Мы выбираем, нас выбирают

У самого леса машина неожиданно встала. Чертыхаясь, водитель полез в двигатель. «Да, это надолго, - вздохнул он и пошел открывать заднюю дверцу. - Вылезай, Шарик, проветрись».
Красавец-сенбернар выскочил на дорогу, убедился, что хозяин не шутит, и помчался в лес. Звуки леса, его запахи, - они были другими, в них было что-то пугающее и в то же время притягивающее. Пес зажмурился от удовольствия и растянулся на опавшей листве. Хорошо здесь!
«Ты кто?» - на сенбернара сурово смотрит существо, очень похожее на него и все же очень чужое. Те же четыре лапы, та же пасть, только… другое все. И  эти невеселые глаза, излучающие огромную внутреннюю силу.
«Ты кто?» - повторяет незнакомец.
 «Дикарь, - морщится пес, - никаких манер. Говорит как-то странно. Гортанные звуки. Наверно, так изъяснялись наши предки пару тысячелетий назад».
«Меня зовут Шарик, – вежливо представляется он. – Раньше меня звали Чарли, но сейчас все любят отечественное… - Шарик лукавит. Имя ему сменил новый хозяин, и, разумеется, без всяких объяснений. Чарли нашел новое имя унизительным, но его поставили перед фактом  – А с кем, простите, имею честь?» - Шарик старательно артикулирует, но мешает намордник (опять хозяин забыл снять!), и создается впечатление, что он немного шепелявит.
«Я хозяин этого леса», - невозмутимо хрипит незнакомец.
«Шизофреник», - внутренне ухмыляется Шарик, но вслух все так же вежливо реагирует: «Очень приятно».
Приятного, правда, мало. Все в жителе леса кажется Шарику чужим: запах, взгляд, голос. Шарику не по себе, он хочет вернуться к машине.
«Это зачем?» - взгляд чужака скользит по наморднику.
«Отсталый какой-то», - кривится Шарик. «Ну, это намордник».
«И как ты с ним? Ни клыки показать, ни мышей наловить», – абориген с участием смотрит на сенбернара.
«Я вроде с ним на брудершафт не пил», – про себя обижается пес, но решает не ссориться с неучтивым хозяином леса: «Вы, вероятно, живете по устаревшим понятиям. Понимаете, мне не нужно ловить мышей. И совершенно не обязательно показывать клыки. Я живу в комфортабельной квартире, у меня всегда есть «Чапи» или «Педигри-пал», - в глазах незнакомца читается недоумение, и Шарик поспешно добавляет. - Это такая еда. Очень вкусная и сытная».
«А где ее можно поймать?»
«В том-то и дело, что ее не надо ловить! Обо всем позаботится хозяин».
«А ты сам что, не можешь?»
Вопросы неграмотного аборигена забавляют Шарика, он снисходительно разъясняет: «Зачем сам?  Есть хозяин, он ценит мою верность. Кормит меня, гуляет со мной, когда  я захочу. Следит за тем, чтобы у меня не было блох».
«А что это за верность?  - перебивает хозяин леса. – Разве можно быть верным не себе?»
«Ну, это так называется. Верность или преданность. Ты охраняешь хозяина или делаешь вид, что охраняешь. Выполняешь все его команды, служишь, в общем».
«Команды?»
«Ну, приказы».
«Не понимаю».
«Ну, вот он говорит: «сидеть!» - и ты садишься. Или…»
«Зачем?»
«Ну, ему так приятно».
«А зачем его охранять? Он, что, слабый?»
Шарик озадаченно чешется: «Не знаю. Нет, кажется. Но так принято».
Незнакомец о чем-то размышляет. «Странный он, твой хозяин».
«Может быть. Идеальных людей нет, – вворачивает Шарик услышанную на днях фразу. – Но сейчас, как известно, свобода выбора, так что можно всегда подыскать себе лучшего хозяина, – Шарик осекается, вспомнив, как его продавали. – Мой, он, конечно, не идеал. Я вот недавно беседовал с Шарлем из соседнего подъезда. Так у него и личный ветеринар, и личный парикмахер. А родословную ему хозяин купил – закачаешься! – Шарик облизывается.  – Весь в медалях, на выставках призы мешками собирает! Вот это хозяин, я понимаю!»
«А зачем призы? И эти – выставки?»
«Ну, ты, старик, даешь! – от удивления Шарик забывает о хороших манерах. – Это ж  и есть жизнь! В кино сняться. Или в телепередаче. Или выставка… - Шарик мечтательно закатывает глаза. – Ты идешь, медали звенят, все на тебя только и смотрят! «Смотрите, какая шерсть! А какая родословная! Великолепно! Грандиозно!» Вот это карьера!»
«Карьера?»
«Ну, да. Я, например, для границы не приспособлен. Не по мне эта ограниченность. И для охоты тоже. Вообще-то я должен был бы вытаскивать людей из-под развалин в зонах бедствий, но какие нынче катастрофы в средней полосе? Да и не престижная это работа. А выставка – совсем другое дело. Ты идешь, на тебе новенький ошейник…»
«Ошейник?»
Шарик мнется: «Ну, да. Собакам полагается ошейник… Мой старый немного натирает», – Шарик смущенно умолкает. Потом он оживляется: «Чудной ты какой-то. Тебя б хорошенько отмыть, малость причесать, ну, и глаза чтоб не такими дикими были, - ты б у нас королем стал! Сейчас как раз мода на диковатое, необузданное».
«Мода?»
«Мода – это, то, что нравится всем. И что помогает отличаться от остальных», – как может, объясняет Шарик.
«А зачем это  - нравиться всем?»
«Ну, как?.. Иначе не видать тебе ни хорошего хозяина, ни мягкого ошейника, ни медалей…»
«Не понимаю. Мне нравится лес».
«Лес? – переспрашивает сенбернар. – Но ведь это так архаично. На дворе век прогресса и научно-технической революции, а ты – «лес»! Пойдем лучше со мной, тебе же обеспечен успех! Лучшие выставки, изысканная еда… -  Шарик не замечает, как начинает вилять хвостом. – А потом ты скажешь, что это я тебя привел, хорошо? Пойдем, а?»
«Нет. Мне нравится лес. В нем столько тропинок. И все они мои».

«Шарик, где ты, черт возьми?!» – в голосе хозяина слышится раздражение.
«Ну что ж, счастливо», - мямлит Шарик.
«Бывай. Мягкого тебе ошейника. И хорошей родословной», – могучими прыжками волк прорезает деревья и скрывается в глубине леса.
Пес уныло смотрит ему вслед: «Странный тип. Нет, в нашем мире он бы не прижился. Себе на уме. Где ему с таким характером найти приличного хозяина! Выставка для него пустой звук!? У нас таких не любят». Шарик поворачивается и, машинально виляя хвостом, несется  к машине.