Как я провёл лето

Сочинение ученика 8В класса Забеева В.

Если честно, лето было погублено с самого начала, когда Зинаида Петровна зыркнула на меня как бультерьер на таксу и добрым-добрым голосом сообщила, что экзамен по алгебре мне придётся пересдать в июне.
Родители отнеслись к этому с пониманием – мама сразу ушла на кухню, чтобы не слышать моих жалобных воплей при мужском разговоре с отцом. Она у меня вообще человек очень ранимый и не выносит вида насилия. Особенно по телевизору. Их мечтой было скорее сбагрить меня в какой-нибудь лагерь и пожить, как это у взрослых называется, спокойно. Я то в гробу, конечно, видел этот взрослый покой – ремонт, бесконечные гости и ностальгические пьянки, а в перерывах - попытки стряхнуть пыль с сеансов укрепления внутрисемейных отношений. Но не мне их учить и отцовское вмешательство в моё воспитание красноречиво это показало.

Последующие две недели я безвылазно провёл за учебником – считалось, что так я гарантированно смогу быть отправлен в п/л «Родинка» на следующий же день после пересдачи. Мучение это было страшное – я засыпал, читал, скучал, даже пытался для веселья читать текст задом наперёд и засыпал снова, неловко тыкаясь носом в книги.
Чтобы совсем исключить шанс провала на экзамене мама стимулировала мою умственную деятельность глюкозой. Это значило, что я должен был есть исключительно всё с шоколадом. Хорошо, что диабет не заработал.

Впрочем, экзамен я всё же почти провалил… видимо, в этот момент на моём лице было ясно написано, что я уже почти убежал из дома и заканчиваю свою жизнь в рванье на помойке, так как Зинаида Петровна, уже совсем занёсшая своё властное перо, чтобы поставить мне кол, неожиданно остановилась и поступилась принципами, сказав, что поставит мне тройку, если… - она долго смотрела в окно, придумывая мне наказание - …если я немедленно не приступлю к отработке школьной практики под руководством ботанички Нины Тихоновны! Она знала, как сделать больно, ссабака… Во-первых, ботаничка была такой занудой что сводила с ума любого здравомыслящего человека, а во-вторых, практика не позволяла мне удалиться от мира на организованный детский отдых. В общем, первую лагерную смену я пропустил.

Дома я сообщил сначала хорошую новость, и, прежде чем мама начала собирать мои вещи, выпалил что, в связи с неожиданно наступившим аварийным состоянием альмы-матьйейор вынужден отказаться от отдыха и выполнить свой ученический долг на ответственном участке реставрации школьного благосостояния.
Ну разумеется, я неблагодарная тварь, разумеется, мне наплевать, каким тяжёлым трудом моей семье достаются деньги на мой отдых… но на этот раз за моей спиной незримо стоял авторитет школы, и родителям пришлось смириться. Отец тут же сделал дюжину звонков, что «мы с Людкой не сможем поехать, сорри», а мама поперебирала варианты, почему я не могу пойти гулять.

Все дети в период каникул делятся на сплавляемых и невыездных. Я должен был попасть в первую категорию, но, спасибо дражайшей математичке, оказался во второй. Как и прочие представители данной группы несовершеннолетних, мы бесцельно слонялись по двору, собирали бычки, препарировали лягушек и до посинения играли с колюще-режущими предметами. Практика вроде как даже разнообразила мой гуляльно-спальный режим. Вдобавок, в дрим-тим Нины Тихоновны я был единственным представителем мужского пола и вся моя работа состояла в переноске предметов тяжелее пятисот грамм с места на место. Самое удивительное – мне сразу понравились полевые работы. Столько женского нижнего белья одновременно ещё не видел. Девчачьи зады ровными рядами возвышались над морковными грядками и не помещались в рамках юбок. За неделю сельхоз-практики я заработал дикий спермотоксикоз – мне оно даже во время послеобеденного отдыха снилось. Зато потом при разговорах о том, кто в каком дворе есть самая распрекрасная мля, я был признан экспертом – про особенности фигуры каждой знал всё и, наверное, смог бы по родинкам на заднице распознать любую девчонку, как коров по масти.

Однажды практика закончилась. Мои коллеги на прощанье подмигнули мне и похихикали, словно знали о моих наблюдениях, но ничего обещающего более близкий контакт не сказали… и не сделали…

В лагерь меня отправляли как на войну. Дедушкин рюкзак пытался опрокинуть меня назад, пакет со специально накопленными бычками норовил выпасть из брючины, а мама давала последний предпоходный инструктаж. Вокруг царил хаос: бабушки искали детей, маленькие орали что не хотят никуда, а тока в зоопарк, а детки постарше кучковались на почве места жительства и безбожно друг перед другом выйобывались. Я из-за своих предков, между прочим, чуть не пропустил момент раздачи авторитетов. Спас случай – какой-то жирдяй решил, что я стою у него на пути, и попытался меня отпихнуть, за что уверенно и неизбежно получил в репу. Все детки в радиусе двадцати метров на секунду заткнулись и внимательно изучили моё лицо, чтобы не забыть, с кем нужно подружиться. Воспиталки с табличками отрядов тоже внимательно на меня посмотрели и я почувствовал как на моём лбу проявляется надпись «хулиган». Отряхнувшийся жирдяй сказал, что я труп и вообще… и убежал к своей бабушке забирать резервный кулёк с печеньем.

Нас погрузили в пазики и повезли на точку будущей дислокации. Детки вокруг знакомились и беспричинно повизгивали. Это очень раздражало водителя, и единственным пришедшим ему в голову способом угомонить груз, было везти нас по всем ямам и кочкам, чтобы мы языки себе пооткусывали и заткнулись. Я сжал челюсти и вцепился в поручень.

Наконец мы выпали из автобуса и под бодрые окрики своих воспитателей поволокли свои вещи в бараки. Нет, по-моему, жилья лучше бараков, где двери не запираются, представители обоих полов размещены в разных крыльях здания, а посередине мирно спит воспиталка. Впрочем, всё зависит от воспиталки – нам в этот раз попался образцовый экземпляр – конопатая апатичная селянка с комплексом нехватки мужского внимания. То есть до нас ей не было совершенно никакого дела, и если мы всю смену будем организованно питаться, не загадим комнаты до потолка и не сопьёмся, она будет считать свою работу квалифицированно и качественно выполненной. На правах хулигана я при первой же возможности и заявил ей, что мы непременно оправдаем возложенные на нас надежды, и вовсе нет нужды тратить на нас её драгоценное внимание. Она с радостью поверила.

В комнате было пять кроватей и пять тумбочек. Все остальные удобства были исключены, чтобы, не дай бог, детям не понравилось в лагере больше чем дома. Да и само название ЛАГЕРЬ в общем то, к бОльшему его руководство и не обязывало. Но то, что хорошее место лагерем не назовут – враки. Место это злачное, надо только знать как с ним обращаться. Я развалился на первой попавшейся койке, не побеспокоившись разобрать чемодан, и стал изучать надписи на подушке. Впереди меня ждала целая смена.

***

Каждый раз едешь в лагерь с надеждой, что вот оно прямо нынче и случится: жизнь закипит, девчонки на шею побросаются, а развлечения будешь разгребать лопатой, выбирая самые достойные. Всё оказалось намного банальней – писклявые соседи по комнате не могли придумать ничего более забавного, как немедленно израсходовать зубную пасту на макияж девицам, повесить над дверью подушку и сидеть как мыши в злорадном предвкушении, когда придёт воспиталка. Сами девчонки, вымывая из волос пасту, от всей души нас презирали и засматривались на физрука. Физрук уделял больше внимания той самой воспиталке и в периоды, когда был трезв, отправлял нас всем скопом играть в футбол и вышибалы, а сам, тем временем, уводил её к сеновалу на «поговорить».

К концу первой недели мне настолько всё это дело опостылело, что я решил самостоятельно заняться организацией своего досуга. Начал с байкотирования дежурства в столовой. Помогло – меня с позором лишили вечерней массовой прогулки вокруг лагеря и освободилось время чтобы сходить в соседнюю деревню. В деревне я оперативно подрался с местным хулиганом Мишкой и через полчаса мы уже были друзьями… ну почти друзьями… Этой взаимной симпатии вполне хватило, чтобы он показал мне где у его дедушки стоит самогонный аппарат и мы слили в какую-то склянку примерно литр мутноватой жидкости. В корпус я вернулся ещё до того как мои соратники совершили десятый круг моциона и в радостном предвкушении валялся на кровати.

Как оказалось, реальная возможность прям щас открыть для себя непознанную вселенную алкоголя скорее пугает, чем радует. Вернувшиеся ребята испуганно зашушукались, заозирались и тупо заголосили «да ну я не знаю, я наверное не буду». Эта мнительность оказалось такой сильной, что даже на-слабо никто не хотел идти со мной пить самогон. За исключением – ну а как в таких случаях без исключений – пары самых решительных детей пролетариата.

В сушилке было жарко. Самогон, пока я собирал компанию, нагрелся и теперь невыносно вонял. Мы достали из пакетиков хлеб и печенье и разложили всё на гладильном столе. Дальше откладывать момент было некуда. Я бодро сказал «ну, будем!» и глотнул мерзость. Крошки прилипали к нёбу, а вот горячий вкус не проходил. Глаза слезились и в размытой картинке я видел перепуганные лица собутыльников. Но раз уж мы мужчины, то дело должны довести до конца - мы плевались, кашляли, но гадость пили исправно. На полбанке я к всеобщему облегчению сказал, что пожалуй хватит и попытался встать. Вроде пока сидели, я не сильно ощущал перемен, но теперь мир покачнулся, наполнился дымкой и завалился на бок. Сзади послышались глухие звуки рвоты.

Потом нас вывели из строя на утренней линейке. Болела голова, лица были опухшими и мы больше напоминали партизан, которых долго пытали и теперь выводят на расстрел. Вокруг разномастные дети исправно исполняли роль жителей деревни, где партизан будут расстреливать – в глазах читалось сочувствие и моральная поддержка, а ручонки были сжаты в волевые кулачки. Я повыше поднял нос и с вызовом уставился на супостатов. Супостаты говорили слова, показывали на меня пальцем, а потом водили этим пальцем по рядам детей, как бы говоря, что и их постигнет та же участь. Мои подельники сопели носами и готовы были разрыдаться, чем заслужили помилование, а мне назначили высшую меру наказания -– отлучить от Родинки. Не тут то было! Телефон у нас не отзывался, телеграммы не доходили. Видимо, мои родители решили получить от моего отсутствия максимум и уехали по гостям. Это и спасло мой зад – через три дня меня пришлось выпустить из изолятора и внедрить в культурное общество обратно.

Встретили меня в коллективе с плохо сдерживаемым восхищением. Я страдал за правду и победил. Однако, сущность правды даже для меня осталась загадкой. Теперь меня обязательно брали на все культурно-массовые мероприятия и сажали на почётное место рядом с воспиталкой. Она меня ненавидела. Мне это импонировало. Однажды в скуке разглядывая лица соплеменников я увидел Её. И захотел немедленно дружить. Старые душевные травмы после школьной практики заныли и я влюбился. Жертву звали, да наверное и сейчас зовут Таней. Стройная, высокая, с маленькой грудью, вдумчивым взглядом и чувственными губами, она совершенно не гармонировала с толпой глупо-хихикающих подростков. В ней читалась будущая заботливая мать, нежная любовница и интересная подруга. В общем, она была похожа на женщину и это притягивало меня как зебру к гаишнику.

На знаки внимания Таня не отвечала. На приветствия Таня не отвечала. Глазами не стреляла, и по возможности вообще на меня не смотрела. Поступиться гордостью хулигана я не мог – не волочиться же за юбками как первоклассник. А дни шли и смена кончалась. Я совсем отчаялся и прекратил попытки завладеть этой красотой. И вот в предпоследний день смены, когда мои однокашники уже радостно проверяли тюбики с пастой, а воспитательницы бегали по комнатам собирая своих и разгоняя чужих, я вышел на небольшой моцион. Я не очень романтичный человек, но тут что-то и меня проняло. Звёзды тихо мерцали в чёрном как уголь небе, контур леса колыхался и шелестел, в низинках собирались лужицы тёплого тумана, а отблески окон выхватывали замершие качели и лавочки, забытые мячи и скакалки. На одной из лавочек сидела Таня и смотрела в темноту. Я подошёл и сел рядом. Она напряглась, но не ушла и даже не повернулась в мою сторону. Моя рука скользнула вдоль её талии, но опять ничего не произошло - Таня дрожала, но не уходила. Создавалось ощущение, что пружина сжимается внутри этого нежного существа и что произойдёт, если она разожмётся, пугало. И не зря. Таня резко развернулась и со всей страстью бросилась на меня с поцелуями. Долго же девочка терпела – только и пришло мне на ум в то время как Таня кусалась, царапала мне спину, дышала в ухо и слабо постанывала. Я понимал, что если сейчас обратиться к ней с банальной просьбой удалиться с детских глаз в сушилку, скорей всего можно было получить по морде и заслужить почётное первое место из самцов-кобелей-козлов-и-нечуткых-мужланов. Поэтому подыгрывал как мог. Секса не получилось – Таня подрожала, попрыгала вокруг меня и затихла, прижавшись ко мне спиной. По-моему, плакала. Я не стал останавливать. Потом она встала и убежала к себе в корпус. Я долго сидел и курил предпоследнюю сигарету за эту смену. Было темно и уютно, а на губах отцветал её вкус.

Вернулся я домой в депрессии – события прошлой ночи сильно подорвали психическое здоровье и из головы никак не выходил вопрос: а если бы это был не я, то что? В глубоком раздумье я пережил побои отца, наконец порчитавшего телеграммы из лагеря с просьбой меня забрать. Осталось не так уж много лета впереди и прошли они совершенно бездарно – за сигаретой на пустырях, с бутылкой пива на десять человек у костра и в бесплодных поисках новой подруги сердца.

Возможно теперь Вы, Ирина Юрьевна, понимаете, почему сегодня, второго сентября на вашем уроке я позволил себе обнять Катьку Семёнову. Жаль конечно, что она не того темперамента, что Таня и начала бестолково визжать и бить меня канц-принадлежностями – видимо ещё не дозрела. Тепрь мне приходится сидеть здесь с Вами после уроков и писать это дурацкое сочинение, а Вы ещё двадцать семь минут будете смотреть из-за толстых очков своими рыбьими глазками и считать, что справедливо меня наказали. Это не наказание, а издевательство. А вот Катька, я думаю, ещё одумается. Вот пожалуй и всё… не знаю о чём писать, а вы всё шипите, мол пиши-пиши… что ж…


Рецензии
Блеск! Просто блеск! Мне по совокупности обстоятельств, пришлось этот текст зачитывать вслух и я охрип!
Конечно, не по-детски написано, похоже скорее на воспоминания взрослого о детстве, но ведь про сэллинджеровское "Над пропастью..." тоже не скажешь, что написано особо по-детски, а там герой тоже не особо взрослый.
Короче, кайф!

С ув.
Иль

Иль Ю   26.08.2003 21:20     Заявить о нарушении
спасибо /смущаясь похвалы/

Семпер Нови   27.08.2003 11:07   Заявить о нарушении
На это произведение написано 6 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.