Преврати меня в облака

…Моя милая добрая фея,
Преврати меня в облака…

- Оля!
- Здравствуй, Любушка.
- Оля, сказку!
- Конечно, золотко.
- Юльк, ты такое чудо.
- Да ладно. Мне не сложно.
Сестра улыбается и уходит. Внизу её ждет муж, они идут к кому-то в гости, а я сижу с их дочкой.
- Оля!
- Иду!
Меня зовут именно Юля, но у Любы обо всем свои мысли.
Оля, это от Оле-Лукойе. Это первая сказка, которую я ей читала. На фразе про переливчатый кафтан, Люба посмотрела на мое новогоднее платье и спросила:
- Вроде твоего?
Я решила не спорить. С тех пор у меня второе имя.
Люба нетерпеливо ожидает меня в спальне. Я присаживаюсь на край постели и, поправив одеяло, читаю сказку про свинопаса и принцессу.
- Он требует сто поцелуев принцессы!
Люба уже спит. Обычно её хватает на одну сказку, но сегодня она, наверное, устала.
Сто поцелуев принцессы… В моем шальном школьно-дворовом прошлом, был потрясающе-нежный голос, просивший поцелуи принцессы…
Пам-парам-пам-пам. Я снова поправляю Любино одеяло и ухожу на кухню, за чаем.
У Зойки, сестры, я больше всего люблю гостиную. У неё каждая комната отвечает своему предназначению и место гостей гостиная.
Обеспечив себя всеми благами цивилизации, залезаю в кресло с ногами.
Сто поцелуев принцессы… Нет, эту сказку я не любила.
«Любимые сказки определяют всю дальнейшую линию поведения». Пытаюсь придумать линию поведения любителя этой сказки. Наверное, весьма мстительное созданье.
Люба любит сказку про Оле-Лукойе. Про справедливое вознаграждение, хотя, наверное, все сказки такие… А я не помню свою любимую сказку, память заботливо стерла её. А может зря, там, наверное, был ответ на что-нибудь.
Сто поцелуев принцессы… Совсем недорого за счастье. Тогда в школьно-дворовом прошлом я засмеялась. Права была или нет? Впрочем, это ведь был не отказ.
Я приношу Любе сказки и сладкие сны, как настоящий Оле-Лукойе, а мне кто-то чужой и малознакомый приносит бессонницу.
Он приходит бесшумно, садится напротив, закуривает и устало спрашивает:
- Ну, как дела?

- Серость весны?
Поднимаю глаза на голос, смотрю в знакомые глаза, на автомате соображаю, как я выгляжу. Кажется на лицо выбились пряди волос, но, вроде бы, это меня не портит. Смешная мысль: «Как долго мне еще будет важно, какой он меня видит»? Всю жизнь? Не хочу так долго.
- О чем ты?
- Ну знаешь, ветер, прохлада, пасмурность… - Детская радость, что я его смутила.
- Грязь и слякоть, ты забыл. Спасибо на добром слове. Я все знаю.
- А про солнышко знаешь? – он подходит ближе.
- Не знаю, - я резко вскакиваю со скамейки, роняю с коленей книгу и сталкиваюсь с белым свитером.
- Все хочешь убежать, Юльк? – Он медленно наклоняется и, подняв книгу, кладет её на скамейку.
Я отхожу и начинаю раскачиваться на каблуках:
- Где все наши?
Он усмехается и молчит. Вот теперь мы будем молчать. Очень долго, до следующего такого столкновения вдвоем. А когда оно случится?
Я не знаю радоваться мне им или огорчаться, раньше знала, а теперь нет.
Раньше все было просто, а теперь все усложнилось, а я, похоже, не умею, когда сложно. А он может только, когда надо «разруливать ситуацию».
Он смотрит на меня немного сбоку и я точно знаю что он думает о том, как я выгляжу в этом плаще. Я могу угадать его мысли с точность до 90% - это судьба? В одном фильме было так:
- Судьба - это когда два невротика думают, что они должны быть вместе.
А когда так думает только один?
- Ой-ой-ой, даже страшно!
- Юля и Сашка наедине, хм, и без жертв!
Так всегда приходят Марина и Аля, сейчас Сашка начнет шутить, а мне ужасно захочется уйти, но я улыбнусь на Сашкину шутку и, стараясь не думать о его взгляде, останусь.
Я никому не признаюсь, но это оттого, что мне хочется быть в его поле зрения…

- Первая дверь налево.
- Спасибо.
- Не за что. Андрей, полетел сервак опять.
- Сейчас починим.
За стеклянной входной дверью видны деревья и голубое небо, и все похоже на цифровую фотографию. Я не знаю почему мир вокруг меня имеет какие-то неестественно четкие очертания, в детстве так не было, в детстве все было обычно.
Андрей копается в задней комнате и тихо ругается. Меня нельзя подпускать к технике, она летит тогда моментально.
Я поправляю красивые туфли на каблуке, которые купила, чтобы ходить на работу. На работе я не такая, как всегда. Я становлюсь похожей на всех наших девчонок, деловой и очень милой.
Я очень хочу, чтоб меня такой однажды увидел Сашка. Но ведь такого не будет, даже все мои любимые вещи оказываются в стирке, когда я точно знаю, что увижу его на наших общих встречах.
- Принимай работу!
Я смотрю на экран монитора:
- Все понеслось. Спасибо большое, Андрей.
- Всегда пожалуйста.

В институте у нас учился потрясающий молодой человек. Он никогда не повышал голос, никогда не опаздывал, не курил с нашими ребятами на крыльце и не жался к стенкам, как всякие ботаники. Его мы слышали только во время ответов на парах. Он никогда не смеялся. Я ни разу не видела его улыбки. И ужасно завидовала его независимости, ему было все равно как он выглядит для кого-то. А мне нет, никогда.
На третьем курсе у него появилась девушка и вылепила из него нечто. Нечто походило на её бывшего парня, только он ходил за ней собачкой и глаза остались прежние, смотрящие вовнутрь, может, ему было просто все равно, что она из него делает. Как листу бумаги все равно, что на нем нарисуют.
Я завидовала ему, но не могла понять. Потом я поняла эту степень равнодушия к окружающему миру, у него тоже все контуры были противоестественно четким, а небо плотным на ощупь, как на картинах Сезанна. Вот такая вот связка художественного училища: Сезанн, мальчик, смотрящий внутрь себя, и глупая девочка Юля Мерлянова…

Я бегу по улице и прыгаю через лужи, уже в кедах и забрызганных грязью джинсах и, если встречу своих, нагло им совру, что ничего не плачу, а просто дождь падает на лицо. И они поверят, потому что это то, что они хотят услышать. Ведь им не хочется думать, что я действительно никак-никак не отвыкну без Сашки и что я ужасно давно не вижу и снов и засыпаю перед рассветом.
А еще я скажу, что вовсе не шла одна гулять под дождем, а вышла ну хотя бы за хлебом. Им совсем не нужно знать, что смешная глупая Юлька так и не выросла ни из детской любви, ни из сказок, которые уже читает племяннице. И, засыпая, она слышит где-то рядом:
- Каждый шаг – боль, – это из последней сказки. Из «Русалочки».