Паломничество в Струльдбург

                Я встал у зеркала и с ужасом произнес:
                я хочу видеть, как я выгляжу с закрыты-
                ми глазами.
                Рихтер

                Часть 1

          «Если ты читаешь это письмо, значит я давно уже прохлаждаюсь под освежающими лучами полу-денного солнца туркменской пустыни в обществе двух железных полос, разделённых каменными брусь-ями на пятнадцать равных частей. Голова по расчётам должна откатиться на три оборота, удариться о рельс и вернуться, чтобы быть залитой кровью, которая хлынет из сонной артерии и разъест лицо до неузнаваемости. Не пытайся найти мои останки. Пустыня не обязательно должна быть туркменской, мо-жет быть она окажется монгольской, или, если ты пройдёшь в спальню и, пошарив рукой в тайнике за ковром, разочарованно вздохнёшь и пробормочешь: «Ах ты с…!», то пустыня окажется мексиканской. Мою личность не определят. Всю ночь я подкидывал в костёр документы, в ожидании поезда, иногда разгоняя горящими головешками диких… а-а-а, не скажу кого, а то сразу догадаешься где я. 
          Но на самом-то деле ты сейчас сильно испугалась, моя милая девочка. Представляю, как ты обна-ружила в почтовом ящике конверт со смазанным штампом места отправления. Терпения не хватает уз-нать, что пишет муженёк, который уже две недели развлекается с какими-то шлюхами. Ты нетерпеливо ехала в лифте и, когда скрипнула, захлопнувшись, входная дверь, а сумка полетела прямо по коридору, сделав три оборота против часовой стрелки, ты, моя девочка, с ненасытным хрипением порвала кон-верт…, а тут такое. Ты ожидала требования развода или просьбы выслать денег, что угодно, но так, я ставлю тебя перед свершившимся фактом, и ничего уже нельзя изменить. Ты покрываешься каплями горячего пота, которые стряхивают на пол пробежавшие по телу мурашки, и краснеешь от гнева. Да, ты не сможешь ничего сделать. Я просто взял и навсегда уехал. Что-то всё равно хочется изменить? Ан нет, событие уже свершилось. Наконец-то я смог расшевелить твои холодные внутренности, они ещё долго будут в точке кипения.
          Я вижу, как ты идёшь к моему шкафу, берёшь пистолет, аккуратно завёрнутый в тряпку, бережно несёшь в спальню, долго рассматривая, привыкаешь к скорому плотно-интимному контакту. Дрожащие пальцы играют на курке, а трепещущие губы принимают и обволакивают холодную сталь и… щёлк, ха-ха-ха, он-то не заряжен. Ошибаюсь, наверное, это произойдёт не сразу, может быть через несколько не-дель, когда я тебя совсем извиду своими письмами».
          «Забыл как пишется слово: извиду или изведу».
          - Привет Юля, скажи, как пишется: извиду или изведу.
          - …
          - Для чего мне? Пишу письмо любовнице. Ты же занимаешь телефон по вечерам – не дозвонишь-ся, а днём она у меня работает.
          -…
          - Давно, сразу после первого года со дня свадьбы.
          - …
          - Красивая, не то, что  видеть твою сморщенную физиономию каждое утро
          - …
          - Изведу? Через «е»? Спасибо. Я тоже тебя люблю.

          Нотки волнения в его голосе соединились в причудливую мелодию, но она её не услышала.
          «Ты, недоумённо моргая глазами, подумаешь: «Зачем было так далеко ехать? Лучше бы разма-зался по асфальту перед домом, и я могла бы подвести нашего сына к чавкающей, если наступить, мас-се и сказать: «Вот смотри, это твой папа»».
          Или ты подумаешь так: «Зачем такой бескрайний шаг? Уж лучше бы просто ушёл или поговорил, ведь мы так хорошо ладили… последние три дня, и у нас ведь есть сын, как же без отца будет разви-ваться его Эдипов комплекс». Ты так будешь думать? Конечно, а как иначе? Уже слышу, нет, только сей-час услышал твой крик: «Ой, зачем же он так? Ой-йой-йой!!!»      
          Десять лет назад, когда я только начинал тебя ненавидеть, а ты меня. Это только сейчас мы дос-тигли  в искусстве ненависти необычайных высот. Я сказал себе: «Если через 10 лет 11 месяцев и 23 дня мне всё ещё не будет нравиться моя жизнь, то в ней появиться два новых пути: первый и второй». Первый, не скажу какой, а второй лежит вдоль двух параллельных железных полос, а потом поперёк».
          Кирилл вложил три исписанных мелким почерком листа в чистый конверт. Он хотел что-то сде-лать, чтобы выказать свою радость и не нашёл ничего лучше, чем запрыгнуть на стол и крикнуть: «Ура-а-а!!!», но зацепился за угол, прокатился и упал на пол, сломав два ребра, и разбив нос. Кирилл долго и грязно выругался и сел писать второе письмо.
          «Если вы получили это письмо, значит у вас числится без вести пропавший – Кирилл Иокастов», - начал он. Чистый лист оросили красные капли. «Это хорошо», - подумал Кирилл и размазал их по бума-ге до приобретения ею однородного бурого оттенка. Ещё в письме было следующее: «Прошу обратить внимание на роль моей жены Юлии Иокастовой в моём похищении. Я не имею сомнений в том, что она и только она являлась организатором, финансистом и главным двигателем данного проекта», или «Прошу принять срочные меры по наказанию вышеуказанной особы и освобождению меня из арабского плена», а также много чего другого. Конверт тоже стал грязно бурым. Кирилл положил оба письма в карман и сел в кресло, не прошло и двух часов, как зазвонил телефон. В голосе звонившей забрезжили когда-то очень хорошо знакомые оттенки, но он не узнал кто это.      
          - Здравствуйте, здесь ещё проживает Кирилл Иокастов.
          - Нет, он давно умер.
          - Как?! А что с ним случилось?
          - Железнодорожная катастрофа, знаете ли. Очень далеко отсюда.
          - А вы кто? – голос учуял что-то неладное.
          - А вы кто? – ответил Кирилл.
          - Я его бывшая подруга, которая затем превратилась в бывшую жену.
          - Наташа?! Ты откуда?
          - Ты всё шутишь, значит у тебя всё в порядке
          - Да не совсем. Не могу поверить, мы же не виделись с тобой столько лет. Где ты и зачем зво-нишь?
          - Я в городе Струльдбург, здесь проходит ежегодный праздник – День паломника. Я позвонила, почти ни на что не надеясь, слышала, что ты давно женился, и у тебя даже есть ребёнок, но возможно тебе надоели семейные дрязги. Нас тут три девушки, нужен мужчина, понимаешь, а местные такое от-ребье, жалко смотреть. Но ты, наверное, занят?
          - Когда к вам можно выехать?
          - Поезд Донецк – Струльдбург отправляется завтра в четыре утра. Я тебя встречу через восемь часов здесь на станции.
          - Приеду обязательно.
          - Бедненький, они так тебе надоели?
          - Потом расскажу. Всё, до встречи.
          - Пока.

          Кирилл пришёл на вокзал ровно в два. «Главное не опоздать», - думал он, собирая вещи, которые теперь болтались в рюкзаке за спиной. Письма надёжно спрятаны во внутреннем кармане пиджака.
          - А почему поезда Донецк – Струльдбург нет в расписании? – спросил Кирилл в справочной.
          - Какой Сруль-бруль, вы чё?
          - В четыре должен прибывать.
          - Никакого Сруль-бруля нет ни в четыре, ни вообще.
          - Странно.
          Кирилл вышел на перрон. Он решил дождаться четырёх часов, может что-то и приедет, а там мож-но сесть в это что-то, куда бы оно ни ехало, и тогда возможно понадобится первое письмо. А пока моло-дой человек закурил «Lucky strike», но, вспомнив, что оказывается не курит, отдал пачку проходившему мимо бродяге. Смешно наблюдать за прибывавшими поездами, особенно, когда запланированная ин-тимная встреча с одним из них ещё не состоялась. Из вагонов выползали полумёртвые от алкоголя лица различных национальностей. Они заходили на территорию вокзала за необычайно жизненно важными покупками, а проводники подавали знаки машинисту, и поезд начинал двигаться. Это было соревнова-ние между составами – кто больше оставит пассажиров на станциях, при этом больше очков присужда-лось тем, чьи пассажиры были в одних трусах или совсем голыми. Если пассажир выходил с деньгами, то за это очки не начислялись. Так вот, к половине четвёртого таких пассажиров набралось человек три-дцать. У них даже появился предводитель – высокий худощавый мужичок с седой остроконечной бород-кой. Сначала разрозненные кучки отставших выпрашивали мелочь на еду, но потом они собрались в единую гудящую кучу, которая начала атаковать привокзальные магазины. 
          Пока Кирилл наблюдал за отставшими, на станцию прибыл поезд без названия, без номеров ваго-нов, проводники не открыли двери, а окна были закрыты чёрными щитами. Кирилл увидел, как в ста метрах от него из кабины машиниста выпрыгнул человек и начал осматривать колёса. Когда человек по-дошёл ближе Кирилл поинтересовался:
          - Это Донецк – Струльдбург?
          - Да, - ответил машинист.
          - А почему его нет в расписании?
          - Наш город принадлежит частному лицу, и это его личный поезд, который возит специально при-глашённых.
          - Как мне на нём уехать?
          - Ваше имя?
          - Кирилл Иокастов.
          Машинист посмотрел в свой журнал и сказал:
          - Один билет на вас забронирован, пожалуйста, можете проходить.
          - А часто бывают несчастные случаи на дороге? – спросил новый пассажир, - Допустим, переез-жают кого-нибудь.
          Машинист с подозрением посмотрел на него и ответил:
          - В последнее время задолбали самоубийцы, по несколько раз в день встречаются.
          - И что, успеваете останавливаться?
          - Ага, буду я ещё останавливаться, у меня график, если не успею – уволят. Поэтому смотришь – лежит на рельсах, зажмуришь глаза и… хрусть, на секунду прямо сжимаешься весь, так неприятно аж дрожь пробивает, а потом ничего. Я уже почти привык, только вот видите, - он указал на треснувшую фару и следы крови на колёсах, - из-за них фары разбиваются, да и мыть приходиться после каждой по-ездки. А ты чего спрашиваешь, один из них что ли, - и машинист лукаво улыбнулся.
          - Нет, с чего ты взял?
          - Просто так такими вещами не интересуются, хочешь за пятьдесят долларов я тебя не замечу
          - Ты меня не так понял, - воспротивился Кирилл, - можно мне сесть в поезд?
          - Да, проходи, только когда соберёшься, вспомни моё предложение.

                Часть 2

          В подвале под домом Кирилла появилась комната, её пол был завален мусором, а из труб текла вода; сыро и холодно, но огонь, не посмотрев на влажность, выбрался из-под пола и озарил облуплен-ные стены священными бликами и трепетом. Пламя выжгло зловоние и грязь, оставив лишь четыре бе-тонные стены и дверь, а потом смешалось с воздухом, и в комнате стало светло.
          Первой после огня в комнату вошла… женщина? Да, женщина. Она была необычайно красива. Ве-ны разрезали синими бороздами её красное набухшее лицо. Глаза заплыли и превратились в тонкие щёлочки. Волосы торчали клочьями разной длинны во все стороны. Женщина была одета в красное истлевшее выцветшее пальто, из-под которого высунулись тапки в зелёную клетку. Она держала в руках свёрток из грязно белой материи. Женщина села у костра и положила свёрток рядом с собой. Прошло три часа. В дверь постучали. Это был её муж. Женщина радостно побежала открывать и с восторжен-ным воплем кинулась к нему на шею. Мужчина был одет в теплый клетчатый пиджак (ещё не успел ос-тыть труп, с которого он его снял) и ватные штаны, в сумке позвякивали бутылки. Он был похож на свою возлюбленную, как однояйцовый близнец, только лицо было более одутловатым, а синие борозды бо-лее выпуклыми. Они долго целовались у входа, а потом расположились около костра.
          - Валя, как прошёл день? - спросил муж.
          - Прекрасно. Всю вторую половину дня готовилась к встрече с Василием Вильгельмовичем. Приго-товила запечённого угря под майонезом, салат из лангустов и нашла на помойке бутылочку вина.
          - Не мало ли, а то Вильгельмыч подумает, что мы жадные
          - Под такое вино нельзя сильно наедаться.
          - Что ты делала утром? – спросил мужчина, которого на самом деле звали Пётр.
          - Рабочий день выдался не очень хорошим. От ребёнка уже попахивает. Люди даже бояться под-ходить. Я заплатила Урсуле огромные деньги за его аренду, а она подсунула с запахом. Завтра пойдём разбираться.
          - Ты не боишься встречи с Вильгельмычем?
          - Нет, даже чувствую какое-то радостное волнение, это моя первая встреча с ним. Я знаю, что не все ему подходят, но думаю, у нас всё будет хорошо.
          - Да, конечно, ведь мы – лучшая пара города. Иди ко мне, любимая.
          Они обнялись и молча смотрели на куски пламени, которые отрывались от костра и летели к ним, но не обжигали, а нежно ласкали лица. Прошло ещё три часа. Они не сдвинулись с места. В дверь по-стучали. Валя и Петя вместе бросились открывать. В комнату вбежали два карлика, это потом, присмот-ревшись и прислушавшись, можно было понять, что это дети. Они тоже были похожи друг на друга как однояйцовые близнецы, поскольку оными и являлись. Также они были похожи на своих родителей как однояйцовые близнецы, но оными не являлись. Им было по шесть лет, звали их Аполлон и Феб. Семей-ное убежище сразу оживилось, дети весело смеялись и бегали вокруг костра, а родители, умилённо улыбаясь, смотрели на них.
          - Вы опять нюхали бензин? – спросил отец.
          - Папа, сколько можно, мы уже взрослые и должны сами за себя решать, что нам можно, а что нет.
          - Я не поэтому спросил. Вы нам не принесли?
          - А-а, ты вот почему спросил, - облегчённо улыбаясь, сказал Аполлон, - вот возьми, чуть-чуть ос-талось. Смотрите, не превышайте свою дозу, а то, как в прошлый раз облюёте всю комнату.
          Петя взял у сына пластиковую бутылку с бензином и два пакета, один из которых дал Вале, налил немного в оба, они подождали пока выветрятся самые вредные вещества и надели пакеты на головы. Прошло чуть больше пол минуты, а Петя уже забыл, что у него пакет на голове и стал истошно испуган-но вопить:
          - У меня помутилось зрение! Я слепну!
          - Я тоже! – вторила ему Валя.
          А дети смотрели на них, ползали по полу и бились в конвульсиях от смеха, и тут раздался звонок в дверь. Дети смолкли. Петя стянул свой и пакет жены, вся семья пошла открывать.
          - Кто там?
          - Это квартира Еховых? – голос как будто соскребал слова со стены.
          - Да, а вы кто?
          - Василий Вильгельмович.
          Тишина опустилась на головы семьи, они потеряли сознание, а очнулись только через несколько минут. Василий Вильгельмович терпеливо ждал. Сначала за дверью он слышал только тишину, потом звон стекла, падение тел, крики, шёпот и снова тишина. Дверь открыла маленького старика с длинными полностью седыми волосами и такой же длинной и седой бородой. Из волос торчал крючковатый нос, и выглядывали маленькие подвижные чёрные глаза. Его одежда представляла собой мешок с дырками для головы и конечностей. Василий Вильгельмович ступил через порог босой ногой на холодный бетон-ный пол.
          - Здесь ещё когда-то жили Еховы, я ведь не ошибся?
          - Почему жили мы и сейчас живём.
          - Так что вы, сейчас живёте, а когда-то не жили? Та-ак, чё-то я не понял. Вы сей же час живёте, а тогда, когда то не жили? Или вы сей же час живёте, а секунду назад ещё не жили, или вы будете жить здесь потом.
          Петя ничего не понял и сказал:
          - Проходите, Василий Вильгельмович, мы вас давно ждали.
          Старик насупился, отвернулся и пробурчал:
          - Давно-то вы меня ждали, это и глупому понятно, а теперь уже не ждёте? Что я вам, люди добрые, плохого-то сделал?
          Петя задумался и решил больше не рисковать.
          - Проходите, - сказал он и указал рукой на подстилку из шкуры антилопы нильгау на полу возле доски, служащей им столом.
          Жена и дети восхищенно смотрели на старика, который прошёл и сел на шкуру в позу сиддха, за-крыл глаза и произнёс:
          - Тадьятха гате гате пара-гате пара-сам-гате бодхи сва-ха.
          Старик встал на колени, наклонился вперёд и лёг на пол.
          - Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк его, - сказал он, поднялся и, перекрестившись, доба-вил, - И да хранит их всех Господь! Аминь! Чего у нас есть откушать и отпить, а то, не покушавши и не выпив водочки, и говорить-то не о чем.
          Петя сел напротив Василия, усадил с одной стороны притихших детей, а с другой оставил место для Вали.
          - Жена приготовила запечённого угря, салат из лангустов и вино.
          - Еда у вас какая-то барская, мне бы хлебушка чёрного да стакан водочки.
          Валя вышла из угла, где готовила, с большой грязной кастрюлей, черпаком достала кусок угря и хотела положить гостю; она уже поднесла его, но кусок угря, падая, превратился в кусок чёрного хлеба и со звоном ударил по тарелке. Петя взялся разливать вино, но оно, выливаясь из бутылки вином, в ста-кан Василия влилось прозрачной жидкостью.
          - Вот, совсем другое дело, - обрадовано сказал старик, - Ну поехали…
          Бетонные стены начали обрастать изнутри железом, а сама квадратная комната удлинилась и стала прямоугольной. Со всех сторон нарастал металлический шум, и, когда он приблизился вплотную, комната вздрогнула, дёрнулась из стороны в сторону, потом ещё и ещё и… поехала. Ритмично стучали железнодорожные колёса, и сквозь дверные щели прорывался тёплый летний ветерок с запахом горячей степной травы.
          Все были наслышаны о странностях Василия, поэтому никто не удивился, семью убаюкивал стук колёс и приятный голос старика. Костёр размеренно уничтожал припасённые дрова.
          - Что, тяжела жизнь простых людей русских?
          Доев свой кусок хлеба, Василий уютно примостился у огня, жестом пригласив остальных. Валя уб-рала со стола, и семья окружила старика. Петя ответил:
          - Тяжела не то слово, просто ужасна; не то, что раньше, хоть кончай её самоубийством.
          Василий состроил гримасу непонимания.
          - Что ж это такое – самоубийство? Чего уж люди не придумают, пока меня с ними нет.
          - Ну, это когда человек лишает сам себя жизни, - вставила своё слово Валя.
          - Как такое происходит и почему? – недоумевал Василий.
          - Например, если кто-то прыгает по своей воле с большой высоты и разбивается насмерть.
          - Зачем? – Василий всё больше и больше удивлялся.
          - Так делают, когда тяжело жить, - проскрипел голос одного из детишек, это был Аполлон.
          Мама гордо погладила его по голове жилистой рукой.
          - А-а, какая же смерть не есть это ваше самоубийство?
          В разговор снова вступил Петя:
          - Не есть самоубийством смерть от старости или просто убийство, - с волнением в голосе прогово-рил он.
          Он-то понимал с кем разговаривает, и не мог сдержать дрожи в голосе, а вот остальные говорили свободно, с восхищением глядя на старика.
          - Дядя, - обратился маленький Феб к Василию, - а почему вас зовут Вася, а наколка на вашем пальце: «Коля»?
          - Какой наблюдательный мальчик, - ответил Вильгельмыч и спрятал руку за спину, - думаете, я бы в своём настоящем теле к вам пришёл, чтобы вы тут все сразу померли. Вы-то совсем ничего не пони-маете, - продолжил он прерванную тему, - хоть и здоровые умные на вид люди. Любая смерть – это са-моубийство. Слушайте-ка сюда, когда человек прыгает со скалы, косвенной причиной смерти является сбой в нервной системе, а прямой причиной – поражение внутренних органов, которое приводит к оста-новке сердца, кровообращения и невозможности снабжения клеток питательными веществами. Что же происходит при смерти от старости? Косвенной причиной является заболевание какого-либо органа или группы органов, но прямая причина всё-таки в остановке сердца и так далее. При убийстве прямая при-чина смерти такая же. Если в случае обычной, привычной для меня смерти, и того, что вы называете самоубийством, непосредственно самой главной причиной смерти является нарушение функционирова-ния основных внутренних систем, следовательно, организм сам себя убивает в любом из вышеперечис-ленных случаев, необоснованно отказываясь снабжать клетки питательными веществами. Так что вы ошибаетесь. У меня на этот счет есть премилейшая притча.

                Притча о самоубийце

          На юге открылись деревянные окованные железом врата, оттуда донёсся жаркий запах палёного мяса, подгоняемый двумя светящимися красными точками, гром грянул оглушающим человеческим сто-ном. Молодой человек захотел выпить воды, поесть, лечь в постель, укрывшись тёплым, но из-за сыро-сти прохладным, одеялом, и спать долго-долго, но он протянул руки, схватился за обжигающие рельсы; он не отпустил рук, а только начал подтягиваться. Грудь царапали острые камни железнодорожной на-сыпи. Шея всё сильнее приближалась к полоске смерти и, когда парень ощутил на ней обжигающе хо-лодное прикосновение, он почувствовал, как сознание отрезается от тела металлическим звуком, скри-пом кожи, мышц и хрустом позвоночника. Молодой человек открыл глаза и увидел перед собой колесо поезда, нежно касающееся его шеи. Машинист привык к таким случаям, после того, как отсидел за один из них, он уже нутром чувствовал этих безумцев и давно начал тормозить...

          Петя, Валя и их дети с глухим стуком врезались в стену вагона, а Василий Вильгельмович спокой-но сидел, даже не покачнувшись, также спокойно, как горящий огонь. Долго скрипели колёса, пока состав не остановился полностью, повисла тишина. Вильгельмыч достал из-за пазухи сотовый телефон, набрал несколько цифр и спросил:
          - Почему мы остановились?
          - …
          - Приведите его сюда, быстро.
          Он спрятал телефон и спросил:
          - Куда это вы убежали? Я же ещё не дорассказал.

          Палёным мясом уже не пахло, не было ворот, красные огни превратились в жёлтый свет фар, сто-ны тоже стихли. Дверь машиниста открылась, оттуда, матерясь, вывалились два мужика в оранжевых жилетках.
          «Ты п…., х… тут лежишь», - сказал один из них, пнув парня ногой по сломанным рёбрам.
          «Из-за такого м….. как ты пришлось поезд останавливать, а мы итак по графику не успеваем, ё. твою мать. Глянь, вцепился в рельсу, щас оторвёт на х.. и вообще никуда не поедем, ё. его мать».
          Словесные умельцы схватили парня за ноги и попробовали оторвать от рельса, но тот, смотрел обезумевшими глазами куда-то вдаль, молчал и сильнее сжимал пальцы, пока не вышел сам машинист и не сломал ему руку ломом. Парень закричал и очнулся.
          «Где я?», - сразу спросил он.
          «В п….!!!», - хором ответили его спасители и, толкая в шею, погнали в хвост поезда.

          Еховы вернулись на свои места. Петя разбил бровь и вытирал рукавом окровавленное лицо. Ос-тальные отделались лёгкими ушибами. Раздался стук в дверь. Вильгельмыч вскочил, и в открытую им дверь ворвался жгучий пустынный ветер, нанёсший песка, который сразу забил всем дыхательные пути. В вагон ввели человека. В его одежде, когда-то приличной, теперь зияли дыры, сквозь кровоподтёки и ссадины на лице выглядывали безумные, резанные красными прожилками, перепуганные глаза. Ему было лет тридцать. Когда человека втолкнули в вагон, он упал и, издав стон, схватился за руку.
          - Что вы с ним сделали? – спросил Вильгельмыч.
          - С…, так держался за жизнь, что пришлось ломом отбивать.
          Дверь закрылась, Вильгельмыч с Петей помогли вновь прибывшему незнакомцу занять место у костра, и старик продолжил свой рассказ.

          Парня втолкали в последний вагон, а там, рассевшись у костра, сидели пять человек: ехидный старик с мешком надетым через голову, и семейка: красномордые опухшие от алкоголя родители и по-хожие на карликов их дети, два брата. Люди разглядывали незнакомца, незнакомец разглядывал людей, пока ехидный старик не произнёс:
          «Ты хотел лишить себя жизни, потому что никто тебя не жалел, не был с тобой нежен, откровенен, никто даже не понимал тебя. Но поезд, кусок железки, пожалел тебя и лишь нежно прикоснулся к по-ставленной на отсечение голове. Теперь ты, как и мы, стал его частью, а он, как и мы, стал частью те-бя».
          Незнакомец подумал-подумал, да и остался в поезде навсегда. На этом притча и закончилась.