Покойным только снится

Пассажир тонущего судна обращается к богу:
- Господи, я – страшный грешник. Поделом же мне наказание твое. Но за что погибают другие пассажиры – невинные души?
- Знал бы ты, – отвечает бог, - чего мне стоило собрать вас всех на этой посудине!
Анекдот



Андрюха пожалел, что на этот раз не взял в дорогу ничего выпить.
Однако, и без коньяку было почему-то тепло и душевно.
Все же, разогнать грамм двести по трубам не помешало бы. Для закрепления знакомства. «Давно не встречал такого симпатичного попутчика» - окончательно решил размягченный Андрюха, глядя на Петра.
Петр, сам говорил мало, но очень хорошо слушал. Светлый его лик располагал к откровенности. Андрюхе нестерпимо захотелось что-нибудь важное поведать Петру. Но в голову ничего не приходило.
«Картье – это вещь. Это - семь кусков» – наконец, нашелся он, и в подтверждение своих слов, выставил вперед согнутую в локте левую руку.
Часов на руке почему-то не оказалось.
Андрюха почти не огорчился пропаже. «Черт с ними. Новые куплю.» – решил он, удивляясь собственному равнодушию. Кроме того, он вдруг угадал, что Петра не интересуют статусные вещицы. «Надо рассказать что-нибудь настоящее, из тех историй, которые модные авторы публикуют в своих бесстыжих книжках.»

...В тот раз, клиент выдумал ломаться. Как девочка. Строил из себя целку. Пришлось его ломать. Все это отняло бесконечно много времени, и Андрюха безнадежно опаздывал. Несся, как угорелый, через запруженную автотранспортом Москву навстречу судьбе.
Он успел вскочить в последний вагон отходящего поезда. Ему пришлось идти через весь состав. Проводницы общих вагонов подмигивали ему нагло.
Когда-то давно, когда молодой Андрюха пользовался плацкартой, он имел шашни с проводницами. Ездить ему приходилось много. С тех пор он успел окончательно сформироваться в качестве пассажира спального вагона с сопутствующей брезгливой полуулыбкой и фляжкой коньяка в кейсе.
Теперь, он чувствовал естественное раздражение от того, что ему приходится идти через весь состав, через общие вагоны, воняющие потными бабами и мужиками, продираться проходами, бестолково загроможденными кутулями и обвязанными бечевкой чемоданами, ломиться в дымные тамбуры.
В одном таком тамбуре он увидел плачущую девчонку.  Острые вздрагивающие плечи. Платьишко на бретельках. Уговорить ее не составило труда. Пообещал помочь, и дальше они бежали по вагонам вместе. Слезы ее высохли.
Уже на подходе, что-то дурочку напугало. Андрюхе пришлось, чуть не силой, заталкивать девчонку в купе, на глазах проводницы – похотливой, отвратительно состарившейся Нины Хаген (сегодня она получит хорошие чаевые).
Он чувствовал себя необыкновенно возбужденным беготней, и картинами низкой жизни. Ощущалась необходимость немедленной разрядки...

Все это Андрюха рассказывал сбивчиво и бестолково, только чтобы скорее добраться до интересного. Теперь он привстал со своего места, и перегнувшись к Петру, горячо зашептал в его ухо. Руками Андрюха упирался в откидной полированный столик, но когда слов не хватало, помогал себе жестами, неустойчиво раскачиваясь на коротких ногах. 
Наконец, он отлепился от Петра. Откинулся назад, красный, как насосавшаяся пиявка.
Он был чрезвычайно доволен своим рассказом, но вдруг испугался, что Петр станет его презирать после таких откровенных слов. Он осторожно заглянул в лицо Петру. Тот смотрел прежними, чистыми глазами. Андрюха вспомнил, что сказала девчонка, когда он, выпроваживая ее, совал в руку мятую купюру. Она тихо сказала: «Мама меня убьет».
«Правильно сделает, - подумал тогда Андрюха, - нехрен по поездам шляться.»
Но девчонка выглядела так жалобно в своем смятом платьице на бретельках, что он вместо нравоучения, пробормотал что-то  успокоительное, мол, со всеми рано или поздно случается, а мамке можно и не говорить.
«Надо было ей две сотни дать» - подумал Андрюха, мучимый угрызениями. Петр молчал, было не ясно, пришлась ли ему по душе Андрюхина исповедь. 
 
- Давай, спрошу у проводниц чего-нибудь выпить. Или, знаешь, пойдем в вагон-ресторан, – предложил Андрюха.
- Мне теперь пора, – отвечал Петр.
- Я угощаю!
- Нет, – мягко, но окончательно отказался Петр.
- Неужели совсем не осталось времени? – воскликнул Андрюха.
- Только попрощаться.
- А потом?
- Потом будет тоннель. Все вниз, вниз. Не хочу тебя заранее расстраивать. Сам увидишь.
Андрюхе хотелось ухватить Петра за край его одежд, но он подавил в себе малодушное желание. Он, даже, не предложил обменяться адресами.

Состав двинулся дальше. Теперь, его движение сопровождал такой неприятный стук и стальной скрежет, будто выпали ватные беруши. Далекий горизонт протянулся унылой линией. Через мутное оконце почти не проникало света. Наконец, все потухло.
«Тоннель» - догадался Андрюха. В темноте он нащупал жесткий металлический край сиденья.
Он почти не удивился исчезновению спального места. «Шпана срезает обивку, – проскочила нелепая мысль – воруют поролон».
Тоннель уходил, по-видимому, круто вниз. Андрюха сползал по ребру вставшей дыбом скамьи.  Купе будто уменьшилось в размере. Уже и ноги не разогнуть. Колени упираются в подбородок.
Потом, сквозь широкие щели в полу стал пробиваться  багровый отсвет.
Когда, под душераздирающий скрежет тормозных колодок, вагон резко встал, Андрюха непременно упал бы и расшибся, если бы не теснота. Со станции доносились голоса. Но слов было не различить, как это бывает на большой товарной сортировке.
Снаружи был отодвинут тяжелый металлический засов. Андрюха подумал, что видеть никого не хотел бы, кроме одного Петра. Но и в том месте, где должны были храниться воспоминания о Петре, он обнаружил одну лишь наспех залатанную туманом пустоту.