Пес, смотрящий вдаль... часть первая

1.
Это лето выдалось тревожным. Жаркое, липкое, недвижимое. Отовсюду тянутся узкими струйками запахи гниения. Ночь тоже не приносит прохлады, она такая же удушливая, как и день, но солнце уходит, прекращая временно пытку своими лучами. И еще ночью можно искупаться вдоволь, потому что днем во всех водоемах сидят люди. Потные люди с визгливыми детишками, писающими прямо в воду, которые при виде нас начинают верещать, хвататься за взрослых. А взрослые, видимо, перегревшись, машут руками, топают ногами, кричат на нас. Дураки, не знающие, что останавливает нас только эта жара, когда, расплавленные, мы не можем даже оскалиться, не то что пустить в ход клыки.
Всегда не любил людей, но этим летом я начал их ненавидеть. Мне стали ненавистны их голоса, их запахи потения, смех. Поэтому днем я стараюсь обходить их стороной. Обычно мы лежим в тени кустов, молча наблюдая за плавящейся чужой жизнью. Сегодня мы лежали так же в тени кустов, серый ушел куда-то, так же молча как и всегда, несколько псов пошли к воде. Я лежу глядя сквозь ресницы на проходящие мимо меня ноги и воспоминания потихонечку начинают колдовать надо мной.
Я столкнулся с этой стаей два года назад. Тогда была поздняя осень и все псы искали теплые места. В этих краях я был новичком, что ограничивало мои возможности в обустройстве. Сюда я приехал из смрадного города на электричке, оставив позади помоечные свары, убегания от отловщиков бездомных собак и от тупых жестоких детей, которые зачастую бросали в меня камнями. Я устал от постоянного ощущения погони и постоянного голода. Родившись когда-то в подвале полуразрушенного дома, я так и не смог влиться в общество помоечных псов. Даже мать меня не очень привечала, частенько отпихивая меня от сосков, чтобы сосали другие, поэтому мне приходилось довольствоваться тем, что украдкой отвоевывал себе. Как только я смог вылезать из подвала, я уходил на улицу, где и пытался найти себе кого-нибудь близкого. Меня подкармливали старушки, от которых воняло котами. Иногда визгливые детишки играли со мной, но мне не всегда это нравилось – зачастую они дергали меня за хвост или уши, а когда я огрызался, они бежали жаловаться мамашам. Несколько раз меня брали в дома, но я не мог там жить. В домах приходилось все делать по указаниям, по каким-то дурацким правилам. И, немного отъевшись, я убегал снова и снова. Каких только имен мне не давали, но я на них не отзывался – потому что меня тошнило о них. Взрослые собаки меня к себе особо близко не подпускали. А если я вдруг начинал наглеть от бессилия, то они меня просто трепали. Так я научился сначала убегать, потом огрызаться, а потом и драться.
Изучив весь город вдоль и поперек, не найдя ни теплого угла ни капли доброты, я решил уехать прочь. И как-то раз ночью я вскочил в электричку и поехал до тех пор, пока не надоест. Вот так вот я и оказался здесь.
Этот поселок меня встретил прохладно. На улице шел дождь, ветер сбивал с лап. Прижимаясь к земле и принюхиваясь к опасностям, я пошел вперед, чтобы найти какое-нибудь подобие крыши. И вот тут я встретил их – хозяев. Они стояли передо мной – двенадцать псов – молча, наклонив головы, напружинив лапы. Впереди них стоял серый. Он стоял спокойно, можно сказать расслабленно, но за этой расслабленностью я видел напряжение каждой мышцы, натянутость каждого нерва. Остановился и я, пытаясь придать себе вид непринужденности, но какое-то несоответствие действительности, какое-то чувство нереальности происходящего не давало сосредоточиться. Я никак не мог понять – что же не так: вроде дождь как дождь, ночь как ночь, псы как псы, но что-то не соответствовало правде.

2.
Прошло неимоверное количество мгновений, в течение которых мы смотрели друг на друга. Вода уже проникала сквозь шерсть к коже, заливалась в нос, в уши, а мы стояли не шевелясь и ждали – кто первый даст слабину. Почему-то я понимал, что драки не будет в любом случае. Просто либо мы разойдемся своими дорогами, либо я пойду с ними.
Послышался шум машины, которая выехала из-за поворота за спинами стаи, слепя мне глаза. Человек начал сигналить, кричать что-то, размахивать руками, пытаться подвинуть псов, но мы стояли и смотрели друг на друга. А потом как-то неожиданно, резко, стремительно мы вдвоем с серым оказались у дверцы машины, оскалив клыки. Человек лихорадочно захлопнул дверцу обдав нас волной жуткого запаха панического ужаса и резко рванул с места, исходя холодным потом и стуча зубами. Таким образом я остался вместе со стаей.
С этой ночи моя жизнь изменилась. У меня появился вдруг кто-то, кто понял и принял меня. Кто-то, кто помогал, кто прикрывал спину, кто, как сказали бы люди, протягивал лапу помощи. Они были едины, и я стал одним из них. Когда наступила зима, мы сплотились еще теснее. Спали мы тесно прижавшись друг к другу, не давая друг другу замерзнуть. Днем мы по парам и тройкам разбегались, чтобы найти еду, а к вечеру собирались вместе и передавали друг другу новости, которые замечали. Где есть хорошее место для ночлега, где можно раздобыть завтра еды, кто так и не смог поесть – таких мы клали в середину стаи, чтоб хотя бы холод не отнимал силы. Я и серый ходили по одиночке. Мне не нужен был никто, когда я выходил не поиск, почему так поступал серый – никто не знал, а он не считал нужным говорить. Это все принимали как должное.
Как-то в одной из дневных вылазок, я набрел на чудесное место, где можно было устроить не то что ночлег, а просто жилье на зиму. Это был огромный дом заброшенной какой-то дачи, где давно не жили люди, разве что порой ночевали такие же бездомные, как и мы. Вечером, когда все собрались, я сообщил о своей находке и мы уже было все пошли туда, как вдруг серый встал в свою любимую расслабленно-напряженную позу, показав тем самым, что остается здесь.
Мы молча стояли и смотрели на него. И в памяти мелькнула картинка – точно так же мы стояли совсем недавно и смотрели друг на друга. Только тогда у меня за спиной никого не было, а теперь серый стоит один. И вдруг что-то как будто защемило под ребрами, толкая к серому, заставляя отойти в сторону, уступить дорогу, уйти совсем. В бессилии я оскалился и, поняв, что это совсем не правильно, сел на снег. Стая и серый были сбиты с толку – они смотрели на меня в недоумении, а я ничего не мог ни сообщить, ни сделать, потому что я сам не понимал – что такое случилось со мной. Почему так защемило и заныло. Тогда я встал и просто пошел к тому месту, которое присмотрел для житья. Когда же обернулся через какое-то время, то увидел, что за мной никто не пошел.

3.
Я уходил все дальше и дальше от тех, кто мне стал близок за эти недели жизни. Я шел по сверкающей дороге среди пустынных занесенных полей. Тишина, и только деревья в лесу трещали от холода, да пар, вырываясь из ноздрей моментально замерзал и с тихим звоном падал вниз. По лапами хрустел жесткий снег и, как будто издеваясь,  нашептывал: те-перь-о-дин, о-пять-ты-о-дин, ник-то-ты-здесь, ниг-де-ты-не… так он наскрипывал мне, пока я не обезумел от этого и не бросился на него кусая, рыча, разрывая когтями и зубами в клочья, раскидывая его ошметки по сторонам, ненавидя, убивая совсем и навсегда этот мертвый голос и все то живое, что еще осталось во мне. Неожиданно я вдруг остановился, поняв, что живое во мне не умрет, пока я не умру сам. Оно будет жить во мне. Глодать изнутри, сильнее вгрызаясь в мою сущность при каждом знакомом запахе, при каждом знакомом звуке. И я уже никуда не смогу уйти от этого живого, даже если сбегу на край света, потому что это - во мне. И вот, от бессилия, от этой мертвой снежной пустоши, от внезапного осознания потери, я задрал голову к этой подлой суке – луне, которая ухмыляясь смотрела вниз, и завыл. Завыл, захлебываясь в образах, в воспоминаниях, в жалости к себе, в ненависти ко всем, трясясь от холода и злости, мечтая о мести и понимая бессмысленность всего бытия.
Когда мой вой перешел в стон, когда мои лапы вмерзли в подтаявший и тут же схватившийся снег, я опустил голову и пошел дальше – туда, где буду жить. Буду жить не смотря ни на что, стараясь не вспоминать это время, когда я был не один, но просто его помнить и быть счастливым, потому что оно у меня все-таки было. К дому я подошел уже под утро, когда ранние жители спешили на первую электричку, чтобы поехать в город, а ночные гуляки засыпали на своих местах.
Дом стоял одиноко, немного скособочившись, прикрыв глаза окон фанерками и досками. Ему было холодно и тоскливо, и я, отбросив сомнения, пошел внутрь, чтобы скрасить его одиночество.
________________
продолжение здесь: http://www.proza.ru:8004/2003/06/03-118