Литровая банка содержит литр воды

________________________
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА 1977

www.1977.ru

КУЗЬМА ВОСТРИКОВ ПАВЕЛ ЛУКЬЯНОВ
НИКОЛАЙ ГРАНИК АНТОН СТРУЖКОВ

ПРОЗА ДНЕВНИК ВИДЕО-ДНЕВНИК ФОТО
ИНТЕРНЕТ-ТЕАТР СТИХИ ПИСЬМА
__________________________________


ЛИТРОВАЯ БАНКА СОДЕРЖИТ ЛИТР ВОДЫ


В команде «металлург» происходит смена составов. Мы видим на льду нового игрока, приобретённого у московского клуба «спартак». Вы помните: какая страшная участь постигла игроков этой команды: они все состарились на одной из тренировок. Молодые, середины 70х годов рождения игроки после одной тренировки ушли со льда стариками. Никто толком не мог объяснить причину случившегося. Команда распалась буквально на глазах. Вы помните этот страшный случай? До сих пор следственные органы не в состоянии объяснить произошедшего. Как: молодые 25-28-летние хоккеисты за один вечер оказались старше и больнее своих родителей? И ведь при этом родители, к которым сразу направились следователи, не помолодели. Специальная слежка доказала, что постаревшие не носят старческую маску, а она – действительно составляет их кожу лица. Версия о массовом отравлении тоже не сработала, и главным вопросом стал: почему один игрок никак не изменился на той тренировке? Его-то, единственного, и выкупила у распавшегося «спартака» команда «металлург».

Конечно, это наше зрительское счастье, что старение пощадило самого талантливого игрока, и мы можем продолжить любоваться его прекрасной игрой. Видно в память о своих безвременных товарищах оставшийся хоккеист «спартака», а вернее – «металлурга» – появляется на поле в чёрной форме. Это, конечно, – не по правилам, но правила – на то и правила, чтобы их нарушать – как сказал судья в ста-аром хоккейном анекдоте. Все мы люди и каждый из нас мог оказаться хоккеистом, мог очутиться в том злополучном месте в тот злополучный вечер. Поэтому ему было разрешено какое-то время поиграть в столь контрастной форме. Вот вы видите: новый хоккеист, приспустив забрало каски, как новый рыцарь, делает скорбный круг вдоль борта. Он проезжает рекламу нового мыла, которое уникально и рекомендовано; вы видите, что он пожимает руки всем судьям, и судья сразу понурит головы; нового хоккеиста все приветствуют мужественно и стоя. Никому, конечно, не хочется видеть единственного выжившего, но каждый принимает и на себя часть того удара, который оставшийся молодым хоккеист перенёс на своей душе. Слышите: даже во мне пробуждаются какие-то неизвестные прежде нотки. Действительно: есть в этом хоккеисте, в его чёрных доспехах, в его клюшке что-то жуткое и подталкивающее. Я боюсь: как бы мне не заговорить с вами, дорогие телезрители, стихами. Сейчас на ваших экранах вы видите крупное лицо нового игрока. Оно забрано в тонированное тёмное стекло, но видны молодые губы с суровостью. На табло держится остановленное время: прошло 6 минут последнего тайма, но игроки обеих команд, несмотря на принципиальность встречи, не прерывают победного круга человека, пережившего такое. Вы слышите: звучит замедленный гимн, и люди: весь многотысячный стадион встаёт и погружается в печальную музыку. Такие моменты даны, чтобы все вместе остались наедине с собой и чувствовали: как все одинаковы в своей конечности. И зрители и игроки, стоя смирно, наполняются ощущением силы; нам, дорогие зрители, словно бы даётся нулевая точка всеобщего повиновения, и после последнего аккорда наши тела с радостью, словно умытые, возвращаются, возбуждённые, к жизни. Вот и сейчас: крики болельщиков после музыки полны обнаруженной ярости. Так кричат звери, почуявшие в лёгких неотвратимые хрипы. Так и мы с вами, дорогие зрители, наполняемся отчаяньем и идём, идём на хоккей – в самую гущу жизни, чтобы выжать из отданных дней всю возможность! Да!

Новый игрок «металлурга» опускает поднятую клюшку на лёд и щёлкает, щёлкает, дразня соперников. Раздаётся свисток: срывается время с табло и – новый чёрный игрок. Он врезается в соперника, крупными рывками движется к воротам, не отдаёт пас: видно истосковался по шайбе, – что ж, это можно понять. Игрок обводит одного, другого. Они почему-то падают: непонятно, но свистка нет – правила не нарушались. Соперники лежат всей пятёркой на льду, а хоккеист всё близится к воротам. Да, это действительно стоящий игрок, не зря его пощадила старость. Игрок случайно врезается в своего же игрока, и тот падает вниз. Что происходит?! На ворота соперника несётся наш новый игрок: он буквально скользит по льду, близко держа от себя клюшку. Что это?! Мне только что почудилась в его руке коса. Так вот оно что! Значит этот игрок – смерть. А зачем тренеру понадобилось приближать её к себе? Наверно, это особая тактика, и правда: мы видим, как рухнула и следующая пятёрка противника. Да, за такого игрока можно отдать любые деньги! Он ведёт шайбу косой, и никто не встаёт на его пути. Игрок – словно заколдованный: или никого не встречает или сбивает противника без нарушения правил. Прекрасная игра, новый металлург! Противник выпускает на лёд, словно не видя куда, следующую пятёрку, и мне становится страшно, дорогие зрители. Что они задумали? Куда смотрит ваш тренер, ребята?! Не надо, не касайтесь нового игрока, как блестит его клюшка!

Насколько же мы спокойно наблюдаем!

Всем в этом зале не по себе. Не знаю: насколько это передаётся с телеэкрана, но все зрители жалуются, как-то тоскуют, половина стадиона уже ушла изменять свою жизнь. Зачарованные болельщики ещё кричат, но уже не с прежней живостью. Тоже – притихли и затосковали, с трудом ещё усиживают на новых удобных пластиковых стульях, и всё больше людей как-то просяще смотрят на охранников. Будто охранники прямо сейчас раздадут им великие: размером с космос дела. Все зрители объединены тоской. И хуже всех – всем. Правда, некоторая часть зрителей словно обойдена страхом. Но это только кажется. Они хорохорятся, будто даже гордятся своей смертностью, словно полученным в университете знанием. Но, боже-декан! Жалкая сицилианская защита в уличной драке! Нет, они не свободны, как кажется. Они тоскуют, а признаться – некому. Не пойдут же они к новому игроку: плакаться в ужасе. Некоторые так и делают: пока новый хоккеист отдыхает на скамейке, к нему перегибается через борт мужчина и утыкается глазами как в скалу, чтобы не сметь озирать: насколько она громадна. Увидев, что так можно, к игроку потянулись ещё люди – приходят и утыкаются в свободное место на теле – как в немую маму. Сам тренер «металлурга» стоит на коленях перед сидящим чёрным хоккеистом и прислонился лбом к прохладной шуршащей форме. Все как-то стесняются слишком уж фамильярности: просто мужественно прислоняются к хоккеисту. А перед прикасанием все закрывают глаза и стараются макнуть всё лицо в свободную футболку хоккеиста. Когда он уже облеплен людьми как улыбающийся перед репортёром пасечник, кишмя усаженный полосатыми животами, вновь подходящие оттирают уже прислонившихся, или просовывают в гущу тел руку и нащупывают дальний холодок. Богатый как женщина хоккеист уже погребён под любящими мужчинами. Но я чувствую, что и мне найдётся лазейка в тёплом месиве окружившей толпы. Я бы просунул неспокойную руку в чащу сквозь тела. Мне, дорогие зрители, неспокойно. Я уже не могу так беззаветно вести репортажи и не могу ничего по-крупному любить. Нет той лёгкости, наивности, с которой меня внесли в студию. Я думаю, дорогие зрители, и вам не стоит больше никогда смотреть хоккейные матчи, не надо обманывать себя. Выключите телевизор и послушайте меня в тишине:

Не врите, что любите хоккей, классическую музыку, японские пятистишья, – вас вбросили в мир – вам просто нужно чем-то забить время в зале ожидания до отправления поезда. Это время совсем бессмысленно. Оно просто пережидается, оно переваривается, оно входит балластом как невкусная, но нужная клетчатка. Вам некуда приткнуть часы до поезда, отчего вы слоняетесь: долго и вдумчиво тратите глаза, изучая флору ларька газет, идёте в счастливый видеобар с радостью, отдавая при входе билитёру полтора часа долой. Замечательный лучший в мире фильм феллини вам кажется полным смысла, и вы одухотворяетесь. Тут же на выходе вас принимают на курсы режиссуры. И вы начинаете новую осмысленную жизнь, вы отыскиваете место на пляже под солнцем и спрашиваете: свободно? Песок отвечает обрывком газеты: да. Оказывается кстати бывший при вас тент, и вы с серьёзностью садитесь под его тень, изучаете, проникаетесь чудом кинематографа и музыки, снимая фильм, вы уверяетесь в чувстве некоего поднятия надо всеми. Вам (кажется) открывается большее, чем другим, понимание. Как не чувствовать этого? Как не снимать пятый фильм, ведь за четвёртый вы сорвали пальмовую ветвь!? Какие чудеса могут быть выше в жизни!? Но, слава богу, и этого становится так же мало как было.

Дорогой мой, великий зритель! Прежде я был великим кинорежиссёром. Я даже не стану называть фамилию, чтобы вы поверили. Всё своё свободное место и время было отдано на то, чтобы втягивать пылесосной камерой весь цвет жизни в ленту. Шли дубли и монтаж, актёры пробивались ко мне. Я делал великие фильмы; огромные – с пирамиду и даже – с небо – ощущения шагали у меня как ручные. А потом-то мне оказалось нечем крыть перед спросом. Мне там сказали, что я просто отсиживал время от приезда до поезда. Что произошла маленькая бесполезность, в которую я успел насовать всего своего лучшего добра, а багаж-то – не возвращают. Я его тратил, выкладывал маечки, трусики-неделька, свои томики кассет, помазок, огромный как атлас блокнот. И всё теперь едет отдельно. Моё – но – отдельно. Вы видите: я сел в поезд и теперь заново трачу сидячий образ движения. Почему-то этот новый траурный хоккеист (он уже скрылся под кожей пришедших людей), пока был на льду, мне заново подсказал меня. Я комментирую матч, исполняю роль ваших внешних рецепторов и чувств, я иду в столовую, мне вкусно, я вымыл руки, я здороваюсь, дают кисель. А я глупо пялюсь, а втолковать никому не могу: за что я извиняюсь, за что мне стыдно просто наполнять время до отбытия чем бы то ни было, дорогие зрители

Магнитка
1:00-3:00
4-5марта2003