Слеза Сатаны

СЛЕЗА САТАНЫ

I
Конец XIX века. Россия. Сибирь.
…Гром уже перестал грохотать отдельными раскатами  и превратился в сплошной гул, ломающий уши, будто стопудовый колокол, надрывающий воздух после страшного по силе удара. Кривые, словно дьявольские ухмылки, молнии рвали в лоскуты ужасающе черное небо, а дождь валил сплошной стеной ледяной воды.
На Тимохе давно не было ни одной сухой нитки, шапка осталась где-то в тайге, сбитая лапой ельника,  оставившей на лбу кровавый след. Тимоха остервенело хлестал измочаленным кнутовищем по покрытому пеной и уже изрядно окровавленному крупу Серого. Конь, обычно норовистый, чуя близость дома, тяжело храпя и роняя клочья пены, из последних сил рвал эту темную водяную завесу, увязая копытами в глиняном месиве.
Три дня тому Ферапонт Селиванов, человек в этих местах известный и уважаемый, хозяин двух мельниц, лесопилки, сотни лошадей с подводами, отправил своего единственного сына Тимоху проверить заимки. Собирались они к зиме на соболя, не для промысла, а так, забавы ради. Напутствуя сына, был Ферапонт слегка пьян, весел и говорлив. Таким и запомнил его Тимоха.
Не прошел он и полста верст, как нагнал его в лесу на Сером Матвей Цыкалин, дворовый человек, с вестью о том, что Ферапонт присмерти. Вскочив на Серого, Тимоха помчался к дому, думая только о том, как бы застать отца живым. Последний год выдался для Селивановых скорбным. Умерла мать Тимохи, на валке леса погиб его старший брат, и вот теперь отец.
Весь мокрый, в грязи, с окровавленным лицом Тимоха влетел в горницу. Ферапонт, бледный как полотно, но еще живой лежал на кровати вытянув руки. Скосив глаза на сына, что явно далось ему с неимоверным с трудом, прошептал, разлепив губы:
- Слава богу, успел, сы…, - вдруг зашелся в хриплом кашле, хлынула горлом кровь. У Тимохи затряслись руки, как-то разом подкосились колени. Приступ прошел также вдруг, как и начался. Когда Ферапонту отерли от крови лицо и грудь, он осмысленно посмотрел на сына и неожиданно четко произнес:
- Сядь поближе, сынок.
Тимоха судорожно огляделся, нашел табуретку, придвинул ее к кровати и осторожно сел, наклонив лицо к отцу.
- Вот что Тимоха.… А ну, все вон! - неожиданно громко закричал больной. Этот возглас сразу напомнил былого Ферапонта, человека властного, хозяина. Через минуту они остались вдвоем.
- Помираю я, сынок.
- Да, что ты, батя…
- Молчи и слушай… Уж немного осталось… Завещание я еще в прошлом году написал, после смерти матери твоей, жены моей Ефросиньи. Царство ей небесное, скоро повстречаемся…
- Батя!
- Молчи! Хозяйство оставляю тебе доброе. Не будешь лениться, жить станешь справно и в достатке. А то, церкву поставь! Замоли мой грех.
- Какой грех, батя? - удивленно спросил Тимоха. Знал он отца своего как человека богобоязненного, благочинного.
· Убивец я, - выдохнул Ферапонт.
- Ах!.. Ты что такое говоришь. Господь с тобой!
- Убивец я, Тимоха! Вишь, за то и кара мне… Пережить смерть жены и старшего сына… За тебя я сильно боялся… Но, видно там, - он поднял глаза к потолку, - решили, что уж искупил я… и к себе зовут.
- Да, о чем ты, батя?
- Вот, сынок, - он судорожно задышал, - возьми… Искупи за меня… Церкву поставь…
Тимоха почувствовал как отец сунул свою горячую руку ему в ладонь, и что-то небольшое, легкое и необычайно холодное осталось там.
Вдруг Ферапонт изогнулся коромыслом, крикнул страшно и упал безжизненно на кровать. Еще не осознав случившегося, Тимоха понял, что отец умер, и только в уже безжизненных, еще открытых глазах неожиданно сверкнула зеленая звездочка и погасла.
Голоса, плач, лица людей, которых он не узнавал, все смешалось в голове у Тимохи. Он не помнил как оказался на улице, кто-то поднес стакан водки, выпил, вкуса не почувствовал, но голова прояснилась. Только сейчас осознал, что сжимает что-то в кулаке. С трудом разжал пальцы, на ладони лежала вещица, явно городская и дорогая. Это был камень оправленный в золотой оклад очень тонкой невиданной работы.
      Тимоха поднес его поближе к лицу, и вдруг что-то резко полоснуло по глазам. Это ярко сверкнула зеленая искра, словно звездочка. Точь в точь как в глазах умершего отца.

II
Похоронили Ферапонта Селиванова рядом с женой и старшим сыном. По прошествии девяти дней, как положено, помянули и засобирался Тимоха в город улаживать дела о наследстве. Когда прошли первые часы рвущего на части горя, а переживал потерю отца, последнего родного человека, Тимоха сполна, до самого «донышка сердца», как говорила его мать, он хватил еще стакан водки и повалился спать.
Очнулся уже под утро, сначала не понял где и зачем находится, но потом вспомнил события вчерашнего дня, и вдруг навалившаяся тоска снова сдавала грудь, глухие рыдания вырвались из горла. Некстати напомнила о себе вещица, что дал ему отец перед смертью. Тимоха по-прежнему сжимал ее в кулаке. Она как бы прилипла к его ладони и явно требовала к себе внимания. Юноша разжал пальцы и сквозь слезы взглянул на предсмертный дар отца. Чем-то очень сильным, властным и темным повеяло от него, и Тимоха непроизвольно снова зажал вещицу в кулаке. Потом вышел во двор, нашел укромный уголок и внимательно осмотрел ее. Было это ювелирное украшение, что носят городские барышни на шее и называлось оно, как слышал Тимоха, кулон. Только таких он никогда не видел. Длиною - поболе вершка, в поперечнике - немного меньше. Оправа без сомненья золотая, вычурной, явно старинной и не русской работы. Но главное - камень какой-то необычайной и темной красоты. Тимоха повидал немало самоцветов и сразу определил, что это изумруд, да только о существовании таких он и не подозревал. Камень был велик и настолько идеален по форме, что казалось его шлифовал не заморский ювелир, а сама природа, цвет же, в зависимости от освещения, был то черно зеленым, то светлым и ярким, точно весенняя трава. Правда, был у него маленький изъян, да даже не изъян, а скорее особенность, чуть левее и выше середины угадывалась то ли трещинка, то ли крапинка, которая при любом освещении испускала удивительно яркую вспышку, похожую на зеленую звездочку.
       В город Тимоха отправился на телеге, и было у него достаточно времени, чтобы пораскинуть мозгами. Однажды, будучи на одном прииске, услыхал он разговор двух старателей про его отца. Будто бы Ферапонт в былые времена водился с лихими людьми, и кровь на нем есть. Тимоха был не робкого десятку, да и силушку имел не малую, вздул он тех мужиков тогда изрядно за поклеп. А сейчас, трясся в телеге и размысливал, а если то правда? Ведь сам отец им с братом рассказывал, что был он беден как церковная мышь, да будто в тайге набрел на клад. Да, клад ли то был, а может лихих дел пожива?
Тимоха прижал руку к груди, где напротив сердца, завернутый в аккуратную тряпицу, лежал предсмертный дар отца. Сначала он хотел его закопать в тайге, затем, с ужасом осознавая его кровавое происхождение, даже выбросить. Но, по здравому размышлению, решил от него избавиться, продав за большие деньги. А цена ему была ох какая немалая, в этом Тимоха был уверен.
На постоялый двор, где обычно останавливались они с отцом, когда по делам приезжали в город, Тимоха въехал уже сильно под вечер. Распряг лошадь и сразу, не ужиная, отправился спать. Проснулся по привычке рано. Позавтракал пирогами, что захватил из дома, только спросив у хозяина молока, причесался, одел новую рубаху, да сюртук, что справил три года назад, да столько же раз всего и надевал. Оглядел себя в хозяйском зеркале, остался доволен, и отправился к стряпчему.
Вопреки ожиданиям, дела наследственные были улажены быстро, особенно после того как Тимоха, зная правила, но еще не умея, обливаясь потом и краснея, неловко сунул стряпчему красненькую. Тот куда ловчее выпростал ее из потной ладони парня и моментально спрятал в карман.
Уже через час с небольшим, сопровождаемый стряпчим, похожим на хорька, Тимоха вышел на солнечную улицу полноправным хозяином большого дела и крупного состояния. Еще кое-что нужно было уладить с банком, но об этом обещал похлопотать этот хорек-стряпчий.
      Вокруг сновали богато по-городскому одетые люди, хорошенькие барышни постреливали глазками на статного Тимоху. Жизнь казалась веселой и безоблачной.

*******

Этого деревенского молодца Казимир Потоцкий приметил еще у конторы стряпчего. Наметанным глазом отметил подобострастность судейского, похожего на хорька, и довольную улыбку на простоватом лице парня. Что-то подсказало - вот он его шанс.
На самом деле «пана Потоцкого» завали совсем по-другому, как, он и сам не помнил. Но когда он ступил на скользкую стезю порока и преступления, а случилось это ой как давно, ему один знающий толк в этих делах человек посоветовал выбрать себе новое звучное имя. Вспомнив, что дед его был портным из Кракова, он решил, что имеет полное правое носить имя польского графа. Жизнь показала, что он не ошибся. В смысле выбора имени. Для мошенника оно было очень удачным. Правда, последнее время ему не везло. И какого черта он тогда в Екатеринбурге в клубе полез обниматься к этому купцу? От этих объятий специальная резинка в его рукаве лопнула, и посыпались карты. Полное фиаско, еле ноги унес.
        А этот дурак Виноходов, которому он по «большой дружбе» уступил всего за двести рублей чудесное «бриллиантовое» кольцо"?  Этот олух потащил его оценить к ювелиру. Тот его и оценил по справедливости, в рубь с полтинной. А там полиция… В общем некрасиво получилось. Пришлось резко сниматься с насиженного места. Так и оказался в этой глуши, где такому мастеру как Потоцкий развернуться было негде. Уже неделю он болтался по городку, снимая комнату в дешевой гостинице, и за все время удалось по мелочи обыграть лишь одного заезжего купчишку. И вот сейчас Казимир нутром почувствовал - его клиент.

  *******

      После визита к стряпчему настроение Тимохи значительно улучшилось. Он походил по торговым рядам, купил кое-что по мелочи и неожиданно оказался на привокзальной площади, где в  здании вокзала расположился лучший в городе ресторан. В ресторане, не в этом, по - проще он был всего один раз с отцом в один из приездов в город. Тогда он показался дворцом, и вот сейчас ему вдруг захотелось зайти в этот зеркальный зал, сесть за стол с белой скатертью, почувствовать себя солидным человеком. Перед глазами предстало видение, как  он чинно сидит и пьет вино из настоящей хрустальной рюмки на длинной ножке…
- Изволите откушать, ваше благородие?
    Тимоха и не заметил как оказался в ресторане, и уже официант в накрахмаленной куртке вел его к столику. А в голове приятно звучало: «ваше благородие».

******* 

- Да, это фарт, и упустить его будет верхом глупости, - подумал Казимир, когда увидел молодца входящим в ресторан. С трудом заставив себя выждать полчаса, Потоцкий толкнул зеркальную дверь. К нему сразу бросилось несколько официантов, что-что, а подать себе Казимир умел. Ни на кого не глядя, он выбрал столик по соседству с Тимохой, вальяжно развалился на стуле:
- Вот, что любезный, принеси-ка мне рюмку французского коньяку. Да не вздумай шустовского! Знаю я вас, шельм.
«Граф» лениво осмотрел зал, отметил на тимохином столе графинчик с водкой, соленые грибки, жаркое, про себя усмехнулся: - Ну, паря, ты мой. - Его томный взгляд как бы невзначай остановился на соседе, он придал своему лицу заинтересованно - благожелательное выражение и с улыбкой слегка поклонился. Тимоха, зардевшись от внимания такого важного господина, неловко кивнул в ответ.
- Покорнейше прошу меня извинить, сударь, что не будучи знакомым с вами, осмелился заговорить, но поверьте, так соскучился по добрым умным собеседникам, что не удержался. Ах, простите, я не представился. Граф Казимир Потоцкий. Если я вас отвлек от трапезы или не к месту, не обижайтесь, бога ради.
- Что вы… мне приятно… очень, - Тимоха приятно удивился и, уже выпив водочки, весьма непрочь был с кем-нибудь пообщаться, особенно с живым князем. - Тимох… Тимофей Ферапонтыч, купец, - зачем-то соврал он.
- Не желаете ли присоединиться ко мне, уважаемый граф, - пролепетал Тимоха и ошалел от своей наглости.
- Охотно.
События развиваются лучше, чем я ожидал, - подумал мошенник.
- Я в этом городе, дрожайший Тимофей Ферапонтыч, всего пару дней, а уже задыхаюсь от невозможности с кем-то поговорить. Люди здесь все больше грубые, недушевные. Я так рад, что судьба послала мне встречу с вами.
Тимоха снова покраснел и расхрабрившись, предложил:
- А давайте выпьем водки за знакомство.
- Нет, мой друг, за наше неожиданное и счастливое знакомство предлагаю выпить шампанского. Я угощаю.
Через полчаса, выпив кроме шампанского еще и водки, Тимоха захмелел и поведал свою историю «графу». Тот посочувствовал:
- Да, потерять близких это большая утрата, но время все лечит. Я вот, как и вы, остался сиротой еще в юношеском возрасте, правда наследство получил изрядное. С тех пор много путешествую, пытаюсь развеять скуку, трачу деньги, иногда даже играю в карты. Представте, больше люблю проигрывать, чем выигрывать. Еще имею слабость, при случае покупаю произведения искусств. Да, вот вам пример.
Казимр вытащил из внутреннего кармана небольшой кинжальчик в золоченых ножнах с ручкой в виде русалки. Этот ножичек он купил в минуту меланхолии на какой-то станции у старьевщика за три рубля, и с тех пор зачем-то носил с собой.
- Будучи в Екатеринбурге, посетил тамошнего ювелира, из лучших, и как увидел эту вещицу, так сразу решил, что она будет моей. Ювелир просил четыре тысячи, но сговорились на трех.
Потоцкий перехватил взгляд Тимохи и поразился той гамме чувств, которая отразилась в глазах парня, уставившегося на кинжал.
 - Вот оно!, - винные пары ударили в голову Тимохи. - Удача в лице этого графа сама плывет в руки. - Уже два дня как Тимоха решил продать предсмертный подарок отца от греха подальше. К ювелиру или в банк не снесешь, спросят откуда взял. Истории же придумывать он не мастер, а правду говорить никому не собирался. Оставалось искать надежного человека, да не бедного. Кулон стоит  больших денег, это Тимоха понимал. И вот не успел приехать в город, как откуда ни возьмись этот граф.Человек за версту видно порядочный, образованный, а главное, богат и до разных побрякушек охоч.
Казимир с удивлением наблюдал как его новый знакомец, ни слова не говоря, налил почти полный фужер водки и махом влил себе в рот, затем наклонился через стол и жарко зашептал:
- Граф, мил человек, сама судьба посылает мне вас. У меня от…Ну, не важно…Осталось…Есть одна вещица… Драгоценность… Больших денег стоит, старинная… Ежели у вас до этаких вещей интерес имеется… Вам как человеку порядочному… Уступил бы.
Не ожидая такого поворота событий, опытный жулик на секунду растерялся:
- Какая драгоценность? Зачем? Ах, да, конечно. С удовольствием взгляну. Тимоха воровски огляделся, ресторанный зал был почти пуст, в дальнем конце дремали официанты. Полез под рубаху и достал что-то завернутое в тряпицу. Все также озираясь, он осторожно развернул ее, оттуда остро брызнул зеленый лучик.
Казимр Потоцкий был человеком крепких нервов, образ жизни обязывал, но то, что он увидел на мгновение чуть не лишило его чувств. Аферистом он был опытным и в драгоценностях кое-что понимал. Одного взгляда было досточно, чтобы понять - вещь не просто дорогая, уникальная и стоит столько, сколько он не мечтал иметь даже в самых радужных снах.
      Неимоверным усилием воли Казимр заставил себя собраться и побороть желание протянуть к ней руку. Как можно небрежнее он произнес:
- Вещица вроде бы интересная. Знаете, что Тимофей Ферапонтыч, пойдемте-ка ко мне в гостиницу, там и обсудим наше дельце.
- Матка боска! Какой шанс!, - судорожно думал Потоцкий, пока они выходили из ресторана. - Играть он не станет, украсть вряд ли удасться.  Что же делать, - пальцы нервно теребили лацкан сюртука, нечаянно что-то нащупали во внутреннем кармане. Инстинктивно Казимир сунул туда руку и вытащил кинжальчик с русалкой.
******* 

Утром на окраине города дворник наткнулся на мертвого молодого человека, которого раньше здесь не видел. Он лежал навзничь, устремив пустые глаза в небо. Из груди его напротив сердца торчала рукоять ножа в виде русалки. Дворник был человеком не робким и набожным, поэтому по - христиански решил закрыть глаза покойнику. В тот самый миг, когда он протянул руку к глазам убиенного, в них вдруг сверкнула зеленая искорка. Или ему это почудилось.

III

Силантий Чугуев слыл в Самаре человеком зажиточным, хозяином справным, купцом - не из последних. Имел свой двухэтажный каменный дом, держал коляску с лошадьми и души не чаял в своей жене и двух дочерях. По воскресеньям ходил в церковь, жертвовал на сирот и богадельню. Вобщем репутацию в городе имел достойную, не раз был зван на вечера к губернатору и на разные прочие общественные собрания. Была у него, правда, одна порочная страстишка - карты. Но о ней никто не знал. Силантий никогда не играл в Самаре.
Контора купца находилась неподалеку от дома, и ходил он туда обычно пешком, лишь изредка, для форсу, подъезжал в коляске. Так и в этот день с утра откушал жениных оладьев с малиновым вареньем, готовила она их превосходно, и не спешно оправился, как любил говаривать, «дело делать». Контора его находилась в большом пакгаузе, где по - соседству находился и склад со всякой всячиной, которой и торговал Чугуев.
Немного, для порядка, погоняв приказчиков, отправился в свой «кабинет», комнатку два на три с конторкой, тремя стульями и большим аглицким сейфом, гордостью и любимым предметом мебели Силантия. Сейф этот он холил и лелеял, каждый день протирал его замшой, никому не разрешал к нему прикасаться и никогда не открывал при посторонних. Про этот железный ящик среди работников ходили легенды, будто там лежат несметные сокровища. Самое интересное, что они были не так далеки от истины. Дело в том, что очень узкому кругу людей Силантий был известен, как скупщик драгоценностей с не очень чистой «родословной». Нет, откровенно краденных вещей он не брал, предпочитал покупать у людей, испытывающих серьезные денежные затруднения.
Вот такие приобретения, да карточные выигрыши, он и хранил в своем металлическом монстре.
Сняв картуз, Силантий уселся за конторку и начал перебирать бумаги. В дверь осторожно постучали. - Кто там еще, - крикнул Чугуев. Дверь приоткрылась, и в проеме показалась прилизанная голова приказчика: - Тут вас один очень приличный господин спрашивает. Говорит, по личному делу. - Купец подобрался, пригладил волосы, знал он, по каким «личным делам» к нему хаживали, и буркнул: - Зови.
Дверь широко отворилась, и через минут в нее вошел представительный очень хорошо одетый мужчина. - Ну прямо, граф, - про себя подумал Силантий. И сразу другая мысль обеспокоила его: - Где я видел это лицо, эту стать? - Тем временем незнакомец брезгливо огляделся и аккуратно, как бы боясь замараться, присел на предложенный стул.
      Шляпу он снимать не стал. Еще раз оглядевшись и убедившись, что дверь плотно притворена, он свысока оглядел купца и, немного помедлив, произнес:
- Видите ли, уважаемый Силантий Порфирьич, дело мое сугубо деликатное и прежде, чем его изложить, я хотел бы э - э… получить гарантии…
      Силантий с прищуром смотрел на посетителя, отвечать не спешил: - Где же я его все -таки встречал?
- Вы меня понимаете?
- Я так полагаю, вы пришли ко мне по рекомендации, - не желая больше терять времени, Чугуев взял быка за рога, - тогда вам должно быть известно, что я веду дела честно и без огласки.
- Да, да, мне говорили, иначе, конечно, я бы не пришел. Видите ли, какое дело, так трагически сложились обстоятельства, что…
- Милостивый государь, давайте ближе к делу.
- Хорошо, хорошо. Действительно к делу… Я хотел бы продать семейную реликвию большой ценности. К сожалению, судьба не оставляет мне иного выбора. И, конечно, необходимо избежать всяческой огласки, наша фамилия слишком известна.
С этими словами господин вытащил футляр черного бархата, еще раз оглянулся на дверь и положил его перед Силантием. Тот осторожно взял футляр в руки и, чуть помедлив, открыл. Через его руки проходили ценности немалые, и цену вещам он знал, но то что он увидел, имело явно монаршье происхождение. - Фальшивка? Нет, вещь старинная. Оправу можно и подделать, но камень! К ювелиру не ходи - изумруд карат на сорок, а то и все пятьдесят. А какой воды и огранки! Краденный? Безусловно, но такие кражи скрыть невозможно. Может украли лет двести назад где-нибудь во Франции, или еще какой Африке, вот он и лежал, схороненный до поры до времени?, - Не переставая лихорадочно думать, Силантий любовался игрой камня, крутя его в руке. Вдруг, при очередном повороте, грань так ярко сверкнула зеленый искрой, что он зажмурился и … вспомнил!
- Да, вещь хороша, ничего не скажешь, - он устремил насмешливый взгляд на уже начинавшего нервничать незнакомца, - только она не ваша… господин Потоцкий.
- Вы меня с кем-то путаете…
- Ничего я не путаю, «граф», - с ударением на последнем слове спокойно сказал Силантий. - Более того, с удовольствием вспоминаю, как вам били морду в Екатеринбурге в клубе. Поговаривали даже, что вы и в каком-то убийстве замешаны.
- Ложь, клевета! Вы за это ответите, хам, негодяй! - Потоцкий вскочил со стула.
- Сядьте и успокойтесь! - решение пришло сразу. - У меня к вам, господин Потоц…, впрочем, это не важно, есть предложение. Вы забываете об этой вещице, берете тысячу. Целую тысячу рублей! И убираетесь с глаз моих и из города. И никто никогда не узнает, что я вас видел.
- Вы негодяй и подлец! Очень сожелею, что в трудную для моей семьи минуту пришел к такому низкому человеку, - Казимир уже взял себя в руки, - немедленно верните кулон!
 - Ну что ж, тогда мне остается кликнуть урядника, он здесь недалече, за ним мои мужички быстро сбегают. И уж пусть власти разбираются Потоцкий вы или Иванов. Если я ошибся, то нижайше извинюсь и даже водки поднесу. Так что, звать урядника или как?
Потоцкий умел проигрывать. С минуту он ненавидяще жег взглядом своего собеседника , затем , презрительно усмехнувшись,одними губами произнес: - Давайте ваши деньги.

******* 

Силантий с очумелой улыбкой сидел посреди комнаты и тупо глядел на свой сейф, в который тут же после ухода Потоцкого запер кулон. - Это ж надо какая удача, это ж тыщ сто, а то и все двести, - взволнованно подумал он.
Неожиданно дверь резко отворилась и вбежавший приказчик с порога прокричал: - Силантий Порфирьич, вашего посетителя убили! - Купец вздрогнул, с минуту тупо смотрел на принесшего страшную весть, затем резко вскочил и выбежал вон.
Еще месяц назад затеяли с другой стороны пакгауза сделать новый вход в подвал. Вырыли глубокую яму, пробили отверстие для двери, на всю глубину из кирпича сложили лестницу, вмуровали металлические пруты для перил. Вот около этого места и собралась гомонящая толпа, в центре которой возвышался урядник. Он утирал апоплексическое лицо большим платком и уж в который раз повторял: - Иду значит я мимо, службу правлю. Вдруг из-за угла выскакивает этот господин, на вид человек солидный, дворянин, но явно не в себе. Что - то бормотал, ругался. До того в сердцах был, что перчатки обронил и не заметил. Я ему: - Милостивый государь, постойте! - , и на перчатки показываю. А он как зыркнет на меня, да закричат: - Не-е-ет! - , и бегом. А то, что яма здесь, он видать и не знал, края-то осыпаются. Ну, он и кубарем вниз, а там прутья.
      Силантий осторожно подошел к караю ямы и заглянул вниз. На один из прутьев, как баран на вертел был насажен «граф» Потоцкий. Глаза на искаженном от ужаса лице были открыты. В них зло горел зеленый огонь.

IV

Нижегородская ярмарка была в самом разгаре. Купцы со всей России вели здесь бойкую торговлю зерном лесом, мануфактурой и металлом, сахаром и вином, и еще бог знает чем. Силантий Чугуев любил бывать в Нижнем. Ведя торговлю, встречаясь с другими купцами, просто гуляя по лавкам и лабазам, он как бы вдыхал свежий воздух, вливал в себя новую кровь. И поезда подвод, груженные разным скарбом, и пароходы, тяжело идущие по Волге, и суета торгового люда, и ругань грузчиков-все здесь радовало глаз, слух и обоняние. Но особенно Силантия возбуждало чувство ожидания. Ожидания карточной игры, которая становилась для него уже навязчивым наваждением. Правда, пока он умел себя сдерживать, играл только несколько раз в году, в основном, в Нижнем и не по-многу.
Партнеров тоже выбирал тщательно, из людей его положения и хорошо знакомых.
Вот и в этот свой приезд на ярмарку он после дел праведных намеревался предаться азартному греху. Да и сговорились уже. Кампания подбиралась славная: несколько купцов, с которыми вел дела уж не один год, и даже один вельможа из Петербурга, прибывший в Нижний с какой-то инспекцией. Его рекомендовал Афанасий Силин, постоянный партера Силантия. Познакомился он с тем вельможей в Москве в одном знатном доме, разговорились и почти сразу признали друг в друге родственные души по части картишек. С тех пор несколько раз садились они вместе за зеленое сукно, вельможа играл широко, смело, проигрывать не боялся, состоятелен был чрезвычайно.
К тому же Силантию надо было отвлечься. Трагический случай с Потоцским сильно повлиял на обычно не впечатлительного купца. С одной стороны, вроде бы все складывалось удачно - нет человека, и концы в воду. С другой - уж больно все как-то театрально получилось, не по-людски и ужасно. Он вспомнил неестественную позу погибшего, зеленый блеск в его глазах, и его передернуло как от озноба. Уж больно натурально представилась ему та памятная картина. Трясущейся рукой Силантий ощупал внутренний карман, там в бархатном футляре лежал злосчастный кулон. Чугуев нутром чуял, что камень будучи ценности невероятной, в этом он был уверен, хотя никуда оценивать не обращался, притягивает и несчастья громадные. Сразу после того случая первым порывом было быстрее отделаться от нежданно свалившейся драгоценности. Но по трезвом размышлении, купец в нем возобладал. Ценность конечно велика, такой может быть в жизни и в руках боле подержать не удастся, и избавиться от нее надо, да токмо с умом, не спеша и тыщ за двести. С тех пор стал Силантий носить вещицу при себе. Сначала иногда, а потом все чаще, вытаскивал ее на свет божий в каком-нибудь укромном уголке, когда был уверен, что один, и любовался таинственным, убийственным, как однажды ему подумалось, блеском.
Играть сговорились у Афанасия Силина на всю ночь. Съехались часам к десяти, сытно поужинали, в меру выпили, закурили сигары. Близилась полночь.
- Ну-с, господа, а не сыграть ли нам партию, другую, - потирая руки, произнес Афанасий и пригласил всех в большую комнату с зашторенными окнами. В центре стоял стол, покрытый зеленым сукном, на нем расположились два серебряных канделябра с заженными свечами и запечатанные колоды карт. Тут же стоял небольшой столик с напитками и сигарами.
Игроки расселись за столом. Всего их собралось шестеро: купцы, местный инженер, директор банка и чиновник из столицы. Люди все были солидные и играть они намеревались серьезно. Покер - игра не для слабонервных требует характера твердого, воли сильной и артистизма высокого. Собравшиеся всем этим обладали. Играли только на наличные, хоть и доверяли друг другу, иначе не сели бы за один стол. Но справедливо считали, что долг унижает и играли до тех пор, пока не заканчивались захваченные с собой суммы. А они были изрядны. Каждый имел при себе не менее двадцати тысяч, что проиграть, при их капитале, было необременительно.
Начали скромно по сто рублей, через пару часов начальные ставки достигли тысячи, а затем и выше. Силантий к тому времени проиграл пару тысяч и чувствовал, что азарт игры захватывает его все сильнее и сильнее. То же происходило и с другими участниками игры, лица были разгорячены, глаза алчно блистали.
Банковал инженер. Силантий сбросил три карты, оставив себе два короля. Неспешно принял новые карты, брошенные банкометом, осторожно раздвинул их в вспотевшей ладони. В голову ударила горячая волна, сначала чуть не остановилось, а затем бешено запрыгало сердце - на него гордо смотрели четыре разноцветных короля и джокер.Покер! Об этом может только мечтать любой игрок, такое выпадает раз в жизни и упустить сей фарт - еще больший грех, чем сама игра. - Это судьба, - радостно подумал Чугуев и, уняв дрожь в пальцах, взял со стола пачку в десять тысяч. Как можно небрежнее швырнул ее на центр стола, где уже лежала кучка ассигнаций. Игроки коротко переглянулись и, немного помедлив, по - очереди бросили свои карты, говоря при этом: - Пас -. Все, кроме чиновника из Петербурга, которого, как помнил Силантий, звали Иваном Андреевичем. Тот пыхнул сигарой и с улыбкой произнес: - Отвечаю -. На столе появилась еще одна десятитысячная пачка.
- Шалишь, - подумал Силантий. - Карта у тебя верно сильная, ну да не сильнее моей. Врешь, мой покер не перебьешь. Раскошеливайся, хлыщ столичный, без порток отсюда уедешь.
Через несколько минут соперники, не желая уступать друг другу, довели банк до шестидесяти тысяч. Слово было за Силантием, и вдруг он осознал, что поставил на кон уже все имевшиеся с ним деньги. Надо было что-то ставить, либо он проиграл. Мысль судорожно заработала в поисках выхода, рука непроизвольно схватилась за сердце что-то нащупала в кармане. Вот оно, спасение!
- Уважаемый, Иван Андреич, - хрипло произнес Силантий. - К моему величайшему сожалению, я не захватил с собой больше наличных денег, расписки же среди нас не приняты. Но есть у меня одна вещица, ценности необыкновенной. Ежели я проиграю, то завтра же вы получите от меня за нее оговоренную сумму или же, коли пожелаете, оставите вещицу у себя -. С этими словами Чугуев вытащил футляр и, открыв его, поставил на стол. Присутствующие не смогли сдержать возглас восхищения, при свете свечей камень заиграл столь необычно и волшебно, что придал всей ситуации некий нереальный, даже сказочный оттенок.
Вельможа судорожно сглотнул, затянулся сигарой и, с трудом раздвинув губы в подобие улыбки, вымолвил: - Вещь превосходна, слов нет. В ее подлинности, естественно, у меня нет сомнений. Во сколько же вы ее ставите, Силантий Порфирьич?
- Стоит она более ста тысяч, поверьте моему купеческому слову, но ставлю я ее в пятьдесят и вскрываемся. Идет?, - уже предвкушая победу, уверенно ответил Чугуев.
- Согласен. Но уж и вы войдите в мое положение. Таких денег я тоже с собой не имею. Примите в счет ставки золотые часы и портсигар с алмазами, они стоят пятьдесят тысяч.
- Конечно, конечно, какие могут быть разговоры, - немного помедлив, переведя дух, Силантий с торжествующей улыбкой выложил перед собой победные карты. - Везет же людям! - не удержался директор банка. Силантий протянул руки к вожделенному выигрышу.
- Не спешите, сударь, ваша карта бита, - на сукно легли четыре туза и джокер.
Сказать, что это прозвучало, как гром среди ясного неба, значит ничего не сказать. Силантий был уничтожен, раздавлен, убит. То, что уже было в его руках, испарилось, пропало как дым, рассеялось как утренний туман. Сквозь какую-то пелену перед ним мелькали неузнаваемые, гротескные лица, ассигнации, портсигар, часы, и яркой болью прощально сверкнул зеленый камень. Больше он не помнил ничего.

******* 

С утра Матрену бросало то в жар, то в холод, сердце норовило выскочить из груди. Нет, никакой недуг ее не одолевал, просто сегодня вечером к ним домой должны были прийти сваты от Николая, с которым встречалась уже больше годы. Она хотела на этот день отпроситься из гостиницы, где служила горничной, но хозяин, несмотря на такой повод, не отпустил девушку. Работа была хорошая, терять ее не хотелось. Да и убрать - то надо было всего четыре нумера - делов на пару часов. По дороге в нумера она забежала в лавку и купила поллитра царской водки - кислоты ядреной, средства для разных хозяйственных дел незаменимого. Другой посуды не нашлось, и лавочник налил кислоту в бутылку из-под шустовского коньяка.
Хотя мысли Матрены были далеко отсюда, работала она споро и справно. Чтобы сэкономить время, не стала переодеваться в комнате для горничных, а сделала это в одном из нумеров, зная точно, что постояльцев не будет, и переносила свой вещи вместе с щетками, тряпками и ведрами из комнаты в комнату. Нумер, что занимал богатый купец, она оставила напоследок. Человек он был опрятный и убирать за ним было легко и не в тягость. Закончив уборку и быстро переодевшись, Матрена окинула последним взглядом блистевшую от чистоты комнату и, подхватив свои пожитки, обуреваемая волнительными мыслями, выпорхнула из номера. Бутылка из-под шустовского коньяка с царской водкой осталась забытая на столе.

  *******

Как Силантий добрался до гостиницы, он не помнил. Вроде бы его подвез на своей пролетке один из купцов. На негнущихся ногах он поднялся по лестнице на свой этаж, вошел в нумер и плюхнулся не раздеваясь на первый попавшийся стул. - Как же так, - недоумевал Чугуев, - Покер! И к свиньям собачьим. Черт с ними, с деньгами, не обеднею. Но какой был фарт, первый раз в жизни! И на тебе, фига с маслом! Увидев на столе бутылку с этикеткой Шустова, Силантий машинально протянул руку, выбил пробку и прямо из бутылки влил жидкость себе в глотку…
Сосед Силантия Чугуева по гостинице, тоже купец, намедни одолжил у него четвертной, чтобы расплатиться в ресторане - свой лопатник в нумере оставил. С утра решил навестить его и вернуть должок. Толкнулся в дверь, а та не заперта. Покликал - без ответа. И тут враз посреди комнаты на полу увидал Силантия. Тот лежал поджав ноги, изо рта его валила кровавая пена. То ли купцу показалось, то ли на самом деле, в открытых глазах на искаженном гримасой лице мертвеца играл зеленый огонь.

V

Поезд, следовавший из Нижнего Новгорода в Петербург, скоро катил сквозь российские поля и леса, мерно постукивая колесами и таща за собой жирный шлейф черного дыма. В отдельном купе спального вагона в одиночестве сидел Иван Андреевич Свирский и хмуро пил коньяк. Был он человеком средних лет, недурной наружности, обладателем славной дворянской фамилии и очень значительного наследства. Но служил, ибо свято чтил завет отца своего - дворянин должен трудиться на благо царя и Отечества. В генералы не выбился, да и не очень желал того. Все же чин имел приличный, действительный статский советник, и репутацию по службе отменную, что ценил превыше всего.
Но человек - не лик Христа, и ему свойственно хоть немного, но грешить, иначе что же нам прощал бы всевышний. Любил Иван Андреевич перекинуться в картишки. Вот и в этот свой приезд в Нижний не удержался и принял приглашение тамошнего купца Афанасия Силина сыграть по - крупному с серьезными людьми. И как все удачно складывалось, ему и раньше приходилось выигрывать значительные суммы, но такого куша - никогда. Ивану Андреевичу даже было жаль того купца, как его бишь звали. Иметь такую карту, поставить целое состояние и проиграть. Фатум, ничего не скажешь. И какой ужасный, конец - выжечь себе внутренности царской водкой! Свирского передернуло от воспоминаний, и он выпил рюмку коньяку. Больше всего его беспокоила огласка их карточной игры, имевшей столь трагические последствия. Но правда, Силин поклялся, что ни одна живая душа не узнает. Хотелось бы верить.
Особенно это было некстати сейчас. Свирский рано овдовел, детей у него не было, и вот уже можно сказать на склоне лет он неожиданно влюбился как безусый гимназист, отчаянно и страстно. Предметом его поздней любви стала юная княгиня Наталья Голутвина, с которой его познакомил ее отец князь Голутвин друг батюшки Ивана Андреевича. В отличие от своих сверстниц, княгиня была девушкой не столько романтической, сколько прагматичной, даже расчетливой. Она сразу поняла зачем отец познакомил ее со Свирским, и насколько заманчивым может стать союз с этим умным, еще не старым, а главное очень богатым человеком. К тому же, он ей неожиданно понравился. Красивой, хорошо образованной Наталье стоило небольшого труда очаровать действительного статского советника, который женской лаской был отнюдь не избалован. После нескольких вполне невинных встреч с княгиней, умело подстроенных ею же самой с помощью матери, Свирский понял, что влюблен, и как человек чести решил немедля просить ее руки. Когда старый князь узнал об этом намерении, то прослезился, старик горячо любил сына своего боевого друга и мечтал выдать за него дочь. Все устраивалось ко всеобщему удовольствию, осталось только уговориться о времени помолвки.
За окнами тянулась унылая степь. Свирский выпил еще коньяку. - Пожалуй, хватит, - подумал он, посасывая дольку лимона, - не хватало еще напиться. А что это я запаниковал? Гибель купца квалифицировали как несчастный случай на почве сильного алкогольного опьянения. Силин во многом от меня зависит и сделает все, чтобы ни одна собака не прознала о моем участии в игре. Ну, и наконец, выиграл-то я честно. И что выиграл! - На душе его сразу потеплело. Он достал бархатный футляр, открыл его и с восхищением стал смотреть на свой выигрыш. Иван Андреевич давно присматривал подарок для Натальи. Ему хотелось преподнести ей нечто не просто ценное и красивое, но необычайное. И вот судьба подарила ему это чудо, которое так подойдет к ее изумительным карим глазам. С этими приятными мыслями он и задремал под ровный стук колес.
По приезде в Петербург Свирский, не заезжая домой, отправился к знакомому ювелиру и купил у него золотую цепочку прекрасной работы.

  *******

Помолвка была назначена на ближайшее воскресенье. Вся неделя пролетела в приятных, но нешуточных хлопотах. Каждый день приходилось ездить к портному на примерку, надо отдать ему должное, фрак сшил отменный. Ездили с Натальей и ее матерью смотреть особняк, где молодые должны были поселиться после венчания. Затем различные шляпки, платья, булавки и прочая женская мишура, которую княгиня обязательно хотела преобретать в присутствии будущего мужа. К тому же и по ведомству было работы изрядно. Иван Андреевич улучил время и заказал для подарка своей невесте новый футляр темно-зеленого испанского бархата с золотыми застежками.
На торжественное событие в дом Голутвиных были приглашены только ближайшие родственники. В большой зале фамильного особняка сервировали стол на двенадцать персон, сверкавший фамильным серебром и хрусталем. Во главе стола сидели строго красивый и немного смущавшийся Свирский и восхитительная в своей юной свежести Наталья. На ее длинной тонкой шее висел подарок жениха.
Княгиня, которая была охоча до драгоценностей, терялась в догадках - какой же подарок ей преподнесет Иван Андреевич и пришла к выводу, что скорее всего это будет традиционное кольцо с бриллиантом. Когда же Свирский, слегка волнуясь, открыл перед ее глазами прелестную бархатную коробочку, то чуть не потеряла сознание от вида представшей перед ней красоты. Она даже не помнила, как он дрожащими пальцами застегнул цепочку на ее шее, и пришла в себе лишь от вздоха восхищения, исторгнувшегося из уст присутствующих. Увидав себя в зеркале, озорно подумала: - Боже, такого чудного украшения достойна не всякая королева, а мне оно ой - как к лицу. Чудный, чудный Иван Андреевич! У нас так все будет хорошо!
Вечер явно задался, все были веселы, благожелательны и уверенно сходились во мнении, что несмотря на разницу в возрасте, жених с невестой удивительно подходят друг другу. Каждый из присутствующих время то времени бросал восхищенный взор на изумительный камень, горевший всеми оттенками зеленого огня на груди княгини. Женщины с тайной завистью, мужчины - прикидывая в уме его стоимость.
Наталья, разгоряченная двумя бокалами шампанского была на седьмом небе от счастья. Наклонившись к Свирскому, она прошептала: - Милый, милый, Иван Андреич! Я вас так люблю! Прошу вас, увезите меня кататься по ночному Петербургу! - Хотя просьба эта и застала его врасплох, Свирский, которого самого переполняли незнакомые ранее чувства, уже не умещавшиеся в этом большом доме, сам был не прочь прокатиться с ветерком. Видно, такова уж душа русского человека, нам все подавай через край, сразу, да так, чтоб ветер свистел. Старые князь и княгиня, конечно, сначала не одобрили ветреной выходки дочери, но, под всеобщим впечатлением счастливого праздника, согласились. Пусть молодежь потешится, тем более, что приличий это не нарушает.
Пару месяцев назад Иван Андреевич завел себе новый летний экипаж. Элегантная, даже ажурная, английская коляска так понравилась молодой княгине, что она готова была в ней кататься часами. Свирский накинул на плечи Натальи легкое пальто, к вечеру слегка похолодало, и проводил ее к карете. На козлах уже сидел кучер Герасим, обряженный по такому случаю в новый сюртук с цветком в петлице. Сняв картуз, он усиленно кланялся, приговаривая: - На счастье, на счастье! - Два орловских рысака, видно тоже чувствуя торжественность момента, нервно, но величаво перебирали тонкими красивыми ногами.
Провожать их вышли гости в полном составе. Старый князь с женой прослезились от умиления и с тихой радостью, обнявшись взирали на начало, как они были уверенны, супружеского счастья своей дочери. Иван Андреевич слегка тронул плечо Герасима тростью, и тот традиционно крикнув: - Пошли, залетные! - стеганул лошадей кнутом. Те, застоявшись, рванули со двора.
Время было уже позднее, на улицах ни души, и рысаки резво понесли по городу, не встречая преград и не сдерживаемые кучером. Встречный ветер, треплющий волосы, звучный цокот копыт по пустой мостовой, крепкая рука Ивана Андреевича, обнимавшая ее за талию - все это возбуждало, завораживало Наталью и предвещало огромное, необычное счастье.
Уже не в силах сдержать себя, она весело закричала: - Быстрее, быстрее, еще быстрее! - и звонко рассмеялась. Свирский, поддавшись обаянию красоты, молодости и безрассудства, хрипло произнес: - Герасим, гони! - Лихо промчались по Невскому, свернули на Мойку и понеслись по узкой набережной. По другой стороне от речки мелькали дома и арки во дворы.
Вот из одной из таких арок и выкатилась телега оглоблями вперед. Скорее всего хозяин, оставивший ее в дворе, прямо у арки, поставил трухлявую подпорку под колесо, или еще что случилось, только оглобли под тяжестью груженной телеги вошли точь в точь в переднее колесо коляски и с мясом вырвали переднюю ось. Остальная часть экипажа на всей скорости врезалась в телегу и, перескочив ее, перевернулас
 

- Слава богу, жива. Скорее за доктором, он через дом живет во втором этаже, - эти слова, пришедшие откуда - то издалека, заставили Наталью открыть глаза. Сквозь пелену она разглядела почему - то залитое кровью лицо Герасима и еще двух человек, скорее всего жандармов.
- А где Иван Андреич? Что случилось? - и, вдруг сразу все вспомнилось. И мчащиеся лошади, и страшный удар, и душераздирающий крик Свирского.
Княгиня судорожно вцепилась в рукав Герасима, попыталась подняться, безумными глазами оглядываясь по сторонам. Иван Андреевич лежал неподалеку, метрах в трех, шея его была как - то неестественно выгнута, и даже несведущему человеку было бы ясно, что он мертв. Глаза действительного статского советника и, еще несколько минут назад счастливого жениха, широко и удивленно смотрели в небо. В них играл зеленый огонь.
Лишившись чувств, Голутвина упала на подхватившие ее на руки жандармов.

VI

Зимний Петроград встретил  Его императорского величества Преображенского полка поручика Ортынского черно - серыми склепами домов со стылыми окнами и небывало злой, все вымерзающей вьюгой. Будто кто-то там, в небесной канцелярии, жутко рассердился на эту жидовско - большевистскую свору, что учинила ужасный разгром в еще вчера одном из красивейших городов Европы, и хотел заморозить, сохранить, что еще осталось. А получалось, что остался только сам Ортынский. Империи нет, Преображенского полка нет, родных и друзей тоже не стало. Да, еще вот этот город славной его юности, который сейчас можно было узнать лишь по серым, когда - то золотым, шпилям Адмиралтейства и Петропавловки.
Николай шел по Невскому, постоянно натыкаясь на следы разрухи и запустения. Повсюду горели костры, сложенные из мебели, взятой в квартирах ближайших домов, и у них грелись одетые в какие - то лохмотья люди, солдаты и матросы. После гибели Корнилова он и еще два его сослуживца решили пробираться на юг к Деникину, чтобы драться с этим быдлом в солдатских шинелях. Именно шинели их и подвели, офицерское сукно не спутаешь с солдатским. На вокзале, где они пытались сесть на поезд до Петрограда, их заметили и пытались арестовать. В перестрелке товарищи Ортынского погибли, а ему чудом удалось в суматохе ускользнуть. Дальше пришлось пробираться пешком. В одной из деревень посчастливилось сменять свою новую хрустящую портупею, фуражку и офицерскую шинель на старую солдатскую, треух и немного продуктов. В другой за постой, вареную картошку, сало и хлеб пришлось отдать отцовские золотые часы. И вот два дня назад ему повезло - вышел к станции, где под порами стоял поезд, следовавший, как он услышал от пробегавших солдат, в Петроград. Николай рискнул и пристал к эшелону. Неделя скитаний, вонючая шинель, да отпущенная борода сделали свое дело - на него никто не обратил внимания.
И вот, наконец, он в Петербурге, в котором не был со времени начала войны. Впрочем, это уже был совсем другой город, да и назывался он по-другому - Петроград. Минуты радостного свидания с любимым местом прошли, перед ним простирался враждебный, холодный, таящий опасности город. У него не было денег, документов, наверное, и знакомых здесь уже не осталось. Была лишь воля и жгучее желание давить этих хамов, отобравших у него все, что было дорого, в том числе и этот город.
Уже давно он свернул с Невского и шел по какой-то узкой улице, название которой он конечно же знал, но забыл, здесь располагались особняки столичной знати. Ни в одном окне не горел свет, вокруг все было безжизненно как на кладбище, только не покойно и печально, а тревожно и очень холодно. Улица кончилась, поручик свернула за угол и сразу наткнулся на группу людей, пытавшихся согреться у тлевшего на ветру жалкого костерка. На мгновение сжалось сердце, и стало трудно дышать: - Черт возьми, распустил нюни как гимназист. И вот тебе результат, нарвался на патруль!
- Стой! - клацнули затворы винтовок. - Подь сюды!
Ортынский подобрался, все эти годы он не в штабах околачивался, а кормил вшей в окопах с такими же вот солдатиками, да водил их в штыковые атаки на немцев, так что взять его будет не легко. В этом убедились те сволочи, когда пытались задержать их на вокзале. Он самолично, будучи отменным стрелком, уложил шестерых из двух наганов, правда товарищи погибли.
- Этих всего пятеро, в возрасте, замерзли и помышляют только о теплой печке, да хорошей чарке водки. Авось, отпустят. А нет, вам же хуже, - зло подумал Николай и поглубже засунул руки в карманы, сжав рукояти наганов.
- Кто таков? И по - что здесь шляешься? - грозно спросил высокий солдат с окладистой бородой, видимо старший. Винтовку с плеча не снял, значит не опасался.
- Да, что вы, славяне, свой я, добираюсь с фронту до дому. Не поможете ли где переночевать? Уж больно стыло на улице-то, - поручик намеренно ссутулился, попытался придать жалостливое выражение лицу и такое же голосу. Напряжение среди патрульных заметно спало.
- Подгребай к костру. Откуда путь держишь?
- Да, вестимо откуда, с немецкого фронту. Штыки в землю и по домам. Уж который месяц по вокзалам мыкаюсь, но теперь-то недалече.
- Гляди-ка, Анисим, а сапоги-то на ем охфицерские. Да и рожа сильно подозрительная, больно благородная!
Ортынский напрягся. С одной стороны ему даже польстило, что за время лишений он не утратил благородного вида, но это было чревато и серьезными осложнениями.
- Ну-ка, мил человек, покажь документы, - высокий потянул с плеча винтовку. Не думая, а повинуясь лишь инстинкту, Николай выхватил из карманов револьверы и с левой два раза в упор всадил в высокого. Одновременно с правой раз пять выстрелил в солдат, двое упали. Резко развернувшись, поручик бросился в темноту. Вслед понеслась матерщина, и загрохали винтовки. Но его уже было не достать.
Морозный ветреный воздух остро обжигал горло, ослабший от недоедания организм быстро выдохся. Надо было срочно найти убежище, обнаружить беглеца на улице не составит труда. Уже задыхаясь и почти теряя сознание, поручик увидел сорванные ворота, некогда запиравшие вход во двор большого, украшенного колоннами дома. Не размышляя ни секунды, даже не это уже не было сил, поручик бросился туда. В нескольких метрах слева виднелась дверь черного хода. - Только бы была не заперта, - отчаянно взмолился несчастный. На двери висел огромный ржавый замок. - Все! Занавес! - опираясь спиной на дверь, он сполз на крыльцо. Пальцы судорожно продолжали сжимать револьверные рукояти. - Ну нет, господа хамы! Я еще не спел своей последней арии! Мой выход! - Громкие голоса и выстрелы на улице приближались, явно подошли другие патрули.
Дыхание немного успокоилось, пришло чувство яростной и, в то же время, спокойной храбрости, почти неотделимой от обреченности, не раз его посещавшее перед боем. Ортынский встал, с кривой ухмылкой посмотрел на еще минуту назад казавшуюся спасительной дверь и зло пнул ее сапогом. Дверь, как бы обижаясь, жалобно скрипнула и … приоткрылась. Замок, как ни в чем не бывало, остался висеть на месте, только одна из скоб, которые он скреплял, отошла от стены, ничем к ней не прикрепленная. Явно черным ходом пользовались, а замок повесили, чтобы не привечать бродяг. Эта бутафория чуть не стоила Николаю жизни. Он рванул дверь, затем осторожно прикрыл ее за собой и влетел на третий этаж, где было окно, выходящее во двор. Чудесное спасение оказалось как нельзя вовремя, во двор вбежало с десяток вооруженных людей с факелами.
- Вроде сюда забежал гад. - отчетливо услышал, затаившийся у разбитого окна беглец, отсюда можно было вести прицельную стрельбу.
- Да нет, он дальше по улице побежал. Куда ему здесь, вишь дверь на замке. Побегли, а то уйдет.
- Беречься надо, - отозвался третий голос. - Стреляет сволочь здорово. Не успели оглянуться, как он из двух револьверов троих наших положил.
- Хватит болтать, пошли.
Поручику польстила оценка врага его действий, он даже разгорячено подумал: - А не перестрелять ли их как куропаток? - Но тут же сам осудил столь безрассудное мальчишество.
Прошло не менее получаса, прежде чем он окончательно пришел в себя. Пока все складывалось удачно, но погоня могла в любую минуту вернуться и провести более тщательный осмотр. За все это время никто в доме признаков жизни не подавал. Надо было обследовать квартиры, и если в них никто не живет, то там можно переночевать, а то и залечь на несколько дней. Осторожно стал подниматься по ступеням. На каждом из шести этажей на черную лестницу выходили двери нескольких квартир, все они были крепко заколочены, да и сама лестница имела столь запущенный вид, что явно ей давно не пользовались. Но ведь, кто-то держал открытым черный ход, что и спасло ему жизнь.
Надо было уходить, солдаты могли вот-вот нагрянуть. Он уже спустился до второго этажа, как вдруг неодолимо почувствовал на себе чей-то взгляд, и тут же за одной из дверей послышался шорох. Николай выхватил оружие.
- Спрячьте пистолет, сударь, - послышался низкий женский голос. - Здесь не в кого стрелять, - за дверью раздался резкий кашель, затем, чуть помедлив, голос продолжал, - Чем это вы так насолили господам большевикам, что они посреди ночи гоняются за вами по нашей улице?
Сначала Ортынский хотел сбежать вниз, но вдруг решился и, обуреваемый каким-то непонятным озорством, что частенько посещает русского человека в безвыходных ситуациях, поклонился запертой двери и стукнув каблуками, весело и довольно громко отрапортовался:
- Позвольте представиться, прекрасная незнакомка. Его императорского величества Преображенского полка поручик Ортынский. Николай Иваныч. Прошу меня нижайше извинить, за то, что без приглашения вломился в ваш дом, но на то были веские основания. С господами большевиками у меня случился идеологический спор, а они люди невоспитанные, одно слово - хамы, попытались меня арестовать. Ну и пришлось троих застрелить.
Из-за двери раздался грудной смех: - Узнаю преображенца.
- Засим, еще раз прошу простить за то, что нарушил ваш покой, - продолжил он, - и откланяться.
Раздался звук отпираемых засовов, дверь приотворилась и оттуда прозвучал все тот же голос: - Заходите, поручик… - Дважды его приглашать не пришлось.  Проскользнув в оставленную щель, он оказался в темном узком коридоре, сзади послышался лязг запираемых замков. В конце длинного прохода едва угадывался свет, на него и пошел Ортынский, следуя за высокой стройной женщиной в темном платье с накинутой на плечи пушистой шалью. Лица ее было не разглядеть.
Они вошли в большую комнату с зашторенными окнами и покрытой пыльными чехлами мебелью, посреди которой жарко топилась буржуйка. Растопкой служили стулья, разбитые топором здесь же на полу. На стоявшем рядом голом дубовом столе жалко догорал огарок сальной свечи в массивном серебряном подсвечнике. Тут же расположились две бутылки вина, полбуханки серого хлеба, несколько вареных в мундире картофелин и порезанная большими кусками селедкана тарелке саксонского фарфора.
- Вы как раз к ужину, поручик. Присаживайтесь, у меня без церемоний, - хозяйка, слегка пошатнувшись, тяжело опустилась на стул. Николай скинул шинель и, оставшись в мундире, снова почувствовал себя офицером. Он присел на стул: - У меня нет слов, сударыня, чтобы выразить вам мою признательность за столь чудесное спасение…
- Бросьте, поручик. Налейте-ка лучше вина, пока оно еще, слава богу, есть, - и она протянула тонкую руку с хрустальным бокалом. Пока женщина жадными глотками пила вино, он внимательно рассмотрел ее. Перед ним сидела уже очень немолодая, с сильно помятым лицом и растрепанными волосами дама, с явными следами былой красоты и благородного происхождения. К тому же она была уже здорово пьяна.
- Ешьте, пейте, юноша. Извините, что не могу предложить вам фрикасе из рябчиков и шампанского, но уж, не обессудьте, - она рассмеялась пьяным хриплым смехом, - Ах, голубчик, я же вам не представилась. Княгиня Наталья Голутвина. Не слыхали?
Слышал и немало. До войны имя княгини Голутвиной было у многих на устах. Эта уже зрелая, но все еще очень красивая с тонкой девичьей фигурой, дама сводила с ума молодых офицеров Петербурга. Будучи не замужем, она легко заводила романы, меняла кавалеров как перчатки. Сейчас перед Ортынским сидела пожилая, обрюзгшая женщина с красным опухшим лицом и водянистыми от постоянного пьянства глазами. Почувствовав зверский голод, он выпил подряд два полных фужера вина, которое, как ни странно, оказалось вполне приличным, и налег на хлеб с картошкой. Приятная слабость и тепло разлились по телу. Княгиня же хлестала вино как извозчик, стакан за стаканом. Буквально через полчаса бутылки опустели. - Черт возьми! - заплетающимся языком произнесла княгиня, - у вина есть масса неоценимых достоинств, но один скверный недостаток - оно всегда кончается. Поручик, не сочтите за труд, там в углу есть еще, принесите. - В углу комнаты за шторой действительно стояло несколько бутылок, он захватил сразу три. Их тоже хватило не надолго. Они пили не чокаясь, без тостов и вообще без слов. Голутвина окончательно захмелела и свесив голову, заснула. В комнате раздался ее тихий храп. Ортынский готов был последовать за ней, глаза слипались и голова упорно норовилась устроиться на столе. Сил подняться со стула уже не было, да и к чему, за эти дни он привык спать сидя. Выпив еще вина, он положил голову на руки и тут же заснул.
Проснулся Николай от страшного грохота и вскоре, так как свечи еще горели. Спросонья он пытался сообразить где находится, и что случилось. Напротив него пылало лицо разгневанной фурии с совершенно сумасшедшими глазами, и она била об пол саксонский фарфор.
- Ты кто? Зачем?? Почему здесь? - закричала Голутвина трезвым, но совершенно ненормальным голосом. - Хочешь меня убить? Ограбить? Не отдам! Сволочи! Паразиты! Хамы!
- Княгиня, успокойтесь, ради христа! Это я, поручик Ортынский! Я не причиню вам зла! - быстро сообразив, что с женщиной на почве алкоголя случился какой-то приступ помутнения разума, попытался ее успокоить. Княгиня зыркнула на него воспаленным взглядом, затем схватила со стола пустую бутылку и запустила ей в голову Николая, тот едва успел увернуться. Вдруг дико вскрикнула, как кошка вскочила на стол и с неожиданной силой вцепилась ему в волосы. Это уже было чересчур. Офицер сбросил с себя остатки сна, а заодно и княгиню, отбросив ее к противоположной стене, где она обо что-то глухо стукнулась и затихла.
- Чертова баба, совсем допилась. Какое ужасное время, что оно с нами делает, - поручик вылил себе в бокал остатки вина, и жадно выпил. Княгиня по-прежнему не издавала ни звука. Молодой человек зло посмотрел в ее сторону, сплюнул с досады и направился приводить в чувство свою недавнюю спасительницу. Она лежала не дыша, далеко запрокинув голову, под волосами на полу растекалось что-то темное. Испуганный страшной догадкой, Николай бросился к столу, схватил подсвечник и осветил искаженное страшной гримасой безжизненное лицо с открытыми глазами, в которых как-то яростно играл зеленый огонь.
- Боже, что же это я натворил. Я не хотел! Какая нелепая случайность! - пронеслось у него в голове. Хотя уже было ясно, что случилось самое худшее, негнущимися пальцами он расстегнул ворот ее платья, чтобы попытаться сделать хоть что-то. Конечно, это было бесполезно, только пальцы нащупали какой-то предмет, висевший на шее убитой им женщины. Даже при тусклом свете свечи было видно, что это изумруд, причем из необычайных. Ортынский тяжело опустился на пол и дико захохотал. Когда истерика прошла, он постарался собрать разбегавшиеся мысли и проанализировать события сегодняшнего дня. Итак, он чудом спасся от гибели, и не последнюю роль в этом сыграла княгиня, которую он «в благодарность» неумышленно убивает и может завладеть уже не нужной ей драгоценностью.
- Недурный итог, - горько подумал поручик, затем поднялся и принялся собираться. Оставаться здесь было нельзя, да и просто не богоугодно. Он облачился в свою солдатскую шинель, задул свечи и тем же темным коридором пошел из квартиры. Осторожно отпер засовы, оглядевшись по сторонам, вышел на площадку.
Несколько минут он стоял не двигаясь, затем резко повернулся и рванул на себя дверь. Ноги сами принесли его в жуткую комнату. Нашарил в кармане спички, от волнения удалось зажечь их лишь с третьей попытки. Слабый свет осветил оскаленное лицо княгини. Ортынский, опустившись на колени, взял ее на руки и отнес на стоявшую в углу кушетку. Перекрестился и дрожащими пальцами закрыл глаза покойной, после повернулся и нетвердым шагом двинулся к выходу. Но вдруг остановился, резко развернулся и, быстро подойдя к кушетке, по-воровски, сорвал камень с шеи женщины.
Со словами - Простите, княгиня, - он бросился в петроградскую ночь.

VII

Только малому ребенку, да маразматическому старцу еще не было понятно что через день-другой большевики возьмут Крым. Один из последних защитников белого дела, бывший поручик Его императорского величества Преображенского полка, а ныне штабс-капитан врангелевской армии Ортынский сидел в вонючем полузасыпанном блиндаже под Джанкоем и в одиночестве пил водку. Только что вестовой доставил приказ от командира полка - отступать. Ну что ж, не привыкать. Только, куда дальше-то, Россия кончается вот здесь, именно здесь, под ногами. Дальше море и ни пяди русской земли. Впрочем, за последние годы судьба так измочалила душу Ортынского, что ему по с большому счету уже было наплевать где жить, лишь бы жить. В мире и покое.
Как всегда не к месту пришло воспоминание об уже далеком происшествии в Петрограде. Оно вызывало в нем двоякое чувство. С одной стороны, единственный раз в жизни он, хоть и не желая того, убил женщину, к тому же спасшую его. С другой, это трагическое событие принесло ему состояние, способное обеспечить до последних дней в любом уголке мира. Он машинально потрогал камень, висевший под кителем на крепкой веревке. Что ж, это судьба, и не надо ей противиться.
     Николай налил полстакана водки и залпом выпил. Теплое горькое пойло обожгло внутренности, но долгожданного облегчения не принесло. Снаружи послышался шум осыпающейся земли, кто-то спускался в блиндаж.
- Здорово, Ортынский. Водку жрешь? Это дело, значит я вовремя, - в блиндаж ввалился командир второго батальона, в который входила рота Ортынского, капитан Сергей Васильевич Стражников. Вместе они воевали уже больше двух лет и за это нелегкое время стали друзьями. Капитан, не снимая пропахшей гарью шинели, присел к грубо сколоченному столу. Николай разлил водку, молча выпили, закусив солеными огурцами, которые откуда-то притащил в котелке ординарец Ортынского.
- Приказ получил?
    Николай подбородком указал на распечатанный конверт, мокнущий в пролитой водке.
- Ну вот и отвоевались мы с тобой, Коля, за царя и Отечество, - Стражников закурил и протянул портсигар Ортынскому.
- Царя уж нет, Отечество далече, - хмуро ухмыляясь, ответил штабс-капитан, беря предложенную папиросу. - Но мы-то здесь!
- Считай, что уже нет. Приказ об отступлении получен и, если повезет, то через пару дней мы с тобой будем по волнам Черного моря плыть в сторону Турции или еще какой чертовой Румынии, - Стражников налил еще водки, выпил, не закусив. - Где, в лучшем случае поступим в иностранный легион, а в худшем, сдохнем, подавая местным беям кальяны.
- Заманчивая перспектива, - все еще ухмыляясь, Ортынский сквозь табачный дым устремил мутный взгляд на своего друга. Вдруг посерьезнел, в глазах появилась злая решимость: - Я с четырнадцатого года в окопах. И это итог? Ну, уж нет, что такое офицерская часть я еще не забыл. Он рванул кобуру на поясе и выхватил наган, направив его себе в висок.
- Штабс-капитан Ортынский, прекратите истерику! Постарайтесь вспомнить, что вы боевой офицер, а не слабонервный гимназист!.. И спрячь наган, Коля. Пустить пулю в лоб мы с тобой еще успеем, это я тебе обещаю. - Стражников нервно закурил еще папиросу. - Честь, Россия, погоны, аксельбанты. Все это вздор, пыль, голубой туман. Сегодня есть один выбор: жить или умереть. Прости за банальность, я хочу жить, но жить достойно, а не как выброшенная на улицу собака. Я это заслужил, также как и ты, - он судорожно затянулся и выпустил струю густого дыма. - На пароходах мест для всех желающих бежать отсюда не хватит, а эти сволочи из штаба уже набивают трюмы под завязку барахлом… Подонки!… Ну ладно, хватит лить слезы по нашей безвременно ушедшей юности. Увяли розы, пора подумать о хлебе насущном. Да спрячь ты этот чертов наган! Обещаю, что когда он тебе понадобится, я сообщу.
Капитан затушил папиросу и разлил остатки водки. - За нас с тобой, и за черт с ними! -за это и выпили. Стражников перегнулся через шаткий стол и, горячо дыша на своего собеседника перегаром, быстро заговорил:- Мы с тобой не первый год в окопах, армию вшей накормили, кровь и свою и чужую лили ведрами. И что взамен? Шиш без масла и пинок под зад, вот и вся награда за ратный подвиг. Родины более нет, средств к существованию тоже. Говоришь честь, совесть, а кому они нужны? И как они тебя будут кормить? А пулю в лоб, это, Коля, оставим никчемным романтикам… Черт, водка кончилась. Впрочем, это даже к лучшему, сейчас она может нам даже помешать, - он перевел дух и уже более спокойно продолжал. - Слушай меня, Ортынский, внимательно и не перебивай. Два часа назад я был срочно вызван к командиру полка. Полковник мне приказал тайно и спешно доставить в Севастополь полковую кассу. Для транспортировки и охраны выделено две подводы и пять солдат с прапорщиком из комендантской роты, но прапорщик этот неожиданно заболел, тиф подозревают. Мне приказано срочно подобрать офицера на замену. Вот ты и возглавишь охрану.
- Хорошо, - безразлично согласился штабс-капитан, - только не понимаю зачем…
- А затем, мой непонятливый друг, что я совершенно случайно имею точную информацию о содержании кассы. В двух сундуках, кроме уже никому не нужных ассигнаций, находится тысячи полторы золотых десяток.
В блиндаже повисла тишина, лишь слышно было, как с брустверов шурша осыпалась земля. Сквозь затуманенные водочными парами мозги Ортынский начал осознавать дьявольский замысел капитана.
- Но, Сергей, это же…
- Да, да, да! Грабеж, воровство, преступление, мерзость, бесчестие, называй как знаешь! Но это лучше, чем пуля в висок. К тому же за семь лет окопов нам кое-что полагается. Или ты хочешь, чтобы это золотишко досталось тем лощенным подлецам, что все это время жирели на нашей крови? А грехом больше, грехом меньше, все одно.
Как бы свалив с себя груз, Стражников рванул ворот шинели и откинулся к земляной стенке блиндажа: - Ну что ответишь, штабс-капитан? Пойдешь со мной?
Ортынский с сожалением посмотрел на пустую бутылку, затем спрятал револьвер в кобуру и тихо, но отчетливо сказал:
- Согласен. Только, Сергей, крови не допущу.
- А это и не понадобится. Солдатиков по дороге обезоружим, да отпустим в чисто поле. Возвращаться в полк им резону нет - в нынешнем бардаке никто разбираться не станет, а тут же поставят к стенке.
План у меня таков. Не скрою, к чему-то подобному я уже готовился давно. Свели тут меня с местным контрабандистом-турком, у него своя шхуна, на которой он даже в нынешнее время умудряется ходить в Константинополь и обратно. Я уж сговорился с ним, только ждал благоприятного момента, вот и дождался. Как только вышел от командира полка, сразу послал к турку своего тезку поручика Семенцова. Он человек верный, с нами пойдет. Ждать нас наказал километрах в восьми отсюда по берегу на лодке.
А с солдатиками так. Доезжаем до условленного места, наставляем на них наганы, взламываем сундуки и с золотишком дуем в сторону славной столицы древней Византии.
Не вдаваясь в детали, Ортынский план одобрил. На самом деле ему было все равно, какое-то вязкое безразличие сковало его душу и мысли. Он предал себя в руки судьбы.
Никаких личных вещей, чтобы не вызвать подозрений, решили с собой не брать. Николай только сунул под шинель пустой вещь-мешок для золота. Стражников представил его солдатам как их нового начальника, и подводы тронулись в путь, на первой - четверо бойцов, на второй - пятый, в качестве кучера, офицеры и сундуки с кассой. Солдаты негромко переговаривались между собой, посмеивались, офицеры ехали молча, каждый думал о своем.
Примерно через час пути Стражников толкнул в бок соседа по телеге: - Подъезжаем. Вон видишь, метрах в трехстах по берегу лодку с человеком? Это Семенцов. Приготовься. Действительно, справа от дороги у самого берега покачивался на воде рыбацкий баркас, в нем на веслах сидел человек в шинели и офицерской фуражке. Кабельтовах в пяти в открытом море дрейфовала рыбацкая шхуна со спущенным парусом.
- Ну, стой! - зычно крикнул капитан. - Всем слезать и строиться. У меня приказ перед въездом в Севастополь зачитать вам секретные инструкции.- Солдатики неловко соскочили с телеги и неспешно построились.
- А теперь, вот что, орлы, - спокойно проговорил он, одновременно с Ортынским выхватывая из кобуры наган. - Служба ваша здесь и заканчивается. Мы вам со штабс-капитаном объявляем демобилизацию и отпускаем на все четыре стороны. Ружьишки же прошу аккуратно сложить в телегу. - На лицах солдат отразилось туповатое непонимание, они недоуменно переглядывались.
- Ну, живо! - Николай взвел курок револьвера, этого оказалось вполне достаточно, чтобы винтовки со стуком полетели в телегу.
- Вот и славно, - Стражников подошел к телеге со стороны, где стояли сундуки и, пока его сообщник держал на мушке охранников кассы, начал рукояткой нагана сбивать замок. Достаточно быстро тот поддался, и взору капитана предстали пачки ассигнаций и каких-то документов. Немного нервничая, он принялся за второй сундук. У этого запор оказался покрепче, но вскоре и он был взломан. Вместе с бумажными пачками денег здесь находилось и несколько брезентовых мешков с сургучными печатями. Вытащив из кармана складной нож, он взрезал один из них и облегченно воздохнул. Там заблестели золотые монеты.
- Эй, ты, подойди сюда, - подозвал он пожилого бородатого солдата. Тот опасливо приблизился. - Не боись, служивый, подставляй шапку. Это вам за службу, - стал горстями ссыпать золото в солдатскую шапку. - Только чтоб всем поровну. - Солдат ошалело смотрел, как монеты со звоном падают в шапку. - А теперь, братцы, чтобы духу вашего здесь не было. Кстати, по месту службы, от которой я вас только что освободил, возвращаться не советую. Там вас просто шлепнут за невыполнение приказа, и весьма правильно сделают, если вы совершите подобную глупость.
По тому, как мужички резво прыснули в степь, плотно и весьма заинтересованно окружив бородатого с шапкой, стало ясно, что такой глупости от них ожидать не приходится.
Весело побросав золотые десятки в припрятанный вещьмешок, они устремились к лодке, откуда  уже призывно махал рукой поручик Семенцов. Закинув довольно тяжелый мешок, монеты потянули килограммов на пятнадцать, в баркас, офицеры оттолкнули его от берега. И поручик рьяно, но неумело заработал веслами, держа курс на шхуну.
- Все здорово получилось, - выпалил он, задыхаясь от непривычного занятия.
- Не накаркай, «адмирал», - отшутился Стражников, сам он был конечно очень доволен, что «гоп - стоп», как он про себя его назвал, так удачно завершился.
Лодка прошла едва полтораста метров, как Семенцов, сидящий лицом к берегу вдруг воскликнул: - Смотрите, они возвращаются! - Оба офицера разом обернулись. Солдаты бежали к телегам с явным намерением вернуть свои винтовки, за что в столь смутное время их вряд ли можно было осуждать, и совершенно не оправдывало безрассудного поведения похитителей, которые не удосужились не только забрать оружие, но хотя бы разрядить его.
- Шибче греби, Семенцов! - крикнул капитан. - А ты, Ортынский, пригнись, неровен час, палить начнут!
Вообще-то служивые палить в офицеров, одаривших их золотом, не собирались, просто решили прихватить ружьишки - время-то на дворе какое! Но один молодой, то ли с озорства, то ли от помутнения рассудка, передернул затвор  да и пальнул почти не целясь в сторону баркаса. И тут же получил от бородатого в ухо. Больше выстрелов не последовало.
Звук выстрела заставил поручика еще быстрее заработать веслами, правда, скорости это не прибавило, ветер с моря усиливался.
- Сволочи, нужно было их пристрелить к чертовой матери! - продолжая ругаться, Стражников поднялся со дна лодки. - Ортынский, ты жив? - Ответа не было. Предчувствуя беду, капитан бросился к товарищу. Николай лежал лицом вниз, в само центре его спины алело, медленно увеличиваясь, идеально круглое кровавое пятно.
- Коля, дружище, очнись! Что же это, а? - он попытался перевернуть штабс-капитана на спину, тот тихо застонал. - Живой! Держись, до шхуны рукой падать, там я тебя перевяжу.
Несмотря на усиливающееся волнение и неопытность гребца, через полчаса баркас стукнулся о борт шхуны. Раненого Ортынского уложили на палубе, он был по-прежнему без сознания. Стражников устроился рядом. Как человек, повидавший на своем веку сотни ранений, он понимал, что шансов на благоприятный исход никаких. Вдруг у штабс-капитана изо рта пошла кровь, и он очнулся. Стало ясно - это агония. Осмысленно взглянув на капитана, он, с трудом разлепив губы, прошептал:
- Сергей… Вот как все повернулось… Это справедливо… Здесь… На груди… У меня… Возьми…, - взгляд Ортынского остекленел, и голова скатилась набок. В застывших глазах блеснул зеленый огонь.
Через два дня к турецкому берегу недалеко от Константинополя причалила рыбацкая шхуна, ее здесь хорошо знали. С нее сошли два пассажира в русской офицерской форме, только без погон. В качестве багажа с ними было тело их мертвого товарища и солдатский вещьмешок. За золотую монету местный плотник сколотил им гроб, и он же выкопал могилу на пустыре, где и схоронили погибшего. Над могильным холмом поставили простой деревянный крест, на котором нашедшейся у турка краской вывели: «Здесь нашел свой последний приют Ортынский Николай Иванович, штабс-капитан. Погиб в бою на русской земле».
Офицеры постояли немного у могилы и ушли в сторону Константинополя. Тот, что помоложе нес не плече тяжелый вешьмешок.

VIII

В 1921 году русский офицер в Константинополе был так же «редок», как татарин-дворник на улицах Москвы. Они стали почти такой же достопримечательностью Турции как минареты, дервиши и люля-кебаб. Поэтому Стражников с Семенцовым не опасались выглядеть белыми воронами и передвигались открыто, не таясь, намереваясь вскоре добраться до Второго Рима и затеряться там.
Шли молча. Тягостные думы одолевали обоих. Терять боевых товарищей им доводилось, а вот родину - впервые. Да и кассы брать раньше не приходилось. По дороге по сторонам не смотрели и не оглядывались. А зря. Иначе бы заметили, что от самой могилы Ортынского за ними на небольшом расстоянии по-воровски крался оборванный турецкий мальчишка, с которым перед этим о чем-то долго шептался контрабандист, переправивший их через море.
Поднявшись на небольшой холм, путники увидели вдали у дороги несколько примостившихся друг к другу построек с плоскими крышами, над которыми вился дымок. По - всему, это был придорожный постоялый двор или чайхана. Приободрев, офицеры ускорили шаг, они были в пути часов шесть. Мальчишка же, следовавший за ними, сбежал с дороги на тропинку, тянувшуюся сбоку за густым кустарником, и со всех ног пустился в направлении одиноких домишек. Это действительно была придорожная чайхана. Едва перемахнув порог, мальчишка бросился к находившемуся тут же хозяину и что-то горячо зашептал ему на ухо.
Тот внимательно выслушал затем выпучил глаза и, поцокав языком, быстро выкрикнул парню несколько гортанных слов и вытолкнул его на дорогу. Тот пулей полетел куда-то дальше. Чайханщик суетливо осмотрел свое заведение - веранду с низкими деревянными диванами покрытыми тряпьем. В это время здесь не было ни души. Постоял минуту в задумчивости и бросился разжигать мангал.
Чем ближе путники подходили к строениями, тем лучше становилось их настроение. Дым над крышами становился гуще, а за сотню метров до места пошел дух жареной баранины, защекотавший нос и забивший рот слюной. Навстречу им выскочил улыбающийся турок в шароварах и феске с кисточкой. Он все время кланялся, прижимая руки к груди, лопотал что-то на своем языке и призывно указывал ладошками на веранду, обещавшую отдых и, судя по запаху, вкусную еду.
- Здоров, басурманин, - весело сказал капитан и, войдя на веранду, устало плюхнулся на низкий диван. Семенцов осторожно снял мешок и последовал его примеру.
- Ты по-русски понимаешь? - турок как болванчик усиленно закивал головой, хотя было ясно, что он не понимает ни слова. - Ну, да черт с тобой, - махнул рукой Стражников. - Неси-ка нам люля, да чаю. Это-то ты понял? - Видно понял, так как через минуту перед уставшими офицерами появилось мясо, зелень, плоский хлеб и чайник с горячим чаем. Семенцов снял фуражку, положил ее на мешок, лежавший у бедра, расстегнул шинель, снимать не стал, на дворе стояла поздняя осень. Хоть и юг, а прохладно.
В первые минуты они жадно набросились на еду, поэтому и не заметили, как к чайхане подкатила большая арба, в которой уместилось шестеро то ли дервишей, то ли дехкан, да все тот же мальчишка. Они не спеша слезли и вошли на веранду, устроившись в углу. Хозяин принес им кофе.
Все-таки годы, проведенные в постоянной опасности, настраивают человека на прием исходящей тревоги. Не сговариваясь, офицеры одновременно посмотрели друг на друга и на кампанию вновь прибывших. Те мирно пили свой кофе, но наметанному глазу сразу была видна напряженность в их позах и взглядах.
- Возможно, я стал чересчур подозрительным, но эти любители кофе мне явно не нравятся, - прихлебывая чай из стаканчика, тихо произнес Стражников. - Не к столу будет сказано, но с такими рожами не землю пахать, а только отбирать золото у честных бывших офицеров бывшей русской армии.
- Ну, это еще отобрать надо, - ухмыльнувшись ответил поручик, незаметно спуская руку в карман и нащупывая рифленую рукоять револьвера. - Дьявол, а ведь я этого мальчишку уже видел. С ним тогда на берегу о чем-то шептался наш контрабандист! Сволочь прожженная, он точно догадался, что у нас в мешке. Я когда его на борт забрасывал, то-то звону было. Да и расплачивались десятками.
- Спокойно, поручик, без паники. Уж с этим отребьем как-нибудь справимся. Допивай чай, бери мешок и - курс на арбу. Я прикрываю. Что бы ни случилось, забираешься на этот «экипаж» и затем прикрываешь меня. Вопросы есть? - Вопросов не было.
Семенцов поставил пустой стакан, вытер рот и руки несвежим платком, нарочито медленно встал и, подхватив мешок, пошел с веранды. Стражников, засунув руки в карманы, двинулся следом. Они уже вышли на улицу, когда капитан за спиной почувствовал движение. Резко обернулся и вовремя. Прямо на него летел зверского вида детина с огромным тесаком в руке. Не останавливаясь, прямо через карман, офицер всадил две пули в нападавшего. Тут же выхватил наган и выпустил оставшиеся пять пуль по разбегавшимся в разные стороны бандитам. Затем развернулся и, низко пригнувшись, бегом бросился к арбе, ожидая пулю или нож в спину. Но Семенцов тем временем уже забрался на турецкую телегу и, громко матерясь, лупил из своего револьвера по веранде, где, за исключением мертвого верзилы, да двух раненых, уже никого не осталось. Стражников, схватившись за большое колесо, перевалился в арбу, и поручик, бросив рядом с собой расстрелянный наган, хлестнул поводьями лошадь. Арба понеслась по дороге. Никто их не преследовал.
Повозку пришлось бросить при въезде в город. Во-первых, без должной сноровки ей трудно было управлять на узких улочках, а, во-вторых, двое русских на арбе были слишком заметны, это они поняли по удивленным взглядам, которые бросали на них местные жители. В Константинополь вошли пешком без каких-либо планов на ближайшее будущее, не зная ни языка, ни местных обычаев. Но, наконец, им повезло. Почти сразу они наткнулись на вещевую лавку, где им удалось поменять свои добротные офицерские шинели и портупеи на короткие поношенные пальто и два кожаных, здорово потерых, но еще очень крепких саквояжа. Хозяин лавки армянин, прилично говоривший по-русски, не только поменял им несколько золотых десяток на турецкие лиры, но и направил к своему брату, держателю гостиницы, дав в сопровождающие малолетнего сына.
Через четверть часа мальчишка привел их к покосившемуся двухэтажному строению, ничем не отличавшемуся от таких же кособоких соседей. Хозяин ночлежки, как две капли воды похожий на своего родственника, расплывшись в улыбке, потребовал плату за ночь вперед и проводил постояльцев в грязную темную комнату во втором этаже, где, кроме некрашеных стола и стула, с трудом умещались две железные кровати, покрытые серыми солдатскими одеялами. Впервые за несколько дней они почувствовали себя в относительной безопасности. Едва за армянином затворилась дверь, как оба офицера повалились на койки не раздеваясь. При этом мешок Семенцов положил подле себя, так рядом с ним и уснул. Услышав храп поручика, капитан подумал о том, что надо бы спать по очереди, но это была последняя его мысль, через мгновение в комнате храпели уже двое.
Семенцов очнулся от тяжести в боку, виной тому был лежавший рядом мешок с золотом. Он потянулся, протер кулаками глаза и огляделся. Рядом на такой же койке спал его товарищ, устремив лицо в черный потолок. Как бы почувствовав на себе чужой взгляд, он перестал тяжело дышать и резко открыл глаза. Увидев поручика, облегченно выпустил воздух из легких и сонно проговорил: - Мы с тобой еще живы? Странно.
Стражников резко поднялся и сел на кровать:
- Давай-ка, поручик, подсчитаем наши с тобой капиталы, да упакуем их в эти чудные докторские соквояжи. Недаром же мы их сюда тащили.
Приставив к двери стул так, чтобы нельзя было открыть снаружи, они осторожно высыпали содержимое мешка на стол. После довольно долгих подсчетов выяснилось, что они располагают тысячью четырьмястами одиннадцатью золотыми десятками, которые вновь насыпали в маленькие брезентовые мешки и плотно, чтобы не звенели, поровну упаковали в саквояжи. Каждый поставил свой баул под кровать.
- А теперь, Семенцов, когда закрома наполнены, неплохо было бы… и закусить, - весело потирая руки, сказал Стражников. - Зови сюда этого армяшку.
Поручик подошел к двери и с порога крикнул: - Эй, хозяин, ты где? - Тот не замедлил появиться, ловко взбежав по скрипучей лестнице. Уяснив, чего хотят постояльцы, пропал минут на пятнадцать и возвратился с большим подносом, на котором было вино в большом кувшине, дымящийся шашлык, сыр, зелень и теплый лаваш.
Стол поставили между коек, разлили по стаканам вино. Капитан встал, Семенцов поднялся следом. - Помянем, поручик, Колю Ортынского и всех наших товарищей, оставшихся там, за морем, в русской земле. - Выпили залпом, до дна, постояв немного, опустились на жесткие металлические решетки. Несколько минут молча ели. Налили еще.
- Сергей Васильевич, я вас все хотел спросить, - Семенцов замялся. - Впрочем, если не хотите, можете не отвечать. Что вы сняли с покойного штабс-капитана, нагрудный медальон?
Стражников прожевал кусок мяса, запил его вином, затем внимательно посмотрел на поручика и, решившись, сунул руку в нагрудный карман. На стол лег кулон с обрывком веревки. Даже при скудном освещении камень ярко играл отблесками зеленоватого огня. Молодой офицер открыл от удивления рот. Придя в себя, тихо спросил: - Зачем же он пошел с ними?… На это… Здесь же до конца жизни хватит.
- А потому, Сережа… Впрочем, черт его знает почему. Наверное, один боялся остаться. Об офицерской чести говорил, наган к виску приставлял. А-а, пропади все пропадом! Давай-ка, лучше выпьем. Наливай!
Стражников взял в руки кулон, выдернув из него обрывок веревки:
- Ты вот что, Семенцов, спрячь-ка эту вещь. И не возражай. Придет время, разыщим родственников Ортынского и вернем им… Бог даст.
Сквозь маленькое оконце было видно, как на город уже опустился вечер. Что-то на своем гортанном языке кричали прохожие, скрипели несмазанные колеса повозок, доносились запахи сгоревшего бараньего жира и нечистот. Разомлев от пищи и вина, офицеры закурили.
На сытый желудок жизнь им стала казаться не такой уж пропащей.
Неожиданно их благостное уединение было нарушено топотом тяжелых башмаков и отрывистыми криками, доносившимися с лестницы. Кто-то поднимался к ним на этаж, причем, судя по звукам, их было немало. Дверь без стука распахнулась, и на пороге появился турок с пышными усами и в военной форме. За ним толпились люди в такой же одежде и с винтовками в руках. Окинув комнату пронзительным взглядом, он что-то резко произнес по-турецки, затем, не получив ответа, добавил:
- Парле ву франсэ?
- Что вам угодно? - вставая, вместо ответа спросил Стражников по-французски.
- Полиция, господа. Проверяем документы всех иностранцев. Будьте любезны, предъявите ваши бумаги, - усатый подошел к столу.
Офицеры переглянулись, нужно было срочно что-то предпринять. Поступить так же как давеча в чайхане, они не могли - диспозиция была не в их пользу.
- Видите ли, господин офицер, наши документы находятся в русском консульстве, - предпринял слабую попытку капитан.
- Очень сожалею, но я вынужден препроводить вас в полицию. Попрошу следовать за мной. С вещами. - Этого он мог не добавлять, с саквояжами расставаться никто не собирался.
На сборы хватило двух минут. Хорошо их еще не обыскали. Пройдя мимо исуганного хозяина, задержанные, в сопровождении полицейских, вышли из гостиницы и последовали за усатым офицером. Сколько идти до участка, где появляться с золотом было равносильно самоубийству, они не знали, поэтому решать надо было быстро. Дело осложнялось тем, что русские офицеры были абсолютно не знакомы с расположением улиц Константинополя.
- Ну да, бог не выдаст, свинья не съест, - подумал Стражников и одним губами прошипел: - Приготовься.
В очередной раз кавалькада свернула на грязную узкую улочку, которая в свою очередь, метров через двадцать, поворачивала направо. Капитан вдруг застонал и согнулся, прижимая свой чемоданчик к животу. Что-то бормоча между собой, над ним склонились двое полицейских. Резко разогнувшись, Стражников нанес саквояжем страшный удар снизу в челюсть одному и тут же, на развороте, в лицо другому. Одновременно Семенцов выхватил из кармана наган и сильно ударил усатого в затылок, затем развернулся и с криком: - Ложись, гады! - несколько раз выстрелил в воздух. По-русски, конечно, никто не понимал, но наган оказался превосходным переводчиком, и турки быстренько уткнулись носом в грязную мостовую, побросав винтовки и накрыв головы руками.
Друзья, не сговариваясь, бросились по улице к спасительному повороту. Было слишком темно, и капитан не разглядев ямы, куда предательски попала его левая нога, кубарем покатился по мостовой. С чавкающим звуком упал и раскрылся его саквояж, из него посыпались монеты.
- Скорее! Бежим! Да, черт с ним! - поручик свободной рукой подхватил Стражникова и потащил за угол. Этой заминки оказалось достаточно, чтобы полицейский офицер пришел в себя и, лежа, из револьвера сделал несколько выстрелов вслед убегавшим.
После сумасшедшего бега по кривым улочкам, они оказались у какого-то заброшенного дома без крыши, где и решили отсидеться. Сил бежать дальше все равно не было.
- Ничего, один саквояж все-таки унесли. И ноги унесли тоже, что значительно важнее, - отдышавшись заговорил Семенцов. - Погони вроде не слышно. Пронесло и на этот раз, Сергей Васильич.
- Это вряд ли, Сережа, - луна осветила мертвенно бледное лицо Стражникова. - Он медленно достал из-за пазухи руку. Ладонь была испачкана в чем-то темном и блестящем. - Достал все-таки, черт усатый. - Господин капитан, я сейчас. У меня тут бинт! - растерянно засуетился поручик.
- Не дергайся, пуля под левую лопатку ударила, - уже с трудом раздвигая губы, прошептал он. Затем, улыбнувшись, добавил: - Коля Ортынский к себе зовет… Ему без меня скучно.
Семенцов шарил по карманам в поисках бинта наконец нашел его и зубами надорвал пакет. - Сейчас, сейчас… я…
На мертвом, улыбающемся лице Стражникова играли лунные отблески. В широко раскрытых глазах искрилась зеленая звездочка…

******* 

Как только забрезжил рассвет, из разрушенного дома на окраине Константинополя вышел человек с кожаным саквояжем. Осторожно огляделся по сторонам, потом бросил печальный взгляд на груду камней, возвышавшуюся внутри останков строения, тяжело вздохнул и зашагал на восход солнца.

IX

Париж начала двадцатого столетия стал прибежищем для многих тысяч русских, покинувших свою родину после революционных событий и чудовищной гражданской войны. Столица мира не распростерла перед ними объятий, но милостиво разрешила стать городскими таксистами и официантами, приказчиками магазинов и карточными игроками, легионерами иностранного легиона и проститутками. Даже подарило им кладбище в Сен Женевьев-де-Буа, где почти все они нашли в свое время последнее упокоение вдали от России.
Поручик врангелевской армии Сергей Викторович Семенцов добирался до Парижа больше года. Через Турцию, Алжир, Марокко, Португалию и Испанию. О том времени он никогда не вспоминал и на эту тему разговоров не вел. В отличие от большинства своих соотечественников, во Францию он прибыл не бессеребрянником, а обладателем вполне солидного счета в каком-то испанском банке. Обосновавшись в Париже, купил небольшой гараж на Монмартре с несколькими автомобилями и успешно начал сдавать их в наем. Неплохой доход стали приносить и авторемонтные работы. На службу принимал только французов, соотечественников сторонился и никаких связей с ними не поддерживал, что дало повод соседям предположить, будто он русофоб. Но это мнение быстро развеялось, когда Семенцов, обычно очень вежливый и выдержанный, здорово отлупил водителя-француза за то, что тот позволил себе оскорбительные высказывания в адрес русских. Хотя поручик выбил ему несколько зубов и свернул челюсть, в суд тот подавать не стал.
Через несколько лет Сергей Викторович, теперь его уже звали Серж, женился на милой скромной школьной учительницепо имени Мари. А еще через год Мари родила прелестную девочку, ее назвали Элен. В начале тридцатых у Мари неожиданно обнаружили рак, женщина быстро угасла. Семенцов, горячо любивший жену, тяжело переживал постигшее его горе, даже одно время запил. Но глядя на Элен, очень похожую на свою мать, со временем успокоился. Соседи, полюбившие этого русского хотели было его вновь женить, но он дал им недвусмысленно понять, что это пустые хлопоты.
В Европу пришел 1939 год. Грянула Вторая мировая. Немцы вошли в Австрию, Польшу, Чехословакию. По вечерам парижане собирались в своих кафе и, разгоряченные вином, потрясали кулаками в сторону ненавистных бошей. Вся Франция готова была встать на защиту своей страны. Но, почему-то не встала, когда год спустя германские полки торжественно и беспрепятственно промарщироваи по Елисейским полям.
Семенцов тяжело переживал оккупацию Франции, ставшую ему второй родиной. К немцам у него отношение было однозначное - он с ними воевал еще четверть века назад и сейчас готов был взять в руки оружие. И уж тем более не собирался на них работать, поэтому гараж закрыл, а рабочих распустил.
Как-то месяца через два к нему зашел его бывший автослесарь Жак Карне, с которым он работал и дружил много лет. Распили бутылочку вина, посетовали на нынешнее дурное время. По неспокойному поведению Жака Сергей понял, что тот пришел неспроста. Наконец француз решился и поведал своему русскому другу о том, что в Париже, да и по всей стране, создано движение сопротивления, и он является одним из его активных членов. Зная Семенцова как честного человека и, учитывая его опыт боевого офицера русской армии, ему предлагают войти в это движение. Поручик согласился не раздумывая.
С тех пор по вечерам к нему на квартиру стали приходить разные люди, якобы мелкие торговцы, которых в Париже развелось видимо невидимо. Через некоторое время, к удивлению соседей, он обратился к оккупационным властям с просьбой разрешить вновь открыть гараж. Разрешение было получено. Кончено, никто не знал, что это было сделано по прямому указанию Сопротивления, гараж был идеальным местом для хранения и транспортировки оружия и антифашистских листовок. Жак Карне, теперь уже главный механик гаража, собрал группу молодых отчаянных ребят, которые на ими же отремонтированных машинах, иногда даже принадлежащих немцам, совершали дерзкие акции в Париже и предместьях. Семенцов сам не раз изъявлял желание принять в них участие, но ему запретили. Как военный специалист и владелец гаража он представлял для Сопротивления огромную ценность.
Как-то в неурочное время в гараже объявился встревоженный Карне. Был поздний вечер, и Семенцов в одиночестве копался с мотором своего старенького ситроена.
- Серж, мы только что получили информацию о том, что в Париж прибыл оберштурмбанфюрер Клюге. Именно этот негодяй отдал приказ сжечь деревню в Нормандии. Сопротивление уже давно вынесло ему смертный приговор, но привести его в исполнение пока не представлялось возможным. Сюда он приехал на отдых. Сволочь! С ним только адъютант и деньщик. Остановились в отеле на бульваре Распай, охраны там никакой. Другого такого случая может не представиться.
- Готовим операцию? - быстро вытирая ветошью руки, спросил поручик.
- Дело в том, что тот же информатор - источник надежный - сообщает, что завтра этот гад собирается перебраться в отель «Ритц», а там охрана - будь здоров. Ликвидвцию нужно проводить сегодня ночью, иначе будет поздно. А у меня под рукой только один человек, других собрать уже не успею.
- А я? В троем справимся, - Сергей решительно раскатал рукава рубашки и надел пиджак.
- Нет, Сереж, это невозможно. Товарищи запретили тебе участвовать в боевых акциях. Твое положение и твой опыт для нас представляют огромную ценность, и ты не имеешь права рисковать.
- Вот, что мой мальчик, - Семенцов улыбаясь положил руку на плечо своего молодого друга.  - Я офицер и хорошо знаю, что такое приказ. Но бывают минуты, когда, чтобы добиться цели, его надо нарушить. Ты можешь предложить иной вход?
- Но…
- Никаких но! Возьми вон тот «рено» и жди меня через двадцать минут в квартале отсюда. Оружие знаешь где, - с этими словами он решительно повернулся и вышел.
Гараж находился в ста метрах от дома, где в четвертом этаже и жил Семенцов с дочерью. Быстро взбежав по лестнице, он вошел в квартиру.
- Папа, как ты сегодня долго. Уже ужин остыл.
Сергей нежно обнял дочь, поцеловав ее в волосы. Элен шел шестнадцатый год, оно превратилась в красивую стройную девушку очень похожую на мать.
- Девочка моя, прости, но ужинать я не буду, - и не дав ей произнести ни слова, продолжал, - Мне нужно срочно уйти, но перед этим я хотел бы с тобой поговорить. Прошу тебя, выслушай меня внимательно и не перебивай.
Взявшись за руки, они сели на диван. Поручик с восхищением, как бы впервые, смотрел на свою дочку? - Какая ты стала, большая, красивая, как мама, - затем встрепенулся и заговорил спокойно и уверенно - Элен… Лена, сейчас мне нужно срочно уйти. Надеюсь, что скоро вернусь. Но, прошу не волнуйся, может случится так, что мне придется на несколько дней задержаться. Если к утру не вернусь, прошу тебя, нет, требую, чтобы ты собрала вещи и отправилась к твоей тете Аннетте, ты помнишь где она живет. Я тебя там найду.
- Но, папа…
- Дорогая, нет времени объяснять. Ты же послушная дочь и сделаешь, как просит папа? - Девушка испуганно закивала.
- Да, вот еще что, - он встал с дивана и прошел в другую комнату, здесь у него был тайник. Отодрав несколько половиц, достал из образовавшейся дыры небольшую шкатулку и наган который быстро спрятал в карман, затем вернулся в гостиную.
- Прихвати это с собой. Здесь деньги, мамины драгоценности, - он открыл шкатулку и вынул оттуда небольшую черную коробку. - Давно хотел тебе сказать… Если со мной что-нибудь случится. Это так, на будущее. Открой эту коробку и прочти находящуюся там записку. Ну вот, пожалуй, и все, - он быстро окинул взглядом комнату затем обнял Элен и, глядя в ее наполненные слезами глаза, тихо сказал: - Я сейчас уйду, но скоро вернусь. А ты не забудь, что мне обещала, если мне придется задержаться. До свидания, моя девочка,- он поцеловал дочь и, прихватив с вешалки рабочую куртку, быстро вышел из квартиры.
Ниже по улице одиноко, не зажигая фар, стоял «рено». За рулем сидел Мишель Пати, которого несколько месяцев назад привлек в свою группу Жак, сам он расположился рядом. Семенцов осторожно открыл дверцу и устроился на заднем сидении. - Надеюсь, у вас уже созрел план?
- Предлагаю действовать так, - Карне повернулся к товарищам. - Я знаю этот отель, там с задней стороны глухой двор, нужно лишь перелезать через каменный забор, он не высокий. По пожарной лестнице мы с Мишелем поднимаемся на третий этаж. Номер этого гада известен - триста первый. Он там один, адъютант и денщик занимают соседнюю комнату. Стучим, мол хозяин отеля посылает вам шампанское, наверняка откроет. Мишель с автоматом страхует меня в коридоре. Я кончаю эту сволочь и тем же путем отходим. А ты Серж, ждешь нас в машине, не выключая двигателя. Все операция должна занять минут пятнадцать-двадцать не больше. Возражения есть?
- Есть поправка, ответил поручик. - В машине останется Мишель, а с тобой пойду я.
- Нет, Серж, с этим я не могу согласиться, - экспансивный француз замахал руками.
 - А тебя, Жак, никто и не спрашивает,- улыбнулся Сергей. - Мы на войне, а на войне командует старший по званию В русской армии я имел чин поручика и бошей прикончил больше, чем ты их видел.
Карне хотел еще что-то возразить, но наткнувшись на полный решимости взгляд Семенцова, отступил.
До отеля добирались окольными путями, чтобы не нарваться на патруль. Машину Мишель остановил за углом, прямо у забора, отделяющего улицу от двора, мотора не глушил. Сергей проверил свой наган, Жак прятал под полой куртки автомат. Осторожно, не хлопая дверцами, выбрались из машины и быстро перемахнули невысокую кирпичную стену. Несмотря на темноту, они быстро обнаружили пожарную лестницу. Стараясь не издавать лишнего шума, два человека, практически не различимые на фоне темной стены, поднялись по ржавой лестнице на третий этаж. Здесь было небольшое окно, позволявшее проникнуть в комнату, где хранились всякие хозяйственные принадлежности.
Перочинным ножом Карне без труда приподнял внутреннюю щеколду окна и медленно раскрыл створки. На ощупь, стараясь ничего не задеть, они пробрались в каморку и притаились. За дверью было тихо, вскрывать замок не пришлось, он был не заперт. Прокравшись в коридор, тускло освещаемый настенными керосиновыми лампами, остановились напротив триста первого номера. Везде было тихо. Семенцов взмахом руки приказал французу встать напротив соседнего номера, где должны были находиться адъютант с солдатом. Жак было попытался возразить, но, решив не спорить, занял место у стены напротив двух номеров, чтобы удобнее было их держать под прицелом автомата.
Сергей проверил наган, взвел курок и подошел к двери номера Клюге. Осторожно постучал и, постаравшись придать своему голосу подобострастное выражение, заговорил: - Господин полковник, прошу меня покорно извинить…
- Кто там еще? - донеслось из-за дверей на ломанном французском.
- Это хозяин отеля. Только сейчас мне принесли бутылку отличного шампанского и, в знак гостеприимства, я хотел бы преподнести ее вам. - В номере послышалось какое-то хмыканье и шорох. Дверь резко отворилась, и на пороге показался ухмыляющийся толстый человек в шелковом халате. Впрочем улыбочка быстро сбежала с его обрюзгшего лица, когда перед собой он увидел человека с пистолетом в руке. Сергей не стал прибегать к излишней театральности, как это любили французы, приводя свои приговоры в исполнение, а просто хладнокровно четырежды выстрелил в фашиста. Тот даже не охнув, замертво повалился на пол. Поручик махнул своему товарищу и бросился по коридору к пожарной лестнице. Жак, оглядываясь через плечо, бросился за ним. В это время двери соседнего номера распахнулись, и из них выскочил человек в кальсонах и с пистолетом в руке. Карне на бегу повернулся и от живота дал длинную очередь вдоль коридора. Человек вскрикнул и упал.
Спуститься по металлической лестнице и перескочить через стену было минутным делом. Хлопнули дверцы, взревел мотор, и «рено» рванул в ночь.
Мишель был неплохим водителем и уверенно вел машину по узким улицам. Он даже не спросил, как прошла операция, все было понятно по лицам товарищей. После очередного резкого поворота они выскочили на бульвары, и тут фары выхватили из темноты стоящий поперек грузовик, несколько мотоциклов и десятка два немецких солдат. Об убийстве фашистского полковника, конечно же, уже сообщили, немцы оперативно выставили кордоны.
- Черт!, - процедил сквозь зубы Мишель и попытался дать задний ход, но в это время солдаты открыли по машине шквальный огонь из автоматов и пулеметов. Через несколько секунд маленький «рено», превращенный в решето, откатился к обочине и остановился.

******* 

Элен не спала всю ночь, то и дело подходя к окну и высматривая отца, но он так и не вернулся. Когда пробило шесть, она побросала свои вещи в маленький чемодан и вышла из квартиры. Уже запирая замок, вспомнила о шкатулке. Вернувшись, она взяла под мышку неудобную коробку и, уже окончательно, со слезами на глазах, покинула свой дом.

X

    - Сегодня, в результате проведенных реформ, перед любым гражданином России открываются небывалые возможности. Каждый наш соотечественник при желании может стать миллионером, - вещал по телеящику очередной дермократ.
    - И нищим, что куда реальнее и как-то привычнее, - про себе ухмыльнулся Виталий Лапин, дожевывая свой утренний бутерброд. Этого чернявенького, потного, в мятом, покрытом перхотью, дорогом костюме дермовещателя он неплохо знал, когда служил в одном из советских министерств. Тогда этот маленький, толстый, вечно исходящий вонючим потом человечик, ходил кругами вокруг Виталия и его коллег, умоляя дать ему рекомендацию в партию, даже деньги предлагал, за что ему один парень дал в морду. Чернявенький сразу засеменил в партком показывать свой фингал. Там его выслушали и пообещали разобраться. Разобрались быстро - чернявого уволили по «собственному желанию», чтобы «не вонял», как в курилке выразился один из министерских работников, а того парня вызвал к себе секретарь парткома и сказал: - Объявляю тебе выговор… За то, что меня не позвал, когда этой сволочи морду бил.
Потом ходили слухи, что «потненький», как его звали министерские женщины, организовал какой-то кооператив «рога и копыта», взял кредит и был таков. И вот на тебе, выплыл. Недаром говорят, оно не тонет.
- Это этого что ли, тогда из вашего министерства турнули? - на кухню вошла жена. - Видишь, что значит умные люди. Вовремя сообразил, что к чему, теперь у него все есть. А ты? - она махнула рукой.
Не дожидаясь продолжения «приятного» разговора, Виталий быстро допил чай и, прихватив в прихожей портфель, отправился на работу.
Виталий Владимирович Лапин закончил престижный московский институт иностранных языков, владел несколькими языками, работал переводчиком заграницей, на что, кстати, купил себе квартиру, и собирался также дальше честно работать и улучшать благосостояние своей семьи. Но, не тут-то было, перестройка подкралась незаметно. После развала Союза и разгона министерства, помыкавшись по каким-то конторам, где его просто обманывали и денег не платили вовсе, он, наконец, устроился в одно совместное предприятие. Работа была абсолютно не по профилю, малоинтересная, но платили прилично, а главное, регулярно.
Придя на работу, расположился за своим столом и принялся составлять план на сегодняшний день. Сосед по комнате, с которым когда-то вместе учились, а теперь и работали, Женька Кузнецов, оторвался от телефона и задумчиво посмотрел на товарища: - Виталик, что-то я хотел тебе сказать… Ах, да, тебе звонила одна француженка. - Лапин удивленно встрепенулся. - Не хлопайте крыльями и не сучите ногами, по голосу, ей явно за шестьдесят. Немного говорит по-русски и была приятно удивлена, когда я заговорил с ней по-французски, и совсем обрадовалась, узнав, что и ты парлекаешь по франсэ. Оставила телефон гостиницы, где-то я его записал. - Кузнецов порылся в своих бумагах на столе и выудил оттуда клочок газеты с коряво написанными цифрами и буквами - Элен Семенцоф. Имя ему ничего не говорило.
Виталию никогда не звонили француженки. Также как англичанки, итальянки, киргизки, таитянки и представительницы некоторых других национальностей, поэтому сей телефонный звонок поверг его в недоумение. Впрочем недоумевать долго не пришлось, пришел начальник отдела и дал очередное «срочное» задание. О таинственной незнакомке вспомнилось только к концу рабочего дня, когда удалось «успешно» выполнить начальственное поручение, то есть аргументированно доказать его невыполнимость, а , следовательно, и ненужность. Набравшись смелости, Лапин снял телефонную трубку и набрал номер, в ответ послышались долгие гудки. Когда, с облечением, собирался положить трубку, из нее послышался низкий глубокий голос:
- Алло.
- Извините, это говорит Виталий Лапин, - немного нервничая, сказал он по-французски. - Вы мне звонили…
- Да, да, очень рада, что вы позвонили. Меня зовут Элен Семенцоф, это имя вряд ли вам что-нибудь скажет. Мой отец был русским офицером. Я специально приехала из Парижа, чтобы встретиться с вами. Поверьте, дело очень важное, оно касается вашего предка Николая Ивановича Ортынского. Если вам не трудно, приходите ко мне в отель, я остановилась в «Метрополе», или назовите любое место, я доберусь на такси.
Виталий был человеком осторожным, и еще несколько лет назад подобное предложение повергло бы его в ужас, но сегодня «несанкционированная» встреча с иностранцами уже никого не пугала. Наоборот, русские люди, почему-то стали больше предпочитать иметь дело с инородцами, чем со своим соотечественниками. К тому же, резко обожгло сознание произнесенное имя. Его императорского величества Преображенского полка поручик Ортынский Николай Иванович был родным братом его бабушки по отцовский линии. О нем было известно лишь то, что он воевал на стороне белых то ли у Колчака, то ли у Корнилова и и сгинул во время гражданской войны.  Об этом своем предке Лапин не рассказывал даже близким людям, раньше за это можно было получить лишь неприятности. Сегодня, правда, дворянское происхождение стало вновь почетным, но он не торопился афишировать свою голубую кровь, мало ли, что еще будет. Россия - явление непредсказуемое.
- Если вы не против, я заеду к вам в гостиницу сегодня часов в восемь.
- Отлично, я буду ждать вас в холле.
Последний раз Лапин был в «Метрополе» много лет назад, когда работал переводчиком по линии «Интуриста». С тех пор здание отремонтировали, и нынче это был самый престижный отель столицы. Он вошел в мраморный прохладный холл без нескольких минут восемь и сразу увидел миловидную седую женщину лет за шестьдесят, сидевшую на диване. Они сразу узнали друг друга, и женщина поднялась ему навстречу.
- Витали… - она улыбнулась, - у вас такое сложное имя, как, впрочем, почти у всех русских. Давайте поднимемся на второй этаж, там очень милое и тихое кафе.
Поднявшись по богато украшенной лестнице, они оказались на небольшой площадке, уставленной столиками. Посетителей почти не было. Выбрав столик, заказали кофе.
- Я понимаю, господин Лапин, что мое появление для вас по меньшей мере неожиданно, - начала француженка, рассеянно помешивая маленькой ложечкой густую темную жидкость. - Но не беспокойтесь, оно не станет для вас неприятным, скорее наоборот. И я очень рада, что, наконец, разыскала вас. О, поверьте, это было так не просто! Теперь я смогу исполнить завет моего отца Сергея Викторовича Семенцова, русского поручика, вероятно, хорошо знавшего вашего предка.
Она сделала глоток кофе. Виталий даже не прикоснулся к своей чашке.
- Сергей Викторович погиб в сорок первом в Париже при выполнении антифашистской акции. Если бы меня не спрятали его друзья по Сопротивлению, то вряд ли мы с вами сейчас беседовали. Перед тем как отправиться на ту операцию он передал мне одну вещь и письмо. - Она раскрыла свою сумочку и вытащила оттуда вчетверо сложенный листок бумаги. - Это, конечно, копия, оригинал находится у меня дома.
Лапин взял ксерокопию и, развернув ее слегка дрожащими пальцами, принялся читать. Написано было по-русски твердым красивым почерком.
«Дорогая моя дочь! Если ты читаешь это письмо, значит со мной что-то случилось. Уверен, ты преодолеешь все трудности и невзгоды, ведь ты дочь русского офицера. Все, что касается твоего наследства, узнаешь от тети Аннетт. Та же вещь, что ты, наверное, держишь в руках, нам не принадлежит. Мне она досталась от капитана Стражникова, умершего на моих руках в Константинополе. Ему же ее передал его боевой товарищ штабс-капитан Ортынский, бежавший с нами из России в Турцию и погибший по дороге. Капитану Стражникову на его смертном одре я поклялся, что приложу все силы, чтобы разыскать наследников Ортынского Николая Ивановича, к сожалению, больше ничего о нем я не знаю, и вернуть им эту вещь. Официальным путем это сделать невозможно, большевики тут же ее конфискуют. Бог даст, наступят для России новые времена и тебе, дочери русского офицера, удастся исполнить клятву твоего отца. Твой любящий отец, русский офицер, Сергей Семенцов.»
- Простите, мадам… Семенцоф, - Лапин судорожно сглотнул, - но я ровным счетом ничего не понимаю.
- Мадмуазель, если не возражаете, я не была замужем. Официально. - Он окончательно смутился. Элен улыбнулась. - Неважно, я знаю, что в русском языке такие тонкости не приняты. Так вот, суть дела в том, что я потратила немало лет и средств, чтобы найти вас, единственного потомка, а, значит, и наследника Николая Ивановича Ортынского, погибшего в Крыму в 1921 году. Все это я делаю для того, чтобы исполнить последнюю волю моего отца, дворянина и русского офицера. - Она помолчала.
- Не скрою, когда я увидела вещь, которую намереваюсь вам предать, то первым побуждением было оставить ее себе, тем более, что разыскать вас в большевистской России не представлялось возможным. Но вот наступили новые времена, у вас демократия, поэтому мне и удалось вас найти. И главное, не смейтесь над старухой, ко мне во сне стал являться отец. Он выглядит точно так же как в тот вечер  перед гибелью и спрашивает: - Элен, ты выполнила мою просьбу? - К тому же в средствах я не нуждаюсь, он оставил мне хорошее наследство, и от государства я получаю большую пенсию как дочь национального героя Франции. Впрочем, все это неважно. Сейчас, на склоне лет, я хочу лишь одного, когда отец в очередной раз задаст мне свой вопрос, ответить:
- Спи спокойно, папа, дочь русского офицера исполнила его клятву. - Она промакнула аккуратным платочком повлажневшие глаза. - Просите, это сейчас пройдет.
- Так вот, - продолжала она окрепшим голосом, - Вещь эта - драгоценность старинной работы и по нынешним временам огромной стоимости. Конечно, я не повезла ее через границу, она надежно заперта в банковском сейфе, но фотографию вам покажу. - С этими словами женщина, оглядевшись по сторонам, протянула через стол поляроидную фотокарточку. От того, что Виталий увидел на снимке, на лбу выступила холодная испарина. Он осторожно положил его на стол и машинально вытер о брюки вспотевшие ладони.
- Это… алмаз?
- Изумруд, чистейшей воды, шестьдесят два карта, работы скорее всего итальянских мастеров эпохи Возрождения. У меня есть знакомый ювелир, он и провел экспертизу частным образом.
- А-а… Э-э… Сколько может…
- Тот же ювелир объяснил мне, что вещей подобной ценности в мире сохранились единицы, и они все наперечет. Этот же неизвестен, новодел исключен. Правда, мой знакомый, большой знаток истории драгоценностей, полагает, что мой… простите, ваш изумруд по описанию очень похож на  «Слезу Сатаны» - реликвию альбигойцев, исчезнувшую после их почти поголовного уничтожения на юге Франции.
- Да, да помню, проходил в институте. Альбигойская ересь… Это же сотни лет назад.
- Многие сотни, поэтому, отвечая на ваш вопрос, могу лишь предположить, что если это подтвердиться, вы станете одним из богатейших людей планеты.
Лапин залпом выпил остывший кофе, ему вдруг захотелось закурить, хотя он ни разу в жизни не брал в рот сигарету. Элен Семенцоф откинувшись на спинку стула, с некоторым превосходством смотрела на сидящего напротив нее человека, она не сомневалась в шокирующем эффекте, который произвел ее рассказ. Впрочем, сейчас ее занимало лишь одно, она исполнила клятву отца.
- И как же я могу получить… э-э… вступить в наследство?
- Это совсем несложно, нужно только приехать в Париж, где я со своим адвокатом все устрою, - Элен решительно встала со стула.
Уже спускаясь по лестнице, все еще ошарашенный Виталий, вдруг спросил:
- А почему такое жуткое название «Слеза Сатаны»?
- Дело в том, что с владельцами этого камня случались такие трагические события, что сам сатана плакал. Но это легенда, - она рассмеялась, - я ведь жива и здорова, а камень у меня уже больше полвека.
Домой Лапин пришел поздно и, не отвечая на недовольные реплики жены и, не став ужинать, сразу лег спать.
                Х1

   Простившись с Лапиным, Элен отправилась гулять по вечерней Москве. Она уже несколько дней провела в этом городе и только сейчас стала понимать, что за видимой простотой и наивностью, внешним гостеприимством и открытостью, показной бесшабашностью и свободой нравов, снующих вокруг нее людей, кроется  темное, чертовски привлекательное, таинственно опасное, оглушающе мощное и абсолютно не поддающееся познанию нечто, что на западе зовут "странной русской душой". Как ни странно, ее это не пугало, а, наоборот, завораживало. С каждым часом она чувствовала себя здесь уютнее и спокойнее, как будто после долгих лет разлуки вернулась домой. Видно гены поручика Семенцова учуяли запах родины и разволновались.
    Она прошлась по Красной площади,в очередной раз поразившись величию Кремля,поднялась по Тверской до Пушкинской площади.Немного посидела в скверике у памятника великому поэту, наблюдая за влюбленными парочками оккупировавшими скамейки. Затем по Тверскому бульвару дошла до улицы Герцена и спустилась к Манежной площади, откуда до Метрополя было рукой подать.Ей определенно нравился этот город и его жители. Она чувствовала, что они с ней одной крови. Как будто она долго искала родную душу и, наконец,обрела ее. Поручик Семенцов мог быть доволен  дочерью. Она исполнила свой долг и обрела покой.
     Элен легко поужинала в гостиничном ресторане и отправилась в свой номер. На следующий день она вернулась в Париж.
     Сразу же по приезде женщина позвонила своему адвокату Розену и сообщила ему  о том, что ей наконец удалось разыскать потомка капитана Ортынского. К некоторому удивлению Элен адвокат воспринял это известие с явным неудовольствием, даже враждебностью. Он стал уверять ее, что в сегодняшней России все жулики и бандиты. И , скорее всего, ее просто надули. Сначала Элен пыталась ему втолковать, что все данные она получила здесь, в парижском Красном Кресте, но затем вдруг обозлилась на этого болтуна и в резкой форме потребовала срочно подготовить все необходимые документы на имя Виталия Лапина.
      Зло бросив трубку, она плеснула себе немного коньяку, к которому пристрастилась в последние годы, и тяжело опустилась в старое кресло. Коньяк жарко побежал по телу, Элен закрыла глаза, и перед ней запестрели картинки из прошлого. В ту страшную ночь, когда погиб  отец, она, чудом избежав немецких патрулей, добралась до дома тетки Аннет. Как потом выяснилось, если бы она промедлила еще час, то была бы схвачена гестапо. На следующий же день к ним пришли люди из Сопротивления и забрали девочку. Для Элен начались четыре долгих года жизни в подполье.
    Первое время ее прятали в Париже, затем вывезли в горы, где она и дождалась конца оккупации. Когда она вернулась в освобожденный Париж, в Елисейском дворце Де Голль лично вручил ей орден Почетного легиона, которым посмертно был награжден ее отец Сергей Семенцов. Передавая ей высшую награду Франции, великий француз сказал, чтобы стать национальным героем Франции не обязательно здесь родиться, но надо отдать за нее жизнь. Тогда же правительство  назначило Элен пенсию.
     Наступила мирная жизнь. Она сошлась с одним из боевых соратников отца, с которым и прожила все эти года, правда официально отношения они так и не офрмили. Им было хорошо и так. Он умер несколько лет назад. Детей у них не было. Оставшись одна, Элен все чаще и чаще вспоминала о завещании отца. Когда она впервые увидела камень, то никому об этом не сказала, а просто всегда держала его при себе. Повзрослев, она , конечно, поняла его ценность и, даже подумывала  продать, но материально жизнь складывалась вполне обеспечено и надобность в этом отпала. От греха подальше она положила камень в банк, где он и пролежал много лет.
     И вот последнее время ей стал сниться отец, который спрашивал: - Элен, когда же ты исполнишь мою последнюю волю?..
     Телефонный звонок вломился в ее воспоминания как грабитель в квартиру.
- Да, Элен слушает.
- Мадмуазель Семенцоф? Здравствуйте, - произнес незнакомый молодой голос с явным акцентом. Непонятно почему Элен почувствовала тревогу.
- Видите ли, мне ваш телефон дали в Красном Кресте. Вообще все получилось слишком неожиданно. Я разыскивал своего прадеда, он погиб здесь во Франции во время войны. Да, простите, я не представился. Алексей Ортынский.
    Сонливость как рукой сняло,она крепко сжала трубку и глухо выдохнула:
- Продолжайте.
- Мне сказали, что вы тоже разыскиваете моего предка, поэтому я и решился вам позвонить.
- Вы говорите о Николае Ивановиче Ортынском русском офицере?
- Да, да, это мой прадед, я могу вам показать документы.
- Подождите, подождите, я ведь только что... Впрочем... Давайте встретимся. Через час в кафе на площади генерала Катру. Знаете?
- Да, да, я там буду вас ждать.
   Элен медленно положила трубку и резко потерла пальцами виски. Затем плеснула в рюмку коньяку и залпом выпила. Вот тебе бабушка и юрьев день, как любил говаривать ее отец. Она черт знает сколько лет не могла найти ни одного следа потомков Ортынского, и вдруг их появляется сразу двое. Надо попробовать во всем спокойно разобраться.
   Она принялась собираться. В голове всплыло имя - Алексей Ортынский. Но ведь в списке потомков Ортынского, который ей предоставили в Красном Кресте, не было никакого Алексея. И голос, голос, молодой нормального тембра, но какой-то жесткий, напряженный и просто источающий опасность. Элен встряхнула головой, пытаясь отогнать черные мысли, но щемящее чувство опасности, даже страха, осталось. Она снова присела на кресло, но затем решительно встала и направилась к двери.
   В маленьком типично парижском кафе на площади генерала Катру было всего несколько завсегдатаев. Звонившего ей человека Элен увидела сразу. Он сидел в темном углу, нервно курил и просто источал крайнее напряжение. Почувствовав на себе чужой взгляд, он резко обернулся и, увидев женщину, попытался изобразить на лице улыбку, но получилась какая-то гримаса. Мужчина неловко вскочил и стал отодвигать стул для дамы. Элен про себя отметила, что он молод, недурен собой, но уж больно издерганный.
- Прошу вас, сюда, пожалуйста. Я вас сразу узнал, мне описали вас в Красном Кресте, - затараторил юноша. - Я был так взволнован, когда узнал, что вы ищете потомков моего деда...
- Вы говорили прадеда.
-Да, да, конечно, простите, я очень волнуюсь.
   Элен достала сигарету, молодой человек услужливо чиркнул зажигалкой, руки его сильно дрожали. Она посмотрела ему прямо в глаза и увидела большие черные зрачки. Наркоман. Ей вдруг стало совершенно очевидно, что он все врет.
- Откуда вы знаете, что ваш предок погиб во Франции?
- Э-э, мне сказали в Красном Кресте, - неуверенно проговорил мужчина.
   Там с ее слов знали, что Ортынский погиб в Крыму.
- Вы мне хотели показать какие-то документы.
-Да, вот они.
   Он полез под стол и выудил оттуда портфель, с трудом справившись с замком, вытащил пачку ксерокопий на русском языке.
- Сожалею, но я не владею русским.
- Но ваш адвокат сказал...- молодой человек понял, что совершил ошибку и покрылся потом.
- Адвокат... Так здесь замешан Розен.   
- Я... Он... Мне сказали...
- Хватит морочить мне голову, молодой человек. Ах, Розен, Розен. Чертов адвокатишка. Ну, погоди!- она решительно затушила сигарету, резко встала и, не прощаясь, вышла из кафе.
   "Ортынский" судорожно запихнул рассыпавшиеся бумаги в портфель и выскочил вслед за женщиной, но не последовал за ней, а завернул за угол, где его поджидал черный лимузин. Дверца приоткрылась, и молодой человек нырнул внутрь салона. Там уже находились двое: адвокат Розен и солидный мужчина средних лет, лицо его было в тени.
- Чертова баба!- прошипел запыхавшийся лженаследник.
- Короче! - по-русски резко и властно оборвал мужчина, он здесь явно был за главного. Юноша сбивчиво пересказал состоявшийся в кафе разговор.
- Боже, с кем приходится работать.
- Но я ...
- Заткнись!
   И уже по-французски обратился к сжавшемуся адвокату: - Мсье Розен, как я и предполагал старая карга раскусила этого идиота. Для поиска и подготовки серьезного человека не было времени. Кстати, по вашей вине - слишком поздно поступила информация, - француз еще больше съежился.- Поэтому приступаем к плану Б. Вы сейчас же офрмляете документы на этого, как его, ...Лапина. Бабка, конечно,  выгонит вас к чертовой матери, но документы возьмет и даст им ход. Наследник, наверняка, лох , и мы без труда с ним справимся. Ну, а мадам, увы, придется убрать.
   Адвокат смертельно побледенел и покрылся испариной.
- Ох, мне эти французы! Розен, умоляю вас не умирайте от страха в моей машине. Успокойтесь, ваше алиби будет непоколебимым.
   Лимузин тяжело тронулся и плавно покатил по парижской улице.
   
                Х11
     После разговора с Элен Семенцоф Лапин  взял отпуск за свой счет, в течение нескольких дней оформил документы, занял денег у Женьки Кузнецова и, сказав жене, что уезжает в командировку в Сыктывкар, ближайшим рейсом вылетел в Париж.
В Париже Виталий был несколько раз в командировке переводчиком. За наследством же он ехал впервые. За последние дни похудел, осунулся, потерял аппетит и перестал улыбаться. Передумал всякое. Даже на мгновение предположил, что его таким образом хотят завербовать, но тут же улыбнулся единственный раз за неделю и выбросил эту чушь из головы. Затем принял мудрое решение выбросить и все остальные не менее дурацкие домыслы и разобраться на месте, тем более, что Париж не самое плохое место для такого приключения.
В аэропорту имени Шарля де Голля его должна была встречать Элен на своей машине. Лапин, пройдя паспортный и таможенный контроль, оказался в зале прилета и стал высматривать ее в небольшой группе встречающих. Элен нигде не было. Тут он увидел невысокого худощавого человека лет пятидесяти, элегантно одетого, типичного француза, державшего в руках плакатик, на котором латинскими буквами была выведена его фамилия.
- Это я, - показывая на табличку, обратился он к французу.
- Ах, рад вас приветствовать, мсье Лапин, заулыбался тот, быстренько складывая плакатик и пряча его в карман. - Позвольте представиться, Анри Розен, адвокат мадмуазель Семенцоф, а теперь, надеюсь, и ваш. Мадмуазель, э-э, не смогла вас встретить, так сложились обстоятельства… Но прошу вас, у меня здесь машина, я отвезу вас в отель.
Этот адвокат Виталию не понравился, он явно волновался и что-то недоговаривал. Решив, что скоро все равно все выясниться, он с русским фатализмом пошел за семенящим впереди французом. Они спустились на лифте на уровень, где был припаркован автомобиль Розена, темно синий «ягуар» и, погрузив нехитрый багаж, выехали на автостраду, ведущую в город. По дороге, занявшей почти полчаса, адвокат без умолку болтал, рассказывая всякие парижские новости. В другой раз Лапин отнесся бы к этому с большим интересом, но сейчас его занимали совсем другие мысли.
Отель, к которому они подъехали, располагался в самом центре столицы, метрах в трехстах от Триумфальной арки, и представлял собой небольшое здание архитектуры конца XIX века с узкими коридорами и уютными номерами.
- Прошу вас, располагайтесь, немного отдохните с дороги, а через час я вас буду ждать в ресторане напротив, - с этим словами, не дав Виталию опомниться, француз укатил в своем шикарном автомобиле.
Лапин заполнил бланк приезжего и поднялся к себе в номер, который состоял из маленькой комнаты и каморки с душем и туалетом. Включив телевизор, для экономии места привинченный к стене, не раздеваясь, плюхнулся на огромную кровать, занимавшую добрую половину номера. На экране мелькали герои какого-то мультфильма, он пощелкал каналами затем бросил пульт и уставился в потолок. События развивались явно не так, как он предполагал. И почему его не встретила Элен, она же ясно сказала по телефону, что будет обязательно встречать его лично. Он резко поднялся, подошел к телефону на маленьком письменном столе и набрал знакомый ему номер. В ответ послышались долгие гудки, после десятого он положил трубку.
В ресторанчик напротив он пришел раньше назначенного срока, но адвокат был уже там и с широкой улыбкой поднялся навстречу.
- Как устроились? Надеюсь номер понравился?
- Мсье Розен, почему меня не встретила Элен? - садясь за столик, решительно прервал его Виталий. Тот замялся, глазки растерянно забегали.
- Видите ли, мсье, случилась ужасная трагедия, - он машинально разлил по бокалам вино, - Пожар… Вчера вечером… Видно, загорелась проводка, дом был старый… Мадмуазель Семенцоф погибла.
Лапина словно окатили ушатом холодной воды, он поймал себя на мысли, что подспудно ожидал чего-то подобного. В горле запершило, стало сухо, дрожащей рукой поднес к губам вино, сделал небольшой глоток и, уже ставя рюмку на стол, обжегся мыслью - помянул. Адвокат, притихнув, внимательно наблюдал за молодым человеком. Выдержав паузу, продолжил:
- Нелепая, ужасная смерть. Но не беспокойтесь, на вашем деле это не отразится никоем образом. Дело в том, что я, как адвокат и душеприказчик мадмуазель, уже оформил все документы на передачу вам, э-э, той вещи. Она хранится в банковском сейфе на ваше имя.
- И что я должен делать? - немного придя в себя, спросил Виталий.
- Собственно говоря, ничего особенного. Вот бумаги, удостоверяющие, что все находящееся в сейфе принадлежит вам, - Розен протянул через стол прозрачную папку. - Вы можете в любой момент пойти и … забрать вашу вещь.
- Это можно сделать…
- Хоть сейчас, - француз облегченно откинулся на спинку стула и сделал глоток вина. Было заметно, что он нервничал.
Через полчаса к зданию одного из парижских банков подкатил шикарный темно-синий «ягуар», из него вышли двое и перешагнули порог, минуя тяжелую зеркальную дверь, любезно распахнутую ливрейным швейцаром. Розен что-то сказал вышедшему им навстречу клерку, и тот проводил их в отдельный кабинет, где другой клерк довольно быстро проверил бумаги и паспорт Лапина и вызывал дородного охранника.
- Сейчас вам дадут ключ и вместе с охранником, у которого второй банковский ключ, вы спуститесь в хранилище и откроете свой сейф, - сказал адвокат, вытирая платком выступивший на лбу пот, хотя в помещении было прохладно. - Я подожду вас здесь.
Через несколько минут клерк принес маленький стальной ключ, Виталию почему-то сразу вспомнилась сказка «Золотой ключик», заставил расписаться в каких-то формулярах и любезно пригласил последовать за охранником. Они спустились куда-то в подвал, миновали еще несколько охранников и толстых металлических дверей. Наконец подошли к стене, состоящей сплошь из стальных ящиков. Охранник вставил ключ и повернул, Лапин сделал то же самое со своим ключом. Показав как вытаскивается сейф, и как он может без посторонних глаз осмотреть его содержимое, служитель удалился. Виталий зашел в кабинку, положил на маленький столик металлическую коробку и тяжело опустился на стул. Дрожь в руках и коленках не унималась. Несколько раз глубоко вздохнув, он решительно придвинул к себе ящик и открыл крышку. Сначала ничего там не увидел, наверное от того, что кровь ударила в голову, затем, когда прилив прошел, обнаружил в углу небольшой темный футляр. Уже спокойнее взял его и с минуту держал в руках, потом осторожно открыл.
Яркий зеленый лучик острым ножиком резанул по глазам, но даже это не поразило его, видно запас эмоциональных реакций уже истощился. Он почти равнодушно смотрел на чудесный камень и, еле ворочая в голове мыслями, думал, что же ему теперь делать?
Розен, заметно нервничая, мерял шагами холл банка. Наконец, в сопровождении охранника, появился русский и медленно пошел к выходу.
- Ну как? Вы его видели? Забрали? - адвокат семенил сбоку, пытаясь заглянуть в лицо Лапину.
- Кого? - машинально спросил тот.
- Помилуйте, - Розен оторопело остановился, - камень, конечно.
- А вы откуда знаете?
- Но, дорогой мой, неужели вы думаете, что мадмуазель Семенцоф не посвятила меня в курс дела? - француз состроил удивленную гримасу. - Более того, она предполагала, что вы, ну, захотели бы реализовать эту вещь, - он быстро стрельнул глазами в своего собеседника, проверяя реакцию. - Ведь вы человек не богатый, да и на коллекционера древних драгоценностей не похожи, - он позволил себе ухмыльнуться. - А камень стоит огромных денег. От таких ценностей, поверьте мне, нам, обычным людям, лучше всего побыстрее избавляться. А стоит камешек огро-о-омных денег! Правда, продать вам его без посторонней помощи не удастся.
- Я не собираюсь ничего продавать! - зло рявкнул Виталий и быстро устремился к двери.
- Хорошо, хорошо!- едва успевая за ним, успокаивающе заговорил Розен. - Вам надо отдохнуть, прийти в себя. Сразу столько событий! Куда вас подвести?
- Спасибо, я пойду пешком, мне надо пройтись, - уже вежливее ответил Лапин, выходя на улицу.
- Да, да, понимаю. Вот моя карточка, позвоните, когда сочтете нужным. Вечером или завтра утром, вообщем в любое время. - Он осторожно взял молодого человека за локоть и проникновенно глядя ему в глаза, сказал: - Поверьте, я вам друг.
До позднего вечера бродил Виталий по улицам Парижа, заблудиться не боялся, неплохо изучил его в предыдущие свой приезды. От Триумфальной арки спустился по Елисейским полям до площади Согласия, там свернул налево и вскоре вышел на бульвары, по которым добрался до Монмартра. Раньше, проходя по этим очень любимым им местам, он испытывал такое чувство легкости и благости, что готов был променять на эти прогулки все материальные блага этого мира. Сейчас он не смотрел по сторонам, а думал о самом что ни на есть меркантильном - свалившемся на него буквально невесть откуда богатстве, прямо как в дешевом американском кино. А главное, что он никак не мог для себя определить - счастье обрушилось на его голову, или даже совсем наоборот? Дойдя до конца бульвара Клиши, поднялся на эспланаду, где величественно возвышался над городом один из красивейших парижских памятников собор Сакрэ Кер. Как он помнил, здесь чуть левее расположилась площадь Терн - мекка художников, с нее был скопирован наш Арбат, который по площади превосходит свой французский образец в десятки раз. Тут же единственный, сохранившейся в столице виноградник и по ныне дающий вино, что можно отведать в ближайшем ресторанчике, стилизованном под корчму. Все это Лапин вспомнил, когда, опершись на перила, с высоты птичьего полета смотрел на сверкающий огнями ночной Париж. Уходить отсюда не хотелось, да и уезжать тоже. Он постоял еще немного и двинулся в сторону ближайшей станции метро.
Придя в номер, достал захваченную из Москвы бутылку водки, наполнил на половину стакан, взятый из душа-туалета, и залпом выпил. По телу приятно разлилась горячая волна, мысли стали собираться в кучку.- Что имеем? - спросил сам себя и тут же вырвалось: - Не храним, а потерявши… А вот не надо терять, надо продать, в этом французишка абсолютно прав. Видать у него и покупатель есть, недаром так суетится. Наварить хочет немеренно, ну, да ручки-то укоротим, с покупателем переговоры буду вести сам. - Он посмотрел на телефон и медленно снял трубку.
- Анри Розен у аппарата, - прозвучало после второго гудка, он явно ждал этого звонка.
- Мсье Розен, давайте встретимся завтра часов в десять у входа в парк Мальзерб.
- Непременно буду. Спокойной ночи, - в трубке зазвучал отбой.
Позавтракав в ресторане напротив, Виталий неспеша отправился в сторону парка. По размерам этот один из самых больших парижских парков с трудом потянет на дачный участок нового русского средний руки, по красоте же и элегантности планировки и качеству ухода с ним мог бы сравниться лишь московский Нескучный сад былых времен. Он выбрал для встречи с адвокатом Мальзерб потому что, во-первых, терпеть не мог ресторанов, во-вторых, ему нужен был свежий воздух и природа для принятия важных решений.
Он не любил опаздывать и всегда предпочитал прийти немного раньше, но адвокат и на сей раз его опередил, встретив у входа в парк с радушной улыбкой на лице.
- Очень рад вас видеть, мсье Лапин, - он протянул руку, - надеюсь, вам удалось отдохнуть и немного успокоить нервы? Давайте присядем.
Они подошли к ближайшей скамейке, вокруг никого не было, лишь метрах в двадцати коротко стриженный молодой человек в кожаной куртке читал газету. Чертовски похож на наших братков, машинально подумал Виталий и сразу забыл о нем, сосредоточив внимание на предстоящем разговоре. Розен уже понял, что клиент созрел, и не торопился начинать беседу. Он весело посмотрел по сторонам и, посерьезнев, произнес: - Я слушаю вас с огромным вниманием, мсье.
- Видите ли, мсье Розен, - начал, вдруг смутившийся Виталий.
- Вижу, - с улыбкой подбодрил его француз, - смелее, мой друг, вы ведь теперь богатый, вернее очень богатый человек, это позволяет вам быть смелым и решительным.
- Хорошо, буду говорить прямо. Я хочу продать камень.
- Так, - адвокат облегченно вздохнул, -по-моему вы приняли разумное и единственно правильное решение. Оставим эмоциональную сторону вопроса и перейдем к практической. Уверен, вы понимаете, что реализовать подобную ценность, не привлекая общественного внимания, чрезвычайно трудно. Несмотря на то, что вы являетесь законным ее владельцем, мы не знаем, как она попала к вашим предкам и вообще в Россию. Вещь явно европейской, скорее всего старофранцузской, работы, к тому же, очень вероятно, что это одна из альбигойских реликвий. Поэтому французское правительство, поверьте мне, ни под каким предлогом не позволит вывести кулон из страны, а при попытке официально продать, сделает все, чтобы подвергнуть сомнению ваши наследственные права. И это им, безусловно, удастся, тогда камень будет арестован, а судебные тяжбы могут длиться десятилетиями и, как говорят у вас, влетят вам в такую копеечку, что останетесь без штанов.
Розен перевал дух, закурил и продолжил: - Я очень рад, что вы оправдали мои надежды и оказались человеком в высшей степени разумным. Не скрою, что надеясь на это, я предпринял некоторые шаги еще до вашего приезда. Вместе с покойной мадмуазель Семенцоф мы постарались, не привлекая лишнего внимания, оценить драгоценность. Сделать это было трудно, так как она по сути бесценна и ни в каких каталогах не описана. Теоретически, после дорогостоящих и долгих экспертиз, ее можно было бы выставить на специальный аукцион. И там, опять же чисто теоретически, он могла бы быть куплена не менее чем за десять-пятнадцать миллионов долларов. Повторяю, это лишь в теории, он отбросил недокуренную сигарету, еще раз перевел дух.
- Короче, мсье Лапин, у меня есть покупатель на ваш изумруд. При сложившихся обстоятельствах он готов за него заплатить три миллиона долларов наличными, либо перевести деньги в любой банк. Мои комиссионные - десять процентов, - Розен облегченно воздохнул, выполнив свою нелегкую миссию, и выжидательно посмотрел на Виталия.
Тот хоть и был подготовлен к подобному развитию событий, более того, желал этого, оказался подавлен свалившемся на него предложением, особенно названной суммой. Он, конечно, понимал, что его скорее всего обманывают, камень стоит дороже, но три миллиона! Даже в мечтах ему никогда не рисовались подобные перспективы.
- Предположим, что я согласен. А какие гарантии?
- Помилуйте, мсье, вы находитесь в цивилизованной стране и имеете дело с порядочными авторитетными людьми. Я понимаю, что у вас на родине сегодня разгул жульничества и воровства, но здесь не Россия, и у нас не принято решать дела с помощью ножа или пистолета.
- Согласен и уверяю, что не хотел вас обидеть, но не полагаете же вы, что я отдам камень невесть где, невесть кому?
- Конечно, нет, - адвокат снова закурил. - Мой клиент человек достойный кстати, как и вы, дворянского происхождения, по понятным причинам имени его я вам не назову. Мы условливаемся о встрече, место выберите сами, куда приходим мы с вами и он со своим ювелиром, который на месте проведет экспертизу подлинности камня. Если хотите, можете захватить кого-нибудь еще, - он бросил короткий острый взгляд на русского.
- Я никогда не знаю в Париже, - хмуро ответил Виталий.
- Что ж, тогда вам придется довериться мне. Впрочем, мсье, вы всегда можете отказаться от моих услуг и вести свои дела сами, - француз, ухмыляясь выпустил струйку дыма.
Знает сволочь, что деваться мне некуда, подумал Лапин. А что собственно я теряю? Ограбить меня им вряд ли удастся, тут же подниму скандал - пусть и сам потеряю камень, но и им не сдобровать. Убийство? Ну для этого французики слабоваты. Да этого адвокатишку от одной подобной мысли кандратий хватит. Эх, где наша не пропадала!
- Хорошо. Я согласен. Как вы предлагаете провести сделку?, - он был уверен, что у Розена уже есть продуманные варианты.
- Самой надежной и простой мне представляется следующая схема. Мы абонируем в вашем банке комнатку для переговоров, это практикуется. Наш покупатель приносит деньги, вы - камень, который находится в сейфе по соседству. После его проверки тут же на месте они забирают кулон, а мы деньги. И все довольны, особенно после того, как вы запрете деньги в сейф, предварительно выплатив мне мои комиссионные, - довольный собой, адвокат откинулся на спинку скамейки.
Предложение действительно казалось вполне надежным и безопасным. Вряд ли кто осмелится на грабеж или открытий обман в банке, где полно охраны. Ну, а полной гарантии, как говорил один литературный герой, не дает даже страховой полис. Лапин глубоко вздохнул как перед прыжком в воду и выпалил, - Когда?
- Да, завтра же можно все устроить. Я договорюсь с клиентом и банком и позвоню вам в отель часов в десять, будьте, пожалуйста, на месте, - Розен встал и, широко улыбаясь, протянул руку. Пожимая маленькую ладонь француза, Виталий машинально отметил, как с соседней скамейки поднялся стриженный парень и, похлопывая себя газетой по бедру, неспешно двинулся к выхода из парка.
Решение принято и, словно, гора с плечь. Виталий шагал по улицам Парижа, и все ему вокруг улыбалось. Интересно, подумалось ему, а вот как бы отнеслась к нему эта симпатичная девушка, хмуро бросившая на него равнодушный взгляд, узнав, что он миллионер? Да, все они одинаковы, за деньги-то, да за такие! Нет, уж пусть лучше не знает, ни эта, ни другие.
Она прошвырнулся по дорогим магазинам на Виктора Гюго и Елисейских полях, поднялся на Триумфальную арку, откуда открывался чудесный вид на город, посидел в уютном кафе. Жизнь казалось прекрасной и многообещающей. Совершенно некстати вспомнился профессор Плейшнер из «Семнадцати мгновений весны», чувствовавший себя также легко и оптимистично перед гибелью в Швейцарии. Прогнав черные мысли, постарался еще раз серьезно обдумать ситуацию и никаких опасных изъянов не нашел.
Около девяти, уставший и, одновременно, хорошо отдохнувший, Виталий вошел к себе в номер и, скинув башмаки, улегся на кровать. Не заметил как задремал. Разбудил его резкий телефонный звонок. Машинально взглянул на часы, было ровно десять.
- Мсье Лапин, - послышалось в трубке, - это Розен. Все устроено. Завтра в десять утра я жду вас у отеля, и мы едем в банк. Пожалуйста, не забудьте ключ от сейфа, - послышался хрипловатый смешок и частые гудки отбоя.
- Все! Рубикон перейден. Любовь прошла, завяли помидоры. Это уже что-то из советского народного эпоса, и вроде, не к месту, - улыбнулся Лапин, крепко сжимая противно пикающую трубку. Опомнившись, как мерзкую змею швырнул ее на рычаг. Липкая холодная мысль проползла в мозг - брось все к чертовой матери и вали домой. Ну уж нет, он даже встряхнул головой, раз сказали, что миллионер, значит так тому и быть.
Спал он, как ни странно, крепко. Правда, снились какие-то абсолютно бессмысленные и беспокойные сны, но проснулся бодрым и почти веселым. Легко позавтракал в кафе при отеле и вышел на улицу без четверти десять, намереваясь немного проветриться перед встречей. Не тут-то было. Свежевыбритый, одетый с иголочки и благоухающий явно дорогими духами адвокат на пару со своим шикарным автомобилем как стервятники добычи уже дожидались его у входа.
- Очень хорошо, что вы вышли пораньше, мсье Лапин, - бросаясь к нему вместо приветствия проговорил Розен. - Нам не мешает кое-что обсудить. Давайте лучше сделаем это в машине. - После того, как захлопнулись дверцы, он продолжил. - Как вы, надеюсь, помните мне полагается десятипроцентное  вознаграждение. Мне хотелось бы его получить сразу же после завершения вашей сделки.
- Вы получите вашу доля тотчас же, как деньги окажутся у меня в руках.
- Отлично, - адвокат внешне успокоился, - приятно иметь дело с таким человеком как вы. Тогда поехали. Менее чем через час вы станете богачом, - он нервно хихикнул, затем уже тише добавил, - да и мне кое-то перепадет.
«Ягуар» плавно тронулся от тротуара и неспешно влился в поток парижских машин. До банка они добрались довольно быстро. Выйдя из машины, миновали импозантного швейцара и вошли в холл, где их уже ожидал клерк. Он с улыбкой поклонился и вручил им ключ от переговорной комнаты, куда их проводил охранник. Комната была метра два на три без окон, по середине стоял стол и четыре стула, больше никакой мебели не было. Не произнеся ни слова, они опустились на стулья и так же молча принялись ждать.
Не прошло и пяти минут, как дверь снова отворилась, и на пороге появился импозантный господин в английской тройке. На вид ему было лет пятьдесят, загорелый, со стальными колючими глазами на породистом лице. В руках он держал средних размеров, но явно тяжелый, чемодан. Учтиво поклонившись каждому из присутствующих, присел на предложенный стул, поставив рядом с собой кофр. За ним осторожно вошел пожилой сгорбленный человечек в мятом костюме, покрытом перхотью, с лохмами седых волос, в руках он держал чемоданчик поменьше. Розен запер дверь и вернулся на свое место.
- Господа, - излишне торжественно начал он, - мы все знаем цель нашего собрания. Уверен, излишне говорить о том, что конфиденциальность…
- Действительно, излишне, - перебил его загорелый господин, - давайте приступим к делу. - Здесь, - он с трудом положил на стол кофр, - три миллиона долларов сотенными купюрами, которые я получил сегодня утром в своем банке. - Он щелкнул замками, и перед глазами присутствующих зазеленели плотно сложенные пачки купюр по десять тысяч в каждой. Их должно было быть, как уже подсчитал Лапин, триста. Как они поместились в этом чемодане? Но по тому, как профессионально они были упакованы, стало ясно, что их там действительно триста.
- Где же ваша вещь? - ни на кого конкретно не глядя, спросил господин, закрывая свой сундук с деньгами.
- Э-э, сейчас я ее принесу, она в сейфе, - волнуясь, с трудом произнес Виталий. - Подождите, пожалуйста, это займет всего несколько минут. «Загорелый» метнул стремительный взгляд в Розена и, видимо не почувствовав никакого подвоха, медленно кивнул.
Как он вышел из комнаты, добрался с охранником до сейфа, взял кулон, Виталий помнил смутно. Окончательно пришел в себя уже когда сидел напротив пожилого человечка, тот оказался ювелиром, и тупо смотрел как он, напялив на глаз толстенную лупу, колдует над камнем. «Загорелый» старался выглядеть равнодушным, но пот, выступивший у него на лбу, говорил об обратном.
Минут через десять ювелир осторожно положил драгоценность на стол, медленно снял лупу и стал задумчиво растирать лоб руками. Первым не выдержал покупатель, он, резко нарушив тишину, выкрикнул: - Ну? Человечек вздрогнул, вдруг часто часто закивал как болванчик, собрал свои пожитки и, ни слова не говоря, быстренько вышел из комнаты.
- Ну что ж, господа, - нарушил повисшее молчание «загорелый», машинально вытирая ладонью пот со лба, - специалист подтвердил подлинность вещи. И если вы не против, камень теперь мой, а деньги ваши, - он натянуто улыбнулся, затем, не встретив возражений, вложил кулон в футляр и спрятал его в карман. Неторопливо встал, поклонился и вышел.
Обалдев от легкости, с которой он стал миллионером, Лапин, зачарованно глядя на чемодан с долларами, вновь вошел в ступор, из которого его вывел навязчивый голос адвоката. - Мсье, мсье, очнитесь. Я понимаю, что такое богатство ошеломило вас, но возьмите себя в руки! И, э-э-э, давайте уладим наши договоренности.
- Да, да, конечно, - молодой человек стал вытаскивать пачки денег на стол. Отсчитав тридцать штук, Розен любовно сложил их в свой кейс.
- Что вы собираетесь делать со своими деньгами?, - вежливо осведомился француз. - Я к тому, что разумнее всего их пока положить в сейф здесь же в банке. А когда вы немного попривыкнете и успокоитесь, я могу вам посоветовать как их выгодно поместить.
- Ну что ж, я, пожалуй, так и поступлю, - уже окончательно придя в себя, согласился новоиспеченный «новый русский». - Да, мсье Розен, позвольте мне поблагодарить вас за все и извиниться за то, что порой был не вежлив.
- Пустяки, мой друг, - адвокат расплылся в улыбке, - я прекрасно понимаю ваше состояние, Куда вас подвезти?
- Нет, нет, благодарю вас. Сейчас улажу дела с сейфом и пройдусь. Сами понимаете, надо привести мысли в порядок. А вечером я вам позвоню.
Быстро уладив формальности с арендой сейфа, в который он и засунул свои миллионы, Лапин вышел на улицу. Все также светило солнце, и также беспечны были прохожие, шелестели листвой каштаны на бульварах, и парижане потягивали вино в своих кафе. Что-то неуловимо изменилось в нем самом. Если бы его сейчас спросили, ты рад? - Он бы, не задумываясь, ответил, - А черт его знает! - Всю свою жизнь он мечтал вот так в одночасье взять и разбогатеть. Сбылась мечта идиота. А что дальше?
Ну ладно, хватит этих интеллигентских самокопаний, сегодня отдых после трудового дня, а завтра все проанализируем и начнем праведную и счастливую жизнь нормального миллионера. С этими спасительными мыслями он и отправился по дорогое к счастью, которая обещала быть долгой и безоблачной.
Она оказалась короткой и закончилась крайне неприятно. Обуреваемый разными мыслями, он свернул на какую-то узкую и абсолютно безлюдную улочку. Взвизгнув тормозами, около него остановился невесть откуда взявшийся большой черный автомобиль, дверцы распахнулись, и чьи-то мощные руки втянули его внутрь. Сознание еще не успело среагировать, а животный страх уже овладел всем телом. Те же руки, не разжимая тисковых объятий, приподняли его и втиснули в кресло. Все это заняло какие-то секунды. Вокруг была темнота, но это от того, что от испуга зажмурил глаза. Осторожно, боясь ужаснуться еще больше, он медленно разомкнул веки. Перед ним сидел улыбающийся "загорелый"
    -Рад вас приветствовать, господин Лапин, - все также улыбаясь, произнес он. - Мы ведь с вами так и не познакомились, и я решил исправить эту оплошность. Впрочем, «что в имени тебе моем?» - он неприятно рассмеялся. Виталия вдруг как таком ударило - он говорил по-русски!
- Да, да, мой друг, мы с вами соотечественники, - «загорелый» вытащил из внутреннего кармана сигару, откусил кончик и сплюнул на пол. Откуда-то из темноты услужливая рука поднесла зажженную зажигалку.
Пока раскуривалась сигара, Виталий огляделся. Его везли в большой шикарной машине, где сзади два ряда кресел расположены друг к другу. Слева и справа его держали за руки дюжие молодцы, в одном из которых он узнал стриженного парня из парка. Настроение его сразу ухудшилось.
- Наше знакомство будет своеобразным, - продолжал хозяин автомобиля.
- Я о вас знаю все, вы же обо мне ничего. Это статус кво сохранится и впредь.
- Что вам от меня нужно? - выдавил из себя Лапин.
- А, собственно, уже ничего. Кроме вас самого, как ненужной детали. Дело в том, Виталий Владимирович, что судьба сыграла с вами очень дурную шутку. Она поманила вас, пообещала сказочные богатства, даже дала подержать их в руках, а затем враз все отобрала, не оставив никаких надежд. Я вам тоже не оставлю никаких надежд. Но, в утешение, поведаю историю, в который вы сыграли главную, увы, трагическую роль, - он с удовольствием затянулся сигарой.
- Дело в том, что «ваш друг» господин Розен давно сотрудничает с нами, сообщая о всех наследственных делах во Франции, касающихся граждан России. Знали мы и поисках госпожи Семенцоф потомков штабс-капитана Ортынского, но нам и в голову не могло прийти о какой ценности идет речь! До тех пор пока эта дама не оформила на вас бумаги, посвятив адвоката в суть дела. Боже мой, одно название чего стоит, «Слеза Сатаны»! - он мечтательно проследил взглядом за струйкой дыма, поднимавшейся к потолку.
- Дамочка оказалось, кстати, очень вредной и несговорчивой. Мы ей пытались подсунуть нашего «наследника», приличного молодого человека, не хуже вас. Так она заартачилась, говорит «нашла в Москве настоящего», грозилась в полицию пойти. Ну и пришлось старушку успокоить.
- Так это вы! - вырвалось у Виталия.
- Увы, мой юный друг, пришлось взять грех на душу. Ну, да дело прошлое, не в первый раз и не в последний. Вернемся к настоящему, к нашим, так сказать, барашкам, - он состроил сальную улыбочку и запыхтел сигарой. - Когда вы несколько неожиданно для нас появилась в Париже, дело повисло на тонкой ниточке, которой был Розен. Если бы вам хватило ума и опыта, вы бы не стали торопиться, присмотрелись бы, обратились бы к другим адвокатам. Но, будь благословенна российская дурость! Вы точнёхонько угодили в наш капкан. Право, даже обидно за соотечественников, только помани вонючими долларами - сразу теряют рассудок. Кстати, та макулатура, что вы с умилением запихивали в сейф, не стоит и гроша. Фальшивка, причем очень низкого качества. И здесь мы понадеялись на вашу русскую безалаберность, вы даже не удосужились проверить банкноты. Неплохо подыграл и Розен, сразу потребовавший свой процент, что еще больше усыпило вашу бдительность. Так, что пусть эти фантики лежат там до скончания века.
- Куда вы меня везете? -тихо спросил Лапин, уже ни на  что не надеясь.
- А как вы думаете? Ответ вам не понравится, да вы и сами догадываетесь, - он приоткрыл окно и выбросил окурок сигары. - Хотите верьте, хотите нет, но вы меня симпатичны. Мне нравится как вы держитесь. Я бы вас отпустил, но разве я могу позволить себе подобную глупость? Обстоятельства сильнее нас. Единственное, что я могу для вас сделать - это позволить в последний раз насладиться чудом, которым вы некоторое время владели.
Он осторожно достал из кармана черный футляр и с благоговением открыл его. Оттуда метнулся узкий зеленый луч.
- Какая игра света! Какое совершенство линий! Одно слово - чудо! - он упоенно разглядывал камень, игравший всеми оттенками зеленого света. А какое меткое название, вы не находите? «Слеза Сатаны»!
- Я буду молчать, - одними губами произнес Виталий.
- Да , да будете. Обязательно будете, - резко ответил «загорелый», отвлекаясь от созерцания изумруда. - Я об этом позабочусь.
Последнее, что видел Лапин, было расплывающееся в жуткой ухмылке дьявольское лицо с пылающими зеленым огнем глазами.

  *******

Уже ближе к осени в Сене километрах в пятидесяти от Парижа обнаружили труп мужчины. Никаких документов при нем обнаружено не было. Тело было настолько обезображено долгим пребыванием в воде, что идентифицировать его не было никакой возможности. Так его и кремировали, как неизвестного.
Когда служащий крематория отправлял тело в печь, ему на мгновение показалось, что оно занялось необычайно ярким зеленым пламенем.