Метро

       Как всегда Иван Алексеевич спустился в метро. Он ехал от «Битцевского парка» до «Проспекта Вернадского», хотя до его работы легче было добраться до «Профсоюзной», а там на любом наземном транспорте. Но ему хотелось ехать долго, толкаться в толпе утреннего метро, лишь бы снова увидеть ее.
       С тех пор, как он увидел эту женщину – эту немолодую, но наверняка прекрасную женщину, – ему хотелось видеть ее снова и снова, хотя бы только в метро, до станции «Октябрьская», где их пути расходились. Ей было лет 40, Иван Алексеевич не знал, замужем ли она, но ему это было не важно. Он не знал, любовь ли это, или что-то иное. Ему хотелось одного – любоваться ее красотой. Иван Алексеевич не знал и ее имени и, судя, по всему, не хотел знать.
       Он никогда не знал матери – она умерла, когда ему было всего два месяца, и его воспитывал отец. Когда мальчику исполнилось 10 лет, отец женился второй раз. И вскоре у Вани появилась сестренка Женя. Но, когда Жене был год, и эта женщина умерла. Ваня знал, что женщина умерла от той же болезни, что и его родная мать, но не знал, как она называлась. Отец его был сотрудником МВД, и мальчик, в основном, был предоставлен самому себе, т.к. другие родственники были слишком далеко, и даже мало кто из них знал о его существовании. Теперь ему приходилось присматривать еще и за сестренкой, которую он любил, хоть они и были сводными.
       Может, именно из-за того, что у Ивана Алексеевича толком никогда не было матери, его и влекло к женщине, старшей его почти на 20 лет.
       Он увидел ее два месяца назад, и с тех пор он очень изменился. Иван Алексеевич перестал уделять внимание сестре, которая как раз переступила черту сложного переходного возраста, был невнимателен на работе и уже фактиче-ски забыл обо всем, а делал то, что от него требуется, абсолютно автоматически. Его комната, которую он делил с сестрой, теперь была увешана нецветными портретами этой женщины, нарисованными карандашом.
       Сегодня он хотел рассмотреть ее внимательнее, т.к. он готовился написать другой ее портрет. До сих пор он изображал ее этакой демоницей – сиреной, полуженщиной-полуптицей, разрушающей человеческие жизни. А сегодня он хотел нарисовать ее совсем другой – ангелом, спустившемся с небес, – и вложить в него лучшие краски.
       Иван Алексеевич даже не знал, замечает ли ее еще кто-нибудь, кроме него, замечают ли ее неземную красоту. Он просто смотрел на нее всю дорогу до метро «Октябрьская», изучая каждую черту ее лица. Она всегда была на одном и том же месте – стоя у противоположных от выхода из вагона дверей, она читала Библию. Ее белокурые волосы были собраны в тугой пучок на затылке, пухлые губы подведены бледно-розовой помадой, на тонкой шее висела короткая цепочка, к которой был прикреплен золотой крестик. Черный пиджак был одет поверх белой блузки, верхняя пуговка которой, как всегда, была расстегнута. На черных брюках были аккуратно выглажены стрелки; черные ботинки на широком невысоком каблуке были начищены до матового блеска, их украшала золотая пряжка. На левом запястье висели золотые часики, на правом – несколько цепочек. На безымянном пальце правой руки было серебряное кольцо с каким-то темным камнем. Зеленые глаза женщины сияли в свете ламп. Возможно, этот блеск и зачаровывал Ивана Алексеевича. С замиранием сердца он наблюдал, как она переворачивает страницы Библии. И, как обычно, только под конец пути Иван Алексеевич замечал, что на левом плече женщины висит черная дамская сумочка, в которой она прятала Библию, как только выходила из вагона метро.
       Когда Иван Алексеевич вернулся домой, он сразу достал из своего стола лист чертежной бумаги, карандаш и масленые краски. Он не был профессиональным художником и рисовал не так хорошо, как хотелось бы, но это было его хобби. Он рисовал эту женщину так, как он ее видит. Весь сегодняшний вечер он провел за столом, не обращая никакого внимания на сестру, делая карандашные наброски портрета, моля Бога, чтобы завтра вновь увидеть прекрасную женщину.
       Но сегодня утром Женя попросила его проводить ее до школы, чтобы от нее отвязались старшеклассники, с которыми она сталкивается последнее время по дороге в школу. Ивана Алексеевича огорчила ее просьба, но как он мог отказать младшей сестренке, о которой обещал заботиться. Казалось, только сейчас он вспомнил о ее существовании. Школа Жени находилась метрах в ста от их дома, но дорога показалась Ивану Алексеевичу ужасно долгой. Вскоре он понял, что старшеклассники – лишь предлог, чтобы поговорить. Женя расспрашивала его о женщине на портретах. Иван Алексеевич даже не думал, что отвечал – он просто открывал рот, а какие-то слова сами вылетали. Он не стал сердится на сестру, т.к. впервые за эти два месяца осознал, что совсем забыл про нее. Он также понимал, что уже опоздал на работу и не увидит эту женщину сегодня.
       Но он оказался не прав. Женщина снова была в метро. Сегодня они встре-тились на платформе в ожидании поезда. Она впервые подняла на него глаза и даже улыбнулась. Сегодня Иван Алексеевич впервые увидел ее улыбку. О, это поистине ангельская улыбка! Сегодня Иван Алексеевич так и не явился на ра-боту – он проследовал за женщиной до самого конца – у станции «Добрынинская» он потерял ее из вида. Затем он сразу отправился домой – чтобы продолжить портрет. Но к вечеру он его не закончил. Зато портрет увидел его отец. В кои-то веки он зашел в комнату своих детей. Увидев лицо женщины, он пришел в ужас. Он потребовал, чтобы сын немедленно выкинул их. Иван Алексеевич не понял злобы отца, но воле его не подчинился. Отец остался очень не доволен этим, но сам портреты выкидывать не стал. Женя понимала озлобленность отца. Женщина, которую рисовал ее брат, чем-то напоми-нала его мать. Возможно, именно это и расстроило – не разозлило, а расстроило – Алексея Сергеевича.
       Утром Иван Алексеевич как всегда спустился в метро в надежде снова увидеть эту женщину. И снова они встретились на платформе, ожидая поезд. На этот раз – О, Боже! – женщина заговорила с ним! Она задавала ему какие-то немыслимые вопросы, и он отвечал ей. Он был полностью зачарован ее голосом, ее манерой говорить. Это и вправду делало ее похожей на сирену – она говорила нараспев, ее голос звучал как сотни маленьких колокольчиков. Иван Алексеевич даже не замечал, что люди вокруг смотрят на него так, будто он разговаривает сам с собой. Внезапно женщина сделала то, что повергло его в шок – она слегка коснулась губами его лба и шагнула на железнодорожное полотно. О, чудо! Она осталась стоять на уровне платформы – не упала вниз, на рельсы. Она повернулась к нему и протянула ему руку.
-Пойдем со мной, – прозвенел ее голос, – хочешь?
       Иван Алексеевич не знал, что ответить и что делать. Он был настолько зачарован ею, что готов был пойти за ней хоть на край света. Словно не соображая, что делает, он протянул к ней руку, сделал шаг и упал вниз; в следующее мгновение из толпы послышался женский крик, из тоннеля донесся стук колес, и поезд остановился у платформы…
       Расследовать было нечего. Юноша следовал за галлюцинацией, которой был дух его умершей матери. Иван Алексеевич с самого начала понимал, что за женщину он видит каждый день в метро, и рисовал ее сиреной, разрушающей жизни. Затем он рисовал ее ангелом, так и не закончив портрет, осознавая, где-то глубоко, что это только дух. Судебный психолог сделал эти заключения на основе свидетельств очевидцев ужасной смерти, сестры и отца. Врачами было установлено, что галлюцинации были вызваны не какими-то психическими отклонениями – Иван Алексеевич не состоял ни на каких учетах, и странное поведение наблюдалось только в последние два месяца, – а из-за прогрессирования самой страшной болезни современности – вируса СПИДа.
       Еще через два месяца Женя тоже умерла. Но она приняла смерть именно от этого страшнейшего заболевания. Носителем инфекции являлся Алексей Сергеевич – отец. Из-за этой же болезни умерли и обе жены Алексея Сергеевича. К сожалению, он был слишком занят работой, чтобы рассказать об инфекции детям, а врачи не говорили им об этом, считая, что отец давно посвятил их в бессмысленность их жизни.
       Женя была похоронена рядом с могилой Ивана Алексеевича на маленьком подмосковном кладбище, где покоились и их матери. Надпись на надгробье матери Ивана Алексеевича гласила: «Дух твой всегда останется с нами; с сыном твоим». Так и случилось. Дух матери не желал ужасной и мучительной смерти сыну от страшного вируса. Поэтому она пришла за ним, и смерть была быстрой.
       На надгробье Ивана Алексеевича и Евгении Алексеевны были написаны лишь их имена и даты рождения и смерти. Летом на их могилах всегда были  свежие цветы, но не от отца – он все еще был слишком занят даже для этого, – а от друзей, которые каждый день приезжали навестить могилу несчаст-ных детей Алексея Сергеевича.