Вербный этюд

 Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы –
Передо мной летел трамвай…
Н. Гумилев

       Ей тридцать. Она живет одна в небольшой комнате, в большой квартире с большой библиотекой. Ия Николаевна…
Вечера она проводит в старинном кресле и перелистывает книгу. Косая челка мешает читать, и она, периодически, словно автомат, откидывает ее кивком головы назад. Тонкий нос с трепетными крылышками ноздрей, рот капризен и чуть приоткрыт. Глаз не видно… Только ресницы мохнатой пыльцой иногда подрагивают… Дымок сигареты… Но вот челка откинута, веки поднимаются, и взор, нетерпеливый и любопытный, устремляется в книгу. Шелест страницы, и челка откинута назад…
Диван с пуфиком. Над диваном картина. Белая церковка на фоне радужного неба, покосившийся забор и венок из одуванчиков… И большая красная птица в облаках… Во всю стену книжный шкаф и старенькое пианино…тюлевые занавески и легкие шторы… Уютный, женский, привычный быт…
Она зябко поежилась и встала. Вздрогнул и опал на стройной фигуре теплый халат, холодно и тускло блеснули икры, затянутые в синие чулки… Ия Николаевна…
За окном серое небо. Холодно… Вербное воскресенье. С утра зима сковала лужи и поморозила деревья. И может продержать так и день, и неделю…а может и растаять в один миг, сведя усилия зимы на нет…Ия Николаевна смотрит с высоты седьмого этажа на большую площадь, которая всегда полна народа…
Нервно вернулась на место штора. Ия Николаевна чуть скривила рот и отошла от окна, но словно запнулась о невидимую преграду…Лицо погрустнело… Она опять плотно прижалась к стеклу, долго смотрела на неподвижный воздух и снующих внизу людей…Небо становилось живее. Задвигалось, набухло облаками…
Много лет тому назад… Маленькая девочка с белыми пушистыми волосами, в нарядном платьице и гольфах… Заливающаяся слезами-горошинами, бегущая и потирающая на ходу разбитую коленку… Первоклашку с огромным бантом, напуганную и крепко держащую мамину руку… Любовь первую…Жаркое дыхание первой ночи… И всех последующих… Помнишь ли?!
И затянувшийся праздник одиночества… Уютный, привычный, но опостылевший быт… Одинаковые дни и такие же ночи… и оставшиеся в прошлом любимые и нелюбимые мужчины… И они уже ушли и уходят… Кто-то к женам, кто-то к другим женщинам, а кто-то и совсем… И вот уже давно не приходят те, что при женах, и так редко звонят, те, кто свободны… И уже не оглядываются, как прежде на улицах… И вечный вопрос: Почему?! За что?!
Беззвучный и бесслезный плач… Так, наверное, плачут птицы…
Ия Николаевна теребит побелевший нос, отходит от окна и садится в кресло, устремляет взор в книгу, откидывает челку назад, потирает виски… Колечко табачного дыма, глоток коньячку… и слеза проложила дорожку… Захлопывает книгу, недолго смотрит в какую-то точку и, резко встав, подходит к окну. Крупный и гулкий дождь размывает грязь… Вот так заканчивается зима… Еще один кусок жизни…
Из большой и тяжелой тучи вырывается тонкий солнечный луч и ложится на перила ее балкона… Рука берется за шпингалет…
Так останавливает время молния… На мгновение все замерло… и среди дождя и тающего снега, над головами суетящихся людей раздался сухой и долгий, как выстрел, треск… Она билась с окном… летели куски краски, бумаги и прочего мусора…Наконец дверь балкона открыта, шаг вперед, в пространство и вдоль по лучу…
С щеголеватого мужчины скатилась шляпа, и цветы выпали из рук. Его лицо вытянулось, глаза стали большими… Он побежал, задрав голову вверх… Вначале медленно, потом все быстрее и быстрее…
Над его головой, по солнечному лучу, как по канату, бежали тонкие ноги в синих чулках, полы халата поднимались и хлопали крыльями, приоткрывая белые кружевные панталончики…
Медленно опускались тапочки без пяток… А люди вокруг так же спешили по своим делам…
Вербное воскресение…