал, что вернулся, по сути, в никуда. Бабушка умерла от инсульта, не дождавшись меня всего месяц. Соседи сказали, что написали мне, но письмо, по-видимому, не дошло. Квартира перешла государству, и на то, чтобы ее вернуть, рассчитывать не приходилось. И хотя страна семимильными шагами поспешала к рынку и демократии, отношение ко мне как к человеку, три года прожившему на Западе, сложилось соответствующее. Как к эмигранту. Может, мне банально завидовали... правда, в чем завидовать эмигранту, вернувшемуся на родину без гроша в кармане?
Друзья из церкви, которую я посещал время от времени, пытались предоставить мне жилье, но я гордо отказался. Где-то работал, снимал комнату. Все это время пытался искать правду, Бога. Много читал, сравнивал, анализировал. Читал Библию, Бхагават-гиту, боевики, фантастику...
Тут как раз призыв. Армия... Бог, поиски, жизнь по правилам, которых придерживалась моя церковь, постепенно забылись. Меня окружали парни, утверждавшие, что они верующие люди, христиане, как и я. Но жить им было намного проще. Их не связывали законы, обряды и запреты. Казалось, они были свободны. Чего я не мог сказать о себе. Поэтому порицал их поступки и в то же время втайне завидовал им.
Гадостное состояние. Я не мог быть своим среди тех, с кем проводил время и не хотел возвращаться к тем, от кого ушел. Я хотел жить как все, и как все же считал себя верующим. Но понимал, что я не такой, как они. Чувствовал, что буду чужим и среди святых, и среди грешников. Но хотел быть своим и среди тех, и среди других. Хотел чувствовать себя своим. Иногда чувствовал. Лгал окружающим, себе, Богу. Называя себя христианином, жил как язычник; находясь же среди язычников, не мог соединиться с ними, не давало мое христианство. Запутался, потерялся.
Началась другая жизнь. Друзья, гулянки, драки, выпивка. Но что-то внутри сдерживало и не пускало, не позволяло опуститься на самое дно и захлебнуться. В такие моменты я четко сознавал, что стоит мне сделать первый шаг назад, сила для второго шага придет. Но не хотелось...
Внутри образовалась туманная, гнетущая пустота. Заполнить ее было нечем. После армии пытался заполнить эту пустоту творчеством. Много писал, издавал. Книги покупались, некоторые даже имели какой-то успех.
Кстати, писать фэнтези несложно. Главное прочесть побольше книг уже написанных, чтобы в конце концов все смешалось, перепутались имена персонажей, идеи, сюжеты, после чего попытаться написать изложение всего прочитанного. Получается новая книга. Шучу, конечно. Но случаи бывают разные. Когда не знаешь, о чем писать, сойдет и этот метод. Рекомендую... Опять шучу.
Подбросил в костер еще сушняка. В воздух взлетел сноп искр. Костер – это хорошо, отпугивает диких зверей, если здесь таковые водятся. Лишь бы не привлек кого-нибудь. На огонек...
Легкий ветерок раздул огонь, и он разгорелся с новой силой.
Задумавшись, я не услышал, как кто-то подкрался сзади. А когда вблизи послышался шорох, было уже поздно. Топот ног за спиной, тени, чьи-то руки. Что-то глухо стукнуло. Кажется, внутри моей головы. Где-то был меч... Какой меч?.. Зачем?.. И куда я падаю?..
* * *
Тишину ночи разогнал стук копыт. Вскоре из сумрака в свет костра вынырнули три всадника – Дон и его доверенные лица.
– Работаем? – спросил Дон, созерцая неподвижную фигуру на земле и своих подчиненных, энергично распихивающих по карманам добычу.
Пока главаря не было в лагере, «быки» принадлежали сами себе. Они расходились по окрестностям в поисках мелких заработков, которые, кстати, при большей удаче могли оказаться не такими уж и мелкими...
– Здравствуй, Дон. Тут человечек решил заночевать. Взяли с него налог, – осклабился один из «быков».
– Богатый человечек?
– Да ты знаешь, как сказать. Меч дорогой, в коллекцию возьму. Денег – смеяться будешь – один бронзовый. Кстати, из города Осла. В мешке – карта, огниво, мура всякая. И тут, вот... – бандит вытащил из-за пазухи тонкую золотую цепь со странной подвеской. Золотая крестовина с фигуркой человека посередине.
Бандит смело демонстрировал главарю трофеи. По законам банды они доставались первому нашедшему, то есть взявшему.
– Ну-ка, покажи еще раз, – Дон протянул руку и, взяв цепь, долго рассматривал висящее на ней украшение.
«Ну, вот я и увидел твой сон, Отшельник», – подумал главарь.
Тут случилось небывалое.
– Отдай его мне!
– Э, ты чего?! Это не по-нашему! Ты не имеешь права!
– Тогда продай.
Бандит почувствовал, что нашел нечто ценное. Если Дон просит это продать... Тут главное не продешевить.
– Не продается!
Дон усмехнулся про себя, заметив, как забегали глазки подчиненного, как отразились на лице все его нехитрые рассуждения и чувства – страх, жадность, ненависть... Он явно прикидывает, как бы повыгодней сбагрить украшение. И вдруг Дона посетила неожиданная мысль. Поначалу он и сам ей удивился, но затем ухмыльнулся: а почему бы и нет? Это «бык» оценит дороже денег и дороже распятия.
– Пауль, я хочу купить у тебя это. Но не за деньги. Да ты и сам видишь, что этой побрякушке грош цена. Могу предложить тебе кое-что другое... Я знаю, как ты меня ненавидишь. Разве нет?
Пауль в недоумении, не без страха, глянул на Дона, оглянулся на его приближенных, сделавших шаг вперед, на своего напарника.
– А? Чего это?..
– Знаю, ненавидишь, – голос Дона звучал тихо и ровно. – Я предлагаю тебе ударить меня по лицу. Обещаю, что не трону тебя. Ни сейчас, ни потом. Но взамен ты отдашь мне цепь и подвеску.
Подручные главаря недоуменно переглянулись, переступив с ноги на ногу. Дон сделал им знак не двигаться. Пауль растерялся. Это была неплохая цена! Дон перед ним, широко открытые глаза главаря смело смотрят на него, Пауля. Никогда больше, он знал, такой возможности не будет.
Бандит снова украдкой оглянулся на приятеля. Тот принял отрешенно-отсутствующий вид человека, который ничего не видит, не слышит и вообще не понимает, о чем речь. Но он все увидит и услышит. И все запомнит. И точно не удержит язык за зубами... Пауль прославится! Еще бы! Сам Дон подставил ему щеку.
«Бык» медленно поднял руку. Еще медленнее сжал кулак. Дон молча стоял перед ним. В его открытых глазах хорошо читался абсолютный покой. И ни капли страха. В них сквозило страстное желание обладать тем, что висело на тонкой золотой цепочке. В конце концов, Паулю это было не нужно (конечно, хорошая идея сделать такую штуку из дерева и также прибить к ней кого-нибудь, пожелай он сопротивляться)...
Рука Пауля сама собой опустилась.
«Ну почему он не боится? Почему не зажмурится или не отведет глаза? Почему не дрожит?»
Пауль не выдержал.
– Да будь ты проклят, главарь! Держи свое золото! С тебя двадцать монет.
Подручные Дона с облегчением вздохнули. Они знали, что главарь сдержит слово и не станет мстить, и не позволит это сделать им. Дон бережно поднял с земли брошенное Паулем драгоценное распятие и обратился к подручным:
– Когда будете делить добычу, в часть Пауля положите лишние двадцать монет, из числа моих, – и, бросив взгляд на лежащего раненого путника, добавил:
– Да, еще, доставьте этого человека к Отшельнику. И мешок не забудьте. Если вам его «мура» без надобности, то ему, если выживет, она может еще пригодиться.
Глава 6
Очнувшись, я обнаружил себя в довольно причудливом положении. Я, покачиваясь, плыл по воздуху. Руки и ноги безвольно болтались так, что я на секунду вообразил себя простыней, сохнущей на балконе. В свинцовой голове, сквозь турбинный гул раздавался треск, как от работающего приемника начала пятидесятых. Передо мной тьма, в которой мелькают пестрые мелкие звезды. А говорили – коридор, коридор... Интересно, куда меня? В ад или рай? Хотя, судя по запаху...
В нос шибал резкий, тяжелый запах. Знакомый, но я никак не мог вспомнить, что он мне напоминает. Я напряг память и – вспомнил! Так пахнет в свинарнике. Господи, неужели в ад? Да я же... да как же... да за что?!
Нет, не в свинарнике. Так пахнет в конюшне. И не в конюшне даже, так пахнет лошадь и начинает пахнуть одежда после нескольких часов верховой езды. Я знаю. Катался когда-то.
Меня тряхнуло в воздухе, и я снова потерял сознание.
...Вокруг темно, лишь справа растекается, трепеща, пятно света с радужными краями. Теперь я лежу на чем-то мягком и ворсистом. Ворсинки щекочут кисти рук и пятки, но смеяться не хочется.
Кто-то осторожно коснулся моей головы, ероша волосы. «Мамочка, можно я еще немножко посплю?»
Голоса. Ангелы, наверное.
– Он скоро придет в себя. Ты вовремя его привез, могло быть хуже. Удар был очень сильным, он мог потерять память, рассудок и частично способность двигаться, – говорит первый – надтреснутый, тихий голос.
– Хорошо, старик, он твой. Дон говорил что-то насчет твоих снов. Этот человек как-то со всем этим связан, – отвечает второй, густой и низкий.
Помолчав немного, тот же голос продолжает:
– Знаешь, Дон стал странным последнее время. И мне кажется, что виноват в этом ты. Имей в виду, Отшельник, если главарь совсем потеряет голову, ты можешь потерять ее вслед за ним. Только, в отличие от него, не фигурально, а по-настоящему. Мне не нравится, что Дон становится таким сентиментальным. Белая ворона не сможет выжить на свалке. Она или запачкает перья и станет такой как все, или остальные убьют ее. Людям не нравятся зеркала, в которых они видят свое нутро. Они не любят, когда кто-то указывает на их нечистоту. Рядовые бандиты начинают выходить из-под контроля. Дон один в силах сдержать эту кодлу, и я не хочу, чтобы он эту силу утратил. Если главарь потеряет авторитет в банде – это конец!
Нет, ангелов среди них точно нет. И, похоже, я жив. Уф!..
Только вот где я?
Я слегка приоткрыл глаза. Совсем немного, чтобы никто не заметил. Сквозь ресницы я увидел две фигуры. Массивная высокая угрожающе нависла над худой и сгорбленной.
– Сынок, я знаю, что ты любишь своего атамана, но если он изменится, это будет не моя вина. Ты, конечно, можешь меня убить, но поверь мне, скоро многие изменятся. И, изменившись, они перестанут бояться смерти. И, знаешь... постой, наш больной открыл глаза.
Еще бы мне их не открыть. Я минут пять слушал их диспут. Не знаю, кто эти двое, но чувствую, если дело дойдет до разборок, достаться может и мне. На всякий случай я застонал.
– Ты как себя чувствуешь? – надо мной склонился худой седовласый старик с редкой длинной бородой. Не назвал бы его сгорбленным теперь, когда рассмотрел более внимательно. Скорее, он немного сутуловат.
Тонкие пальцы быстро ощупали мой затылок. Старик раскрыл склянку с мазью.
– Будет немного щипать, потерпи.
Я насторожился. Ага, знаю я ваши «немного»! С детства привык не доверять докторам, особенно тем, которые говорят, что будет не очень больно. Но на сей раз вышло совсем наоборот. То есть как раз так, как он и сказал: сначала совсем немного защипало, после чего затылок обволокло приятное тепло.
Рядом со стариком стоял, скрестив на груди руки, широкоплечий здоровяк. Нет, на ангела он не похож. Короткие волосы, черная густая щетина, небольшой нос, поломанные (как у наших борцов и «братков») уши. Высокий широкий лоб, хитрые, я бы даже сказал с явным отблеском интеллекта, глаза. Хотя даже из их разговора видно, что «браток» далеко не глуп. Судя по всему, он бандит, или, как принято говорить в подобных мирах, разбойник. Хотя, что я знаю о таких мирах? Фантаст!..
Попробовал пошевелить языком. Хотел попросить пить, но ничего кроме жалкого стона и сипа на свет не произвел. Но меня, тем не менее, поняли. Старик на минуту вышел и принес чашу воды. Вода, как я и ожидал, имела привычный красноватый оттенок, была слегка горьковата и пахла какой-то пряностью. Не думаю, что меня хотят отравить. Я выпил и попытался изобразить благодарность. Кивок откликнулся болью в затылке, а вместо улыбки получилась кривая ехидная ухмылка. Надеюсь, меня поняли правильно.
– Лежи спокойно, а лучше попытайся уснуть. Когда проснешься, все будет хорошо, обещаю!
Что значит «когда проснешься»? Мне некогда спать! Мне ехать нужно! В этот, как его? Меня ведь ждут, мне сказали...
Я попытался возмутиться, но язык размяк, напрочь отказавшись слушаться. Веки налились свинцовой тяжестью и с размаху грохнулись вниз.
Интересно, что он подмешал мне в воду? Я снова куда-то проваливаюсь... нет, взлетаю...
Когда я в очередной раз пришел себя, рядом никого не было. Славно я поспал. Никаких снов, кошмаров или подозрительных шорохов, как в прошлые ночи. Тишина, покой и благодать! И спал не на полу полуразрушенного сарая, и уж тем более не в голой пустыне. Я развалился на роскошной выделанной шкуре какого-то громадного бурого зверя. Надеюсь, она не принадлежала моей знакомой горилле. Брр.
Я сел на постели и свесил ноги, – они немного не достали до пола. В голове шумело значительно меньше. Глаза слипались от долгого сна. За время сна меня раздели и накрыли стеганым одеялом. Одежда висела на колченогом стуле рядом с кроватью. А на полу лежал мой мешок с невостребованными бандитами огнивом и картой.
Старик, вероятно, находился в соседней комнате, ибо, услышав, что я встал, тут же появился на пороге комнаты. Он подал мне какой-то порошок и чашу с водой. Порошок оказался горьким, но я заставил себя проглотить его. Вода на сей раз не имела ни запаха, ни вкуса.
– Добрый вечер, – бодро поприветствовал он меня. – Как самочувствие? Встать сможешь?
А почему бы нет? Я пожал плечами и встал на ноги. Шум в ушах моментально усилился.
– Ну, замечательно. Не тошнит? Голова не кружится?
– Вроде бы нет...
Он внимательно посмотрел на меня.
– Уверен? Ну-ка, запрокинь голову. Наклони в бок, теперь в другую сторону. Коснись подбородком груди.
Я старательно исполнил все. Но уже при первом упражнении комната покачнулась, взбрыкнул пол.
– Ну что, не кружится, все в порядке? – насмешливо спросил он.
– Ну, почти. Немного, – признался я и торопливо присел. Старик улыбнулся краешками губ.
– Спасибо вам. Я не знаю, кто вы, но благодарен за заботу. Кажется, меня ограбили, и я, к сожалению, не смогу заплатить сейчас, но постараюсь сделать это потом.
– Ну, народ, – протянул он с примесью ехидства, – ну, народ! Вот скажи ты мне на милость, разве я хоть словом заикнулся об оплате? Мне не нужно твоих денег, сынок. И, кроме того, – старик понизил голос, – почему ты говоришь «вы»? Я тут один.
Я на секунду смешался.
– Там, откуда я родом, к старшему принято обращаться на «вы». Это признак хорошего тона... да и просто вежливо.
– Хм, занимательно... Не знаю, откуда ты, но, видно, издалека. Ты не из-за моря?
– Я и сам точно не знаю, откуда. Не могли бы вы мне ответить, где я?
Если старик и удивился, то виду не подал.
– Ты в моем доме. Это старая крепость на юге Большой пустыни... И, пожалуйста, сделай одолжение, не обращайся ко мне так, как будто нас много.
– Хорошо, кто... э... ты?
Старик понимающе улыбнулся.
– Я врач, лечу людей, которые ко мне приходят. Или которых ко мне привозят, вот как тебя, например. Ты можешь называть меня Отшельником. Последние годы меня все так зовут, и местные, и приезжие, я даже успел отвыкнуть от своего настоящего имени. Давно я уже не жил в городах... – добавил он вроде бы невпопад и прикрыл глаза, вспоминая что-то. – Впрочем, прости, ты, конечно же, хочешь есть. Я сейчас.
Отшельник встал со стула и удалился.
Я правда страшно проголодался. И воспринял мысль о том, что скоро меня накормят, с нескрываемым воодушевлением. Не прошло и десяти минут, как я уже ел густой горячий суп и вареную рыбу с гарниром из стеблей неизвестного мне растения. Вкусно, сытно, только соли маловато...
Насыщаясь, я осматривался по сторонам. Моя комната была светлой, неширокой и вытянутой в длину. Поперек нее стоит высокая кровать, изголовьем к одной из длинных стен, в паре метров от окна. Против окна – дверной проем, который ничем не закрывается. Серые каменные стены почти целиком голые, лишь над кроватью висит громадная шкура. Как я потом узнал от Отшельника, ее и ту, на которой я возлежал, подарил главарь разбойничьей шайки, Дон. Его же люди и привезли меня сюда. Насколько я понял, рядовые бандиты решили меня ограбить (все же костерок «помог»), но Дон, почувствовав необъяснимый прилив сентиментальности, проявил благородство и приказал доставить меня сюда. За что ему от меня большое спасибо, или, как говорят мои друзья из Казахстана, рахмет, большой рахмет...
Я встал и сделал несколько шагов к окну. За ним был пустой двор, ограниченный ветхой стеной.
По-видимому, комната выполняла функции палаты для лежачих больных. Хотя назвать меня больным можно лишь с большой натяжкой. Конечно, меня немного поцарапали, но сейчас я почти здоров, меня даже почти совсем не тошнит и голова не кружится. Уф... почти... Я поспешил сесть. Все-таки ходьба меня немного утомляет. Что я там ел только что? Пора попросить добавки. И отказаться на время от резких движений. Похоже, у меня сотрясение мозга. И попрошу без сарказма. У меня есть чему сотрясаться. Все симптомы налицо.
* * *
За тот год с небольшим, что Дон был знаком с Отшельником, он побывал в старом форте около семи-восьми раз. Они подолгу разговаривали. Так или иначе, но речь неизменно сводилась к видению Отшельника, и каждый из разговоров все больше волновал сердце хладнокровного грабителя и убийцы. К этому времени он уже почти забыл, как это – «быть убийцей», но, видя перед собой картину распятия, которая все чаще и чаще всплывала в воображении, он понимал, что является всего лишь убийцей. Дон не мог с этим жить, и боялся с этим умереть. Он мечтал родиться вновь, хотел начать все заново. Но возможно ли это взрослому человеку? Да и какая утроба вместит его?..
А тут еще эта находка Пауля! Она так взволновала главаря, что он не смог усидеть дома и уже на следующий день поспешил к лекарю.
Отшельник задумчиво повертел в руках золотое распятие.
– Нет, Дон, оно не похоже на то, что я видел. Форма, конечно, та же, но... Понимаешь, то было грубое дерево, и Человек на нем был весь в крови. Я видел Его глаза. В них отражались скорбь и боль, милость и прощение. Он простил Своих мучителей... Мне иногда кажется, что я сам один из них. Что-то внутри меня тоже приложило свою часть усилий, держа Его там. Это была страшная картина. Прекрасная и жуткая одновременно. Я не могу объяснить, как такое может быть, но это так. Это же, – он качнул крестик на цепочке, – слабое подобие виденного мной. Оно красиво, мастер искусно все выполнил, но для меня, видевшего оригинал, копия является лишь дорогой безделушкой.
Дон взглянул в глаза Отшельника. Его лицо было сурово, и Отшельник поспешил пояснить сказанное:
– Прости, я не хотел тебя оскорбить или обидеть. Я только высказал то, что чувствую, глядя на эту подвеску...
Но Дон перебил его:
– Все хорошо, старик, я прекрасно тебя понял. Но я не видел того, что видел ты. Сейчас мне еще больше хочется увидеть это. И я рад, что человек, у которого найдена эта вещица, жив. Я хочу побеседовать с ним. Он в состоянии разговаривать?
– Да, но лучше отложить разговор на завтра-послезавтра. Будет лучше, если он еще денек отлежится. Его и так пару раз выворачивало наизнанку, когда он пытался вставать. Завтра он будет в порядке.
– Хорошо, – главарь поднялся и устремил взгляд на дверь комнаты, в которой находился незадачливый обладатель золотого распятия, – я думаю, что верну ему это золото. Если ты говоришь, что это лишь копия... Я хочу иметь оригинал! И... я зайду завтра?
– Конечно, – пожал плечами Отшельник.
* * *
Наутро я проснулся свежий, бодрый и голодный. Голова практически не болела. Я встал и прошелся по комнате. Слабость пока ощутима, голова самую малость тяжелая, но уже не тошнит. Натянул одежду и выглянул из комнаты. За порогом оказался большой зал. В центре длинный стол, вдоль которого я насчитал восемь стульев.
Я подошел к окну. За окном росло несколько зеленых деревьев, редкая трава. В углу двора темнел колодец.
В зал из боковой двери вошел старик лекарь.
– Доброе утро. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да, спасибо.
– Завтрак скоро будет готов, а пока выпей это, – он протянул мне чашу с чем-то густым и вязким. На вкус оно было терпким и, я бы сказал, очень даже ничего...
– Это должно закрепить твое выздоровление и придать сил. Подожди, я сейчас.
Он вышел и через несколько минут вернулся обратно, неся в руках поднос. На завтрак было жаркое с лапшой. Так же на подносе стоял большой кувшин с молоком. Про себя я отметил, что молоко, в отличие от воды, было традиционного, белого цвета. И необычайно вкусное.
– Ты не против, если мы разделим трапезу, а за ней побеседуем?
Старик сел за стол, расставив тарелки и глиняные кружки для молока. Я сел напротив хозяина.
– Я живу один, поэтому приходится самому готовить и накрывать на стол. Мне одному не много нужно, а гости здесь не часты. За медицинской помощью обращаются, конечно, частенько, но редко удается просто побеседовать. Я не утружу тебя, если попрошу рассказать о себе? Будем считать это твоей платой.
Я задумался.
– Даже не знаю, о чем рассказывать. Я издалека. Не знаю, как сюда попал и даже не знаю, где я. Мне кажется, я не просто из другой страны, а из совсем другого мира, непохожего на этот...
– Извини?
– Я понимаю, все это звучит странно. Да я и сам был удивлен не меньше, – мне вдруг захотелось быть предельно откровенным этим стариком. И совершенно неважно, поверит он мне или сочтет сумасшедшим, мне просто очень хотелось выговориться. А может, он даже сможет мне чем-нибудь помочь. – Еще несколько дней назад я был дома. И вдруг все вокруг меня изменилось. Понятия не имею, где я и как далеко от дома меня занесло.
Отшельник терпеливо дослушал мое повествование до конца, после чего медленно покачал головой и как-то странно посмотрел на меня.
– Да-а, любопытно. Никогда не слышал ничего подобного. Но не думай, что я тебе не верю, – поспешил он меня успокоить. – Просто, может быть, всему этому найдется естественное объяснение? На днях у нас, например, произошло землетрясение, а неделю назад был ураган...
Ага, а меня зовут Элли, и родом я из Канзаса!
– Нет, ураган меня не уносил. Да и географию своего мира мы хорошо изучили. Нет у нас таких мест, как это.
Старик развел руками.
– Гм, даже не знаю. А впрочем, возможно, возможно... по крайней мере, очень похоже... – он что-то бормотал себе под нос, и те обрывки фраз, что я сумел расслышать, начали потихоньку вселять в меня надежду. Кажется, старик близок к тому, чтобы мне поверить.
Наконец морщинки вокруг его глаз расправились, он улыбнулся и с воодушевлением взглянул на меня.
– Пожалуй, в твоей истории есть кое-какой смысл. И я поторопился, заявив, что никогда не слышал ни о чем подобном. Кстати, скажи мне, разбойники, когда... э... встретили тебя, нашли цепь со странным кулоном...
Моя рука машинально дернулась к шее. Так и есть, золотой цепочки с крестиком, граммов этак «на ндцать», как не бывало. Впрочем, это вполне естественно. Разбойники...
– Не расстраивайся, атаман хочет встретиться с тобой, чтобы вернуть кулон и узнать, что он символизирует. У нас ничего подобного нет. Что это? – улыбнулся доктор.
Я улыбнулся в ответ. Хитрюга Отшельник надумал опередить Первого Дона этого мира и разузнать все первым? Ну-ну...
– Не подумай, что я спрашиваю из праздного любопытства. Мы вообще народ нелюбопытный, поживешь рядом с нами подольше – сам убедишься. Просто, понимаешь, что-то очень похожее я видел... ну, скажем, во сне. Какой-то молодой мужчина был вот так же прибит к деревянной крестовине. Дон тоже знает о моем... сне, и представь себе наши чувства, когда мы увидели твое украшение. Так кто этот человек, за что он удостоился такой страшной казни и что все это значит, если в память об этом изготавливают такие украшения?
– Что это значит? Как бы это сказать...
И правда, как это сказать? На всякий случай я уточнил:
– Подожди, так ты в самом деле не знаешь? И кто такой Бог тоже?
Старик отрицательно качал головой.
Хм, неужели правда то, что здесь никто не знает о Боге? И как прикажете о Нем говорить с человеком, который видел во сне распятие и спрашивает, что это такое? Да и где еще можно найти такого человека, кроме как здесь?
Да-а, это тебе не Канада...
Я начал неуклюже объяснять.
– Этот человек – Божий Сын. Спаситель. – По лицу Отшельника было видно, что он ничего не понял, и я добавил: – Бог послал Его на землю, чтобы умереть за наши преступления против Его закона...
– Сын Бога? Кто же в таком случае Бог? За «наши» преступления? Спаситель... кого и отчего Он спас? От каких преступлений? – он свел брови и задумался.
Я же не знал что ответить. Столько всего нужно рассказать зараз... Отшельник, видя мое замешательство, решил придти мне на помощь и задал вопрос «попроще»:
– Хорошо, кого и отчего Он спас я, кажется, понимаю... А такие кулоны вы, значит, носите в Его честь?
– Ну, в большей степени, да, – ответил я.
– В большей степени? А для чего еще? – удивился он.
– Ну, ты понимаешь, мы очень странный народ. У нас, наверное, трудно найти человека, который не знает о Боге и о Его распятом Сыне, но верят в Него и Ему служат только очень немногие. Мы часто забываем о том, что Он сделал, и нам нужно какое-нибудь напоминание о Нем. Например, этот крестик. А кто-то носит его как украшение, не задумываясь над его значением...
– Забыть такое? – Отшельник содрогнулся.
Тогда я не понял, почему он так отреагировал, но позже, когда он пересказал мне свой сон подробнее, стало ясно. Старик и представить себе не мог, как можно забыть ту жуткую картину, что стояла у него перед глазами.
– Ну, хорошо. А теперь все-таки объясни мне, кто такой Бог и Его Сын.
«Гм...»
Мы говорили долго. Поначалу разговор не клеился, в слишком разных мирах мы жили. Несколько раз нам приходилось отклониться от темы, чтобы уточнить детали и подробности. Но все же вопросы науки, техники и образования быстро сошли на нет. Мы лишь вскользь коснулись медицины, – Отшельник поохал, восторженно выслушав мой кратенький отчет об «удивительных» достижениях своих коллег на моей родине. Но, напротив, уделили много внимания мировоззрению его и моих сородичей. Я рассказывал о себе, о своей жизни, о том, как бывал в церкви и что такое церковь. Отшельник задавал вопросы, его крайне интересовали детали, подробности, мои мысли, чувства. И, конечно же, с радостью, доходчиво и обстоятельно отвечал на мои расспросы.
Пожалуй, первое, что меня заинтересовало, это отсутствие на небе солнца. Оказывается, много веков назад оно попросту взяло, да и исчезло с небосклона. Как и почему это произошло – загадка, но, так или иначе, со временем все и думать забыли о том, что над головами их предков когда-то сиял золотой диск.
Лишь горстка исследователей старой закалки, почитаемая за безумцев и собратьями-учеными, и далекими от науки обывателями, загнанная насмешками и преследованиями далеко в северные горы, верила в существование невидимого светила. Которое, несмотря на то, что его не видно, по-прежнему продолжает освещать день и согревать землю. Вот только этим чудакам мало кто верил и мало кто к ним обращался за разъяснениями. «Зачем? Какая разница? Ну, может быть, и есть что-то эдакое там на небе... Не все ли равно?»
Местным жителям подобные вещи глубоко безразличны.
Удивительное место – Мир, в Котором Почти Ничего Не Происходит! Мир стопроцентного, полнейшего равнодушия. Мир людей толстокожих и безразличных как к радости, так и бедам окружающих, ленивых созерцателей, привыкших плыть по течению и «довольствоваться тем, что есть» – в извращенном, уродливом значении этих слов. Мир тех, которые привыкли не обременять себя размышлениями на тему моральных и этических норм. Здесь каждый сам выбирает, что для него справедливо, что не выгодно, а что – неприемлемо.
В этом мире есть врачи, ученые, учителя и судьи – куда же без них! Но все они горят желанием жить лишь для себя, используя свои навыки и положение исключительно для наживы. Или по необходимости, для поддержания равновесия в мире... Как и везде, как и у меня дома, наверное. Просто, в отличие от остальных миров, здесь это цинично обнажено. Никто не догадывается, что есть вещи, которых следует стыдиться...
И самое главное, здесь никто и никогда не слышал ни о Боге, ни о религии. Подобных понятий здесь вообще не существует! Каким-то образом я попал в мир совершенно безбожных людей. Безбожных – в чистом, концентрированном виде.
Но старик лекарь, оказавший мне гостеприимство, чудесным образом получил в видении откровение о распятом и воскресшем Христе. И теперь он спрашивал, спрашивал, спрашивал...
* * *
– ...вот, собственно, и все, что я знаю.
Отшельник посмотрел на меня:
– Ты рассказываешь удивительные вещи. Если бы не то, что я видел и пережил сам, ни за что бы не поверил. Хотя, более удивительно то, что твой Бог открылся мне, жителю этого места. Ведь ни я, ни мои сородичи Его не знаем и никогда не искали!
– Как раз это не удивительно. Бог всегда так делает. Лично для меня странно то, что существует этот мир, в котором я сейчас нахожусь. Некоторые из нас верят во множество миров, я иногда думал об этом, фантазировал, и вот... я здесь... Сам не знаю где.
Мой собеседник помолчал и промолвил:
– Знаешь, я все-таки думаю, что ты из-за моря. Не перебивай! Выслушай, это многое объясняет. Я сам никогда там не был, но говорят, что где-то далеко в морях лежит бессчетное число островов. Многие из них велики как мир. И все они разные, ни один не похож на другой. Ты мог жить на одном из них и не подозревать, что где-то есть другие острова, другие миры.
Острова? То есть, наш мир – это остров?..
– Вообще-то, мы там у себя живем на нескольких огромных материках. Да и островов хватает. Но никому и в голову не придет, что за океаном лежит другая вселенная.
– Ты не понял! Дело не в числе и не в размерах. Я говорил не об этом. Понимаешь, дело в точке зрения. Для тебя это может быть мир из сотен планет и мириад солнц, а для кого-то – всего лишь шарик на ладони.
Я передернул плечами и спросил, чтобы скрыть смущение.
– А ты случайно не знаешь, как можно перебраться с одного острова на другой? В какую сторону плыть? И как долго? Очень уж назад хочется!
– Думаю, этого никто не знает. Честно говоря, до встречи с тобой я во все это не слишком-то верил. Мало ли сказок про другие миры? Я бы сказал, в некотором роде каждый из нас живет в каком-то своем собственном мире, придуманном им самим. Иногда они соприкасаются, и тогда мы видим мир, не похожий на наш. Может, так?
М-м-м, любопытная концепция. Стоит как-нибудь над ней порассуждать...
– Послушай, Отшельник, почти сразу, как сюда попал, я забрел в Королевский зверинец. И нашел там странную птицу. Она заговорила со мной и повелела искать Замок на Одинокой скале. Долго объяснять почему, но я решил ее послушаться. Ты не мог бы мне рассказать об этом Замке? Может, там я смогу что-то узнать?
– Одинокая скала? Не слышал о такой.
– У меня есть карта. По-моему, это здесь, – я развернул рулон и ткнул пальцем в изображение горы с домиком на вершине.
Отшельник склонился над картой, разглядывая нанесенные на нее символы. Через минуту он выпрямился и покачал головой.
– Нет, никогда там не был. Это довольно далеко отсюда. Недели полторы, а то и две пути. Да и то если верхом. (Я решил скромненько промолчать.) Вот, смотри, здесь мы сейчас, это город Осла...
– Осла?
– Да, как я понимаю... теперь понимаю, жители этого города, не зная об Истинном Боге, решили придумать собственного. Ослы там пользуются почтением большим, чем мать и отец. Глупая идея...
– Да, такое и у нас не редкость. И часто главным богом для человека является он сам.
Старик встрепенулся и пристально посмотрел на меня.
– Ты не представляешь, насколько ты прав. По-моему, это и есть бог нашего мира. Но теперь – не мой! – торжественно провозгласил Отшельник, но тут же спохватился: – Гм, да... так вот, касательно Замка. Если ты пойдешь на север, то прямиком попадешь в него. Но я прошу тебя, всем, кого ты встретишь там или на пути, рассказывай о Прощающем и Любящем.
Мои губы задрожали. Я отвел глаза в сторону, чтобы не заплакать. Вот! «Бог, если Ты хочешь, чтобы я был миссионером, – пожалуйста. Но сейчас я не готов. Я не знаю, какими словами, и на каком языке говорить с этими людьми...»
Глава 7
Аренс пребывал не в лучшем расположении духа. Он совершенно не представлял, чего ждать от будущего. Что-то неладное творится с главарем. И так весь прошедший год он был сам не свой, с того самого дня, как познакомился с целителем, а тут еще появился этот парень. Угораздило ж его остановиться на ночлег именно в этом месте!
Как все это некстати! И почему только Пауль не направился в другую сторону?
А с главарем и правда не все в порядке. Пропадает целыми днями в Доме Отшельника, выслушивает от него всякие бредни, после чего принимает совершенно безумные решения.
Он уже всерьез подумывает о том, чтобы распустить банду. Запретил попойки. С последнего дела парни притащили девчонку на потеху тем, кто оставался в лагере, – так он приказал Стиву отвезти ее домой и набил морду привезшим. В любой другой момент Аренс бы с ним согласился и еще добавил бы похотливым придуркам, но сейчас, когда все и без того на взводе, разве так можно! Это ведь не люди, они ничего не понимают. Никому ведь не взбредет в голову курить вереск возле бочек с порохом. А Дон, по сути, как раз это и делает. Хоть к Отшельнику обращайся, – говорят, у него есть какие-то настои на травах от легкого помешательства. Да вот только где гарантии, что старикашка не сделает еще хуже?!
Ох, выдался денек! – вспомнить страшно. Дон как сумасшедший ураган носился по лагерю, а в глазах остальных так отчетливо читалось обещание припомнить ему этот вечер... и кое-что другое. Четыре дня назад и неделю назад...
Нет, лучше не вспоминать, что было четыре дня назад и неделю назад, а то после таких воспоминаний недолго и самому рехнуться!
Дон! Всегда благоразумный, трезвый и здравомыслящий Дон! Как он может? Кто же идет в одиночку против стаи волков? Ведь стая может разорвать собственного вожака, если почувствует, что он не с ними. А Дон – откололся. И медленно удаляется. Несмотря на то, что он все еще планирует дела и участвует в них, главарь изменился. Дошло до того, что он перестал носить оружие. Аренсу дважды приходилось спасать жизнь «обезумевшего» атамана. Но двух-трех вооруженных горожан невозможно сравнить с толпой разъяренных костоломов и головорезов.
Проклятый Отшельник, это все его рук дело. Если бы не его болтовня, Дон оставался бы самим собой. Это все он и тот путешественник, на которого напал Пауль. Каким только ветром его сюда занесло? Пусть кто-то или что-то покарает их обоих...
Аренс употребил расхожее проклятье и усмехнулся. «Кто-то или что-то»... Именно это и заставило Дона измениться. Что-то сильное, неизвестно, злое или доброе, имеющее власть благословлять или проклинать. Мало кто задумывается над тем, что это такое, но все говорят: «пусть кто-то или что-то поможет тебе», или «пусть кто-то или что-то накажет, покарает тебя», – и все верят, что произнесенное слово сработает. Но что бы ни случилось с Отшельником, дела этим уже не поправишь. Дон не просто стал вести себя по-другому, он изменился изнутри. Аренс не имел ничего против благородства и чести. Но он очень хорошо познал закон стаи: грызи, или тебя загрызут. Он и сам хотел бы вернуться назад, построить новый дом, да и новую жизнь. Но понимал, что путь назад пролегает через смерть. Что там Отшельник говорил о смерти? Изменившись, люди перестанут ее бояться? Ну-ну... Дон изменился.
Кроме того, помощник главаря, может быть, и хотел вернуться назад, но, даже если бы и смог, то не знал куда. Он не помнил ничего о себе – ни откуда родом, ни кем был до банды. Аренс жаждал изменений, но боялся их больше смерти...
Из размышлений его вывела тень, промелькнувшая мимо.
– Пауль! Ты что здесь делаешь?
– А... э... Дон послал меня за... своим плащом.
Аренс и сам не понял, что его насторожило. Может, выражение лица Пауля, а может, то, как он прятал глаза... Да и зачем вдруг Дону мог понадобиться плащ в такую жару?
Лоб Аренса покрылся испариной, а внутри стало не по себе от плохого предчувствия. За последние дни с ним это случалось все чаще. Напряжение в банде росло, и Аренс, опасаясь мятежа, стал крайне подозрительным. Теперь он сам себе напоминал Стива с его извечной перестраховкой. Но сейчас Аренс был с ним полностью согласен. Лучше подозревать невиновного, чем пропустить заговор.
– За каким плащом?
– Не знаю, он только сказал, чтобы я сходил в его дом и принес какой-нибудь плащ.
– Ладно, можешь идти, я сам отнесу.
–Хорошо, Аренс, как скажешь...
Пауль пробубнил что-то еще и поспешил скрыться с глаз начальства, смешавшись с толпой других «быков». А Аренс отправился разыскивать Дона...
Главарь был с лошадьми. Он любил бывать на конюшне, любил запах лошадей. Ему нравился покой, царящий здесь. Тут тихо, лучше думается.
Заметив вошедшего помощника, явно чем-то обеспокоенного, Дон обреченно вздохнул – и на конюшне он не может остаться наедине с собой! А ведь ничего не поделаешь, должность такая. Он повернулся и выжидающе посмотрел на Аренса, мусоля во рту соломинку.
Вопрос Аренса его слегка обескуражил.
– Дон, ты посылал Пауля в свой дом?
– Нет. Что-то случилось?
– Да вроде бы нет, просто решил проверить. Он только что вертелся там. Сказал, что ты послал его за плащом.
– Я его никуда не посылал.
– Хорошо, не бери в голову, я сам с этим разберусь, – Аренс пожевал губами, решая, как бы получше перейти к тревожащей его теме. Наконец решил сделать это без подготовки. – Дон, ты не можешь мне сказать, что с тобой?
Дон задумался, и после минутной паузы заговорил медленно, старательно подбирая слова.
– Спрашиваешь, что со мной? Я был бы рад рассказать тебе все, но боюсь, и сам этого не знаю. Вероятно, просто устал. Трудно постоянно быть в напряжении, контролировать все. Вот и расслабился, приотпустил вожжи, – он снова вздохнул. – Да ерунда это все. Не в этом дело!
Аренс слегка напрягся. Уже хотел задать опасный вопрос, что вертелся на языке, но сдержался. А главарь выплюнул изжеванную соломинку, встал и прошелся вдоль загонов для лошадей. Остановился в дальнем конце и посмотрел на Аренса.
– Так получилось, что ты мой единственный друг среди этого сброда, и мне больше не с кем поделиться. Что со мной? Мне тяжело. Наверное, было бы лучше, если бы я никогда не узнал Отшельника. Как с ним познакомился, все пошло наперекосяк. (Аренс едва заметно кивнул.) Но только дело не в нем. Что-то новое появилось внутри меня, и оно осуждает меня. Оно постоянно твердит мне, что я в чем-то не прав, что-то делаю не так.
– Дон... – попытался вклиниться Аренс, ему показалось, что разговор свернул не туда. Но главарь не позволил.
– Погоди, не перебивай! Я полагаю, это и есть тот самый Воскресший Муж. Хотя, с другой стороны, кто мы такие, чтобы Ему жить среди нас? А говорить внутри нас? Что мне делать? Жить как раньше я не могу. Распустить банду? Уйти из банды? Как? Я не хочу оставлять дела и не могу продолжать их. Иногда хочется умереть. Но я не могу. Я уверен, что это Он дает всему жизнь, и только Он вправе ей распоряжаться. Можешь говорить и думать все что хочешь, но одно знаю точно: я не смогу больше никого убить. Даже самого себя.
Аренс вздохнул с облегчением. Дон заметил это и усмехнулся:
– Видишь, уже этого ты можешь не опасаться. Я думаю, пусть все пока остается, как есть. Если этот Бог таков, как я о Нем слышал, то Он сам придумает, как мне помочь. Если Он это сделает, я хочу ему принадлежать. Но одно я знаю наверняка – во имя этого Бога я отказываюсь от убийств навсегда!
Первый помощник главаря заметно повеселел. Хорошо. Теперь есть надежда, что все будет по-прежнему. Вдвоем они удержат стаю. Дон удержит. А Аренс поможет ему... И удержит самого Дона.
Они еще о чем-то поговорили, обсудили недавние дела и планы на ближайшие дни, и Аренс окончательно успокоился, увидев перед собой прежнего, веселого и умного, рассудительного предводителя.
У входа загрохотали шаги, послышалась пьяная ругань. Заржали и беспокойно завертели головами потревоженные лошади. Дон беспомощно посмотрел на помощника и в мыслях распрощался с желанием отдохнуть от забот и спокойно посидеть и поговорить с другом. Аренс тихо выругался и напрягся, почувствовав неладное...
На конюшню вошли пятеро «быков». Все они держали в руках оружие, явно были пьяны и настроены воинственно.
– Дон, нам нужно поговорить, – развязно заявил Пауль. Он опять верховодил.
Аренс обнажил меч, вставая между Доном и вошедшими.
– Так, господа. Всем, желающим говорить с главарем, отложить оружие.
– Не лезь, Аренс. Тебя это не касается. Ты ведь слышал, нам нужен Дон.
Главарь выступил вперед.
– Я слушаю тебя, чего ты хочешь? – он умышленно обратился лично к Паулю, как бы вовсе не замечая остальных, на самом же деле внимательно следя за каждым движением в толпе. Главным сейчас было разделить их, разрушить ощущение единства.
– Я хотел... то есть, мы все хотели... В общем, мы устали, и мы недовольны сложившимся положением. Мы хотим перемен. Сейчас вы сложите оружие и уберетесь подальше из лагеря. Жизнь мы вам сохраним... если только вы сами не захотите с ней расстаться.
– Пауль, ты хочешь стать командиром? – усмехнулся Дон. – Хорошо, можешь попробовать. Но все ли пойдут за тобой?
– Это не твое дело. Со мной многие. Здесь только часть. Но и этой части хватит, чтобы убедить тебя сложить полномочия. Итак, если никто не против, сдайте оружие!
– Я против, – помощник главаря очертя голову бросился в неравную и бессмысленную схватку. Дону грозила реальная опасность, и Аренс, не раздумывая, всадил короткий меч в живот Пауля, нимало не поверив обещанию оставить их в живых.
Раненый Пауль завизжал как свинья.
– О-о! Больно! – он скрючился, выпучил глаза и, прижав обе руки к ране, прохрипел: – Убейте этих ублюдков.
Бандиты набросились на противника, ненадолго оставив Дона без внимания. Главарь, видя друга в опасности, мгновенно забыл о только что данной клятве. Он схватил валяющуюся на земле дубинку и ударил ею ближайшего из «быков». Удар оказался настолько силен, что из головы несчастного брызнули красно-серые студенистые хлопья, а дубина сломалась. Отбросив обломок, Дон подхватил тесак убитого и с остервенением ворвался в толпу дерущихся. Он как безумный размахивал оружием, не глядя, куда приходятся удары... Крики, блеск клинков и брызги крови смешались перед ним и превратились в плотное облако, затуманившее зрение, слух и разум.
Бой длился не более двух минут. В финале на полу лежали трое убитых и двое раненых. В центре стоял Дон. Он один не пострадал. Аренс был ранен в бок и вскользь в грудь. Помощник почти терял сознание от потери крови, но все же держался на ногах. Лишь увидев, что все кончено и Дон в безопасности, Аренс без сил опустился на залитый кровью пол.
Дон блуждающим взглядом окинул поле боя. Его ноги и руки дрожали, сердце было готово прорвать плоть и вырваться на свободу.
* * *
Путь к старому форту занял чуть меньше часа. Они торопились, но все же Дон приказал не слишком гнать лошадь и по возможности выбирать дорогу ровнее. «Боже! – молился всю дорогу атаман, – не дай Аренсу умереть из-за меня! Почему он, почему не я? Это несправедливо! Ведь я же подвел Тебя. Я клялся, что буду служить Тебе и никогда больше никого не убью. А в ту минуту я забыл и о клятве, и о Тебе. Я забыл обо всем. Я не мог себя контролировать... Не знаю, сможешь ли Ты меня простить. Но все же, если можешь, прости меня, Господи, я ведь был уверен, что Ты смог бы защитить нас и предотвратить кровопролитие. Если бы Аренс не начал первым... Но я не виню его. Во всем виноват я, моя короткая память и недостаток веры...»
Когда Дон и Стив привезли Аренса к Отшельнику, помощник был без сознания, а его лицо по цвету напоминало беленое полотно. Лекарь помог снять раненого с возка и отнести в комнату. Затем он быстро приготовил теплой воды и разложил на чистой холстине какие-то иглы, нечто похожее на ножницы и много других предметов, от которых у видавших виды разбойников мурашки побежали по коже. А когда Отшельник пустил свои орудия в ход, обоим и вовсе стало не по себе. Стив не выдержал зрелища и вышел из комнаты. Главарь хотел было последовать за ним, но устыдился собственной слабости и остался рядом с лекарем. А тот словно и не замечал его, лишь деловито и сосредоточенно хлопотал над столиком с инструментами.
Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, Дон прошелся по комнате, осматриваясь...
В этой части дома ему бывать не доводилось. Комната была небольшая, светлая. Высокий длинный стол, на который водрузили неподвижного Аренса, и маленький, с разложенными инструментами, стальной блестящий столик стояли прямо напротив широкого окна. На глубоком подоконнике расположились несколько подсвечников на две свечи каждый и пузатый кувшин с крышкой. В дальнем углу комнаты приютился еще один столик – пустой, – а рядом с ним два стула. На спинке одного из них висел дорожный мешок, а на сидении лежали кое-как зашитые синие штаны того странного чужеземца, которого по иронии судьбы два дня назад сюда же привез Аренс. Он ведь тоже пострадал от Пауля. Ох, как же много бед от одного человека!
От горестных мыслей Дона отвлек голос Отшельника.
– Ну что же, – выдохнул лекарь с некоторым облегчением. – С грудью ничего страшного, просто глубокая царапина. А вот бок – посерьезнее. Органы на первый взгляд не задеты, а как там на самом деле?.. Кроме того, он потерял много крови. Будь добр, возьми вон там свечу и зажги ее. Посвети. Не так, вот здесь... теперь хорошо.
Дон повернулся к Отшельнику и спросил – отчасти для того, чтобы разогнать повисшую над ними тяжелую тишину, а заодно и собственные горькие раздумья:
– А где тот парень?
– Гуляет в окрестностях. Дал ему новую одежду и выгнал подышать свежим воздухом, – ответил старик не поднимая головы.
Наконец раны были обработаны, зашиты и перевязаны. Отшельник вытер лоб и убрал свои жутковатого вида причиндалы.
– Все. Теперь – ждать. Я надеюсь, обойдется, есть неплохие шансы. Но все же я не позволю ему встать раньше чем через неделю-две.
Дон присел рядом с другом. Отшельник молча отошел в сторонку.
Через некоторое время главарь поднял глаза, посмотрел на лекаря и вновь уставился в пол. Было видно, что он хотел что-то сказать, но не мог решиться. Отшельник не стал его торопить. Наконец Дон набрался храбрости.
– Старик, я не знаю, что делать. Я обещал никого больше не убивать, но тут же забыл о клятве и убил человека. И кажется не одного. Вот еще и Аренс пострадал из-за меня. Я думаю, мне нужно что-то, что будет напоминать мне о Распятом. Вот только не знаю, простит ли Он меня и поверит ли в будущем?
– Дон, я совершенно уверен, что Он прощает всех. Он простил даже Своих палачей... подожди, ты о чем? О каком напоминании ты говоришь?
– Не знаю... Хотя... м-м-м, вот что, – он покусал губу, – я хочу попросить тебя об одном одолжении. Пойди в город и приведи мне человека, искусного в резке по дереву. У меня есть одна идея.
– Хорошо, – пожал плечами Отшельник. – Если ты хочешь, завтра пойду.
– Нет, не завтра. Сегодня. Завтра он должен быть уже здесь. Старик, пожалуйста, поторопись. Это на самом деле важно. И я не могу поручить это никому из своих людей.
Отшельник внимательно посмотрел на Дона и ничего не ответил...
На следующий день самый умелый краснодеревщик, известный по всему побережью, получил заказ. Ему была обещана сумма, превышающая половину того, что он обычно зарабатывал за год. И всего-то за одно изделие! Через неделю заказ был готов. Краснодеревщик был мастером, фанатом своего дела, он работал день и ночь, торопясь закончить работу в срок, и не смотря на спешку, работа была выполнена ничуть не хуже...
Через семь дней в доме главаря красовалось деревянное распятие высотой в половину человеческого роста, к которому гвоздями крепилась деревянная же фигура мужчины. Черные длинные волосы, черная борода, идеальная фигура. Миндалевидные глаза имели особенность: казалось, они смотрят прямо на тебя, где бы ты ни стоял. Это была прекрасная работа, за которую Дон расплатился сполна. Затем главарь вышел во двор, поймал петуха и, подняв птицу высоко над собой, свернул ей голову. Петушиной кровью разбойник окропил крест и фигуру, особенно обильно поливая гвозди в руках и ногах изваяния.
– Бог, это должно напоминать мне о Тебе. Теперь я буду ежедневно видеть Тебя, – подумав, он поправился, – точнее, Твой образ... Надеюсь, Ты понимаешь. Мне так это нужно!
* * *
Еще целый день я нежился у Отшельника. Гулял, ел, пил и спал. Чудесный воздух, тишина и отдых, а также настои и отвары лекаря сотворили чудо. Остатки слабости и боль в затылке, донимавшие меня вчера, бесследно исчезли.
Вернувшись с прогулки, я обнаружил свой «номер» занятым. В единственной «палате для лежачих больных» теперь находился Аренс, тот разбойник, что привез меня по приказу главаря к Отшельнику. Аренс лежал неподвижно, заботливо укрытый одеялом. Его лицо было мертвенно бледным, волосы спутаны и перепачканы кровью, на половину лица – страшный синяк. Кто же его так?
Аренс открыл глаза и посмотрел на меня. Откинул край одеяла. Бинты, которыми его спеленали на манер мумии, пропитала кровь. Морщась от боли, он сел на кровати. Я попытался остановить его:
– Лежи, тебе нельзя вставать.
– Ты тоже лекарь? – выдавив из себя усмешку, просипел он.
– Да нет, просто... извини, но это и слепому видно.
– Что, так плох?
Я неопределенно пожал плечами. Аренс не стал настаивать на ответе. Спросил:
– Твой Бог, Он на самом деле есть?
– Да.
– Кто ты?
Хороший вопрос!
– Не знаю...
– Откуда?
– Издалека, – и почему-то добавил. – Наверное, из-за моря.
– Куда ты направляешься?
– На север.
Аренс кивнул.
Бесшумно вошел Отшельник.
– Отдохни, Аренс, не разговаривай.
Затем он сделал мне знак рукой, и мы вышли.
– Что с ним такое? – поинтересовался я уже в комнате Отшельника.
– Драка, – пожал плечами лекарь. – Они ж публика беспокойная, то и дело на что-нибудь нарываются. Или у вас не так?
Я переночевал в комнате Отшельника. Конечно же, поспать нам почти не удалось. Нашлось столько тем, о которых необходимо поговорить! Отшельник задавал мне вопросы, которые накопил за эти дни. Затем отвечал на мои, обстоятельно разъясняя, как я должен себя вести, чтобы не нарваться на неприятности с местным населением. Предупреждал, чего следует избегать, а чего вообще не допускать ни при каких обстоятельствах...
Улеглись мы лишь под утро, когда небо местами уже посветлело, а над горизонтом начала разливаться лиловая дымка. А через три часа были опять на ногах. И сна, что удивительно, ни в одном глазу!
Мы наскоро, но плотно позавтракали. Точнее, в основном ел я, а лекарь только подкладывал еду в мою тарелку и подливал легкого вина с травами. Сам он рассеянно пожевал горбушку хлеба и едва пригубил свой бокал.
А после завтрака я отправился в путь на прекрасном белоснежном скакуне. К седлу были приторочены сумки с едой, большая баклага с водой и мешок овса.
Сначала я отказывался принять подарок. Еще бы, такой конь стоит целое состояние! Но старик меня успокоил, сказав, что конь – приблудный и не стоил ему ни гроша.
– Он дней пять назад прибился к моему дому. Представляешь, прискакал один, без седока, оседланный, с полной сбруей. И он явно не кого-то из местных – в округе нет настолько богатых людей. А если бы убежал конь кого из вельмож, тут бы давно уже все перевернули вверх дном. Так что бери.
Коняга смерил меня взглядом и покорно опустил башку, цокая копытом. Позволил сесть в седло. Отшельник расцвел.
– Гляди-ка, он как будто тебя и ждал! До тебя двое хотели его оседлать, – обоих сбросил. Одному я сам переломы лечил.
Я, уронив челюсть, уставился на лекаря. А если бы я стал третьим?!
Отшельник прекрасно меня понял.
– Я был уверен, что тебе он покорится.
Ну, раз так...
Я провел рукой по шелковистой белой гриве.
– Как же мне прикажешь тебя называть? Буцефал? Не помню, какой он был масти, но я-то уж точно не похож на великого полководца.
Я заглянул в огромный лошадиный глаз. Там как в зеркале отразился некий взъерошенный субъект, растерянный, в одежде Отшельника (чтобы не слишком выделяться из толпы), но до жути храбрый и благородный.
– Решено. Будешь Росинантом.
Конь отступил на шаг, мотнул головой и шумно раздул ноздри, словно говоря: «Я, конечно, другого мнения, но если ты настаиваешь...»
Лекарь еще раз сбегал в дом и вынес нечто длинное и узкое, бережно завернутое в кожу. Он развернул сверток, и я обомлел – там оказался обоюдоострый меч, прекраснее которого я не встречал в жизни. Хоть и успел навидаться всякого оружия.
Отшельник полюбовался клинком и протянул мне со словами:
– Это меч моего прапрадеда. Держи, я думаю, тебе он пригодится в дальней дороге. Старайся только не пролить лишней крови. А кому-то будет достаточно одного вида меча в твоих руках...
Неужели мне придется еще и драться в пути? И когда все это кончится?
Хорошо, неделя-другая, это не очень много. Прорвемся. Я пристегнул меч к поясу и оглядел себя. Широкая плотная рубаха с короткими рукавами, черные кожаные штаны, о каких я мечтал всю жизнь и меч в ножнах – пожалуй, никогда я не выглядел столь же геройски и столь же нелепо одновременно.
Затем Отшельник подал мне увесистый кожаный кошель с бронзовыми и серебряными монетами разных форм и размеров.
– Нет, хозяин, это уж слишком! – запротестовал я, выставив перед собой ладони.
– Не спорь. Это подарок от Дона. Ему неожиданно пришлось на несколько дней уехать, и он очень сокрушался, что не смог с тобой поговорить. Просил передать этот кошелек и твое золото.
Отшельник вынул из кармана цепочку с крестом. Я взглянул на него и почему-то вспомнил свои же слова: «Мы очень странный народ. Мы часто забываем Его, и нам нужно что-нибудь, что будет напоминать о Нем».
Господь, вряд ли я смогу теперь позабыть о Тебе. Теперь, после всего, что со мной приключилось!
Ну вот, оказывается, есть какая-то польза от Мира, В Котором Почти Ничего Не Происходит. Я повертел в руках крестик. Зачем он мне теперь? Хотя... знаю, зачем. Раз уж я здесь на правах миссионера, то пусть крестик будет при мне. Кто-нибудь увидит, спросит, что это, завяжется разговор...
И я надел цепочку на шею.
– Знаешь, а я рад, что ты попался разбойникам... то есть, я хотел сказать, я рад, что ты оказался в моем доме. Спасибо.
– За что? Спасибо тебе! – я поклонился Отшельнику и поглядел вдаль. Пора... Погладил новонареченного Росинанта по холке. Конь заржал.
Пора!
– Да, ты верхом-то ездить умеешь? – опомнился лекарь.
– Катался...
– Ну-ну, «катался»... в седле удержишься?
– Конечно, – и я в доказательство своих слов проехался взад-вперед по двору. Не ахти как, но из пункта «А» куда-нибудь доеду. Учили.
– Ну, хорошо. Ступай с Богом.
Я невольно вздрогнул. Странно слышать привычное благословение из уст человека, который впервые за длинную жизнь услышал слово «бог».
Отъехав метров сорок от дома, я услыхал, как старик прокричал вдогонку:
– Коня не загони, отдыхать давай. И не пои разгоряченного...
Мир в котором почти ничего не происходит часть 1
© Copyright: Pan Oleg, 2003
Свидетельство о публикации №203051600080
Свидетельство о публикации №203051600080
Рецензии