Письмо

Ты ушел. Так надо было. Надо было уже давно, но ты все никак не решался, а я все боялась услышать эти слова, хотя и прекрасно знала, что так будет – по-другому быть не могло. Все, все кого я знала, и кто знал о нас с тобой, говорили, что у меня ничего не получится – ничего и не получилось. И зря я тешила себя надеждой, что уж если что-то между нами уже СЛУЧИЛОСЬ, то теперь все будет так, как я хотела. Ты довольно быстро опомнился от этого дурмана: не прошло и месяца.
Всё начиналось так странно – мы друг друга не выносили. Ты старше, «положительней» и «серьёзней», как говорили мне тогда подруги. Я – «мала для него» и «смешная», веселая, беззаботная и озорная. Мы – полные противоположности. Почти два месяца ты не переносил меня на дух, не мог слышать моего имени – так я тебе не нравилась, хотя все – слышишь, все! – казалось, меня тогда очень любили, и пытались отговорить от всего, что я задумала – наверное, потому что очень жалели. Господи, подумать только, ведь из-за тебя, я хоть раз, да поссорилась с каждым из своих друзей. В подругах видела соперниц, в друзьях – отверженных поклонников, мстящих мне исподтишка за то, что не «допустила к телу». Как много раз пытались они донести до меня то, что мне предстоит – увы, я была глуха ко всему. Правду говорят, что любовь заставляет людей видеть что-то, чего никогда не увидели бы раньше, и не замечать того, что всегда было очевидным.
Потом что-то щёлкнуло, и ты вдруг притянул меня к себе, обнял, и больше не отпускал в тот вечер. Господи, как я счастлива была тогда! Да, какой же наивной кажусь я себе теперь, когда все уже позади. Но ведь так здорово начиналось…
Потом ты стал провожать меня домой. Как я ждала этой минуты, чтобы, наконец, сказать друзьям «пока» и пойти пешком с тобой домой. Мы доходили до парадного, а потом долго стояли и целовались, смущенно прерываясь, когда кто-нибудь проходил мимо. Мы упивались этим запретным счастьем – по крайней мере, им упивалась я.
Но счастье никогда не приходит в одиночку – за ним всегда следом шагает беда. Так было и с нами.
Какими счастливыми стали для меня те две недели, пока все было хорошо. А позже… я стала замечать какое-то отчуждение, но боялась признаться себе, боялась догадаться о том, что это было на самом деле. Я делала вид, что не замечаю никакой перемены, а когда все же приходили такие мыли, безжалостно гнала их прочь, как скупая хозяйка разъевшегося кота. Может быть, если бы я тогда хоть чуть-чуть прислушалась к ним, сейчас было бы не так больно. Да, знал бы, где упадешь…
А потом случилась беда. Мой отец, мой настоящий отец – не отчим, который меня вырастил, а отец, - попал в больницу. Это был гром среди ясного неба. Тогда я не находила себе места – так было плохо. Я не разговаривала с ним тринадцать лет – я просто-напросто была не нужна ему. Зачем ему взрослая дочь? У него – семья, может, его молодая жена скоро родит ему кого-нибудь… Я была ненужна, а потому и не вмешивалась никогда в его жизнь. Поэтому единственным чувством, которое я высказывала по отношению к нему было равнодушие. Конечно, я злилась на него безумно, и этот необузданный гнев тем был страшен, что был неосознанным. Тем, который творит самые страшные дела, тем, который всегда находит оправдания самым подлым поступкам. А теперь… так странно было видеть его на больничной кровати, бледного, постаревшего, почти сливающегося с несвежей простыней. Он казался таким жалким, что злиться на него было выше моих сил, и все то черное, что хранилось в моей душе столько лет, вдруг разом рассыпалось и превратилось в кучу острых обломков, больно ранящих внутренности. Мне хотелось кричать, выть – эта боль жила во мне, она питалась моими соками, она раздирала все – медленно, наслаждаясь производимым эффектом. Все будто перестало для меня существовать – дом, друзья, работа…
Я тогда часто слышала слова сочувствия, утешения, слышала, но как будто не понимала их. Не вникала… я только чувствовала, насколько неискренне они звучали – чужую боль нельзя почувствовать самому. Я не обижалась на них за это, не злилась, нет. Я принимала их пустое сочувствие, и все. Но когда я услышала те же слова от тебя… Все разом стало на свои места. Я ПОНЯЛА, как все это пошло и глупо. А ты не смог сказать ничего нового – только то, что я уже слышала. Ты стал меня целовать, говорить, чтоб я не плакала, и, ты знаешь, тогда мне это действительно помогло. Мне не нужны были слова – мне нужен был ты.
А через неделю, немного оклемавшись, я, наконец, решилась заставить тебя сказать то, что давно стоило сказать – ещё в самом начале. И я услышала это. И еще то, что ты хотел мне сказать это ещё неделю назад, и что разойтись тоже надо было давно, что НАС нет, есть ты и я. Сами по себе. Но… я не плакала. Ты проводил меня как обычно, и только не поцеловал, а предложил остаться друзьями. Да, все так и должно было быть. Изначально. И не стоило всего этого затевать – ведь знала же, что безнадежно.
Я пришла домой, села на разобранную кровать,  взяла гитару – верное средство от боли. «Лунная» Бетховена, потом «Свечи» какого-то моего современника, потом просто переборы аккордов… Помогло. Я притупила эту боль. Я знаю, она все ещё есть – ждет удачного момента, чтобы напасть. Но сейчас ее нет – только небольшой дискомфорт.
А дальше – будь, что будет.