Печорин... Загадка образа. По творчеству М. Ю. Лермонтова

Печорин… Загадка образа.
По творчеству М.Ю. Лермонтова.

1.

Считаю нужным обратить внимание, что в своей работе я буду
рассматривать лишь идейную сторону творчества
М. Ю. Лермонтова и тем самым ни в коей мере не хочу поставить под сомнение его поэтический гений!

     Нельзя сказать, чтобы на Лермонтова в истории литературы установился твёрдый и определённый взгляд. Сходясь в признании большого поэтического таланта Михаила Юрьевича, критики и историки литературы, однако, расходятся в формулировании его мировоззрения, проводимых в его художественных произведениях идей, а также в определении его отношений к современной ему действительности. Причина такой неустойчивости литературного мнения лежит почти исключительно в самом Лермонтове, и именно в характере его творчества и поэзии.
    У Лермонтова не было определённого мировоззрения, и потому в его произведениях столько неясностей, неожиданностей, резких противоречий, сколько их было и в его неуравновешенной натуре.
Поэт был личностью в высшей степени замкнутою. Он мало интересовался окружающей действительностью, жизнью, воззрениями и идейными стремлениями своих современников;--  наоборот, в своих художественных произведениях он почти всецело занят только своей беспокойной и страдающей личностью. Естественно, что в силу этих причин современная ему действительность находит у него только самое слабое отражение.
В силу той тесной связи, которая существует между личностью Лермонтова и его произведениями, являющимися почти сплошь автобиографическим материалом, как для выяснения поэзии Лермонтова, так и определения его места в истории русской литературы представляется необходимым считаться с биографией поэта.

    Михаил Юрьевич Лермонтов родился 2 октября 1814 года. Отец его – Юрий Петрович, человек, видимо, легкомысленный не дал счастья своей жене – Марии Михайловне Арсеньевой. Иногда мать Лермонтова, взяв сына на колени, садилась за фортепиано и начинала изливать свою скорбь в страдающих звуках. Нервное и болезненное настроение матери передавалось мальчику, и тогда слёзы текли по его щекам. Мария Михайловна умерла очень рано, но её робкий облик, её голос на всю жизнь запечатлелись в душе поэта. Весьма возможно, что страдания матери, которые если и не сознавались, то чувствовались и переживались ребёнком, и наложили на душу Лермонтова отличающую его меланхолию.        Бабушка маленького Миши -  Елизавета  Алексеевна  не чаяла в нём души и следила за каждым его шагом, за каждым движением. Даже кроватка мальчика стояла в её комнате. Для Миши было всё и  все, и он ни в чём не должен был испытывать нужды.  Такая атмосфера как нельзя больше способствовала проявлению в нём эгоистических и деспотических наклонностей. Несмотря, однако, на такой уход, ребёнка постигла серьёзная болезнь – корь, надолго приковавшая его к постели, и это привело, между прочим, к тому, что мальчик стал много думать. За недостатком фактического материала, эти думы, как то естественно, питались фантазией. Вне всякого сомнения, что размышления эти проявлялись не в одной только работе фантазии: живой и впечатлительный ум ребёнка, любившего задаваться вопросами: зачем ?, что? приучали его к анализу, сомнению и критике воспринимаемых фактов и явлений. Всё это вело к тому, что ребёнок переносил центр всей своей жизни в область мечты и фантазии, что он терял интерес к действительности.
    С десяти лет бабушка стала возить ребёнка на Кавказ для лечения.
Могучая и величественная красота природы тех мест произвела на мечтательного и чуткого мальчика неизгладимое впечатление на всю жизнь; Лермонтов сроднился с Кавказом. Именно здесь, нужно думать, развилась и окрепла у поэта та любовь к природе, которая так заметно сказалась в его произведениях. В четырнадцать лет Лермонтова отвезли в Благородный университетский пансион в Москве. Там меланхолия  овладевает Михаилом всё больше и больше, он всё дальше отдаляется от окружающих его и замыкается в тесный мир своих личных переживаний. В  дальнейшем это приводит к тому, что он начинает смотреть на себя, как на исключительную личность, возвышающуюся над всеми другими. Таким именно и вступил Лермонтов в Московский университет. Только по временам выходил он из замкнутого одиночества, но не в университете, а в светских гостиных. Крайне самолюбивый, он хотел, что называется блистать в свете, хотя и не любил этого света, презирал его и смеялся над ним в своих стихотворениях. Но всё же меланхолия, разочарованность, взгляд на себя, как на высшую натуру, недоброжелательное, а часто и враждебное отношение к другим в нём, несомненно, преобладают. Ставя в центр всего своё  "я" и относясь с презрением к другим, он часто бывал со своей гордостью и надменностью совершенно нестерпим. Убеждённость в исключительности своей судьбы, в своём высшем назначении громко звучит уже в ранних произведениях поэта. Постепенно эти мысли и вопросы приводят поэта к вопросу о Боге: где же Он и как Он допускает такую бессмыслицу жизни, такие страдания человека? Чаще всего Лермонтов восстаёт против Бога и отрицает его существование. Михаил Юрьевич действительно признаёт, что все дороги ведут людей к ничтожеству, что все люди исчезнут в царящем хаосе. Из всего этого мы видим, что Лермонтов напряжённо вдумывался в своё  беспокойное и хаотическое настроение, рядился в чужие костюмы, под впечатлением произведений его любимых поэтов подбирал даже гримасы, чтобы угадать, которые ему к лицу. Творчество этого человека развивалось довольно своеобразно, так как меланхолией и разочарованием проникнуты уже первые стихи Лермонтова.



    Читал поэт очень много, но как видно из его ученических тетрадей, любимым автором Лермонтова был Байрон. Этот интерес показывает, в какую сторону склонялись симпатии молодого поэта. Не признавая возможным нравиться, он стал «драпироваться в байронизм», который был тогда в моде. Первые литературные произведения Лермонтова – это переделки поэм Байрона. С детских лет впитал в себя Михаил Юрьевич дух творчества этого поэта. Как святыню унёс эти впечатления в школу, университет, юнкерство, в петербургский свет, на Кавказ и остался верен им навсегда. Чем же объяснить такую тесную зависимость Лермонтова от Байрона? Прежде всего, конечно, тем влиянием поэзии Байрона, которое широкой волной прокатилось по всей Европе. Довольно рано сказалось это влияние и в русской литературе. Однако одним влиянием нельзя объяснить отмеченной близости Лермонтова к Байрону: в нём и в его поэзии оставалось ещё что-то особенное, чего нельзя объяснить только влиянием, - это была внутренняя предрасположенность поэта к скорбным и резким мотивам байроновской поэзии, это была его личная гордость, разочарованность, страстное искание смысла жизни, которые роднили  его с Байроном, этим, по выражению Пушкина, «мучеником суровым»,  который «страдал, любил и проклинал». Поэт сам ясно видел это сходство своё с Байроном, когда говорил: «У нас одна душа, одни и те же муки». Быть может, в связи с этим Лермонтов старательно отмечал своё шотландское происхождение. Действительно, сравнивая то, что известно из биографии обоих поэтов, мы не можем не видеть между ними большого сходства, которое так приятно было Лермонтову. В одной из своих тетрадей поэт записал, между  прочим: «Ещё сходство в жизни моей с лордом Байроном. Его матери в Шотландии предсказала старуха, что он будет великий человек и будет два раза женат. Про меня на Кавказе предсказала то же самое повивальная старуха моей бабушке. Дай Бог, чтобы и надо мной сбылось, хотя бы я был так же несчастлив, как Байрон».
    Оба поэта были крайние индивидуалисты, не терпевшие никакого притеснения или стеснения личности, оба верили в своё особое предназначение и ставили себя неизмеримо выше других людей, к которым относились даже враждебно. Оба обладали беспокойным и протестующим духом. Вот почему, если Лермонтов и  подражал Байрону, то потому, что в своей душе он улавливал основные мотивы музы Байрона.  Русский поэт воспринимал и воплощал в художественные образы то, что находило отзвук в его собственной душе. Указанной индивидуальностью и самостоятельностью Лермонтова следует отчасти объяснить и пункты расхождения его с Байроном. Когда  Лермонтов стал зачитываться Байроном, его сразу же пленил гордый образ демонического героя, презирающего людей и замыкающегося в самого себя. Лермонтов сам в то время  даже и не  мог пережить всех тех разочарований в людях, которые выпали на долю Байрона, в глубине своей души страстно любившего свободу и свободных людей. Чем больше Байрон любил людей, чем сильнее верил в свой идеал, тем безнадёжнее было его разочарование, тем глубже чувство презрения к обманувшим его людям. Лермонтов, конечно, не прошёл всего этого пути и прямо начал с разочарования  и презрения к людям. Лермонтова в его поэзии и отличает от Байрона этот голый, так сказать, эгоизм, это  презрение к другим людям. Усвоив себе без достаточного опыта такое одностороннее отношение к окружающим, Лермонтов так и старался держаться его, боясь проявить себя перед людьми другим человеком, поэт хотел казаться не тем, кто он был на самом деле.
    Путём разочарований Байрон пришёл к отрицанию того, что он признавал за истину. Вот почему все его герои такие последовательные и непримиримые отрицатели. Они не откажутся уже от своих убеждений, они не станут заниматься анализом своих чувств, мыслей, поступков. Индивидуалист Лермонтов склонен к постоянному анализу, к сомнению и сожалению. Это сближает лермонтовский тип не с байроновским, а с французским разочарованным романтиком Ренэ («Шатобриан»). Это сомнение и сожаление свойственно не только такому человеку, как Печорин, но даже Демону, отвергающему всё прошлое и готовому «верить и любить».
Видимо, байроновское безграничное отрицание оказалось не по душе Лермонтову. Может быть, на эту особенность своего духа намекал поэт, когда говорил:
      
               «Нет, я не Байрон: я другой
               Ещё неведомый избранник, -
               Как он, гонимый миром странник,
              Но только с русскою душой…»

                / «Нет, я не Байрон»/

Таково существенное отличие Лермонтова от Байрона. Но всё же Лермонтов явился у  нас выразителем того протестующего и непримиримого романтизма, который отличает Байрона; этот романтизм отрицает религию, божество и признаёт только право сильной и гордой личности, чуждой какого-либо сожаления, сомнения и смирения.
    Довольно интересно будет узнать, как относились к Лермонтову его современники. Сохранившиеся сведения о периоде учёбы в Московском  университете рисуют поэта, как в высшей степени замкнутого студента, державшегося в стороне от своих товарищей и относившегося к ним высокомерно. Однокурсник Лермонтова П. Ф. Вистенгоф вспоминает, что Лермонтов имел тяжёлый характер, что он держался в стороне от других студентов, которые его не любили. «Он даже и садился постоянно на одном месте, отдельно от других, в углу аудитории, у окна, облокотясь по обыкновению, на один локоть и углубясь в чтение принесённой книги, не слушал профессорских лекций... Иногда в аудитории нашей, в свободные от лекций часы, студенты громко вели между собой оживлённые беседы о современных интересных вопросах. Некоторые увлекались, возвышая голос. Лермонтов иногда отрывался от своего чтения, взглядывал на «оратора», но как взглядывал! Говоривший невольно конфузился, умалял свой экстаз или совсем умолкал. Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна. Сколько презрения, насмешки и вместе с тем сожаления изображалось тогда на его строгом лице». Именно в это время в университете стали зарождаться кружки ( Белинского, Станкевича ), которые сыграли такую значительную роль в истории развития русской мысли и просвещения. В университете одновременно
с Лермонтовым  учились Белинский, К. Аксаков, Герцен, но они прошли мимо Лермонтова, а он не обнаружил попытки подойти к ним, предпочитая один остаться с теми вопросами, которые болью и скорбью наполняли его душу. Самолюбивый и резкий характер Лермонтова приводили поэта к столкновению не только с товарищами, но и с профессорами. Тот же Вистенгоф передаёт, что на занятии по изящной словесности профессор Победоносцев спросил Лермонтова, почему его ответ не совпадает с сутью лекций, прослушанных в университете: « Откуда вы могли подчерпнуть эти знания? – Это правда, господин профессор, - отвечал Лермонтов, - того, что я сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать, потому что это слишком ново и до вас ещё не дошло. Я пользуюсь источниками из своей собственной библиотеки, снабжённой всем современным». Конечно, университетская наука не стояла тогда высоко, но всё же подобное поведение Лермонтова было в высшей степени высокомерным. Профессора, обиженные его дерзкими выходками, «постарались срезать Лермонтова на публичных экзаменах». Окончилось тем, что Лермонтов оставил Московский университет.  В феврале 1837 года Михаил Юрьевич был выслан на Кавказ за стихотворение «Смерть поэта». И только здесь через своего товарища по пансиону – Сатина – Лермонтов знакомится с Белинским, бывшим в то время на Кавказе. Верный себе, поэт иронически и вызывающе держал себя и в отношении к Белинскому. Сатин передаёт об этом знакомстве следующее: « У них вышел спор относительно творчества Вольтера. Лермонтов разразился хохотом. Тщетно я уверял его, что Белинский замечательно умный человек; он передразнивал Белинского и утверждал, что это недоучившийся фанфарон, который, прочитав несколько страниц Вольтера, воображает, что проглотил всю премудрость». Белинский из этой встречи вынес убеждение, что Лермонтов пошляк, и, уже возвратившись в Москву, он писал Сатину: «Поверь, что пошлость заразительна, и потому, пожалуйста, не пускай к себе таких пошляков, как Лермонтов». Лишь несколько позже, узнав друг друга поближе, Белинский и Лермонтов поняли и оценили один другого.
В октябре 1837 года поэт получил прощение и был переведён корнетом в лейб-гвардии Гродненский полк. Осень Михаил Юрьевич провёл в Ставрополе, где познакомился с жившими там декабристами. С ними он вёл иногда разговоры на самые разнообразные темы. Однако беседы эти не приводили ни к чему. Это происходило, очевидно, потому, что обе стороны стояли на совершенно различных позициях: один был крайний индивидуалист, а другие такие же крайние общественники. Кроме того, мировоззрение одного отличалось крайней спутанностью и неопределённостью, а мировоззрение других отлилось уже в определённую форму. Вследствие этого одни и те же факты вызывали с той и с другой стороны самое различное отношение. Некоторые распоряжения правительства, например, одними приветствовались от всего сердца, а другой над ними глумился. Не мало, конечно, вредил делу и тот иронический и ядовитый тон, которому Лермонтов не изменял почти никогда.
В начале 1840 года у Михаила Юрьевича на почве личных недоразумений произошла размолвка с сыном тогдашнего французского посланника при русском дворе – Барантом, которая закончилась дуэлью. Началось следствие; Лермонтова посадили на  гауптвахту. Вот здесь то и посетил его Белинский. После этой второй встречи критик пишет такие восторженные строки: «Недавно я был у Лермонтова в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого. Чудная натура… Каждое его слово – он сам, вся его натура во всей глубине и целости своей. Я с ним робок – меня давят такие целостные и полные натуры, я перед ним благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества». Передавая об этом же свидании Панаеву, Белинский сказал: «Какая нежная и тонкая поэтическая душа в нём!.. Не даром же меня так тянуло к нему. А ведь чудак. Он, я думаю, раскаивается, что допустил себе хоть на минуту быть самим собою».
Индивидуалист Лермонтов мог бы, что называется, отводить душу в обществе литераторов, из которых ему были известны, например, Жуковский, Вяземский, Тургенев, Краевский и другие. Но такой человек, как Лермонтов, не был, очевидно, создан для общества. Интересен в этом отношении отзыв о Лермонтове Тургенева: « В наружности его было что- то зловещее и трагичное; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно тёмных глаз. Внутренне он, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба». П. А. Вяземский писал, познакомившись с Михаилом Юрьевичем: «Когда он оставался один или с людьми, которых любил, он становился задумчив, и тогда лицо его принимало необыкновенно выразительное, серьёзное и даже грустное выражение; но стоило появиться хотя бы одному незнакомому человеку, как он тотчас же возвращался к своей банальной весёлости, точно стараясь выдвинуть вперёд одну пустоту светской петербургской жизни, которую он презирал глубоко. Князь А. И. Васильчиков, секундант Лермонтова в его дуэли с Мартыновым, отмечает следующее: « Отдавая полную справедливость внутренним побуждениям, которые внушали Лермонтову глубокое отвращение к современному обществу, нельзя , однако не сознаться, что это настроение его ума и чувств было невыносимо для людей.
Из всего вышесказанного видно, что поэт не вызывал к себе особой симпатии, даже у тех лиц, которые будучи близки ему по своей литературной деятельности, скорее других могли отнестись к нему доброжелательно.

    Как уже было сказано, творчество Лермонтова отличается крайним субьективизмом: и в своей лирике, и в своих поэмах, и, наконец, в драмах Лермонтов занят только собой, своей личностью, своими мыслями и переживаниями. Отражая в своих произведениях личную жизнь, Лермонтов рисует с вариациями один и тот же тип сильной, но разочарованной личности. И этот тип был никто иной, как сам поэт в различные периоды своей жизни, в различные моменты развития своей богатой внутренними переживаниями личности. Тяжёл путь гордого одиночества, но Лермонтов нисколько не жалеет о том, что ему приходится влачить мучительные дни, и это потому, что он слишком уверен в своём предназначении:

                Неведомый пророк
                Мне обещал бессмертье, и живой –
                Я смерти отдал всё, что дар земной

-пишет поэт в стихотворении «1831 года, июня 11 дня». Он сам признавал неясность всех своих дум и стремлений, когда в стихотворении «Н. Ф. И…вой» писал:

                Любил с начала жизни я
                Угрюмое уединенье,
                Где укрывался весь в себя…
                …………………………………
                Счастливцы, мнил я, не поймут
                Того, что сам не разберу я.               

В этом случае он очень походит на Арбенина, в уста которого он вложил такое признание:

                То сам себя не понимал  я,
                То мир меня не понимал…
                / «Маскарад» /
Излюбленным символом небесного и идеального у поэта постоянно служат звёзды. Мир идеальный, мир райский у него часто отождествляется с миром звёздным:

               
                Звёзды ночи
                Лишь о райском счастье говорят…
                / «Чёрные очи»/
Позже, разочаровавшийся в людях, в жизни, сильный человек Лермонтова и в себе самом не нашёл мира. Жизнь – это не только постоянный обман наших радостных ожиданий, это не только звезда, которая лишь манит человека, не даваясь ему в руки. Нет, вся жизнь – сплошной обман:
                Мы пьём из чаши бытия
                С закрытыми очами,
                Златые омочив края
                Своими же слезами.
                Когда же перед смертью с глаз,
                Завязка упадает,
                И всё, что обольщало нас,
                С завязкой исчезает,
                Тогда мы видим, что пуста
                Была златая чаша,
                Что в ней напиток был – мечта,
                И что она не наша.
                / «Чаша жизни.»/

Спустя несколько лет стало видно, что грядущее «нашего поколения» представляется поэту «пустым и тёмным», и он в таких мрачных красках рисует будущность своих современников:
                Толпой угрюмой и скоро позабытой
                Над миром мы пройдём без шума и следа,
                Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
                Ни гением начатого труда.
                И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
                Потомок оскорбит презрительным стихом,      
                Насмешкой горькою обманутого сына
                Над промотавшимся отцом.

Такое огульное обвинение «современного поколения было, конечно, несправедливо. Оно могло касаться только известной части общества, которая действительно хорошо была знакома поэту, тогда как другая часть общества, имевшая своим знаменосцем Белинского, меньше всего заслуживала такого обвинения. Поэт просто просмотрел то идейное течение в обществе, которое, начавшись теперь, особенно развилось в сороковые годы. Причина ошибки Лермонтова лежала в нём самом, в его пренебрежении к другим и высоком мнении о себе. Всё равно, думалось ему, людей до себя не поднимешь, всё равно они останутся такими же жалкими и презренными. И у поэта нет иного оружия против них, «как звучный, горький смех», как гордое «презрение». Поэтому Лермонтова, иногда желавшего найти в людях утешение, снова тянет подальше от них, от той тесной и рабской жизни, в которой они живут. Поэт высказывает страстное желание взглянуть на мир, узнать, как прекрасна земля. И это же желание охватывает душу Мцыри:

                Я знал одной лишь думы власть,
                Одну, но пламенную страсть:
                Она как червь во мне жила,
                Изгрызла душу и сожгла,
                Она мечты мои звала
                От келий душных и молитв
                В тот чудный мир тревог и битв,
                Где в тучах прячутся скалы,
                Где люди вольны как орлы.

Но вскоре поэт чувствует, что и это стремление его не удовлетворяет:

                И скучно, и грустно, и некому руку подать
                В минуту душевной невзгоды…
                / «И скучно и грустно»/

Во всей поэзии Лермонтова звучит мотив глубокого одиночества:
                Как страшно жизни сей оковы
                Нам в одиночестве влачить:
                Делить веселье все готовы,
                Никто не хочет грусть делить.
                / «Одиночество»/

Однако после ссылки на Кавказ (1837 г.) взгляды поэта несколько меняются. В частности, Михаил Юрьевич изменил прежнее злобное отношение к В. А. Лопухиной – своей первой и единственной любви, замужество которой он тяжело переживал с 1835 года. Чем дальше шло время, тем всё задушевнее становилось горе поэта. В его творчестве наметились добрые, светлые мотивы. Лермонтов, казалось, пытался примириться с судьбой. В 1840 году поэт увидел ребёнка Варвары Александровны. Долго он ласкал и целовал его, долго любовался им, его «быстрыми глазами», «золотыми кудрями», наконец, горько заплакал и вышел из комнаты. Эти свои переживания поэт выразил в трогательном стихотворении «Ребёнку»:

                О грёзах юности томим  воспоминаньем,
                С отрадой тайною и тайным содроганьем,
                Прекрасное дитя, я на тебя смотрю…
                О, если б знало ты, как я тебя люблю!
                ………………Не правда ль, говорят,
                Ты на неё похож? – Увы!  года летят;
                Страдания её до срока изменили,
                Но верные мечты тот образ сохранили
                В груди моей; тот взор, исполненный огня,
                Всегда со мною ………………………………
                Смотри ж, не говори ни про мою печаль
                Ни вовсе обо мне. К чему? Её, быть может,
                Ребяческий рассказ рассердит иль встревожит…      

Это смягчение характера Лермонтова заметно сказалось на одном из произведений последнего периода жизни: поэма «Демон» в основном воспроизводит характер отношений поэта и Вареньки Лопухиной. Ей Лермонтов и посвятил поэму, написав в посвящении:

                Прими мой дар, моя Мадонна!
                С тех пор, как мне явилась ты,
                Моя любовь мне оборона
                От гордых дум и суеты…

Лермонтов очеловечил байроновский тип демона, он сделал его доступным человеческим чувствам, а главное, заставил его поверить в возможность спасения через любовь чистой девушки. Зная, как страстно искал Лермонтов в любви выхода из безотрадного состояния своего духа, можно заключить, что поэмой «Демон» он хотел указать на тягость для него одиночества, от которой могла спасти только любовь. И всё же любовь Тамары не спасла Демона. Этим Лермонтов хотел сказать, что в его природе лежали причины того, что не мог он примириться с людьми даже через посредство чистой любви, что в нём самом коренились причины той непримиримости и безотрадности, которые не давали покоя его больной душе.
Уже эти немногочисленные примеры позволяют понять, насколько глубоко отражался внутренний облик поэта в его произведениях.             
               
     Сопоставив образы, созданные поэтом, с личностью самого автора, попытаемся дать краткую оценку творчества Михаила Юрьевича.
Поэт всё время искал разрешения волновавших и мучивших его вопросов о смысле и цели человеческой жизни. Вследствие сознания в себе особой силы и вообще эгоцентричности своей натуры, вопрос о смысле жизни Лермонтов рассматривает сквозь призму своего «Я»: первое, что он хочет узнать, это  своё предназначение на земле. Он всё время занят собою, своими думами и переживаниями, своими исканиями и стремлениями; он с неохотой оставляет свой внутренний мир. «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа», - утверждает автор « Героя нашего времени». Лермонтова мало интересует окружающая его жизнь и ещё меньше общественные стремления и общественная деятельность. Замкнувшись в свой внутренний мир, он с равнодушием, а часто и с презрением смотрит на других людей и на их, с его точки зрения, мелкую и пошлую жизнь. С самых первых дней своего сознательного бытия Лермонтов стоял в стороне от окружающей его жизни, от общества и его работы; вот почему и современность так слабо отразилась в творчестве Лермонтова, вот почему только при известной предвзятости можно говорить о тесной связи и влиянии действительности на поэзию Лермонтова. (Для убедительности напомним, какую всеобъемлющую картину русской жизни сумел создать А. С. Пушкин только в «Повестях Белкина» и «Капитанской дочке», как тонко передал дух эпохи и национальный характер в романе «Евгений Онегин»!).
Лермонтов всё время был занят вопросом о смысле своей жизни на земле; редко у какого другого поэта звучит так сильно желание осмыслить всю жизнь и бытие с точки зрения вечности, мало у кого так сильна вера в небесное происхождение человека, в господствующее в нём духовное идеальное начало, которому нет удовлетворения на земле. Полагаясь на свои «необъятные силы», поэт хотел сам разрешить все жизненные вопросы; однако, обманулся в своих ожиданиях: разрешить эти вопросы для него было не так-то легко. И тогда страшное разочарование охватило поэта и родило в его душе невыносимые муки и страдания, горечь и даже озлобление. В поисках  смысла жизни поэт бросается к людям, но видит, что они слишком мелочны и ничтожны, что они не задаются такими глубокими вопросами, и это  приводит Лермонтова к более чем отрицательному отношению к людям. Страдающий, скорбный, но чувствующий в себе большие силы, он замыкается в себе, думая в себе самом найти забвение.
Однако, забвения и в себе Лермонтов не нашёл: его тяготит и полное одиночество, а, главное, неразрешённость самых основных для него вопросов. И он снова и снова ищет выхода из того тупика, в который он попал: он ищет его в любви к природе, в любви вообще, а чем дольше жил, тем чаще – в религии. Но сомнения, пессимизм и беспокойство и тут не покидали его, и он не пришёл ни к чему положительному, ни к какому определённому решению. Весьма вероятно, что, если бы Михаил Юрьевич прожил дольше, он примирился бы с жизнью и нашёл разрешение мучивших его вопросов. Но в том, что Лермонтов дал, его творчество, по совершенно справедливому образному выражению академика Котляревского, «Неразрешённый душевный диссонанс».

    Таким образом, соотнося нравственный рост поэта с тематикой его произведений, можно с уверенностью утверждать, что творчество Лермонтова всецело отражало его внутренний мир.
Исходя из всего вышесказанного, то есть: сопоставляя тип личности поэта (его крайний индивидуализм и эгоцентризм), его мировоззрение, учитывая то, как цепко внедрился Байронизм в творчество Михаила Юрьевича, а также то, что в произведениях поэт отображал свой внутренний облик, видел современность через призму своего собственного «Я», можно заключить:
 М. Ю. Лермонтов в поэтических и прозаических творениях не мог правдиво и беспристрастно запечатлеть образ современника, то есть героя 30 – х годов XIX века.

2.


Элементы непримиримости, безотрадности, наряду с некоторой грустью и сожалением сказываются в произведении последних лет поэта – в романе «Герой нашего времени» (1838-1839 годы). Главный интерес романа сосредоточен на личности Печорина. Нельзя сказать, чтобы тип Печорина отличался ясностью и определённостью, но несомненно одно: Печорин отражает самого Лермонтова, его душу и его взгляды на жизнь.
Иногда Лермонтов характеризует своего героя при посредстве тех же образов и чуть ли не тех же выражений и слов, которыми он характеризовал себя в своих стихотворениях. Так, Печорин, задаваясь вопросом: отчего он не женился на Мери, что сулило ему тихие радости и спокойствие душевное, отвечает: «Нет, я бы не ужился этою долею! Я, как матрос, рождённый и выросший на  палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце». Этот образ матроса напоминает мятежный «Парус».
Печорин говорит о себе, что он не любит  «останавливаться на какой-нибудь отвлечённой мысли; и к чему это ведёт?…В первой молодости моей я был мечтателем; я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мне беспокойное и жадное воображение. Но что от этого мне осталось? Одна усталость как после ночной битвы с привидением, и смутное воспоминание, исполненное сожалений. В этой напрасной борьбе я истощил и дар души и постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту жизнь, пережив её уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книге». В этом, безусловно, просматривается сходство с натурой  самого Лермонтова, который (как мы уже показали в I части) постоянно терял интерес к действительности, терял способность непосредственно воспринимать жизненные впечатления. Ведь ещё в детстве поэт стал переносить центр своей жизни в область мечты и фантазии.
Довольно сходны мнения Лермонтова и его героя о дружбе и одиночестве. Поэт так свыкся со своим одиночеством, что он по собственному признанию, «не сумел бы сжиться с другом, что каждый прожитый с ним миг он почёл бы потерянным досугом». И эти же мысли развивает Печорин. Говоря о докторе Вернере, он пишет: «Мы друг друга скоро поняли и сделались приятелями, потому что я к дружбе неспособен: из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признаётся, рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае – труд утомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать; да при том у меня есть лакеи и деньги». Гордый и одинокий, «холодный и равнодушный», поэт, как и его герой,  остаётся среди людей «без дружбы, без надежд, без дум». Эти мысли не могли дать успокоения ни Лермонтову, ни Печорину, а наоборот, привели их обоих  к отчаянию.
Слова Печорина о том, что он много раз играл роль топора в руках судьбы, что, как орудие казни, он упадал на головы обречённых жертв, часто без злобы, всегда без сожаления, что любовь никому не приносила счастья, - становятся вполне понятными, если вспомнить историю любви поэта к  Варваре Александровне Лопухиной. Светлое, чистое чувство к ней родилось у Михаила Юрьевича ещё в детские годы. Позже  это чувство доставляло муки и страдания ревнивому юноше. И долгие годы затем идеальный образ любимой им женщины, которую он называл своей Мадонной, был тем светлым елеем, который умиротворял бурную и мятущуюся душу Лермонтова.  В 1835 году  Варвара Лопухина вышла замуж. Этот брак поднял в гордом и самолюбивом поэте целую бурю обиды, негодования, злобы и даже мести, но мести столь же оригинальной, сколько и утончённой. В произведениях последующих лет Лермонтов изображает Вареньку (а иногда и её мужа) подчас очень нелицеприятно. То исстрадавшийся поэт, словно надевая защитный панцирь, представляет себя холодным, жестоким и расчётливым покорителем женских сердец, то нежность и искренние светлые слёзы любящей души выливаются на страницы его произведений. Мятущееся сознание поэта рождает изменчивые формы женского образа то идеально чистого, то возвышенно-утончённого, то преступно-низменного.  Варенька - прежний ангел хранитель, радость жизни, стала для него источником страданий, и само воспоминание о ней поэт сближает с шипением прижатой ногою змеи. Эти переживания Лермонтова отражены отчасти и в романе «Герой нашего времени», где Варвару Александровну он называет Верой. Внешнее отношение Печорина к  ней довольно пренебрежительно. Но мы чувствуем, что Вера – единственная женщина, которую он любил глубоко и долго. И убеждаемся в этом, наблюдая  Печорина в безумной погоне за потерянным счастьем, когда после прощального письма Веры, он «беспощадно погонял измученного коня, который, хрипя и весь в пене, мчал его по каменистой дороге». Всё лучшее, глубоко сокрытое ранее, рвётся из наболевшей груди Печорина: «Я скакал, задыхаясь от нетерпенья. Мысль не застать уже её в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце! – одну минуту, ещё одну минуту видеть её, проститься, пожать её руку…Я молился, проклинал, плакал, смеялся… нет, ничто не выразит моего беспокойства, отчаяния!… При возможности потерять её навеки Вера стала для меня дороже всего на свете, дороже жизни, чести, счастья». Таким образом, перипетии отношений Лермонтова к  В. А. Лопухиной, показывают, что у него было действительно доброе, любящее сердце. Но он скрывал от людей эту доброту и эту сердечность и, наоборот, почти всегда являлся перед людьми злобным и эгоистичным. Точно такие же черты присущи и двойственной натуре Печорина.
Жалобы Печорина княжне Мери на людей, которые сделали его, прежде хорошего, скромного, готового любить весь мир, глубоко чувствовавшего добро и зло, - дурным, также заставляют вспомнить болезненные мысли самого поэта.
В стихотворениях Лермонтов часто говорит о своей любви к природе, которая вносила покой и примирение в его больную душу. Описывая в «Герое нашего времени» (повесть «Бэла») своё восхождение на Гуд-Гору, Печорин рассказывает:« Какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром – чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми: всё приобретённое отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять». И ещё один свой взгляд на природу вложил Лермонтов в уста Печорина: «Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озарённых южным солнцем, при виде голубого неба, или внимая шуму потока, падающего с утёса на утёс».
    Неудивительно, что Белинский, ближе узнав Лермонтова, говорил: «Печорин – это он сам как есть».   Конечно, существует некое противоречие во взглядах В. Г. Белинского на творчество Лермонтова. С одной стороны критик пишет о  Печорине всем известные строки: «Это Онегин нашего времени, герой нашего времени. Несходство их между собою гораздо меньше расстояния между Онегою и Печорою». ««Герой нашего времени» - это грустная дума о нашем времени», - утверждает также Белинский, рассматривая роман в отрыве от остального творчества Михаила Юрьевича. Но с другой стороны он же называет Лермонтова «поэтом совсем другой эпохи». Будучи лично знаком с автором, являясь его современником, критик в одном придерживается четкой позиции относительно Печорина – «в том, что изображаемый им (Лермонтовым) характер, так близок к нему, что он не в силах был отделаться от него и объектировать его».
 Но, если Лермонтов и изобразил себя в Печорине, то он взял самые отрицательные и мрачные черты своей личности. Оттого Печорин оказался таким пессимистом, оттого в душе его царит такой беспросветный мрак и безжизненный холод. Правда иногда Печорин признаёт себя ни дурным, ни хорошим, но чаще он характеризует себя отрицательными чертами. Печорин зол и самолюбив; не отличаясь благодарной наружностью, он в обществе терялся в толпе зрителей, изощряя своё остроумие и выливая свою злобу в сатире. Он презирает других, но презирает иногда и себя; он стал неспособным к благородным порывам. Иногда герой романа задаётся вопросом, какая цель его жизни, и не может дать ответа на этот вопрос. Он не отрицает, что должна существовать какая-нибудь цель жизни, особенно для него, чувствующего в душе своей силы необъятные. Но он не угадал этой цели, не узнал своего назначения. Кто же виной тому? Виной он сам.
Интересно в этом плане высказывание В. О. Ключевского о том типе образа, который рисует поэт: «…Нам являются все мрачные образы, печальные или ожесточённые; в юношеских тетрадях Лермонтова уцелели наброски задуманных драм, все с ужасными сюжетами, с трагическими положениями. Из этих образов и положений постепенно складывается тип, который так долго владел воображением поэта. Лермонтов лелеял этот тип как своё любимое поэтическое детище, всматривался в него, ставя его в разнообразные позы, наконец, стал жить этим образом и изображать его то печальным и влюблённым демоном, то мстительным русским дворовым холопом-пугачёвцем, то диким кавказским горцем, то великосветским игроком, то ипохондриком-художником, то, наконец, кавказским офицером-баричем из высшего столичного света, не знающем, куда девать себя от скуки. Ключевский рассуждает так: «У Лермонтова не ищите того поэтического света, который бросает поэт-философ на мироздание, чтобы по-своему осветить соотношение его частей, их стройность или нескладицу, у него нет поисков смысла жизни. Но в её явлениях он искал своего собственного отражения, которое помогло бы ему понять самого себя, как смотрятся в зеркало, чтобы уловить выражение своего лица. Он высматривал себя в разнообразных явлениях природы, подслушивал себя в нестройной разноголосице жизни, перебирал один поэтический мотив за другим, чтобы угадать, который из них есть его собственный, его природная поэтическая гамма. И, подбирая сродные звуки, поэт слил их в одно поэтическое созвучие, которое было отзвуком его поэтического духа. Это созвучие, эта лермонтовская поэтическая гамма – ГРУСТЬ как выражение не общего смысла жизни, а только характера личного существования, настроения единичного духа. Лермонтов – поэт не миросозерцания, а настроения, певец личной грусти, а не мировой скорби». Безусловно, анализируя поэзию Лермонтова, нельзя во всём согласиться с мнением Ключевского-историка, но как верно он указал на индивидуалистические и  пессимистические мотивы  в творчестве Михаила Юрьевича!
Исходя из сказанного выше, можно взглянуть на проблему Печорина, как на трагедию личности. В том, что он не угадал своего назначения скорее не вина, а беда его. Герой Лермонтова, как когда-то и сам поэт, увлёкся приманками пустых и неблагодарных страстей, и они-то привели его к утрате благородных стремлений – «лучшего цвета жизни», а в дальнейшем к полному разочарованию и полному равнодушию к жизни. Раньше поэт говорил, что потерей интереса к жизни он обязан своей привычке погружаться в мир мечты и фантазии; теперь мы видим, что на помощь этой привычке пришло увлечение страстями.
Печорин совершенно утратил способность непосредственного отношения к жизни и через то лишил себя её радостей. Он, по его собственному мнению, «вынес из жизненной бури только несколько идей и ни одного чувства». Поэтому он давно уже живёт не сердцем, а головой. В нём два человека, из которых один живёт, а другой «мыслит и наблюдает его». Однако первому человеку жить, собственно говоря, нечем, так как Печорин изжил самого себя: одна половина его души совсем не существует, она высохла. В результате такой жизни, безыдейной, беспринципной (откуда взяться идее или принципу, если Печорин не видит смысла жизни вообще и своего существования в частности?), у Печорина, естественно, рождается тягостное отчаяние, которого, конечно, не вылечить дулом пистолета. Стоит ли после этого жить? спрашивает себя Печорин, после того, как признал себя ни дурным, ни хорошим, и отвечает, что он живёт только из любопытства. Но жизнь только из любопытства неинтересна, и она непременно порождает ту скуку, от которой не находил себе места Печорин. Для человека умного да ещё чувствующего за собой силы необъятные, любопытства слишком мало: его сильное «Я» захочет проявить себя так или иначе. И вот мы видим, что у Печорина заметно сказывается желание быть господином других, подчинять людей своей власти. Вот как рассуждает он на эту тему: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся жизни! Она, как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца, его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую всё, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как  жажда власти, а первое моё удовольствие подчинять моей воле всё, что меня окружает. Возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха – не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость». И Печорин верен своей теории: таким именно он является в своих отношениях к Бэле, Максиму Максимычу, княжне Мери.
Всюду он думает только о себе и не хочет знать других. Этот крайний индивидуалист и эгоист не признаёт других, он отказывается даже от дружбы, потому что в ней он может стеснить себя. Но Печорин ошибается. Он ошибается прежде всего в том, что в самоутверждении своего «Я» и возвышении его над другими «Я» он думает найти счастье. Одиночество, доведённый до крайности индивидуализм не могут дать счастья, что признавал и сам Лермонтов. Ошибается Печорин и в том, что он не вынес из жизненной борьбы ни одного чувства: у него есть эгоизм, который, по его мнению, способен дать ему счастье. Как ни  последователен, однако, был Печорин в своей теории, он не был счастлив. И сам признаётся Максиму Максимычу: «У меня несчастный характер; если я являюсь причиной несчастья других, то и сам от этого не менее несчастлив».
Умом и силой веет от Печорина и в то же время таким холодом, пессимизмом и отчаянием, что становится тяжело. Лермонтов как бы нарочно собрал в этом типе все свои мрачные мысли и муки отчаяния, весь свой эгоизм и отрицание всего идеального. Недаром же Белинский сказал о Печорине, что этот человек сам себя не понимает и часто на себя клевещет. Видимо, роман  написан в период наиболее мрачных переживаний поэта. Интересно, что в этом романе совсем ничего не говорится о возможном выходе из создавшегося безотрадного положения; поэт в нём говорит о любви к Вере, о любви к природе, но не упоминает о религии.
 
Тем интереснее зато, что в предисловии ко второму изданию «Героя нашего времени» Лермонтов восстаёт против предположения, что Печорин – портрет автора; правда, это портрет, но «составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии…Ему (автору) было просто весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его и вашему несчастью, слишком часто встречал». Из этих слов можно вывести такое заключение, что Лермонтов отказывается от Печорина, как от своего портрета, и что он относится к этому типу отрицательно.
Что касается предисловия Лермонтова ко второму изданию, то оно свидетельствует, по-видимому, о том, что автор УЖЕ ПЕРЕЖИЛ то тягостное состояние, в каком был написан роман, и которое заметно отразилось на характере образа  Печорина.
Видимо, Лермонтова томил тот безысходный пессимизм, который отпечатлелся в романе, и автор, особенно усиленно тяготевший в это время (1841 год) к положительному определению жизненной задачи, решил представить Печорина НЕ СВОИМ, а ВСЕХ современных людей портретом. Трудно, однако, поверить, что все современные поэту разочарованные люди были столь сильны духом и умны, как Печорин.
Для нас очень важно отметить одну особенность этого романа: его крайний пессимизм, который как будто душит всякую жизнь. Доведённый до крайности индивидуализм привёл Печорина к отчаянию. А в этой беспросветности пессимизма, в этой холодности, сухости, можно сказать, мертвенности индивидуализма разве не намечалось осуждение безотрадной философии Печорина и тяготение в сторону положительных идеалов? И, действительно, в предисловии ко второму изданию «Героя нашего времени» Лермонтов отказывается уже от Печорина, то есть отказывается до некоторой степени и от себя. Он признаёт Печорина отрицательным типом и готов в нём видеть скорее БОЛЕЗНЬ СВОЕГО ВРЕМЕНИ.

Проследив связь личности Печорина с личностью самого поэта, можно утверждать, что образ, созданный Лермонтовым в романе «Герой нашего времени», вполне соответствует образу автора на момент написания произведения. Таким образом, слова Белинского: «…Печорин – это он сам (Лермонтов) как есть…», - мы принимаем за основу для дальнейших рассуждений.

3.

Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что в образе Печорина Лермонтов отразил свой внутренний мир так же, как отражал его во всех созданных им произведениях. Является ли Печорин –
 -Лермонтов типичным представителем своей эпохи? Верно ли будет считать изображение Печорина, а, следовательно, и личности Лермонтова, портретом современного автору поколения, то есть «героем своего времени»?
Думается, что нельзя назвать такого байрониста, как Лермонтов, характерным представителем своей эпохи и объяснять его личность и его творчество предшествующим развитием и современными ему условиями. Михаил Юрьевич стоял в стороне от других и от общества, к которому относился скорее отрицательно, чем равнодушно. Гордое одиночество не дало ему возможности сойтись с товарищами и, в частности, с лучшими из них в университете. Не примкнул он к кружкам Станкевича и Белинского и по выходе из университета. Ничего у него не вышло из знакомства с такими, казалось бы, близкими ему по духу людьми, как декабристы. Лермонтов – одинокая личность, отрицательно относившаяся к обществу, не хотевшая знать его и действительно не знавшая или мало знавшая даже передовых людей этого общества. Вполне естественно, после этого, всеопределяющим мотивом в творчестве Лермонтова считать трагедию личности. Так и в Печорине автор запечатлел не трагедию целого поколения, а «болезнь своего времени», произошедшую из-за увлечённости индивидуалистическими идеями западных романтиков. И эта болезнь для Печорина-Лермонтова вылилась в мучительную личностную трагедию. Одинокий гордый индивидуалист, погружённый всецело в свою личную жизнь, мучительно переживающий в себе вопросы вечности, страдающий и отрицающий, Лермонтов, этот самый последовательный у нас байронист, и в своих произведениях занят почти исключительно только своей личностью и её переживаниями, совершенно не желая знать других. В силу этого решительно нельзя согласиться с утверждениями, что Лермонтов - типичный представитель своей эпохи, что, более того, он «запечатлел  в себе черты общественно-политического состояния русской жизни 30-х годов XIX века», что, наконец, «его поэзия есть зеркало современного ему общества». ( Именно так отзываются о творчестве поэта некоторые литературоведы.) Защитники этого мнения ссылаются на то, что Лермонтов касался в своих произведениях крепостного права и, значит, затрагивал вопросы общественного порядка. На это можно ответить, что Лермонтов примыкает к реалистическому направлению в литературе, именно поэтому он не мог обходить факты действительной жизни. Да и каким бы крайним индивидуалистом не был известный писатель, он почти всегда вынужден жить в обществе, и потому его личная жизнь не может не соприкасаться с жизнью этого общества. Несомненно, что между Лермонтовым и современным ему обществом были точки соприкосновения, но всё же утверждение, что Лермонтов отразил «брожение нравственных понятий и чувств, каким была полна его эпоха», можно принимать только в очень условном смысле.
Итак, Лермонтов, думается, не был выразителем идейных стремлений и чувствований современной ему эпохи. Поэтому и в образе Печорина он не мог запечатлеть облик своего поколения.
Это подметил уже Белинский, который признал Лермонтова «поэтом совсем другой эпохи», а его поэзию – «совсем новым звеном в цепи исторического развития нашего общества».
    Певцом какой же эпохи был Михаил Юрьевич Лермонтов? «Героем какого времени» оказался его Печорин? Лермонтов действительно поэт «другой эпохи», зачинатель нового течения русской поэзии, русской литературы. Для этого течения так характерны крайний индивидуализм, сомнение, пессимизм, беспокойное искание истинных путей жизни, непреодолимое влечение к разрешению нравственной проблемы, то, что сам Лермонтов назвал «пыткой Прометея». Это новое направление в литературе позже и несколько иначе было развито особенно Достоевским.
В конце XIX века внимание общественной мысли опять сосредоточилось на внутренней жизни личности. У нас снова всплывают и утверждаются индивидуалистические течения, снова люди страстно ищут ответа на мучительные вопросы. Разница была только в том, что в начале столетия у нас разочаровывались, доходили до пессимизма, избегали культурного общества, увлекались индивидуалистическими идеями, пленялись гордым одиночеством – всё, так сказать, по доверию к западным романтикам. А теперь у нас и сами пережили нечто подобное тому, что имело место в Западной Европе в конце XVIII века. Теперь и у нас было действительное разочарование в возможности водворить на земле правду и справедливость. Таким образом, русское общество в конце XIX века повернулось к Лермонтову, отдалось во власть тех «печоринских» вопросов, которые были так характерны для его поэзии. У нас появились другие, более современные писатели, которые, в противоположность Лермонтову, успели высказаться полнее и обстоятельнее. Однако и сам Лермонтов, и его идеи неоспоримо воздействуют на тех писателей, которые явились проводниками в литературе новых индивидуалистических тенденций. Лермонтовский тип одинокого и гордого индивидуалиста, мучительно ищущего выхода из нравственного тупика, получил в русской литературе развитие и вылился в более сложные, решительные образы Тургенева, Достоевского, Толстого… Герои нового поколения задаются всё теми же печоринскими вопросами, но уже всё чаще находят ответы на них. Они активны, они действуют, - именно так они стараются осмыслить своё предназначение на земле и в этом сложном мире обрести гармонию.

4.

    Пусть творчество Михаила Юрьевича – это «неразрешённый душевный диссонанс», но зато оно вечно молодо, как и рано ушедший от нас поэт. Ведь недовольство действительностью, мученье «проклятыми вопросами», повышенное стремление ко всему идеальному, прямолинейное, чуждое всяких уступок, решение вопросов жизни, резкий протест против зла и неправды жизни свойственен наиболее юности, то неудивительно, что Лермонтов – любимый поэт юношества и таким останется навсегда, пока жива будет юность, пока будут мучиться вопросами вечности и стремиться к идеальному миру.


Если принять за основу мнение, что трагедия Печорина – это трагедия личности, то Лермонтов дал почувствовать всем последующим поколениям, что крайний индивидуализм и эгоцентризм становятся для человека источником невыносимых страданий, - это путь к духовному одиночеству. С этой точки зрения, Печорин – герой любого и нашего, в частности, времени. В начале 3-его тысячелетия, когда русский человек предоставлен сам себе, в себе самом ищет он разрешения мучающих его вопросов, очень важно, на мой взгляд, не стать холодным, расчётливым индивидуалистом, чтобы не потерять веру в людей, в добро, в любовь, в красоту, - чтобы просто сохранить в себе человека.

Литература:

1. «М. Ю. Лермонтов» т. I, II.
Москва. Изд. «Художественная литература» 1973 год.
2. В. Г. Белинский. « Стихотворения Лермонтова».
3. В. Г. Белинский. « О романе «Герой нашего времени».
«В. Г. Белинский» Полн. собр. соч. т. II, III.
4. «Сочинения М. Ю. Лермонтова» т. I
(П. В. Быков. Биографический очерк. Белинский о поэзии Лермонтова. Документы о Лермонтове.)
Санкт -Петербург. Издание С. Добродеева 1891 год.
5. Г. В. Прохоров. « М. Ю. Лермонтов и его значение в истории русской литературы».
Историко-литературный очерк. Петроград . Типография
Меркушева. 1915 год.
6. В. О. Ключевский. «Исторические портреты».
«Грусть» (памяти М. Ю. Лермонтова).
Москва. Изд. « Правда» 1990 год.
7. М. Н. Розанов. «Байронические мотивы в творчестве
М. Ю. Лермонтова». Из журнала «Русский вестник».
1898 год.