Лёхина месть

                Лёхина месть.

 Лёхин отец, Олег Михайлович, в отличие от самого Лёхи, любил утро. Независимо от времени года, погоды. Он любил все атрибуты утра. Прохладный душ, бритьё, горячий кофе с хитрыми бутербродами для себя и для сына. Поцелуй жены на прощанье.
Как приятно усесться в подержанный, но всё-таки «Мерседес», и порулить на работу, по пути завезя двенадцатилетнего Лёху в школу.
В то утро тоже всё было как обычно, только Лёха немного закопался, ему позвонил приятель из параллельного класса – Димка. Что хотел? Так и не понятно. Про игровую приставку расспрашивал, так мог бы и в школе спросить.
Лёха был на лестничной площадке, когда на улице что-то ухнуло. Мягко, но мощно. Огненное зарево осветило полутёмный подъезд. Задребезжали стёкла.
-Олег!- раздался сверху истошный крик матери.
Удивившись, Лёха пропустил её, мчащуюся по лестнице вниз, и поспешил за ней. Во дворе полыхала машина. Большая. Да это же их «Мерседес»!
Лёха беспомощно озирался, ища глазами отца и не понимая, почему мать, рыдая, бегает вокруг горящей машины.
 Лёха не плакал когда простенький, так и не открытый гроб, опустили в мёрзлую землю. Многие плакали, даже мужики, с которыми работал Олег Михайлович. Все любили его.
 После похорон приходили Димкины родители, они работали вместе с отцом. В чём-то долго убеждали мать. После их прихода она была вся не своя. Потом заглядывал на пять минут следователь. Через неделю заявились двое парней в коротких кожаных куртках. Один со шрамом во всю щёку. Они, не раздеваясь, вломились в квартиру, развалились на диване и тоже в чём-то убеждали мать. Курили.
После их ухода, Лёха вылез из своей комнаты. Мать сидела на кухне, обхватив голову руками. Она моментально постарела. Вся, словно сжалась за последние недели.
-Мы, Лёшенька, должны будем переехать отсюда,- обняв его, сказала она.
-Куда? Почему?
-Ну, куда, я ещё не знаю, а квартиру мы должны будем отдать.
-Как отдать?
-Она больше не наша.
-А чья же? – шепотом спросил Лёха.
-Она была в залоге под кредит. Я не знала. Там ещё осталась куча долгов. И дачу надо будет продать и всё что есть.
Мать снова закрыла лицо руками и опустила голову, потом сползла со стула на колени, хватаясь рукой за левый бок. Лёха придерживал её, потом сообразил, что дело плохо и бросился вызывать скорую…

…Прошло десять лет.
Всё это время они жили у бабушки, в маленькой квартирке в небольшом посёлке за городом. Мать долго лечилась, хотя и сейчас сердце у неё то и дело прихватывало. Замуж, Лариса Сергеевна, больше не вышла, да и не стремилась. На нормальную работу было не устроиться. Она успела побывать бухгалтером в совхозе, уборщицей в школе. Потихоньку вспоминала английский, который в молодости знала в совершенстве. Нанималась репетитором, брала на дом переводы. Конечно, для этого приходилось ездить в Питер. Но и среди местных, то и дело, находились два-три ученика.
 За эти годы Лёха полюбил этот посёлок, где они жили. Несмотря на убогую природу, вокруг, и полигон, для захоронения химических отходов, много лет отравлявший местных жителей.
Здесь Лёха доучился в школе. Здесь познал первый опыт отношений с девушками.
Начал работать в совхозе. Здесь хоронили бабушку, незадолго до того как он ушёл в армию.
И вот долгожданный дембель.
Служба прошла ровно. Стройработы. Тупость. Немного дедовщины. Словом всё как всегда.
И вот вновь гражданская жизнь. С кучей перспектив и необузданным желанием окунуться в эту жизнь и наслаждаться ею.
Но всё портило то далёкое утро. Оно всплывало перед Лёхой вновь и вновь.
Причём, почему-то именно сейчас. Тогда в детстве, он тоже вспоминал об этом, но всё проплывало перед глазами как страшный сон. Как нереальность. Даже отец, в воспоминаниях был каким то нереальным. Иногда казалось, будто его и не было вообще.
 В школе, пока они не уехали из города, его окружили каким то глупым ореолом почтения и преклонения. Ну, как же, его отец пал от рук бандитов. Это раздражало. От этого Лёха просто даже тупел, и всё становилось ещё нереальнее и мутнее.
Потом когда уехали из Питера сюда, в Красную Яму отношения со старым миром прекратились, будто их и не было. Жизнь разделилась на две части. До взрыва и после.
И то, что было до, почему-то смазалось.
Будто это и не жизнь была, а лишь сон, к тому же виденный очень давно.
Здесь, в Красной Яме, никто не спрашивал о прошлом, и никто уже не делала из него ни героя, ни жертву.  И началась вроде бы другая жизнь.
 А вот почему-то именно сейчас, спустя десять лет, этот туман как бы рассеялся, и ужасные воспоминания наваливались вновь. Иногда доводя до отчаяния. Уткнувшись в подушку, так чтобы мать в соседней комнате не слышала его учащённого дыхания, он вспоминал залитые морозным утренним солнцем белоснежные дома их квартала и их с отцом, выходящих с лыжами из дому.
Слёз не было. Если бы Леха умел плакать, то, наверное, не раз разрыдался бы. Но он не умел. Даже тогда, когда так и не открытый гроб опускали в землю кладбища, а Димкин отец зачем-то поправил ленточку на венке. Просто видимо затем, что нужно было что-то сделать, показать, что они с покойным были близкими друзьями.
Димка. Интересно, каким он стал? Уж наверняка не топтал кирзуху два года, а учится где нибудь в приличном вузе.
Банкротство и гибель Олега Михайловича, почему-то не коснулись финансового состояния Димкиной семьи. Хотя их отцы и были компаньонами, почему-то все долги висели на Лёхином отце. Здесь таилась обида. С этой обидой и хотелось разобраться.
Пётр Дмитриевич, как звали Димкиного отца, со временем открыл собственную компанию по экспорту леса. Эту идею, развернуть такой бизнес вынашивал ещё его отец. Лёха помнил это. Отец много говорил с ним о работе. Даже спрашивал его мнение, как взрослого.
Каждый день капля по капле воспоминания всплывали, словно керосиновые радужные пятна из мутной воды.
Димка. Ведь именно Димка позвонил в то утро. Ведь если бы не он, то Лёха не задержался бы, дома, а тоже подошёл к «Мерседесу», вместе с отцом.
Выходит Димка спас его. Случайно. А может, нет. Может, Пётр Дмитриевич что-то знал.
Знал?! Или как раз он и организовал?
Организовал! Невероятно! Нелепо! Они были друзьями столько лет.
В это не хотелось верить и об этом не хотелось думать. Так не бывает. Это просто совпадение.
Мать как-то сказала: «Забудь об этой истории. Не пытайся ничего узнать. Это бандитские разборки. Никогда не пытайся мстить. Если с тобой что нибудь случиться, я не переживу».
Лёха никогда и не думал в это лезть. Но теперь обида и желание разобраться во всём жгли так сильно, что хотелось всё узнать, залезть в то змеиное гнездо, где родился заговор против его отца и против него самого и отомстить.


-Пётр Дмитриевич, здравствуйте.
-Здравствуйте.
-Это Лёша Барабанщиков. Сын Олега Михайловича, если помните, конечно.
-Ну, как же Лёшенька, как же, помню. Как дела у тебя?
-Да вот, из армии недавно вернулся. Хотел спросить, не поможете ли с работой.
-Давай приходи в офис, адрес запиши…
-Спасибо, а как Димка?
-Димка учиться. В лесотехнической на четвёртом уже. Ну, давай, давай жду.

Лёха пытался уловить хоть какое-то волнение, или даже страх в голосе Петра Дмитриевича, но не улавливал.
А может Пётр Дмитриевич и не причём?

Кабинет у Петра Дмитриевича в Лёхином представлении был шикарный. Вращающиеся кресла возле чёрной мебели. Куча оргтехники. Кожаные диванчики для посетителей. Жалюзи на стеклопакетных окнах.
Встроенные софиты ярко светили с подвесного потолка.
Димкин отец растолстел и поседел.
-Как мама?
-Нормально.
-Вы всё там и живёте, в Красной Яме?
Лёха кивнул
-Мама, одна?
-Со мной. Бабушка умерла.
-Да я в смысле, замуж так и не вышла?
-Нет.
Петр Дмитриевич помолчал, потом сказал:
-Давай помянем твоего папу, - и достал из шкафа две маленькие рюмочки и бутылку коньяка. Плеснул по капле.
-Царство ему небесное, - выдохнул он и выпил, - Сам не представляю до сих пор, как тогда всё получилось.
-Это был рэкет?
-Ну да. Скорее кредиторы. Хотя раньше это было почти одно и тоже. Олег Михалыч часто рисковал.
Лёха проглотил коньяк.
-Права есть? – спросил, Пётр Дмитриевич.
Лёха кивнул.
-Тогда слушай, чем займёшься…

Прошёл месяц.
Большую часть своего времени Лёха проводил теперь в Питерском порту, вернее возле ворот порта, или возле крупных железнодорожных станций, где шла погрузка леса.
 Его задачей было встречать и перекупать машины с лесом, тянущиеся вереницей из глубин Ленинградской, Новгородской, Тверской, Вологодской областей.
В порту и на товарной станции работало несколько крупных экспортёров леса, у которых там были организованы пункты приёмки леса, но они не имели дел с мелкими поставщиками и не платили наличных денег.
 Для этого существовали посреднические фирмы. Такие как у Петра Дмитриевича.
Их представители и заполняли площадки перед въездами в лесные терминалы. В машинах с огромными суммами наличных не отрываясь от радиотелефонов, они сутками дежурили, встречая лесовозы.
Одним из таких и стал Лёха.
 Иногда поставщики, или как их ещё называли - лесники, уже заранее знали, с кем из перекупщиков иметь дело и шли прямо к ним. Другие, приехавшие впервые, ходили между машинами, выспрашивая, кто даст наибольшую цену. Когда удавалось перехватить таких, и сделать своими постоянными клиентами, Лёха был особенно горд.
Он вручал шоферам лесовозов накладные, выданные ему в конторе у Петра Дмитриевича. Шофера заезжали в порт, сдавали лес на указанного экспортёра, а на обратном пути получали от Лёхи деньги. Иногда он и сам ездил на лесовозе на приёмку, и помогал «проталкивать» не очень качественные брёвна.

Для работы Лёхе выдали видавшую виды «Жигули-шестёрку» и большой старинный радиотелефон. За всё это он должен был, потом рассчитаться.
Пётр Дмитриевич положил Лёхе зарплату с одного кубического метра принятого леса. Иногда это составляло больше двух тысяч рублей в день, а иногда всего лишь сто-двести. Всё зависело от везения, от способности Лёхи торговаться с клиентами, от потока машин.
 Наступила зима, наиболее напряжённый и прибыльный период. Вереницы лесовозов шли из замёрших болотистых лесов.
Лёха носился в контору за деньгами и накладными, разрывался между товарной станцией и портом. Частенько ночевал в машине, дожидаясь клиентов. Работа была живой и интересной. Иногда Лёха забывал, зачем он устроился к Петру Дмитриевичу. Хотя ничего выяснить всё равно не удавалось.
Несколько раз он встречал Димку, приходившего в контору к отцу. Петр Дмитриевич жаловался, что сын не хочет заниматься бизнесом  и вникать в отцовские дела.
Димка был замкнутым, заносчивым, даже скорее, важным. Он, казалось, совсем не обрадовался Лёхиному приходу к отцу.
За всё это время им не удавалось даже поговорить.
 Когда мать, после долгих слёзных расспросов, откуда у сына новая куртка, джинсы, машина и телефон, откуда приносятся в дом сумки деликатесов и пачки денег, узнала, что Лёша работает у Петра Дмитриевича, сначала всплакнула.
Лёха сел рядом с ней на колени.
-Не хотела я, чтобы ты в этот мир втягивался, - всхлипнула она.  – В этом мире погиб отец.
-Ну что ты, мама…
-Хорошо, что ты хотя бы не бандит. Я так боялась, что ты связался с какими нибудь. Я позвоню Пете, поблагодарю, за то, что он тебя взял.
 Потом вытерла слёзы, поправила седеющую причёску и добавила, словно сама с собой:
-Может быть, Петя был и не при чём.
«Значит, мать тоже подозревала Петра. Значит всё-таки нечисто тут. Скорее всего, нечисто».

 Публика, работавшая с лесом, была разнообразная. Большие наличные деньги привлекали самых разных людей. Большинство, конечно, были честные бизнесмены, единственным проступком которых был увод от налогов наличных денег, но попадались и настоящие жулики и бандиты.
 Площадка постоянно полнилась слухами, о том, что кого-то ограбили или обманули, но настоящим ЧП был облавы правоохранительных органов.
Их проводили регулярно самые разные инстанции. Многочисленные городские, областные, районные ОБЭПы, УБОПы, ОМОНы, налоговые полиции. Даже уголовный розыск проводил здесь свои операции. «Чёрная наличка» манила. Обыскивались перекупщики и их машины. Изымались деньги. Обыскивались шофера лесовозов.
 Один раз принял боевое крещение и Лёха.
Облава была внезапной. Почему-то не сработала система оповещения.
Вместе с деньгами и с пачкой накладных, его и ещё одного неудачника из другой фирмы, сорокалетнего Игоря, привезли в ближайшее отделение милиции.
У Игоря изъяли сорок тысяч, у Лёхи семьдесят.
Милицейский лейтенант, лет двадцати пяти, куда-то торопился и для экономии времени решил допрашивать их вместе.
-Накладные с печатями, это нарушение, сами знаете. Откуда накладные? Лес перекупаем?
-Нет, - ответил за двоих Игорь. – С работы ехали, случайно накладные с собой взяли, по ошибке. Что тут такого?
-А деньги?
-Это мои, личные, - выдавил Лёха.
-Что? Я столько личных одновременно в жизни не видел, а у него личные. Ещё врёт, сопляк.
-А это уж кто на что учился, - рассмеялся Игорь.
-И не стыдно? - сурово нахмурился лейтенант. Сам то в возрасте, а пацана приучаешь Родину обкрадывать. Ему идти учиться надо, а он торгует берёзками нашими.
-На какие бабки учиться? – пробубнил Лёха.
-А у меня стыд пропал, когда в моём цеху, где я десять лет отпахал, теперь бутылки принимают! - взорвался Игорь, - Когда в сберкассе всё до копья пропало! Когда я вижу по телевизору, как те, кто меня ограбил и оставил без работы, сидят в правительстве и повышают ежемесячно мне плату за то, что я ещё живу. За газ, за свет, за воду! Стыд пропал, когда я узнал, что нами всю жизнь правили моральные уроды. А что касается Родины и берёзок, так неизвестно, что лучше, берёзки отсюда вывозить или ядерными отходами эти берёзки засыпать. Налоги! Чтобы эти налоги пузатый чиновник на Канары вывез! И не тебе, лейтенант, нам лекции читать. Ты и народ, это разные вещи. Только когда придёт время, ты будешь на грошовую пенсию здесь чахнуть на ядерной свалке, а он, - Игорь ткнул пальцем в Лёху, - Если повезёт, заработает денег и будет детей своих в нормальной стране учить, подальше отсюда…
-Ладно! Хватит! – лейтенант стукнул рукой по актам, которые заполнял.- Будете разговаривать много, запру на ночь в обезьянник.

Минут двадцать прошло в полной тишине. Потом лейтенант протянул акты.
-Вот здесь. С моих слов записано, верно, и подпись. Накладные можете забрать, а деньги, сами знаете, чтобы получить, надо принести справку из налоговой и из банка. Короче, ваши боссы всё знают.
Лейтенант прекрасно знал, что за деньгами никто не придет, получить справки доказывающие законность наличных денег практически невозможно.

С тяжёлым сердцем заходил Леха в кабинет к Петру Дмитриевичу.
Тот всё выслушал хмуро, но потом улыбнулся.
-Ну что ж теперь. Денег, конечно, не вернёшь. Тут в принципе не только твоя недоработка. И те козлы, что не предупредили, виноваты. И наш шухер не сработал. Но ты молодец. Никого не выдал. Из этой истории знаешь, какое могло дело вырасти. Ничего, на ошибках учатся.
 Петр Дмитриевич похлопал Лёху по плечу, и добавил:
-Только умные люди на чужих, а дураки на своих.
«Как ты, на ошибках моего отца»,- подумал Лёха.
Петр Дмитриевич отвёл глаза, словно прочёл Лёхины мысли.
-Иди, работай.
 
«Ну что ж. Правды я не добьюсь. Узнать ничего не получиться всё равно.
Единственное, кажется, что может получиться, это забрать долю. Долю своего отца. Этим и отомстить. Тем более, как оказывается, Петр Дмитриевич не очень расстроился из-за пропавших денег. Семьдесят тысяч для него пустяк. Что ж, наверное, не очень расстроиться и из-за других».
 
И среди конкурентов-перекупщиков и среди «лесников», как называли поставщиков леса и шоферов лесовозов, Лёха слыл пацаном, хоть молодым, но серьёзным. Он отказывался принимать участие в выпивках. Отказывался от приглашений в ночные клубы.
Все знали, что в случае конфликта всегда нарвутся на его крепкие кулаки, а то и на дуло газового пистолета девятого калибра, который Леха недавно купил.
К девчонкам его не тянуло. Дома вокруг него крутилась одна, Натаха. Иногда они встречались, когда у Лёхи было свободное время.
-О чём ты всё время думаешь? – со смехом спрашивала она его, когда они лежали в постели. – Как будто и не обо мне?
-Не о тебе, - серьёзно отвечал он ей.
Они ссорились, Натаха спешно одевалась и уходила, давая себе слово, порвать с ним навсегда, но не получалось. Её тянуло к нему. Да и подруги страшно завидовали, в Красной Яме Лёха был женихом видным.

План созрел к концу января.
Было удачно, что мать как раз собралась на месяц в санаторий под Зеленогорском.
Отвезя её туда, Лёха, всё свободное время посвятил приготовлению к операции.
 У найденного им специалиста, он изготовил необходимые поддельные печати и штампы фирмы «Лес-Терминал», которыми отмечались накладные со сданным лесом. Заранее договорился с «лесниками», о том, что деньги надо будет немного подождать. В этот день он планировал пропустить машин двадцать.
Лёха договорился с другими перекупщиками, о том, что его машины сдадутся через них, так как у Петра Дмитриевича, якобы временно нет денег, а терять клиентов не хочется.
 Он заезжал с каждым лесовозом в порт и на приёмке подавал накладные «конкурентов», по которым потом получал наличные деньги, шоферам давал на руки накладные его фирмы с поддельными печатями «Лес-Терминала» о приёмке леса.
Пропустив, таким образом, восемнадцать лесовозов с пиловочником, и положив в карман пятьсот шестьдесят тысяч рублей, он оставил «лесников», с фальшивыми накладными, дожидаться денег. Лёху знали, и остались ждать без вопросов. Некоторые согласились приехать завтра, тем более что накладные, как гарантия, остались на руках у них.
К полученным тысячам Лёха прибавил триста тысяч выданные ему утром у себя в бухгалтерии, под перекупку. Подъехав к конторе, и сдав столько же фальшивых накладных, сколько осталось на руках у шоферов, он получил от ничего не подозревающего и не вглядывающегося в накладные, бухгалтера, ещё двести шестьдесят тысяч и растворился на своей «шестёрке» в ночи.

Поколесив по городу. Лёха остановился. Закурил. Миллион! У него больше миллиона! Возбуждённый он перелез на заднее сиденье и пересчитал деньги. Миллион сто двадцать тысяч. Лёха разделил на курс доллара. Больше тридцати пяти тысяч. –

-Тридцать пять тысяч долларов! Это побольше стоимости нашей квартиры, которую отняли бандиты после смерти отца, - возбуждённо говорил он сам с собой.
Лёха понёсся в сторону дома. Его продолжало лихорадить от возбуждения. Купив по дороге бутылку хорошего вина, он, ворвавшись, домой, сделал несколько глотков, прямо из горлышка и, бросив сумку с миллионом в коридоре, рухнул без сил на кровать.
 

 Петр Дмитриевич приезжал в офис часам к двенадцати, а то и к часу. К этому времени происходила сверка с «Лес-терминалом» и другими экспортёрами по количеству поставленных машин. Бухгалтера получали выписки из банков. Была полная и ясная финансовая картина. В это утро всё было как обычно. Только почему-то «Лес-Терминал» не подтверждал поставку восемнадцати машин.
Ещё до приезда Петра Дмитриевича его заместитель Михаил Николаевич поехал в офис «Лес-Терминала», сверить накладные и разобраться.
Сегодня Петр Дмитриевич вошёл в кабинет около часа дня, не спеша, снял дублёнку, и включил кофеварку. Пробежав передовицу «Делового Петербурга» он приготовился вызвать главбуха, как вдруг раздался звонок на мобильник.
-Я в офисе,- бросил в мобильник Петр Дмитриевич и хотел, было положить его, но оттуда раздался срывающийся голос Михаила Николаевича.
-Петя! Петя! У нас хрен знает что происходит! Я в «Терминале»!
-Что случилось, Миш? – Петр Дмитриевич ещё не волновался. Михаил Николаевич был опытным менеджером, но частенько мог напустить лишних эмоций.
-Поддельные накладные. Мы оплатили по поддельным накладным.
-Твою мать…,-выругался босс. – Сколько?
-Пятьсот шестьдесят тысяч.
-Твою мать! – заёрзал на стуле Петр Дмитриевич, повышая голос всё громче и громче. - Как это получилось?!
-Не знаю, вот накладные у меня в руках. Все печати один к одному. Подписи, правда какие-то непонятные, а так обычные накладные.
-Куда глядели, мать вашу! Кто деньги выдал? Сколько раз говорил чужим деньги без сверки с «Терминалом» не выдавать. А тут такую сумму. Да нас кинули. Понимаешь! Кинули!
-В том то и дело…
-Что! Это я догадываюсь кто! – Петр Дмитриевич был красный. За стенкой притихший офис молчал. Это всё молдаван штучки. Это или они, или Шаталов. Старые кидальщики! Мать их, суки! Я доберусь до них.
-В том то и дело, своим деньги выдали,- с трудом вставил Михаил Николаевич.
-Своим? - прошипел Петр Дмитриевич и вновь рухнул в кресло, лихорадочно ища сигареты. – Кому! Кто!
-Лёша Барабанщиков привёз.
-Лёха! Вот, блин! Где он?! – Петр Дмитриевич снова вскочил.
-Не знаю, труба не отвечает.
-Езжай сюда, будем разбираться, - как то глухо закончил разговор Петр Дмитриевич, и, растирая покалывающую грудь, вышел из-за стола и, полулежа упал на кожаный диванчик.
Набрал номер Лёхи.
-Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…
Мобильник выскользнул на ковролин. Петр Дмитриевич задыхался. Вновь нагнулся за телефоном.
-Гендель! Срочно подъедь. ЧП у нас. Че!Пэ!
Секретарша Верочка, слышавшая и понявшая всё, через миг вбежала с корвалолом, несмотря на мороз, быстро открыла окно.
-Спасибо, Верочка, спасибо, - поблагодарил Петр Дмитриевич и, пытаясь бодриться, погладил её, как обычно, по коленке. – Я, пожалуй, полежу.
 Однако лежать ему пришлось недолго. Ещё до приезда Михаила Николаевича в контору начали съезжаться водители лесовозов. Потрясая Лёхиными накладными и отпихивая охранника, они требовали денег.
Подоспел Гена Белов по прозвищу Гендель, осуществлявший охрану фирмы Петра Дмитриевича, с несколькими крепкими парнями, в коротких чёрных куртках-«пилотах» и вязаных чёрных шапочках.
Через час всё напоминало штаб боевых действий.

Ребята Генделя собрали «лесников» в холле на первом этаже, и принялись им растолковывать, что их самих точно так же, «кинули». «Кинул» Лёха, но Лёха здесь не работает, он простой посредник и они за него не отвечают. Но «лесники» не унимались. Кто-то грозил милицией, кто-то лез в драку. Из порта приезжали всё новые и новые люди с накладными. Из области подъехала группа лесных бизнесменов с такими же крепкими ребятами в «пилотах» и в шапочках, как и у генделевских. Разговор шёл далеко не салонный и ситуация могла взорваться в любую минуту.
Четверых ребят на двух машинах Гендель отправил в Красную Яму, повязать всех, кто будет найден в квартире у Лёхи.
В кабинете у Петра Дмитриевича дым стоял коромыслом. Гендель, Михаил Николаевич, сам хозяин пытались найти решение.
-Как же он мог? – шептал Петр, - Как мог?
-Да успокойтесь вы, - раздражался Гендель. – Вот взял да и смог. Сами не первый год в бизнесе. Доверили пацану такую сумму безо всякого прикрытия.
Генделю было около тридцати, поэтому он называл Петра Дмитриевича и Михаила Николаевича на вы, а они его на ты. Хотя уважали его от этого не меньше и в этой  нестандартной ситуации, в которой они вдруг оказались, полностью ему доверяли.
-Вы, господа, забыли, как это было в девяностых. Раньше вы бы и штукарь баксов, не выпустили из рук без гарантий. А теперь, извините, заелись.
-Да, Гендель, сколько лет работаем. Всё отлажено. Никто  теперь не хочет никаких геморроев. Теперь выгоднее потихоньку честно работать. Всё равно же найдём.
-Вот у вас и получился гемморой. Может, и найдём, А может он в Турции уже, или в Греции.
-Рано или поздно найдём,- вставил Михаил Николаевич. – В конце концов, это крупная сумма, но не смертельная. Надо рассчитаться с поставщиками и сохранить лицо.
-Ты не компаньон, а всего лишь заместитель, чтобы давать такие советы! А я хозяин фирмы! И это мои бабки! - взревел Петр Дмитриевич. – И я не позволю тебе решать, куда их тратить. Я уже влетел на пятьсот шестьдесят тонн, и не желаю выплачивать ещё пятьсот шестьдесят! Это абсурд! Будем отбиваться от «лесников», Гендель. Я тебе что, зря плачу?
 Гендель усмехнулся.
-А если к ментам побегут?
-Ну и что?
-Как, ну и что! - на этот раз не выдержал Михаил Николаевич. – Мы же работаем с чёрной наличкой. Если начнут копать, тут чёрт знает до чего докопаться можно.  Тут и ОБЭП и налоговая заинтересоваться могут…
-Ладно! – оборвал его Петр Дмитриевич. – Иди, выйди к народу и успокой. Скажи, что мы просим четыре дня тайм-аут. Три-четыре дня и решим проблему. Мне нужны эти три-четыре дня, чтобы хотя бы собраться с мыслями!
Михаил Николаевич вышел.
-Гендель, найди этого сукиного сына. Умоляю тебя. Найдёте деньги, пятнадцать тысяч ваши. Найдёте его, не мочите без меня. Я сам его замочу.
Петр Дмитриевич встал и направился к шкафу, с одеждой. Ему страшно хотелось домой, после этого кошмарного дня.
 Гендель вышел из офиса. Успокоенные кое-как «лесники» расходились. Зазвенел телефон.
-Слышь, Гендель, мамаша его в санатории, под Зеленогорском. Соседи сболтнули.
Самого нигде нет. В хате пусто, брать нечего. Деваха у него тут есть. Тоже в деревне этой. Он типа, давно с ней тусуется. Типа невеста его, говорят. Ччё ломать её?
-Нет, успокойтесь. За ней следить по-тихому. С этой минуты. Поставь Шубу и Чёрного. А сами с утра в Зеленогорск. Ещё пару ребят с собой берите, и все санатории там объездите. Найдёте мамашу, позвоните.
  Гендель сплюнул на бурый городской снег пошёл к своей машине.


 Лёха проснулся рано. Тут же вспомнился вчерашний день. Резко вскочил и взглянул на сумку. Деньги были на месте.
Беспокойный страх вкрался предательской змеёй. Вчера его не было. Вчера всё было, как в каком то кино, быстро и чётко. Было возбуждение. Был выброс адреналина. Но сегодня это совсем другое.
Именно сейчас Лёха осознал, что его удел - постоянное бегство. Он чувствовал, что не может сидеть на одном месте. Казалось, что вокруг сжимается кольцо. Даже толком не умывшись, он схватил сумку и выбежал из дому.
«Жигули» как назло не заводилась сразу. Вот во двор въехала, какая-то «девятка». Лёха похолодел. Нет, проехала мимо. Слава богу, завелась. Лёха рванул из Красной Ямы к городу.
Только теперь, он ясно осознал, что домой больше нельзя. Теперь в его доме навсегда поселился страх и выжил его.
Около одиннадцати Лёха причалил к валютной бирже и, озираясь, потащил туда сумку с деньгами. Такое количество рублей нужно было немедленно поменять на доллары.
 В результате получились четыре небольшие пачки. Три одинаковые, четвёртая поменьше. Всё это легко разместилось в жилетке под курткой.
Лёха прыгнул в машину и поехал по городу. В машине он чувствовал себя спокойнее. Замкнутое пространство металлическо-стеклянной коробочки «Жигулей», давало ощущение будто он спрятался. А спрятаться хотелось. От всех, не только от Петра Дмитриевича, а от всего мира.
Было беспокойно за мать. Если найдут её? Ну, допустим, в санатории не найдут. А потом?
А если они подадут в розыск? Хотя нет. Это чёрные деньги. Зачем им светиться? Значит, будут искать сами. Значит, будут искать мать. И через неё пытаться выйти на него. Мать. Да, это слабое звено. Она не захочет прятаться. Она будет переживать, и бояться. Бояться за него. А с её сердцем это невозможно. Почему он не подумал об этом?
Лёха хорошо просчитал, как он добудет деньги, но совсем не думал, что он будет делать с ними потом. Как жить?
Мать пробудет в санатории ещё три недели. За это время надо всё решить.
До этого ему мерещились, какие то фантастические картины. То как он покупает новую машину. То квартиру в Питере. То они с матерью уезжают за границу.
Теперь всё представлялось по-другому. Теперь надо было спрятаться и ждать. Нельзя тратить. Нельзя уехать, оставив мать одну. Да и самое главное, что не хотелось таиться. Хотелось плюнуть в морду Петру Дмитриевичу и крикнуть: « -Получил! Это тебе за отца! Сам ты организовал его убийство или просто не помешал ему, я не знаю, и теперь всё равно. Но я надул тебя. Я доказал тебе что ты не один такой крутой на этом свете. Я взял себе долю своего отца. Я, конечно, не знаю, сколько его денег ты загрёб. Мы конечно не квиты. Но большего мне не взять, а это будет компенсацией за моё нищее детство в вонючей Красной Яме».
 Лёха много раз повторял этот монолог. И раньше и сейчас. Он представлял, как побледнеет и испугается Петр Дмитриевич. Как Лёха  унизит его и выйдет из его кабинета с гордо поднятой головой. Как его надутый сынок Димка, лопнет от злости.
Лёху зауважает мать. Немного отольются её слёзы. Даже Натаха, которая и так без ума от него, залюбит его ещё сильнее.
В голове его была полная мешанина. Он даже не знал, точно, что совершил. То ли благородную месть. То ли простое воровство.
Единственное, что Лёха сумел подготовить заранее, это снять дачу в Отрадном, у бывшего армейского приятеля. Приятель жил на даче с семьёй только летом. Вдобавок давно был безработным. И поэтому за пару сотен долларов с огромным удовольствием разрешил Лёхе поселиться там.
Это был обычный сельский дом, постройки пятидесятых годов. С кухней и комнатой на три окна. С круглой печкой «голландкой» и древней мебелью.
Приехав туда. Лёха, первым делом загнал на участок машину и прикрыл старым брезентом. Дача была недалеко от шоссе и его «шестёру» могли приметить.
Потом залез в подвал и, устроив тайник в старом прожженном и проржавевшем самоваре, валявшемся там, устроился на кровати возле огнедышащей «голландки».
 Двое суток проведённых на этой даче сводили с ума. Тем более что ясного плана так и не было.
 Лёха отправился в санаторий к матери. Может там найдется, какое то решение. Может он сумеет уговорить её пожить на этой даче в Отрадном, а потом они съездят за границу, а может даже и поселяться там. Получается же у людей. Ну не в Париже, конечно. Устраиваются люди как-то и в Чехии, и в Польше, и в бывшей Югославии. А может они просто, поживут, где нибудь в деревне, подальше от Питера, потом тихонько вернутся и купят нормальную квартиру. Может, хоть на старости лет, мать вернёт себе ту городскую, обеспеченную жизнь, которую у неё отняли. Конечно, тридцать пять тысяч долларов не миллион. Ну, так и запросы у них не миллионерские. Главное объяснить всё матери и вместе переждать бурю.
 
 Они просидели в зале пансионата около часа. Из огромных окон открывался вид на заснеженный лес. За ним виднелся залив. Мама познакомила его с соседками по палате.
 Мать. Вот она сидит в кресле, в джинсах и в свитере. Такая маленькая и худенькая, словно девочка. Только морщины, с которыми она не борется, окружающие её вечно грустные глаза, выдают её возраст. Ну, ничего. Ведь ей нет ещё пятидесяти. Может ещё можно будет, как нибудь исправить и её личную жизнь. Вон, говорит, на санаторских танцах отбоя у неё от поклонников нет.
Он так и не смог сказать ей всей правды, но попытался хоть как-то начать.
-Мам, мне может, предложат работу. Далеко отсюда. Возможно на Урале. – закинулся Лёха.
-Петр Дмитриевич?
-Да нет, я, наверное, уйду от него.
-А что? – удивилась Лариса Сергеевна.
-Да хочется чего-то более серьёзного.
-Успеешь, серьёзного, то, - махнула рукой мать.
-Ты со мной поедешь.
-Да куда же я на Урал. Кого я там английскому учить буду?
-Посмотрим, английский везде нужен. Сейчас каждый хочет из этой помойки сбежать.
-Из какой помойки?
-Из России.
-Не смей так говорить. Это твоя Родина. А родину не судят. Как мать, - тихо произнесла Лариса Сергеевна.
-Ладно, ладно, не будем, патриотка ты наша – примирительно рассмеялся Лёха и сунул ей в руку несколько пятисотрублевых бумажек.
-Что это?
-Ну, тебе на мелкие расходы.
Мать покачала головой и убрала деньги.
Улыбнулась и обняла Лёху.
-Сынок, скажи честно, ты не бандит?
-Мам, ну опять ты…
-Ладно, ладно.

Попрощавшись, Лёха спустился вниз и через санаторский парк пошёл к стоянке машин. Светило солнце. Раскричались птицы.  И хотя было ещё только начало февраля, Лёха почувствовал, какое-то весеннее настроение. Куда-то делись хмурые мысли, и казалось, что всё должно получиться в лучшем виде.
Подходя к своей машине, меньше всего он ожидал крепкого удара в челюсть, а потом ещё одного по голове, после которого всё потемнело.
Он лишь чувствовал, что его, куда-то тащат.
Парней было, кажется, четверо. Один сидел в «девятке», припаркованной рядом с Лёхиной машиной и схватив Лёху за одежду тянул его на заднее сиденье. Двое других заталкивали его туда снаружи. Один был за рулём. Он всё время нервно кричал:
-Быстрее, быстрее.
Очутившись на заднем сидении, Лёха почувствовал, что вот, вот один из запихивающих его сядет рядом и тогда всё, он окажется на заднем сидении в окружении двух дюжих парней.
Выхватив пистолет, он выстрелил порцией газа по тем, кто были на улице. Они отпрянули.
Лёха захлопнул за собой дверь и успел нажать на кнопку. Следующий выстрел был в сидящего рядом на сиденье. Лёха ткнул ствол ему в глаз и тут же выстрелил. Тот закрыл рукой лицо. Запахло палёным. Машина наполнилась газом и дымом. Глаза резало. Лёха задыхался. Он видел, как парень закашлялся, не отрывая рук от лица.
-Бля!- крикнул водитель и выскочил из машины.
 Лёха выскочил то же. Оторопевшие похитители смотрели на него. Водитель бросился к пострадавшему.
-Да он глаз ему! Да он ему глаз выбил!
Потом поднялся и обвёл всех глазами и глупо промолвил:
-Кто же стреляет из газового в машине.
Парень оставшийся без глаза завыл.
Лицо горело, голову ломило, но Лёха держался. Наведя пистолет на парней, он отступил к своей машине.
-Да мы уроем тебя! Мы пришьём твою мамашу. Мы знаем, где она,- говорил один из бандитов, по-видимому, старший.
-Давай, сматываем, смотри народу сколько,- скороговоркой говорил другой.
Прохожие и посетители санатория и впрямь заинтересованные стрельбой, фигурой Лёхи с пистолетом в руке и воем, держащегося за лицо, человека в машине, потихоньку притормаживали и разглядывали ситуацию.
 -Слушай внимательно, - чеканя слова, произнёс Лёха. – Тронете мать, убью всех, Это раз. А во-вторых, своих денег Петр Дмитриевич больше не увидит. Так ему и передайте.
-Увидимся, - прошипел старший.
"Девятка" сорвалась с места и помчалась в сторону Питера.

 -Выследили, - рухнув на сиденье своих «Жигулей», и наконец закрыл давно уже опускавшиеся и воспалённые от газа веки произнёс Лёха. - Все-таки выследили мать, Неужели всё напрасно. Неужели придется всё вернуть? Неужели я так глуп?
 
Сын Петра Дмитриевича, Дима, возвращался домой на своей «Ауди» около десяти вечера. Он сегодня сдал последний зачет, и впереди предстояли каникулы. Хотели прокатиться с папой в Финляндию, но из-за этого козла Лёхи видимо, не получиться. Да, взял папа на работу школьного его друга. Надо же Лёха! Вот благодарность. Как всё подло в этом бизнесе. Отец ещё его хочет туда затащить. Нет уж.
Остановив машину напротив своих окон, Дима ничего, не  подозревая, заглушил мотор и вышел из машины, когда из стоявшей неподалёку "шестёрки"  выскочил парень и подбежал к нему.
Поначалу Дима не разглядел его. Только когда почувствовал холод револьверного ствола приставленного к его шее, он поднял голову и узнал Лёху.
-Садись за руль и без глупостей. Это не газовый пистолет. Запомни мне терять нечего.
Дима медленно вернулся за руль. Лёха прыгнул назад. Пистолет снова был приставлен к голове Димки.
-Смотрите! Смотрите! Что делается! – раздался, откуда-то крик пожилой женщины.
-Лёха! Что ты делаешь?!
-Заткнись. Заводи машину.
Дима чувствовал, что друг детства на взводе.
Машина тронулась с места.
-Дима, заткнись, дернешься, убью. Повторяю, - это не газовый пистолет. Будешь вести себя тихо, отпущу. Запомни, мне нечего терять. Я пущу тебе пулю в затылок не раздумывая.
Пистолет убрался. Дима  повёл машину, но он понимал, что стоит ему попытаться выскочить Лёха может выстрелить. Чёрт знает, может и впрямь револьвер настоящий.
-Давай в сторону старого Петрозаводского шоссе
-Там пост ГАИ, ты не боишься? – усмехнулся Дима.
-Свернёшь перед ним, объедем через Ижору,- Без глупостей Дима, если хочешь, чтобы всё закончилось нормально.
-Всё уже ненормально. Зачем ты делаешь это?
-Для подстраховки. Где твой телефон? Набери отца.
Дима достал свой сотовый, набрал номер и протянул Лёхе.

 Петр Дмитриевич, Гендель и ещё двое ребят Генделя, Гера и Шиш, сидели в кабинете у Петра Дмитриевича, и пили кофе. Было поздно, но нужно было выработать какое то решение.
-Мать мы нашли, - говорил Шиш, - Что мы ждём. Запихать её в железный контейнер и всё…
-Успокойся. Сейчас не девяносто второй год.  – Оборвал его Гендель. 
-Да и не только в этом дело,- Петр Дмитриевич поставил чашку,- Я Ларису знаю столько лет. Как я её смогу в контейнер. О чём ты говоришь.
-А как же ещё получить бабки, - возмутился Шиш. – Он нашему пацану глаз чуть не выбил, что ещё ждать?! Мочить всех на хрен. И мамашу и сына!
Зазвенел телефон. Петр Дмитриевич взял свой мобильник.
-Здравствуйте, Петр Дмитриевич.
-Здравствуй, Лёшенька, - не своим голосом произнёс Пётр.
Все притихли.
-Откуда звонит?- зашипел Гера.
-Ты, почему с мобильника Димы? – взглянув на дисплей, спросил Петр Дмитриевич.
-Вы угадали, Дима у меня.
-Что значит у тебя! – крикнул Петр Дмитриевич.
-Если с головы моей матери упадёт хоть один волос, я убью Димку. Это ясно?
-Ясно, - повторил за ним Петр Дмитриевич. – Лёша, сынок, скажи, зачем ты всё это затеял. Ведь тебе всё равно не уйти с этими деньгами. Даже если я не буду их искать. Их всё равно найдут. И тебя, дурачка, убьют и маму. Верни деньги и всё уляжется.
-Отдайте эти деньги мне и дайте нам с матерью уехать. Отдайте и по-хорошему разойдёмся. Я отпущу Димку и прощу вам убийство моего отца. Вы откупитесь небольшой суммой, ей богу.
-Я не имею отношения к смерти твоего отца! – крикнул Петр Дмитриевич.
Гендель и все присутствующие переглянулись.
Леха отключил телефон.
Все вопросительно смотрели на Петра Дмитриевича.
-Не понял, ччё за отца? – спросил Гендель.
-Да, давно это было, - махнул рукой Петр Дмитриевич. – И к делу не относиться.
-Постой-ка, Митрич, как это не относиться. Мы на ушах какой день. Рискуем. Мой человек чуть не теряет глаз, а оказывается, этот пацан мстит за смерть папаши, в которой ты замешан. И ты ничего не говоришь.
-Это было давно, Гендель. До нашего с тобой знакомства. Мы были компаньонами с его отцом. Он погиб. Его убили. Взорвали в машине. Я к этому отношения не имею, но пацан решил по другому. Вот и всё! А сейчас мне надо вернуть деньги. Тридцать пять тысяч баксов, потому что мы приняли решение оплатить лесникам, чтобы не раздувать бучу с ментами.
-Митрич, кидалово - это одно, а месть это другое. Ты приподнялся на смерти компаньона. Парень мстит, видимо знает за что. Почему он в деревне живёт?
-Квартиру у него отняли, тамбовские, после смерти отца. Долги у него были.
-У него и долги, и квартиру отняли, а ты приподнялся. Хороши компаньоны.
-Да тут не так надо раскладывать. Пятнаха, что ты нам обещал – это не то, – прогнусавил Шиш.
-А сколько надо? – Петр Дмитриевич вытирал пот со лба. – У меня сына взяли в заложники, а ты торгуешься!
-Митрич, ты рассказать мне должен был, и накинуть за решение проблемы. Пацана этого надо было замочить, когда он только на пороге у тебя появился. И заплатить за это. А теперь? Смотри, куда он зашёл. А если он сына твоего замочит? Я не спецназ заложников освобождать. Это ментовское дело. Мы отваливаем,- сказал Гендель.
Гера и Шиш одобрительно закивали головами.
-Ты что, Гендель,- зашипел Петр Дмитриевич. – Ты что! Когда всё нормально было, и я тебе платил, ты был доволен, а когда проблемы появились, ты отваливаешь!
Петр Дмитриевич подскочил к Генделю, явно забывшись, и схватил того за грудки.
Гендель легко оттолкнул его и Петр Дмитриевич, завалился на диван.
-Полегче, папаша. Обмозгуем ещё с братвой. Может, чем и поможем. Но пока нет. Далеко зашло. Ты сам виноват. А я своих людей сажать в тюрьму из-за твоих заморочек не намерен.
Дверь хлопнула. Петр Дмитриевич остался один. Сев на диване он закрыл лицо руками и зарыдал. Зарыдал громко навзрыд, никого уже не стесняясь. Зарыдал от своей беспомощности.
 Немного успокоившись, он взял телефон, набрал номер сына.
Аппарат выключен. Оставалось ждать. Ждать звонка Лёхи. А с утра ехать в санаторий к Ларисе и всё ей рассказать. Всё.

Дима, продолжавший рулить, слышал разговор Лёхи с его отцом.
-Ты что, думаешь, мой папаша, убил твоего?
-Да, - глухо сказал Лёха.
-Ты заблуждаешься.
-Не думаю, уж больно всё складывается. И вы специально вывели из-под взрыва меня. Пожалели, наверное? Ты ведь звонил мне в то утро. Помнишь?
-Звонил.
-Зачем?
-Твой отец меня просил.
-Как это просил?
Димка, несмотря на наставленный ствол, вёл себя спокойно и уверенно.
Это раздражало Лёху. До этого он представлял, как этот папенькин сынок будет валяться у его ног, и просить пощады.
-Да так. За день до того. До взрыва. Он у нас был. И чётко-чётко время назвал, когда позвонить. Пошутил, сказал, что хочет тебе сюрприз сделать. Ну, какой-то подарок подготовить в машине, что ли. Он хотел, чтобы ты задержался. Врубаешься?
-Так что это меняет?
-Ничего, только, похоже, что он ждал этого взрыва. И не думаю, что он бы так долго беседовал с моим отцом, если бы знал, что это тот хочет его убить. Я помню. Они говорили как друзья. И твой отец, словно давал наставления моему, по бизнесу, вроде бы готовился уехать. Понимаешь? Мы все сначала не поняли, а потом осенило. Он ждал взрыва. Ждал, что что-то случиться.
-Ждал и сел в машину с бомбой?
-Ну не знаю. Не знаю! – горячо говорил Дима,- Только я не вру тебе. Они ведь были компаньоны, только по одной какой-то деятельности. У твоего отца были еще и другие дела: акции, разные новые проекты, он там и запутался в долгах.
А с моим отцом они были друзья.
-Я бы поинтересовался за десять лет, как живёт жена моего убитого друга.
-Так мой, поначалу, с матерью твоей встречался и помогал, насколько мне известно. А потом она сама отказалась от всякой помощи.
-Ну и правильно сделала.
-Так чего же ты хочешь? Ты кинул отца моего на деньги, лучше отдай их и оставь нас в покое. Вообще чего ты хочешь? Отомстить или деньги украсть? Ты сам то знаешь?
 Димка попал в точку. Лёха действительно не знал. Вернее знал, когда забирал эти деньги, а теперь сонм противоречий давил на него и парализовал.
-А я ещё не знаю, - пробормотал он тихо.
-А я думал ты знаешь. Я вот всегда знаю что делаю.
-Заткнись! – Лёха  с силой надавил Димке в голову стволом, потом убрал свой газовый пистолет и закурил, откинувшись на спинку.
 Всю дорогу молчали. Летели крупные хлопья снега, сияя в свете дневных фонарей вдоль дороги. Под колёсами хлюпала слякоть.
Димка, уверенный в себе, в завтрашнем дне. Уже имеющий, какие-то принципы. Почему он, Лёха, не такой? Почему он слабак? Почему он не может пристрелить Димку, а потом и его отца и всю их семью, если надо будет. Как в кино, когда герой идёт по трупам, словно играючи и мстит, мстит! А если они все не причём? Если настоящий убийца будет гулять и посмеиваться, а он, Лёха, сидеть в тюрьме за убийство неповинных людей. А мать? С её сердцем.
-Тормози. Ты… это… извини, - выдавил Лёха. – Я не хотел. Я на психе был из-за матери… и вообще. Глупо всё как-то теперь.
Димка притормозил  и, взяв протянутый Лёхой телефон, набрал отца.
-Алё, что, что? – послышался голос Петра Дмитриевича.
-Пап, всё в порядке.
-Что значит? Ты не заложник?
-Да нет. Нет. Мы повздорили с Лёхой, погорячились, но сейчас всё в норме.
-Точно?
-Успокой маму. Всё нормально. Я приеду попозже, – положив трубку, он спросил Лёху. – Куда ехать?
-Разворачивайся, едь домой.


 Лёха подлетел к санаторию около десяти утра. На парковочной площадке он увидел знакомый «Мерседес».
«Петр Дмитриевич здесь? С бандитами?» Лёха бегом помчался по санаторской аллее к корпусу, где жила мать, сжимая в кармане маленький хирургический скальпель, который он носил последнее время с собой.
Лариса Сергеевна и Петр Дмитриевич сидели в том же холле, с огромными окнами, выходящими на заснеженные ёлки.
Мать была серьёзна. Не здороваясь с сыном, она сразу же сказала:
-Верни деньги. Я всё знаю.
Лёха посмотрел на Петра, тот отвернулся к окну.
- Петр Дмитриевич, мне хотелось отомстить за отца. Казалось…, что вы замешаны. Я отдам деньги. Димка вчера говорил, убеждал, что вы не при чём. Но я не знаю ещё этого точно. Если вы не при чём, то наверняка знаете кто при чём. Я отдам деньги, а вы скажете, кто убил папу. А если я докопаю, что это вы...
-Лёша, перестань,- умоляюще сказала мать.
-Что перестань? А ты знаешь, что они и с тобой грозились расправиться? 
Петр Дмитриевич отворачивался, потел и краснел. Чувствовалось, что ему самому было неловко во всей этой ситуации. Вроде бы не за что, но действительно было неловко и перед Ларисой и перед этим дурацким пацаном.
-Да, эти деньги, они заставили понервничать. Я тоже, может, не совсем был корректен, но это деньги, а я бизнесмен. Я к тебе отнёсся по-хорошему как к сыну, - он взглянул на Ларису, – а ты.

 Отдыхающие и проходящие мимо холла работники санатория, с интересом глядели на ранних посетителей разговаривающих явно на надрывных тонах.
-Как ты мог украсть? Мне стыдно за тебя. За тебя и за себя.
-Я верну деньги, - чётко ещё раз сказал Лёха, потом посмотрел в глаза Петру Дмитриевичу и жёстко добавил. – Но мне нужна информация.
-Какая? – спросил Петр.
-С кем вёл дела мой отец, с кем общался? Чьи акции у него были? Кто…
-Замолчи!- вскрикнула Лариса Сергеевна. – Замолчи и не лезь в это. Прошло десять лет. Отца не вернёшь! Зачем тебе это. Подумай лучше, где ты теперь будешь работать?
- Я, мам, не могу спокойно жить с этим. Не могу работать. Я хочу разобраться, кто лишил меня нормального детства и кто оставил во мне только ненависть ко всему этому миру.
-Сынок, - заплакала мать и протянула к нему руки. – А я, разве я, не дала тебе детство. Ведь я так старалась. Старалась быть и отцом и матерью.
 Пётр Дмитриевич встал, отошёл к окну и разглядывал хмурое утро разливающееся над хвойным лесом.
-Мама, меня не остановить.
Лёха обнял мать и поцеловал, потом резко сказал:
-Иди, тебе пора на процедуры. Не волнуйся за меня. Я разберусь, -
 и не оборачиваясь быстрыми жёсткими шагами, пошёл к лестнице.

Петр Дмитриевич отошёл от окна. Лариса плакала.
-Петя, Петь. Ты уж прости нас.
-Да ладно, Лариса,– Петр Дмитриевич неловко потрепал её по плечу. – Ну что ты.
-Ну, иди, иди за ним.
Около лестницы Петр Дмитриевич обернулся. Лариса сморкалась в платок и вытирала слёзы. Сжавшаяся на огромном диване она казалась ещё меньше.
У Петра у самого чуть не навернулись слёзы от жалости к ней.
«Сколько же горя должна она пережить. Сначала муж. Теперь сын. Ведь если этот дурачок до чего нибудь докопается, его убьют. Определённо убьют».

Через несколько часов они с Лёхой сидели в полупустом пивном баре, недалеко от «Чернышевской». После волнений последних дней и тому и другому хотелось выпить и хоть чуть-чуть расслабиться.
-Здесь тридцать пять тысяч долларов. Почти всё.
Петр Дмитриевич убрал деньги в недра своего пиджака и сказал:
-Лёха, хочешь, я отправлю тебя в Тихвин. Будешь грузить там на меня вагоны с лесом. Давай всё замнем, и ты не будешь никуда лезть…
Увидев, упрямый взгляд Лёхи он осёкся.
-Ну, как хочешь, конечно. Только иногда люди потом жалеют, что узнали много.
О матери подумай.
Лёха отхлебнул большой глоток пива и закурил.
-Ладно, Петр Дмитриевич, выкладывайте всё что знаете, а там я решу. Вы не можете мне отказать в праве всё знать. Если бы я чётко был уверен, что вы не при чём, то и всей заварухи не было бы, а я до сих пор ни в чём не уверен. 
Петр Дмитриевич усмехнулся и тоже закурил.
-Смотри, - он достал из кармана записную книжку, и какой-то листок. - Это его книжка. Она осталась в его офисе. Совершенно случайно. На удивление, больше там не было никаких деловых бумаг. А эта книжка, по всей видимости, была старая. Он не пользовался ею. Может, завёл уже новую, а эту хотел, наверное, выбросить, но забыл или потерялась она. Она валялась за сейфом. Просто упала туда и лежала, похоже давно, вся в пыли была. Мы тогда мебель оттуда вывозили, сейф я себе забрал. Когда его кантовать начали, она и нашлась. Ничего особенного. Имена, телефоны. Тех людей, которых я знаю и уверен, что они не при чём, я обвёл красным фломастером, сам не знаю зачем. Так сидел, листал, размышлял. Остальных не знаю. Хочешь копаться - держи. Может тебе пригодится. Даже не знаю, почему я её десять лет хранил? Может судьба.
Затем Петр Дмитриевич развернул листок.
-Вот это, копия платёжки. Эти деньги, ещё до гибели отец велел частично передать твоей матери, частично какой-то женщине, кредитору. Её зовут Полина Афанасьевна, она есть в книжке.
-Стоп, стоп, это когда он велел, когда у вас был за день до этого?
-Да. Он сказал, если что-то случиться придут деньги от того-то, того-то и передать тому-то, тому-то и матери твоей.
-Тут миллионы,- удивился Лёха.
-Лимоны, как мы раньше говорили, ну считай, что это примерно как тысячи сейчас. Это до реформы.
-Сколько это в нормальных деньгах?
Петр Дмитриевич взял платёжку, хотя отлично помнил и так.
-Пять тысяч долларов твоей маме и двенадцать тысяч этой Полине…
-Двенадцать!? – удивился Лёха.
-Она была кредитором. После его смерти, она третировала бы вас. Отец не хотел этого.
-Он говорил, что боялся кого нибудь?
-Да нет. Просто говорил, что с ним может, что нибудь случиться. Но это никого не волновало. Тогда время такое было. Кредиты, стрелки, разборки, рэкет, в порядке вещей. Сейчас не то. Сейчас время спокойнее, хотя и дерьмо.
-Ну, вы то неплохо в дерьме плывёте, а у него не получилось.
-Я его всегда предупреждал. Всегда останавливал. Всегда говорил, что надо так - хапнул денег и отвалил в кусты. В другом месте хапнул и снова отвалил. А он верил, что у нас навсегда нормальный капитализм с нормальным бизнесом установиться.  Хотел на полную катушку жить. Все долгосрочные фантастические проекты поддерживал. К нему и сыпались предложения один за другим. То телят выращивать, то шампиньонный цех строить, то кирпичный завод, то швейную фабрику, то гусятиной всю Европу завалить. И жулики вокруг него крутились, и идиоты. А он всё это всерьёз рассматривал. Когда у тебя появляются деньги, то сразу же возникает масса народа с идеями как их с тобой разделить, и умный человек гонит эту мразь, а он не мог или не хотел. Многие тогда через эти ошибки прошли. Ведь кем мы были, до этого. Так, инженеры. На крови и учились бизнесу.
-Только умные на чужой, а дураки на своей? – оборвал его Лёха.
Петр Дмитриевич пожал плечами.
-О чём вы говорили тогда в последний день? – спросил Лёха.
-О чём? Да не знаю. Жалел он тогда, что живёт так. Неспокойно, что ли. Хотелось ему с долгами разделаться одним махом и начать всё с чистого листа.
Петр Дмитриевич вздохнул и глухо добавил.
-Вот и начал, – потом помолчал и добавил ещё. – Да, вот ещё что, даже не знаю, как сказать. Неловко говорить тебе. Любовница у него была.
-Что?
-Мама твоя так и не узнала об этом. Дай-ка книжку.
Петр Дмитриевич взял записную книжку и, немного полистав, открыл на букве М. –Вот, Михайлова Марина.
Запись была обведена красным фломастером.
-Я сам её один раз только видел, и то случайно, - говорил Петр Дмитриевич. – Не знаю такой же у неё сейчас телефон или нет.
Лёха качал головой.
-Да, чем дальше в лес…
-Я тебе про то и говорю.
Петр Дмитриевич под столом аккуратно залез в свёрток переданный Лёхой. Отсчитал и, прикрыв салфеткой, положил на стол стопочку купюр.
-Здесь тысячи три, если я не обсчитался. Возьми на всякий случай.
-Мне не надо, - Лёха покраснел.
-Бери, это ради твоего отца. Разбогатеешь, вернёшь. И машину оставь себе.
С этими словами Петр Дмитриевич встал, вроде даже улыбнулся и направился к выходу.
               

 Лёха начал поиски с покупки на рынке компьютерного диска, с базой данных обо всех проживающих в Питере. База была пятилетней давности, поэтому недорогая. Лёха хотел купить ещё более старую, но не было. Была вероятность, что телефоны и адреса изменились, но Лёха надеялся, что разыщет тех, кто его заинтересовал.
Компьютером разрешила пользоваться Натахина подруга, и вместе с Натахой  они засели загружать номера телефонов из записной книжки.
-А что ты ищешь? – всё время спрашивала Натаха.
-Я устроился на работу, частным сыщиком, - отшутился Лёха.
-Я буду тебе помогать, - навалилась грудью на сидящего за компьютером Леху, Наталья.
-Вот и хорошо, - улыбнулся он.
 Среди, не обведённых Петром Дмитриевичем номеров, нашёлся телефон Полины Афанасьевны. С неё Лёха и решил начать.
-Алло, - ответил хрипловатый немолодой голос.
-Здравствуйте, это Полина Афанасьевна?
-Кто это?
 Лёха рассказал, кто он и с трепетом ждал её ответа. В трубке долго молчали.
Потом хриплый голос, усмехнувшись, произнёс:
-Ничего себе, привет с того света. Ну, приезжай завтра к трём, ко мне в офис, пиши адрес.

Офис Полины Афанасьевны оказался не таким шикарным как у Петра Дмитриевича, и какой-то полулегальный. Непонятно было, чем занимается её фирма.  У входа в обычную квартиру на Литейном, Леху встретили двое дюжих охранников и проводили его вглубь квартиры к хозяйке.
Они расположились в креслах напротив друг друга, через маленький журнальный столик, заваленный журналами и какими то бланками.
 Ей, как и казалось по голосу, было лет пятьдесят. Чёрные, как смоль, волосы парика и яркая косметика не молодили её. Они закурили предложенные ею хорошие сигареты.
-Ну-с, чем интересуетесь, молодой человек.
-Полина Афанасьевна, после смерти моего отца вы получили около двенадцати тысяч долларов. Я хотел выяснить за что, и какие вообще у вас были отношения.
-Ха, ты явно не привык к витиеватым беседам. Сколько тебе?
-Двадцать три,- покраснел Лёха.
-Двадцать три,- задумчиво выпустила дым Полина. Потом стала серьёзной, и спросила: - У тебя какие-то претензии, спустя столько лет, или как?
-Да нет, что вы,- улыбнулся Лёха. – Просто в его смерти много непонятного, я хотел бы, чтобы вы, его старые партнёры помогли мне.
Взгляд Полины Афанасьевны потеплел.
-Ну что ж. Должен он мне был. Брал кредит под покупку акций, какого то фанерного комбината в области. Ничего у него там не получилось. Я не исключаю, что фанерщики и подложили ему бомбу. Там шла грызня за этот комбинат много лет. Большие тузы его делили. Я не знаю, то ли он, на чьей-то стороне играл или сам хотел долю. Но факт есть факт. Деньги он мне вернул не все. Только основную часть долга. Оставались ещё проценты, но я не претендовала. Вы там ведь и так квартиру потеряли, кажется.
-Да. Потеряли всё.
-Ну, такова жизнь. Ты молодой, наверстаешь,- усмехнулась Полина Афанасьевна, и опять потянулась за сигаретой.
-Полина Афанасьевна, вот здесь записная книжка его нашлась. Вы не посмотрите. Может, подскажете, с кем ещё поговорить. Вы поймите, я разобраться хочу.
  Полина пробежала страницы.
-Кажется, вот… да… десять лет прошло всё-таки. Но… да, вот этот.
-Кто это? Воробьёв Сергей Ал.
-Это просил твой отец об одной услуге, и я его свела с этим Воробьевым.
-О какой?
Полина Афанасьевна помолчала, словно взвешивая, стоит ли говорить.
-Только я тебе ничего не говорила, – понизив свой хриплый голос, сказала она.
-Олег просил свести его с профессиональным угонщиком автомобилей.
-Зачем это ему?
-Он хотел, кому-то отомстить, угнав какой-то автомобиль. Просто насолить.
Кажется какому-то чиновнику. Не знаю. Я лишних вопросов не задаю.
-Так Воробьёв угонщик!?
Полина Афанасьевна крикнула:
-Алексей!
Вмиг в дверях вырос охранник.
-Проводи молодого человека.
Потом встала и, обращаясь к Лёхе, улыбнулась:
-Прощайте, молодой человек, я вам итак много уделила времени, сама не знаю почему. Может ради вашего папы?
Лёхе ничего не оставалось делать, как последовать к выходу.
 Сев в машину, Лёха взял свой сотовый телефон и набрал номер Воробьёва.
Никто не отвечал. Судя по адресной базе. Этот Воробьев жил на Петроградке, в коммунальной квартире.
После третьего-четвёртого звонка Лёха услышал шаркающие шаги по длинному коридору.
-Кто там? - спросил старушечий голос.
-Я к Воробьёвым.
Старушка открыла дверь. Она была во фланелевом халате, в шерстяном платке и в валенках.
-Холодно? – спросил Лёха.
-Да не топят, теперь все мэнежеры, мать их ети, а топить некому. Чего хотел то?
-Да я к Воробьёвым.
-Воробьёвым? Нет у нас таких.
-Вы знаете, у меня старые данные. Воробьёв Сергей. То ли Сергей Александрович, то ли Алексеевич.
-О! Вспомнил, сколько лет прошло! Серёжку я помню. Так уж лет десять как их нету.
-Как нет?
-Ну не живут они здесь.
-Жаль. А где не знаете найти его.
-Так он то исчез.
-Как исчез?
-Ну, давно. Лет десять назад и исчез. Он давно жил в этой квартире. Я его с детства помню. Хороший был парень. Женился. Жили они здесь с женой, и дочка у них была.
Бабка указала на одну из дверей.
-Вон в той, и жили, комнате-то. Я ещё мать его покойницу знала. У них раньше две комнаты было. Потом они одну продали, а потом как раз и исчез он. Жена его через год, где-то с девчонкой переехала. Комнату продали, и переехали. А куда? Что?
-Так что вы пропал да пропал. Умер что ли?
-Да нет. Так вот, пропал без вести и всё.
-Расскажите.
-Ну, ушёл с утра на работу и не вернулся. Я ещё помню. Он в тот день нарядно так оделся. Белый плащ. Раньше не одевался так. А тут разоделся. Я ещё говорю, помню, куда ж ты так вырядился, как на свадьбу, а он говорит, крутые бизнесмены так каждый день одеваются, на работу как на праздник. Я ещё говорю: - так ты значит крутой? А он не ответил и убежал. Торопился сильно.
-И что дальше?
-А дальше, да ничего, мил человек. Не вернулся он в тот день и всё. Жена и в милицию и туда сюда. Нет. Пропал человек. Это ж при Ельцине было. Тогда могли и за копейку зарезать и в Неву кинуть. Найдёшь? – прищурилась бабка и добавила,- А сейчас могут и за полкопейки.
-А какой день это был? Не помните?
-Да что ты, десять лет. Шутка сказать. А он говорит день. Весна была. Это точно. Потому как плащ.
-Только плащ, а кепка? Кепка была! – возбуждённо спросил Лёха.
Бабка потупилась.
-Бис его знат, может, и была. Не помню я,- лицо соседки приняло раздражённое выражение, и тон голоса повысился. – Я и так вспомнила, чего и раньше не вспоминала! А ты кто такой будешь то? Чего выспрашиваешь!? А ну давай отсюда! Ходют выспрашивают. А потом тюкнешь бабку и готово.
Старушка сильно толкнула Лёху и потянула дверь.
-Ну что вы, спасибо вам огромное. Я только хотел…
-Проваливай! - старушка продолжала толкать Лёху и тянуть дверь.
В коридоре коммуналки открылась еще, чья то дверь.
-Да кто там, Марья Ефимовна?
Лёха не стал наступать, отошёл на лестничную клетку. Дверь захлопнулась.
 Алексей уселся в свои «Жигули». От выкуренного за сегодняшний день, во рту было кисло, но он всё равно потянулся к пачке.
«Вот это да. Время совпадает, или почти совпадает. Угонщик автомобилей был в белом плаще».
 В то утро на отце был светло-бежевый плащ. Именно светлый. И бежевая кепка. Бабка говорила, что на том парне тоже был плащ. Про кепку она не помнит. Белый и светло-бежевый это она тоже могла попутать.  Возможно, он, где-то хотел выдать себя за отца. Где? В банке? В каком нибудь крупном офисе?
Где-то где ещё не знали о гибели отца? Он был угонщиком машин. Значит, может, связан с мафией? Проклятье! Может, он и подложил бомбу. Издалека все видели, что с машиной возиться, будто бы отец! Но почему же отец сам искал встречи с ним через Полину?

 Из всех абонентов записной книжки отца, ещё только один человек, согласился встретиться с Лёшой.  Остальных или было не найти или они грубо отказывались от разговора, узнав кто и зачем хочет их видеть.

Встреча была в пять в бильярдной в новостройках Весёлого посёлка. Купив чашку кофе и пачку сигарет, Лёха, пришедший чуть раньше, наблюдал за бильярдистами.
 К пяти часам он увидел как за столик у окна, превращённого в витраж, уселось двое мужчин, лет сорока. Выглядели они респектабельно, в костюмах при галстуках. Они взяли по кружке пива и о чём-то беседовали.
Лёха отошёл от бильярда и подошёл к ним.
-Привет,- весело поприветствовали они его.
-А мы тебя маленьким помним, а сейчас вон какой вымахал, – улыбнулся один.
Вместе с улыбкой на его щеке изогнулся огромный глубокий, стародавний шрам.
Только теперь Лёха  вспомнил, что у одного из двоих бандитов, приходивших к матери, после смерти отца, был точно такой же шрам. Один из его собеседников наверняка был тот парень. Только посолидневший, с более длинной причёской и в костюме вместо короткой кожаной куртки.
 Второй может, был тем вторым, кто приходил к ним тогда, а может совсем другой человек, - этого Лёха вспомнить не мог.
Они не стали долго обмениваться любезностями, а сразу же перешли к делу:
-Твой отец погиб, оставшись должен мне денег, - всё так же улыбаясь, проговорил хрипловатым баском «шрам». – Ты пришёл отдать долги?
Алексей был явно не готов к такому повороту. Он даже не предполагал, что речь может зайти об этом.
-Я… да нет…, денег нет у меня. Я думал встретиться со старыми друзьями отца. Что-то выяснить о его смерти.
Его собеседники рассмеялись.
-С друзьями. Да, мы были друзьями, пока он не начал обманывать нас, - продолжил тему другой. – Рассказать тебе о его смерти мы вряд ли сможем больше, чем ты уже знаешь. А вот покопать вместе мы сможем. Так чтобы это было выгодно нам всем. Согласен? – спросил «шрам».
-Ну, наверное. Наверное, да.
-Вот и хорошо. Вот и прекрасно, – продолжил «шрам»,- Слушай сюда. Отец твой много денег назанимал у людей, с тем, чтобы скупить контрольный пакет акций фанерного комбината в городке Люботино. Проект был реальный, и мы вложились в него. И многие люди вложились. В результате произошло то, что произошло. Твой папаша вёл дела там с неким Ашотом. Теперь этот Ашот директор комбината. После смерти твоего отца пакет оказался у него. Почему Олег доверил ему акции, мы не знаем. И вообще доверял ли, мы тоже не знаем. Может, они лежат до сих пор, в каком нибудь сейфе и, достав их можно войти в долю на этом комбинате. Ты, как наследник, имеешь на это право. Ну а там и нас не забудешь. Комбинат богатый. Там всем хватит. Сто тысяч кубов древесины в год. Если тебе это что-то говорит. Представляешь, какая сумма?
-Представляю, - усмехнулся Лёха.
-Вот и надо подумать, как этого Ашота спихнуть. Выяснить, откуда у него акции, если твой отец их скупал. Сколько акций, Какие? Именные или на предъявителя? Может за Ашотом кто-то стоит? Короче, врубился? – спросил напарник «шрама».
-Ну, примерно.
-Вот наши телефоны, - «шрам» набросал на салфетке номера мобильников. – Я, Сергей, он Костя. – Если что звони. И свой номер нам черкани. Как в Люботино доехать, сообразишь?
-Соображу. Только вопрос есть.
-Ну?
-А чего вы сами не потрясли этого Ашота?
Сергей и Костя замялись.
-Да некогда было всё. Дела реальные постоянно. Текущие. Да вот Костя у нас посидел немного. А теперь мы вообще на государственной службе. Слышал про кодекс госслужащего?
-Где ж служите? – поинтересовался Лёха.
-Ну,… по природоохранной части. Экологи мы.
Сергей засмеялся.
-Старые мы теперь. Вот на должности легли.
Допив пиво, экологи стали собираться. Лёха вышел вместе с ними. На улице экологов ждал «Вольво», с государственными номерами.
Они пожали Лёхе руки, словно старые приятели и укатили.
Лёха уселся в свой автомобиль, завёл его и включил печку. Потом вылез и решил постоять на улице, пока машина греется. После жаркой бильярдной в машине казалось холодно. Или просто немного знобило от переживаний и напряжения.
Действительно. Экологи больше вопросов задали, чем ответили. Их интересует комбинат, поэтому они и согласились на встречу. Хотя всё-таки странно, что они вспомнили об этой теме спустя столько лет, только тогда, когда он сам вышел к ним на связь. Да и телефона фанерного комбината и никакого Ашота в записной книжке не было. Хотя книжка то не из последних отцовских, кто знает, когда она завалилась за сейф.
 «Ну что ж в Люботино так в Люботино, но это завтра», - думал Лёха.
Акции нисколько не интересовали его. Нет. Он понимал, что даже если эти акции существуют, никто не даст ему владеть ими. Простые ребята из посёлка Красная Яма не становятся вдруг миллионерами.
Информация о фанерном комбинате, скорее всего, приближала его к развязке.
 Жгла одна мысль: что произошло с отцом? Кто виноват? Кто осиротил их с матерью? Кто испортил им жизнь? Только сейчас Лёха понял, что им овладела месть, полностью захватив все его стремления и помыслы. Почему, какая-то мразь, отдавшая приказ подложить бомбу, сейчас живёт и наслаждается жизнью, а он, сын того человека, который обогатил своих убийц, должен сидеть вот в этой дырявой холодной "шестёрке" и всё должно остаться на своих местах. Лёха представлял испуганные глаза этого Ашота, когда он, прямо в его кабинете, направит ему в лоб ствол револьвера. Не газового. Нет.
 А сегодня вечером надо съездить в санаторий, проведать мать. Он ещё не видел её, после той встречи с Петром. На следующей неделе, её санаторский курс заканчивается, надо её успокоить, пусть нормально доотдохнёт. Хотя, какое там, нормально. Он испортил ей отдых и понимая это, корил себя, хотя с другой стороны, ведь ещё две недели назад он спокойно работал в порту, и проработал там, может быть, всю жизнь, так ничего и, не узнав, если бы не заварил всю эту кашу.
Он не жалел о том, что её заварил. Сейчас он чувствовал себя на верном пути.
Казалось, что он ухватил эту ниточку, как Шерлок Холмс. Ещё немного, и он отгадает всё и распутает клубок.
 
 Комбинат находился недалеко от шоссе, проходившего через Люботино. Он стоял на берегу небольшой речки Тидоги и щедро поливал её воды формальдегидами, отравляя на многие километры вниз по течению флору и фауну реки. Но производство фанеры давало кое-какую зарплату половине люботинцев, и поэтому это здесь мало кого волновало.
У проходной список вакансий. Трактористы, станочники. Объявление о покупке администрацией собственных акций.
«Интересно, значит не все акции у Ашота, раз он до сих пор пытается скупить ещё.
 Лёха поднялся на второй этаж и вошёл в приёмную директора. Секретарша подняла на него томный взгляд, оторвавшись на миг от допотопной пишущей машинки и в ответ на его приветствие выдавила, что-то наподобие: «Здрассте».
Потом снова оторвала взгляд.
-Вы к директору?
-Да.
-Подождите. Как вас доложить.
-Скажите Барабанщиков. Просто Барабанщиков. Он вспомнит.
Лёха не ошибся. Ашота Генриховича действительно прошиб озноб. Побледнев, он встал на встречу посетителю с этой фамилией и облегчённо вздохнул, увидев, что это совсем молодой человек.
Ашот выглядел вполне по-славянски. Если бы пятьдесят лет назад его отец, армянин, случайно заехавший в Люботино, и женившийся на местной девушке и поселившийся здесь навсегда, не назвал его Ашотом, то никто не догадался бы, что директор фанерного комбината армянин. Стройный и потянутый, очень приятный на вид, выглядевший моложе, чем на свои пятьдесят, он протянул руку Лёхе.
-Чем могу?
-Моя фамилия Барабанщиков, а зовут меня Алексей Олегович. Я сын Олега Михайловича, Кажется, вы были компаньонами?
 Ашот снова побелел, и по его спине пробежали мурашки. Сам не зная, почему он испугался. Беспричинно. Или пока беспричинно. Лёха увидел, а скорее почувствовал  этот страх, как чувствует волк выброс адреналина в кровь у своей жертвы.
-Присаживайтесь,- предложил Ашот Генрихович.
Кабинет был отделан листами фанеры, пропитанной лаком. Светлая простая мебель. Портрет Ленина, прямо над головой Ашота, оставшийся нетронутым с незапамятных времён.
-Слушаю вас,- Ашот сделал попытку улыбнуться.
Лёха тоже улыбнулся ему.
-Я расследую убийство отца. Хотел встретиться со всеми, с кем он сотрудничал перед гибелью. Вот так и до вас доехал. Можете мне рассказать что нибудь?
-Да нет,- Ашот опустил глаза, - Я знаю то же что и все не больше. Мы с ним сотрудничали совсем не долго, прямо перед его гибелью.
-У отца ведь были акции комбината. Сколько?
-Акции? – поднял брови Ашот. - Да не знаю. Не думаю, что они у него были. Его интересовала бартерная схема. Поставки леса в обмен на фанеру. Ещё там разные дела.
Лёха чувствовал фальшь в голосе Ашота. Он резко брякнул:
-А если я вам открою секрет, что у меня есть эти акции. Что вы скажете на это?
-Да ничего. Приноси, мы у тебя, их купим. Вон внизу объявление. Нам нужен весь пакет.
-Больше ничего не расскажите? Может, посоветуете, с кем ещё можно переговорить.
-Да нет…, не думаю… вряд ли. Я действительно знал его очень короткое время.
Вот разве в Добролесное лесничество заехать. Он с лесничим имел дела, какие-то. Лесничий там тот же.
-Как доехать туда? – спросил Лёха.
Ашот встал, вместе с Лёхой подошёл к карте Люботино и прилегающих лесов, висевшей на стене.
-Ну ладно. Спасибо. Если решу что делать с акциями, заеду.
-Приезжай, конечно,- улыбнулся на прощанье Ашот и протянул руку.
 
 Как только Лёха вышел, он схватил сотовый телефон и стал, кому-то названивать. Потом подошёл к окну и, разглядывая Лёхину шестёрку, говорил по телефону.
Слышались слова:
-Записывай номер… срочно… в Добролесное лесничество…

Выехав из Люботино на дорогу, которая вела в лесничество, Лёха на минуту остановился, вышел из машины и немного подышал лесным воздухом. Уже чувствовалась приближающаяся весна. Везде, в воздухе, в голосах птиц, в лае стай бродячих собак в вечно хмурых лицах люботинцев. Во всём чувствовалась радость скорого пробуждения от зимней спячки.
Проехав с десяток километров, Лёха свернул на широкую просеку к лесничеству. Сосны и ели под шапками снега, совсем как у матери в санатории. Вчера он был у неё. Вроде бы немного успокоилась. Она пожалела и простила его. Конечно, простила. Как могло быть иначе? Лёха сказал ей, что ищет работу. Поверила? Скорее нет, чувствовала, что он копается в старых делах, но виду не подала и отговаривать не стала. Знает, что бесполезно.

Догонявший Лёху, зелёный "Уазик", обвешанный «кенгурятниками» он заметил не сразу. А когда заметил, подумал, что это, должно быть, и есть лесничий, едет на свой кордон. Каково же было его удивление, когда сильный удар приблизившегося «джипа» в задний бампер сотряс его "шестёрку". Лёха добавил газу. Уазик тоже.
«Неужели Ашот», - мелькнуло в голове. Снова удар. Заднее стекло вылетело целиком. Сзади что-то задребезжало. Лехину машину занесло и, пойдя юзом, на повороте дороги она с треском врезалась в толстое дерево.
Лёха ударился головой о лобовое стекло. Грудь налетела на руль. Дыхание спёрло. В глазах потемнело.
Он чувствовал, как кто-то вытаскивает его под мышки.
-Куда эту рухлядь?
-Сожгите на хрен.
Лёха приоткрыл глаза. Капот стоял дыбом. Из под него виднелся вылезшие детали двигателя и валил пар. Кругом осколки. Кто-то шарил по машине. Его куда-то тащили, кажется двое. Резанул запах бензина.
Лёха уже сидел на заднем сидении "Уазика", в голову ему смотрел двуствольный обрез, когда полыхнуло. По бокам двое парней. Рядом с водителем ещё один. По-видимому, старший. Бензин хлопнул, уронив снежные шапки с хвои.
-Поехали, сейчас бак рванёт,- скомандовал старший.
-Сиди не рыпайся, - пригрозил Лёхе парень с обрезом и сильно надавил стволом ему в шею.
"Уазик" помчался вперёд. Сзади раздался ещё один громкий хлопок от взрыва бензобака. Лёхе он напомнил такой же, десять лет назад.
            

«Скальпель, лишь бы они не нашли скальпель»,- пронеслось в его голове.
Маленький скальпель сегодня был прикручен к ноге, при помощи пластыря. Сверху его закрывал толстый, высокий шерстяной носок и штанина. Когда бандиты из "Уазика"  обыскивали его, то скальпеля они не увидели.
Машина остановилась возле маленькой лесной сторожки. Почерневшие стены,  перекошенное окошко. Вокруг высоченные стволы деревьев. Когда заглушили двигатель, Лёха на миг был оглушён тишиной стоящей вокруг.
Его втолкнули внутрь и бросили на пол. Как снаружи, так и внутри стены были чёрные и закопченные. Круглая печка-буржуйка, раздолбанный стол и два чурбака вместо стульев. В углу железная кровать. Пол был завален использованными презервативами и упаковками от них. У стены батарея пустых бутылок и коробок из-под закусок и сигарет. Маленькое окошко с треснутым стеклом, в которое с трудом могла пролезть голова, освещала всё это.
Парни ввалились в домик.
-Ну, пацан, как тебе наша фазенда? – спросил один из них. Повыше ростом. Кажется, он был тут старшим. Все четверо были в тёплых камуфляжных куртках, будто военные, только без погон.
Парень с обрезом уселся напротив Лёхи и наставил на него стволы.
-Только рыпнись.
Было видно, что ему хотелось, чтобы Лёха «рыпнулся». Хотелось всадить заряд, хоть в кого. Другой открыл печку и пошевелил там кочергой, начав выгребать старую золу. Все закурили.
Старший поёжился.
-Ну и грязища. Короче, Сыч и Гнус, охраняете его, пока не подъедет человек, который с ним хочет переговорить. Ты знаешь, что за человек. После этого всё зависит от него. Как скажет, так и поступишь с этим. Он вас потом подбросит. Рыжий, поехали.
Старший и ещё один парень, сидевший за рулём вышли.
Было слышно, как "Уазик" заурчал и затих вдали.
Сыч отложил обрез и с размаху наотмашь ударил Лёху ногой по лицу. В голове зазвенело. Из носа потекла кровь.
-Слабак,- плюнул Сыч.
-Пойду за дровами,- недовольно пробурчал Гнус и, поиграв топором перед  Лёхиным носом, вышел из домика.
-Правила та-ки-е, - мрачно, нагоняя на себя серьёзности и страху на Лёху, по слогам произносил Сыч,- сидишь тихо, никто тебя не трогает, рып-нешь-ся прострелю сначала ноги.
 При этом Сыч всё время играл обрезом.
Пытаться сделать, что-либо под этими наведёнными на тебя стволами было бесполезно.
Лёха послушно лежал.
-Сыч! – раздалось из леса.
Сыч подошёл к двери и открыл её. Играющий на солнце снег слепил.
-Ну что тебе? – На несколько секунд он отвлёкся от Лёхи.
-Пусть этот, идет, хворост снесёт, что я ишак что ли. Я так не нанимался.
Сыч обернулся. Показалось, что Лёха дёрнул ногой.
-Опять рыпаешься! Вставай, дров снесёшь. Только медленно.
Лёха встал и послушно пошёл к выходу. Сыч направлял обрез прямо на него.
Ручка скальпеля была уже в рукаве, лезвие в ладони.
Когда они поравнялись на выходе из избушки, левой рукой Лёха схватил обрез и отвёл его в сторону. Грохнул выстрел. Он оглушил и как-то отупил Лёху, но в тот же миг отточенная хирургическая сталь скальпеля с размаху, правой рукой вонзилась сквозь толстый камуфляжный бушлат в тело Сыча.
 Сыч почувствовал как что-то липкое потекло по телу. Обрез легко вынулся из его руки.
Сыч то ли охнул, то ли вздохнул и стал оседать по стенке.
-Ой, ой, ёй. Как же это? - недоумённо смотрел он на Лёху, продолжая сползать.
-Зарезал, ты зарезал меня. Кровь.
Скальпель торчал, где-то в районе рёбер.
Лёха хотел, было вынуть его, но не мог подойти к Сычу. Он не представлял, что так легко будет собрать в кулак всю ненависть и вонзить её вместе со скальпелем в рёбра этому гаду.
Гнус бежал из леса к ним, с топором наготове, но, увидев обрез в руке у Лёхи, остановился: 
-Слышь! Слышь! Кончай. А?
Лёха сделал несколько шагов по направлению к нему и нажал курок. Курок не нажимался. Это оказался курок того, уже выстрелившего ствола.
Увидев, что произошла заминка, Гнус размахнулся топором, собираясь бросить его, в Лёху, как Лёха нажал второй курок.
Чёрные, ставшие через мгновенье красными отметины от дроби появились на штанах Гнуса. Гнус упал на спину и заорал на весь лес. Лёха подошёл к нему.
Лёху трясло. Только теперь, стало страшно. По настоящему страшно. Он ранил, а может и убил двоих человек.
В ушах ещё звенело от выстрелов. Разум понимал, что надо действовать решительно и быстро, но ноги подкашивались.
«Я убийца. Убийца. Такой же, как и они. Такой же…»
Почему-то вспомнился дом. Мать, орудующая с шипящими оладьями на кухне.
Уют и тепло. Может это сон. Может сейчас он зажмуриться и всего этого не будет. Он снова окажется дома, а утром надо будет идти на работу, в порт.
Зачем он затеял эту игру? Игру в сыщика. Отца ведь всё равно не вернёшь.
Вот и доигрался. Бежать! Бежать? Нет. Надо… Надо не потерять голову. Надо заставить себя не потерять голову.
-Заткнись! – Лёха ткнул Гнуса обрезом в лицо и, уцепившись за ворот, потащил его в сторожку. Затем заволок туда же и обезумевшего от шока Сыча с торчащим скальпелем. Забрал из куртки Сыча свои вещи: права, кошелёк, несколько охотничьих патронов.
 Перезарядив обрез, Лёха навёл его на бандитов. Испуганные, трясущиеся лица. Они были, кажется, младше его.
Ноги Гнуса кровоточили в двух местах. Вокруг скальпеля на бушлате Сыча тоже образовалась круглая красная отметина.
-А ну говорите, гады,- пересохшим ртом прохрипел Лёха. – Или пристрелю обоих.
Кто сюда приехать должен?
-Ашот! Ашот! – наперебой загалдели раненые.
-Чего он хочет?
-Да не знаем мы ничего. Он велел схватить тебя и сюда привезти. А там мы не знаем ничего.

«Волга» Ашота Генриховича свернула к сторожке. Он ехал не торопясь. Дорога была узкая и извилистая. В этой сторожке он давно не бывал. Это в незапамятные советские времена они устраивали  тут охоту. Теперь здесь дичи нет, и новый охотничий домик построили подальше от Люботино, а тут устраивали привал лишь местные бандиты.
Вот и сторожка. Внутри горит керосиновая лампа. Ашот вышел из машины и шагнул к домику, как вдруг удар берёзовой хворостиной, с огромной силой обрушился ему на голову.

Ашот качнулся и влетел в сторожку, растянувшись на полу. Мельком увидел перекошенные лица Сыча и Гнуса. Потом обернулся, сзади стоял Лёха с обрезом в руке.
-Ты? Ты убил моего отца? Сука. Убил из-за поганых акций! А теперь меня решил убрать. Ловко я тебя прихватил.
Лёхе казалось, что сейчас он на финишной прямой и ничто не остановит его немедленно перестрелять этих мерзавцев.
-Я не убивал твоего отца. И не брал его акций.
-А, так значит всё из-за акций?
-Нет, я потом узнал, что он погиб. Клянусь я не при чём. А акций его я не брал.
-Ты сейчас говоришь это всё, чтобы спасти свою шкуру. Но только это всё бесполезно. Заткнитесь все! - оборвал Лёха стоны Гнуса и Сыча и продолжил:
-Если, ты, Ашот расскажешь правду, вы умрёте быстро. А если будешь продолжать оправдываться, я подожгу сторожку, и вы, все трое, сгорите живьём.
-Да поджигай, - буркнул Ашот.
-Хорошо, - спокойно сказал Лёха и вышел.
Дверь припёр на бревно, валявшееся неподалёку.  Запертые услышали, как хлопал багажник «Волги».
-Бензин сливает! Он псих! – заорал Гнус, - Ашот, расскажи ты ему всё. Ведь запалит!
Сыч застонал.
Ашот подошёл к нему выдернул скальпель из бушлата и выбросил в угол. Оказывается тот лишь слегка вошёл под кожу. Толстый бушлат сдержал удар.
Ашот презрительно посмотрел на Сыча. Потом посмотрел на раны Гнуса. Раны были пустяковые. Дробь лишь слегка посекла ноги.
-Помощнички, нечего сказать. Дерьмо вы, оба.
-Да сам ты, - огрызнулся Гнус. – Знаешь, как ноги болят.
-Заткнись.
За дверью брякнула канистра.
Гнус и Сыч заорали хором:
-Прекрати, паря. Мы не причём. Отпусти нас.
Лёха разбил стекло и сунул голову в маленькое окошко:
-Раз не при чём, тогда сами врежьте ему хорошенько, пока не расскажет всё, если жить хотите.
  Сыч забыл о ране в боку и наотмашь ударил Ашота по скуле. Тот взвыл от неожиданности и упал навзничь.
-Врежь ему, ещё, врежь! - завизжал Гнус.
Сыч принялся пинать Ашота и поглядывать в сторону окошка.
-Чё, доволен? Отпусти нас.
-Пусть расскажет всё про отца.
Для убедительности, вошедший в раж, Лёха через окошко всадил из обреза заряд дроби в противоположную стенку.
Всех оглушило. Избушка наполнилась дымом.
-Да расскажи ты ему про этого отца! – завизжал Гнус. – Подыхать тут что ли?
Ашот держался за уши. Из его разбитого носа шла кровь.
-Не брал я акций! Не брал! – потеряв самообладание, закричал он. - Барабанщиков скупал их! Скупил много, больше чем у меня. Больше чем у других. Все тогда скупали. Я скупал. За мной люди стояли. Они его убрать хотели. А я... Я наоборот, спасти его хотел. Я ему всё про них рассказал. Рассказал, что они его убрать хотят, если он акций не продаст. Он согласился и обещал продать акции.
-Врёшь! – крикнул Лёха и снова грохот выстрела сотряс избушку. С потолка что-то посыпалось.
Оглохший Ашот вскочил и закричал прямо в окошко. В своём, испачканном пинками Сыча, пальто, он представлял уже не такой вид вальяжного суперменеджера, как обычно.
-Он у одних деньги занимал, другим отдавал, зашился совсем. Я не знал, точно, сколько у него акций, но мы договорились, он мне всё хотел продать. Весь пакет. Я знал о покушении. Я ему даже дату назвал, когда в его машину бомбу заложат. Я спасти его хотел! Но он, почему-то, не поверил! Не поверил, и всё равно сел в эту машину, хотя знал что бомба там!
-Поэтому ты меня велел схватить?
-Пойми, я сам наёмный работник, хоть и директор.
Ашот немного помолчал, потом продолжил более спокойно.
-Ты сам сказал, что у тебя акции есть. Это не шутки. За мной люди стоят. Серьёзные люди. Они за комбинат любого уберут, и меня в том числе. Им нужны все акции. Если у тебя они действительно есть, продай по-хорошему. Иначе всё равно убьют.
  Лёха закурил. Какая же мразь – этот Ашот.
-Значит, ты всю жизнь живёшь и боишься, что кто нибудь придет и предъявит твоим боссам недостающий пакет акций, и тебя потом пнут из директоров?
Ашот сел на чурбак и молчал, сморкаясь в рукав пальто.
-Я стар, рисковать должностью.
-И за своё поганое место ты готов убить меня. Десять лет назад ты был такой хороший, что пытался спасти отца, а теперь решил прикончить меня только из-за того, что у меня могут быть акции. А может и не быть. Я приехал узнать, что-нибудь, о смерти моего отца. И, кажется, начинаю узнавать.
-Это не я пойми, не я, - горячо возразил Ашот.- За десять лет многое изменилось. И я изменился. Если я тебя выведу на тех, кто заложил бомбу, мне всё равно не жить, так что можешь стрелять из своего обреза, только те, кто убил твоего папу, будут всё равно на свободе, а я, тот, кто пытался его спасти, буду мёртв. И не забудь замочить этих придурков. А потом, когда замочишь, подумай сколько ты получишь за тройное убийство и надо ли тебе это было.
-Это кто придурок? – пробормотал Сыч.
Лёху затрясло от ярости и беспомощности. Он отчётливо понял, что не может
выстрелить. Он понял, что и Ашот и бандиты поняли это.
 Лёха не верил Ашоту. И не боялся отвечать за убийство. Он видел всю глупость своего поступка и бессмысленность разговора с Ашотом. Он чувствовал себя дураком.
 Ему хотелось спустить курок, но он не мог. Какой то барьер останавливал его. Он  наверняка знал, что именно Ашот виноват в гибели отца, а сейчас просто врёт и выкручивается. Раньше он думал, что когда найдёт убийцу, ему будет очень легко взять и пристрелить его. Но теперь он видел, что это не так. Он не искал дополнительных доказательств вины этих негодяев. Нет. Он ненавидел их и был уверен, что они заслуживают смерти. Он просто не мог убить людей.
 Лёха отошёл от окошка в сторону, чтобы его не могли видеть из избушки, и обхватил голову руками. Да, ему нужно было перестрелять этих троих, но он не мог, не мог этого сделать, хотя и понимал что другого выхода нет.

               
 Лёха подпёр дверь покрепче. Патроны расшвырял по снегу и бросил разряженный обрез бандитам в окошко.
-Как называется это место? – спросил он, пытаясь справиться с голосом. – Так чтобы все поняли. Ну?
-Соловьёв кордон, - буркнул Сыч.
-Смотри, Ашот, я ещё вернусь,- нагоняя на себя грубость и мужественность сказал Лёха, сел в  «Волгу» и, развернувшись, поехал в сторону Люботино. Начало смеркаться.
В машине хорошо пахло. На сиденье лежал радиотелефон Ашота. Лёха взглянул. Приёма не было.
Возле своей, ещё дымящейся машины, Лёха остановился и, не выходя из «Волги», секунду грустно поглядел на неё. Снова наползли горькие самоуничтожающие мысли:
-Вот проклятье.  Ну почему? Почему я не смог пришить их.
Лёха сел обратно в машину и опустил голову на руль. Слёзы навернулись на глаза.
-Я слабак! Слабак! Надо вернуться и сжечь эту избушку. Сжечь этих подонков.
Ведь у них руки в крови. Они и меня хотели убить и убили отца, а я...
Лёха стоял на месте. Противоречия раздирали. Ради чего он вёл эти поиски как не ради мести. И вот он нашёл убийцу. Нашёл и ничего не может сделать. Судьба сама дала ему в руки этого Ашота, а он… Он оказался просто слизняком.
-Не могу, - ещё раз вслух произнёс Лёха и поехал вперёд.
 
 В Люботино приём появился. Неподалёку от станции Лёха оставил машину.
Вышел на перрон, посмотрел расписание. На его счастье электричка вот, вот должна была подойти.
«Полистав» электронную записную книжку в телефоне Ашота. Лёха нашёл запись «Дом».
-Аллё! Вы жена Ашота Генриховича? Очень хорошо. Его машина стоит у станции напротив церкви. А самого его держат в заложниках в охотничьей избушке в Соловьёвом кордоне. Нас держали вдвоём, но я вырвался, а он там. Звоните в милицию. У них обрез и нож.
Усмехнувшись своей выдумке. Лёха бросил аппарат под платформу и поспешил к подходящей электричке.


 Через несколько дней в кабинет Ашота вошёл полный человек примерно таких же лет, как и Ашот. Он приехал на сером «Мерседесе» с водителем. Ашот видел, как тот причалил к площадке перед заводоуправлением.
Это был Александр Степанович Григорьев, покровитель Ашота и так называемый «смотрящий» за положением дел на комбинате, от совладельца контрольного пакета акций, большой финансовой группы.
Они поздоровались. Причём Ашот чуть приниженно и подобострастно пожал вальяжно протянутую ему руку.
Александр Степанович раньше служил, в каких-то спецслужбах и, уйдя на пенсию, занимался делами нескольких таких комбинатов. В финансовой группе доверяли ему, и одного его слова было достаточно, чтобы снять или назначить директора-марионетку.
-Что у тебя тут за бардак? – резко начал Григорьев,- Твои же ребята берут тебя в заложники. Что не поделили?
Ашот потупился. Григорьев продолжал:
-Пацаны в «Крестах». Что они там наговорят про наши дела? Ты знаешь? Как ты допустил это. Они уже сдали своих приятелей, которые их туда привезли. Болтают, что ты им велел кого-то убрать, какого-то мстителя. Про акции что-то мелют.  Ты чего тут в люботинского крёстного отца играешь? Дон Карлеоне. Хорошо, что у меня связи, и эти показания пока никуда не пошли, а вдруг просочиться. Ты прикидываешь, какая свалка начнётся. Тебе первому крышка.
-Алексан Степаныч, надо пацанов как-то из «Крестов» вытаскивать. Не причём тут они. Никто меня в заложники не брал. От обиды наговорить много могут. Когда омоновцы налетели, они слова сказать не дали никому. Они вмиг им руки заломили, прикладами, ногами в голову и в машину. Их никто не слушал.
-А тебя?
-Я… Я растерялся. Ну, как ментам было всё объяснить. Почему мы в избушке заперты. Ещё этот обрез и скальпель. А если бы всплыло всё про Барабанщикова. Я вас прикрывал. Ведь это вы его тогда…
Григорьев вскинул брови и, плюхнувшись на диван, вопросительно уставился на Ашота.
-Ну-ка рассказывай всё по порядку. При чём тут Барабанщиков?
Сбиваясь, Ашот начал рассказывать, про Лёхин визит, и про то, как он решил избавиться от него.
-Он явно за отца мстить хотел. Раскопать. И акции у него. Я же вас прикрывал. Ведь вы же… Это…
-Что?
-Ну, вы же его тогда убрали.
-Ты дурак Ашот. Ты ничего не знаешь, а суёшься.
Ашот не понимая, молчал. Григорьев закурил и мрачно сказал.
-Да, пацанов из «Крестов» попробуем вытащить, но сильно стараться не будем. Скандал нам не нужен. И это убийство десятилетней давности тоже. Хотя и смешно тогда вышло.
-Что?
-Мы его прижали, и он продал нам тогда нам все акции. По номиналу. Говорил, что хотел тебе продать, но мы были убедительнее. Хотя потом, как видишь, и тебя не забыли, ты тут шефом столько лет.
А на следующее утро он взял и сел в машину с бомбой. То ли не успели мы её убрать. То ли не захотели,- усмехнулся Григорьев.
-Почему же я ничего не знал… - прошептал Ашот.
-Потому что не зачем тебе много знать. Ты и так с перепугу своих пацанов в «Кресты» засадил, а если всё будешь знать, так ты и вовсе…
Григорьев махнул в сердцах рукой.
-Боюсь я пацана этого. Именно потому, что он пацан.  Он, конечно, не знает толком ничего. И никаких акций у него нет. Но он опасен тем, что молодой и горячий. Вон он как вас в избушке скрутил. Может мстить за отца, может тебя, наберется смелости пришить, может в ментовку настучит, что ты его убрать хотел. А почему хотел? Чтобы то убийство десятилетней давности скрыть. Эти твои два уродца показания дадут. Вернее уже дали. И точно на тебя убийство это повесят. А вдруг за пацаном кто-то стоит? Тут могут нам и рэкет пришить и пересмотр приватизации, - поднял вверх указательный палец Александр Степанович, но потом улыбнулся, - Ну это вряд ли конечно. Хотя подстраховаться надо.
-Я тут… при чём? – нервно спросил давно уже трясшийся Ашот, - Я же как лучше хотел.
-Да уж при том. Как лучше. Наделал ты дел, с перепугу. В штаны наложил. Короче, уехал бы ты в отпуск, что ли. А пацана этого мы обезвредим. Если вдруг появиться, сразу звони. Но больше сам ничего не предпринимай. Старый становишься, нервный. Поувереннее нужен нам тут директор.
Когда дверь за ним захлопнулась Ашот сел в своё кресло, и обхватил голову руками:
-Поувереннее, поувереннее - прошептал он.

 После Люботинского приключения, Лёха, целый день отлёживался дома. К вечеру пришла Натаха.
Начала приставать с расспросами.
-Ну что, сыщик, как дела?
Это раздражало. Тем более что дела были в тупике. Иногда пробегала неприятная мысль, что люботинские бандиты будут искать его. Это тоже раздражало. Вновь появился страх. Неосознанный страх от сиденья на одном месте.
Переругавшись с Натахой, после того как она ушла, Лёха допил бывшее у него в доме вино и попытался уснуть.
Проснулся рано и, взяв деньги, оставленные ему Петром Дмитриевичем на первой электричке отправился в Питер, заглянуть на авторынки, поискать недорогую подержанную машину.
Через пару дней, он встречал мать из санатория на  белой «восьмёрке», с магнитофоном, за которую отдал почти всё, что у него было.
 Он наврал матери, что устроился на новую работу. Как всегда поклялся, что он не бандит, а работает экспедитором, и никакими расследованиями не занимается.
 На самом деле ему не терпелось, чтобы скорее наступил следующий день.
На этот день он запланировал встречу с Михайловой Мариной, бывшей любовницей отца.

Александр Степанович Григорьев, поднял трубку сотового телефона.
-Зарегистрировал машинку? Восьмёрку? Ладно. Наблюдать. И подготовить план «Ц», обычный вариант. Мать? Не думаю. Приглядитесь. Скорее всего, ничего не надо. Думаю, что и сама от горя… Ну, проследите, на всякий случай, кто знает?
 

 Дверь в Марининой квартире открыли сразу, без всяких «кто там». Открыл крепкий волосатый мужик, лет сорока, в шортах и в майке.
-Здравствуйте, я ищу Михайлову Марину,- улыбнулся Лёха.
-Нет таких здесь,- что-то дожевывая, ответил мужик, и собрался, было закрыть дверь.
-Подождите, дело в том, что она жила здесь, десять лет назад. Может, переехала?
-Марина?
-Ну да.
-Так мы наверное с ыми поменялись. Погодь. Галя! – крикнул мужик вглубь квартиры. Як звали, с которыми мы поменялись. Нэ Михайловы?
-Михайлова,- откликнулись из кухни.
-Да Михайлова,- ответил мужик. – Мы сами то с Крыма. С Гурзуфа. А они там домик хотели.
У них девочка болеет, ей море надо. Так это когда. Уж лет десять прошло.
-А адрес? Адрес дайте.
-А ты кто будешь то ей?
-Да родственник я, дальний.
 
 Через пару дней Лёхина белая восьмёрка уже стояла в очереди на пересечение   
Украинской границы, возле Харькова.
Чёрное море встретило Лёху весенним мягким дыханием и туманом. Несмотря на прохладу и на то, что до курортного сезона было ещё очень далеко, после питерской зимы, Лёхе  казалось, что он попал в рай. Тянуло раздеться и броситься в воду.
 Газончики и грядки ещё не ожили, но то тут, то там, уже можно было встретить первые маленькие синие цветочки крокусов, какие-то свежие стебельки, рвавшиеся на простор после зимней спячки. Даже не верилось, что где-то сейчас есть засыпанная снегом охотничья сторожка в Соловьёвом кордоне или вечная слякоть Питера.
Лёха без труда снял комнату недалеко от автовокзала, над рыбным магазинчиком. Из-за того, что дом был на склоне горы, с одной стороны он был одноэтажным, с другой двухэтажным.
 Из окна был вид на море. Хозяин, седой татарин, взял с Лёхи недорого, да ещё накормил в первый вечер макаронами.
В Гурзуфе было тихо и безлюдно. Только к вечеру раздалась музыка со стороны военного санатория. Лёха растянулся на кровати и спокойно и безмятежно уснул. После долгих суток проведённых за рулём сил ни  у него больше, ни на что другое не оставалось.

Александр Степанович Григорьев, поднял трубку сотового телефона.
-Как исчез? Куда же вы глядели? Идиоты. А план «Ц»? Установили.  Да как же вы установили, если не сработало. Когда-нибудь сработает? Да… Профессионалы, мать вашу. А его мать что? Говорит, в командировке.  Ничего не знает? Ну, вы, блин, ослы. Как это, проворонить пацана.

Наутро, поднявшись по узеньким улицам Гурзуфа, наверх в горы, петляя, Лёха нашёл нужный дом. Припарковал на узенькой улице машину, как можно ближе к сплошному оштукатуренному забору и подошёл к калитке. Калитка была не заперта, и Лёха вошёл внутрь. Небольшой дом был сложен, из местного серого камня. Так же как и тот дом, где остановился Лёха, он стоял на склоне и одна его сторона, с парадным входом, казалась одноэтажной, а другая двухэтажной. Было видно, что здесь живёт одна семья. Верёвки с развешанным бельём. Разбросанный садовый инструмент по маленькому палисадничку перед домом. За домом раздавался какой-то скрежет. Лёха прошёл через палисадник и заглянул за дом. Мужчина, лет пятидесяти, большой совковой лопатой нагружал уголь в вёдра, намереваясь видимо внести их в дом.
Увидев Лёху, он выпрямился.
-Вам что, молодой человек?
 Лёха остолбенело, смотрел на мужчину. Весь седой, в грязном, испачканном углём комбинезоне, с испитым, изрезанным морщинами лицом. Но что-то, до боли, родное, было в нём. Все эти десять лет Лёха ловил себя на мысли, что не может представить лица своего отца. Он представлялся ему просто, как что-то расплывчатое, как некий образ. И этот образ был его отцом. Он, конечно, помнил его лицо и часто смотрел фотографии. Этот тип, грузивший уголь, был лишь отчасти похож на того на фотографиях. Но какая-то неуловимая чёрточка, присущая только лишь его отцу, безошибочно указывала: ЭТО БЫЛ ОН!

-Вам, что, молодой человек?
-Я… к Марине, к Михайловой… я… ищу своего отца Олега Михайловича Барабанщикова.
Мужчина выпустил лопату и пожирал глазами Лёху.
-Лёша? Алексей? Ты? Как же ты… Как же ты нашёл то меня?
Олег Михайлович обнял Лёху, и прижал к своему грязному комбинезону.
Потом отпустил и сел прямо на ведро с углём. По его щекам поползли слёзы, он размазал их грязными руками.
-Сынок.
По Лёхиному телу пробежали мурашки.
-Пап, как это всё? А?
Олег Михайлович, опустил глаза и зарыдал не стесняясь.
Лёха продолжал стоять, не зная то ли дать ему выплакаться, то ли утешать. Нереальность происходящего была полной. Лёхе не верилось, что это происходит с ним. И что это действительно его отец.
-Как же это пап. Ты же… Десять лет… ты же на моих глазах…
-Ой, Лёшенька. Лёшенька. Так сразу и не расскажешь. Ну, неужели ты нашёл меня. О господи. Погоди. Погоди. Мы выпьем с тобой.
Отец встал, засуетился. И покопавшись в каком-то ржавом ведре за угольной кучей достал литровую бутылку вина, порядком початую.
-Давай, давай за встречу. Столько лет. Ой, боже ж мой.
Лёха отстранил заляпанную бутылку.
-Не пьёшь, ну я один. Господи радость, то какая. Сын. Нашёл отца.
Олег Михайлович приложился к бутылке. Потом ещё и ещё. Поставив, пустую бутылку назад в ведро снова обнял Лёху.
-Ну, как ты, сынок?
-Да я то что. Я не умирал. Меня не хоронили. Ты - это ты, вообще? Как это всё…
 Из-за угла дома вышла полная женщина с бульдожьим лицом, уперев руки в бока:
 -Ну что уголь будет сегодня, или будем с собутыльниками болтать! – буквально рявкнула она.
Отец сжался.
 -Да, да сейчас, Мариночка.
Олег Михайлович схватил вёдра и засеменил в дом.
-Ты погоди, Марина, Это же сын мой. Лёха! Нашёл меня, представляешь.
-На бутылку не дам! Не за какие выдумки! Хоть он сын, хоть он твой отец!- прогремел голос Марины. – Мало ты моей крови выпил! То одно придумает, то другое! Сын! Ты вообще всё забыл, да?!
Потом они вошли в дом, но Лёха слышал приглушённые стенами голоса оттуда. Потом голоса вернулись в коридор.
-Марина, ну, правда, сын.
-Хватит, Олег, хватит. Я всю жизнь здесь угробила в этой дыре. Я поверила тебе. А что я видела, кроме твоей пьяной хари, обещаний и вранья. Хватит!
Олег Михайлович вышел из дома. Дверь за ним захлопнулась.
-Можно было бы и в дом, но неудобно как-то. Маринка она не вредная. Просто нервы у неё, – извиняясь, проговорил отец.


Они сидели на втором этаже кафе-стекляшки, пили пиво и смотрели через окно на море и на туман.
-Неужели я тебя нашёл. Даже не верю. Как же ты остался жив? – нереальность происходящего не могла никак вывести Лёху из какого-то оцепенения, в которое он попал, как только увидел и узнал отца.
Олег Михайлович закрыл лицо руками и издал что-то вроде стона.
-Сынок, да получилось всё так по-дурацки. Ты прости меня. Возьми-ка водочки мне грамм сто.
Лёха пошёл к стойке.
-А лучше сто пятьдесят! - крикнул вдогонку отец.
Когда Лёха принёс выпивку, он махом опрокинул стаканчик и запил глотком пива.
-Закуси хоть, - кивнул Лёха на тарелку. – Ты ведь раньше так не пил.
-Раньше. Было ли оно раньше? – снова со стоном выговорил Олег Михайлович. Потом закурил и, уставившись на море, сказал:
-Ты, значит, искал, кто меня убил. Вот выходит, и нашёл. Я сам себя и убил.
Лёха тоже закурил.
-Рассказывай-ка, батя, всё. По-порядку
-Ну что рассказать. Стыдно мне, что я всё так… стыдно. Началось всё с Маринки. Закрутил роман. С ума по ней сошёл. Потом в делах тоже запутался. Всё к одному.
Долги за долгами. У одних занимал, другим отдавал. На акциях погорел. Купил дороже, чем продал.
-Из-за Ашота?
-Ты и его знаешь?
-Познакомился, - усмехнулся Лёха.
-Да Ашот тут вроде и не при чём. Даже наоборот, спасти меня хотел, дружки его другое дело. Я сам дурак. Не так всё надо было повести. Не так. Если бы всё вернуть.
Олег Михайлович уставился в стол и спросил:
-Давай ещё водочки?
-Хватит, - отрезал Лёха.
-Ты молодец, не пьёшь.
-А ты тут совсем спился, я смотрю.
Оцепенение и удивление проходило, и появлялась злость на отца. На его пьянство.  Как он мог бросить их. Как мог?
-Ты решил сбежать от всех и начать всё сначала? Ты нанял угонщика машин, каким-то образом уговорил его одеться словно это ты и он взорвался вместо тебя. Лихо придумал. Ты ведь знал что в машине бомба. Ашот тебе рассказал.
Отец молчал.
-А потом куда ты сам то делся?
-В соседнюю парадную, - не подымая глаз, промычал отец.
-Ты видел, как вышел я, как рыдала мать. Как горел ни в чём не повинный человек и тебе было всё равно. Из-за Марины, которая теперь не даёт тебе на бутылку.   
Как же ты мог кинуть нас. У нас отняли квартиру? Ты знаешь это? За твои долги.
-Я… я думал уйти от старых долгов. От проблем. Всё решить одним ударом. А Маринку я любил и хотел быть вместе. Про неё никто не знал. У меня тогда было два паспорта. По одному я погиб в Питере. Никому в голову не пришло меня искать. По другому я переехал сюда и стал гражданином Украины. Маринка тоже хотела в Крым. Дочка у неё больна, была. Теперь выросла. Такая шлюха.
 Отец сплюнул на пол и продолжал:
-Здесь планы были. Сюда лес поставлять, на бартер, за продукты. Здесь тогда всё только начиналось. Рынок. Я думал, моментально развернусь и вам много денег пришлю.
-Думал, откупишься за всё? За свою подлость.
-Это не подлость, сынок. Это была необходимость. Просто не вышло ничего. Прогорел я здесь. Я неудачник, просто! А потом Маринка взъелась. В нищете мы тут жили. Здесь работы никакой. А вино, зараза, дешёвое. Я пью, конечно. Но я брошу. Я обязательно брошу. Я в Турцию поеду. Маринкина дочь ездит туда. Она вообще в Ялте обитает. Шлюха она, стопроцентная. Но нас кормит. А я брошу пить. Хочешь к матери поеду. Я объясню всё, она поймёт, и тебе объяснит всё. – отец перешёл на шёпот и стал водить руками над столом: - Тогда нельзя было по -другому. Такие времена. Ты не знаешь. Кругом киллеры, рэкет. Мочили всех. А я уцелел… Я бы и вас приподнял материально… Просто всё никак…  А я ещё подниму. Мы ведь вместе теперь сможем. – отец мёртвым взглядом окинул зал и перешёл с шёпота на крик: - У меня ведь сын нашёлся… Сын! Слышите сын!
-У матери сердце больное теперь. Ты даже не спросишь как она.
Отец высморкался в рукав. На глазах навернулись слёзы.
Перед Лёхой сидел маленький, спившийся, сморщенный человечек. В жёлтом вельветовом пиджаке поверх грязного комбинезона. С седой шевелюрой, под которой скрывались омертвелые от спирта клетки мозга. Он сморкался, плакал и просил ещё водочки. Выкрикивал радостно: «Сын!» и показывал на Лёху алкашам за соседними столиками загаженной «стекляшки».
Лехе стало противно. Противно, словно он прикоснулся, к какой то грязи. Ему казалось, что у него что-то украли. Обокрали всего. Хотелось убежать и не видеть этого. Ещё утром у него была цель. Была идея, был светлый образ отца. Отца мученика. Теперь не осталось ничего. Только горечь.
Он встал и направился к выходу.
-Куда ты? Куда ты, сын? Лёшка! – раздалось сзади. Качающийся Олег Михайлович догонял Лёху.
-Давай бутылочку возьмём и ко мне. Маринка поймёт. Обязательно поймёт. Я ей всё объясню и маме тоже. А лучше приезжайте летом. С мамой. Мы ведь пускаем жильцов. Правда, я летом живу не в доме, а рядом в сарайчике, ну это не имеет роли. Не играет… Сын?
 Лёха вышел из кафе и подошёл к машине. Пикнул сигнализацией, открыл дверцу и сел за руль.
Отец подошёл к машине.
-Уедешь?
-Уеду.
-Ты это… Дай за рулём посидеть. Немного. Я так давно не сидел.
Лёха усмехнулся и вышел из машины.
-Не вздумай только ехать. Ты пьяный.
-Нет, конечно. Я только заведу. Заведу и выйду. Так это приятно завести. Услышать, как урчит мотор. Я ведь столько лет, ни разу…
Олег Михайлович повернул ключ, но забыл снять машину с передачи, и она немного дёрнулась вперёд.
-Эй…- успел крикнуть Леха, как вдруг оранжевая огненная волна откинула его метров на пять от его «восьмёрки», обдав жарким пламенем и опалив волосы и одежду.
Лёха упал, сильно ударившись головой об асфальт, на улице ещё раз ухнуло. Мягко, но мощно и огненное зарево осветило узкую гурзуфскую улочку. Задребезжали вылетевшие стёкла кафе.
Лёха закрыл лицо руками. Горячая волна прокатилась мимо. Лёха вскочил и отбежал в сторону от нестерпимого жара. Вокруг отбегали и отползали, случайно находившиеся рядом люди. Раздавались крики.
Горящая машина медленно катилась несколько метров по наклонной улочке, пока не упёрлась в стенку дома. В проёме открытой дверцы виднелось, лежащее грудью на руле, чёрное человеческое тело, мгновенно исчезавшее в языках пламени.


Александр Степанович Григорьев, поднял трубку сотового телефона.
-Нашёлся! Сработало! Хорошо! Где? В Крыму? Как он туда попал? Ну и дела, до самого Крыма с этой штуковиной доехал.
Александр Степанович рассмеялся.
-Ну, вы и молодцы. Ладно. Повезло вам. Всё, её оставьте в покое. Она старая женщина ничего не знает.
Александр Степанович отключил разговор и набрал номер Ашота.
-Всё, дорогой, работай пока спокойно. Сын ни на что не претендует и тебя больше знать не знает. Уехал за папой.
Александр Степанович выключил телефон и, улыбаясь, пошёл  в кухню налить себе, что нибудь выпить.
-Надо же до Крыма с бомбой доехать, - бормотал он себе под нос, - Вот везуха.


Лёха лежал дома, в своей кровати, и мазал, принесённой матерью мазью, небольшие ожоги на лице и на руках, полученные после аварии, в которой погибли его «Жигули».
-Устал я, мама.
-Ты закончил своё расследование? – спросила Лариса Сергеевна.
-Да, мама.
-Расскажешь?
-Может, потом. 
-Ладно, - согласилась мать, зная, что настаивать бесполезно.
Лёха помолчал немного и спросил:
-Каким отец был человеком? Как тебе казалось?
-Хорошим. Простым и бесхитростным. Он любил нас. А почему ты спрашиваешь?
-Так. Ты думаешь, он в раю? – снова спросил Лёха.
-Думаю в раю? А ты как думаешь?
-Я тоже думаю, что в раю.
Лёха отвернулся, превозмогая боль ожогов и ссадин. В носу защекотало, и предательская слезинка выдавилась из его закрытых глаз.
 
А. Оредеж