Тетя Соня

Порядочной женщине, не разменявшей по дешевке свою девственность до 85 лет...


Бабушка Лея осталась вдовою. Дедушка Зхарье (Захар), имевший свою переплетную мастерскую, вышел на первомайскую демонстрацию, простудился и скоропостижно скончался, оставив ее с пятью сиротинками.
Они один за другим рожались ровно через два года. Младшей Мере (Мирьям, Мария) – моей матери было два года.
Соня была второй. При рождении ей дали двойное имя Сара-Хая.
Хая – живая, от слова хаим – жизнь.
Она-таки прожила дольше всех…

Страшная, послереволюционная безотцовщина…

Комсомольская безумная юность, когда хотелось бежать за новым, светлым, счастливым, задрав подол…
И вот уже - молодая учительница, несущая свет детям…
Она работала где-то в деревне под Речицей.
О еврействе говорить было не принято, да и – стыдно. Про любовь – страшно и неприлично… Кажется, она была в кого-то влюблена. Первая платоническая любовь – на всю жизнь…

Началась война. Жестокая, смертоносная война...

В каждой семье всегда имеются «любимцы». Это понятие необъяснимое. Например, бабушка без критики и рассуждений любила Зину. Та была всегда права. Мама также до потери рассудка была привязана к внуку Салику, которому прощалось все, находилась прелесть и большой ум в любом самом глупом проступке…
Тетя Соня любила меня. Даже тогда, когда я «давал ей прикурить», как бы мстя за раннюю смерть отца.
«Любовь зла, полюбишь и козла…»

Видимо, она была однолюбом. Тетя Соня до конца жизни осталась старой девой. Она была красива, интеллигентна, с престижной профессией. К ней сватались многие. Сегодня она для меня пример еврейской верности, целомудренности и чистоты, а тогда это вызывало недоумение, неприятие, казалось странным…

Война. Казань, голод, холод, потери близких, разруха, кровь…
И опять вернулась в Речицу над Днепром в 40 километрах от Гомеля… Заочно ездила в Минск, окончила физмат, стала учительницей математики в старших классах средней школы №4 им. Короленко.
Софья Захаровна Плоткина.

Мой старый учитель, человек острейшего ума и неподражаемого юмора, Наум Матвеевич (УЧИТЕЛЬ КОМИССАРОВ) при нашей встрече «через вечность» в Израиле образно сказал:
- О, Софья Захаровна была великим математиком… Она даже умела считать до трех…

Всю себя она отдавала своей матери, нам, детям ее младшей сестры...
Да еще был огород и цветник. Ее согнутая над грядками сухонькая фигурка ярким пятнышком осталась на пленке памяти. И ничем ее не сотрешь. Она любила раненько утром, когда еще все спят, ухаживать, лелеять, растить своих любимцев, каждый росток, любой стебелек, отдавая им все нерастраченное…Как она колдовала над каждым цветочком, окапывала, окучивала каждое растеньице, любовно привязывая стволик  к тычке. Это была чувственная любовь…
***
Где-то в девятом классе я однажды пошел с нею в плодовый питомник. Мы шли, мечтая вслух о нашем саде. Фантазируя, мы прошли мимо старого еврейского кладбища, где в вечном покое пребывали наши предки.
(Я никогда туда так и не зашел.) Свернули на дорогу, ведущую через поля, покрытые колышущимся морем созревшей ржи, набирающими силу колосьями пшеницы, в наш лес…
Минут через десять мы свернули в питомник.
Там мы ощупывали, отбирали, распрашивая обо все у служителя, деревья для нашего сада…

Весь будущий сад я притащил на своем плече. Это был трудный путь с натертыми волдырями на плечах, с ручьями пота, пропитавшими одежду и обильно пролитыми на пыльную дорогу. Я сам принес наш сад…
***
Уже намного позже, приезжая из Ленинграда на каникулы с женой и первенцем, отдыхали под развесистыми кронами и собирали груши-гливы, упавшие под своей созревшей налитостью и расползавшиеся от избытка соков по земле или когда налитые яблоки хрустели под молодыми зубами – всем трудно было поверить в легенду, что всю эту роскошь, богатство сочных плодов смог принести на неокрепших плечах подростка…
***
Многое было в жизни. Но самое страшное, когда родные, близкие, добрые, милосердные люди стали делить наследство… Старый дом дедушки Зхарье, который после войны из развалин восстановил мой отец…
***
Мы из Лениграда уехали в Израиль после Первого и Второго антиеврейских процессов. «Самолетное дело»…

Мама продала свою часть дома и с дочерьми уехала в Казань… Потом после восьмидневной голодовки у Стены плача во время визита Никсона в Москву мне удалось забрать ее в Израиль…

Тетю Черу, лениградскую учительницу физики и математики, которая перебралась в старый речицкий дом, при ссоре с новыми жильцами ударили сковородой по голове. Она скончалась от мозгового кровоизлияния…

Старшая сестра Лена, проделав длинный жизненный круг, похоронена на Преображенском еврейском кладбище в Ленинграде…

Дядя Лева, единственный их брат, был сожжен в крематории Дусей (фронтовой ППЖ), с которой прожил, оставив всех родных, долгие годы…
Никого не осталось. Только горе, боль, дух раскола и распада после кончины праведной бабушки Леи продолжал витать над старым семейным домом…
***
Тетя Соня осталась одна. Старая, больная, одинокая бывшая учительница математики…
Я ее приглашал переехать к нам. Она не могла ни решать, ни действовать…
***
Дочь ее племянницы Ира интуитивно приехала из Ленинграда в Речицу, долго не получая никаких вестей оттуда…

Речица попала в радиус поражения Чернобыля. Многие наши родные и знакомые сгорели там. Некоторые – догорали уже здесь в Израиле…

Ира приблизилась к старому деревянному дому, где так часто проводила незабываемые летние отпуска, где жили остатки когда-то большого клана Пугачей и Плоткиных.
Покосившийся старый забор, когда-то крепкие ворота, через которые с шестом сигал дядя Эрик, изображая Тарзана…

Долгий стук в закрытые двери сенец. Безответно. Приглашенные соседи взломали дверь в сени, а потом – и в дом…

Страшная картина открылась перед ней. Запущенный, покрытый испражнениями пол. Тьма от закрытых ставень. Зажгла свет и обнаружила на полу в каких-то отрепьях странное маленькое, иссохшее существо, которое еле слышно верещало в страхе…

Это оказалась тетя Соня. Она там перенесла два инфаркта миокарда. Каким-то чудом сползла с кровати, неизвестно чем питалась эти ужасные два месяца…
Никто не приходил… В этом городке жили десятки бывших учеников старой заслуженной, всеми любимой учительницы Софьи Захаровны Плоткиной…

Такой конец раздоров...
Никто уже не остался в этом очаге злобы, больных слов, обмана и наговоров, а проклятие – продолжало действовать…

Ирочка забрала тетю Соню в Ленинград. Она прожила там еще несколько лет. Пришла в себя, была в полном сознании.

Ее останки похоронили на том же ленинградском кладбище.
Жаль, что не осталось ни одного письма, заполненного ее красивым, четким, ровным почерком учительницы.
***
Никто никогда так бы и не узнал об этой трагедии, о судьбе по сути очень доброй, чистой, бессребрянной души, отдававшей всю себя другим…
А вот сегодня я в день поминовения (ёр-цайт) читаю Кадиш для возвышения ее души, устроил поминальную трапезу и пишу эти незамысловатые строки…