Порочный круг

И видел контролер Сичкарев сон:
Пустующий собор, словно воплощенный в камне апокалипсис, был огромен и ужасен; солнечный свет тяжелыми золотыми лучами проникал сквозь голубые дыры в куполе и разливался по усыпанному прахом полу, где из под тлеющих останков былого величия выглядывали мозаичные узоры; стены и своды, отмеченные божественным присутствием прозрачной росписи, источали запах древности и смерти, пропитывали им прохладный, сырой воздух, и  внутри собора стоял гнетущий дух ожидания чего-то страшного; высоко, под самым куполом, на деревянной перекладине висели три гигантских полотнища; жуткие лики на полотнищах парили в  пространстве собора: Спаситель, Богородица и кто-то с черным овалом вместо лица; Сичкарев — маленький мальчик, он задавлен мощью величественного храма, ему хочется бежать прочь, под открытое небо, но ноги вросли в пол, и он беспомощен перед грандиозным в cвоем великолепии упадком. Панический ужас рождается в тишине, кажущейся голосом вечности; и Сичкарев думает: "Главное, чтобы не заиграл орган, если это случится - я умру от разрыва сердца,"- но он видит как крадется к органу человек, одетый во все черное: наглухо застегнутый сюртук, узкие брюки и лакированные остроносые туфли; человек усаживается на скамеечку, оборачивается на Сичкарева, беззвучно смеется, у него яйцеобразная голова, а лицо без черт, словно бельмо; человек вскидывает длинные, извивающиеся змеями руки и обрушивает их на клавиши; "Bсё!"- проносится в голове Сичкарева и он внезапно пробуждается.
Ночь черной известью текла по оконному стеклу, и полная луна, оттаивая серой полосой на бездонном потолке, неподвижно плясала в голых ветвистых тенях. Сичкарев встал с постели, включил свет и поправил простыню. Мучительная, болезненная бессонница овладела им. Часам к трем, устав от самого себя, он стал медленно проваливаться в сон, как вдруг чуткое ухо его рефлекторно дернулось — в замке входной двери что-то осторожно скреблось. Бешено стуча сердцем, Сичкарев медленно поднялся и на цыпочках подошел к двери. Он заглянул в глазок — темнота. Кто-то, елозя отмычкой в замочной скважине, пытался открыть дверь. Сичкарев, не зажигая света, прокрался на кухню, снял со стены топорик для рубки мяса и затаился. Щелкнул замок, дверь открылась, в коридоре заскрипели половицы. Сичкарев поднял топорик и приготовился ударить. Вот в кухню проникла тяжелая живая тень, и Сичкарев ударил, потом еще и еще. Отдышавшись, судорожно сжимая в руке топорик, он перескочил через лежащее на полу тело, захлопнул входную дверь и включил на кухне свет. Откинув убитого на спину, Сичкарев невольно отпрянул: в плоском скуластом лице, в выпученных глазах под белесыми бровями он узнал себя. Сичкарев обшарил карманы мертвеца, но ничего кроме мятого автобусного билетика, да связки ключей не нашел. Неожиданно, током пронзив Сичкарева, в коридоре резанул звонок и, раскаляясь от ярости, неумолчно, требовательно застрекотал. "Не буду открывать дверь,"- решил Сичкарев, и тyт дверь с грохотом влетела в квартиру, и на Сичкарева посыпались омоновцы. Сваленный ударами и прижатый к полу, он дико заорал. Заорал и почувствовал как в груди оборвалось сердце.
Он потерял сознание и ... проснулся. С тяжелой головой, под впечатлением дурного сна, пошатываясь, направился Сичкарев умываться. Распахнув дверь в ванную, он чуть не задохнулся от ударившей в лицо ужасной вони; кафельные стены были сплошь в крови, а в ванне плавал безобразный седобородый труп. В спальне затрезвонил телефон. Сичкарев плыл в сером журчащем тумане, веки его слипались. Звонил телефон. Ванная комната плавилась и текла вместе с Сичкаревым, сливалась с телефонной трелью, и кровавым потоком неслась в яркую колбу болтающейся на проводе лампочки...
Сичкарев открыл глаза и увидел, что лежит в теплой ванне, из крана падает вода, и нет ничего из того, что привиделось ему в кратком кошмарном забытьи. Сквозь шум воды пробивался далекий звон телефона. Оставляя на полу мокрые отпечатки ступней, Сичкарев подбежал к телефону, поднял трубку и крикнул: "Да!" "Нет,"- ответила трубка и монотонно загудела. "Козлы! "- выругался Сичкарев.
В двенадцатом часу ночи он завалился спать. Один раз, в глубокой темноте, он просыпался и ходил мочиться, после чего, зарывшись в одеяло, отключился. И снилось ему буд-то он, нищий, лежит на тротуаре у стены, в лохмотьях, с босыми ногами и, укрывшись грязной рогожей, пытается уснуть. Ему холодно, ноги вылезают из под рогожи, он сжимается в комочек,
холод мешает ему уснуть, он трясется и просыпается. И в самом деле — Сичкарев проснулся от холода. В комнате было сумрачно. Сичкарев заскрипел диванными пружинами и опустил ноги на пол. Дрожа от холода он
подошел к выключателю, пощелкал им, выбежал в коридор, попробовал зажечь свет и там — безрезультатно, энергии не было. Сичкарев натянул одежду, взял в руки маленький, назойливо тикающий будильник и подошел к окну.
Стрелки показывали двенадцать. На улице гуляла тьма, ни единого огонька, в небе висела полная, похожая на улыбающийся череп луна. Сичкарев потрогал ладонью неприятно холодную трубу отопления.
"Вот черти! - отопление отключили",- выругался он в адрес неведомых отопителей, которые вдруг представились ему в виде небритых, угрюмых мужиков, одетых в телогрейки, ватные штаны, шапки ушанки и керзовые сапоги. Мужики эти сидели в котельной на металлических бочках, замерзшие в камень, и курили ледяные трубки, набитые снежной пылью, Сичкарев прошел на кухню, открыл газ, чиркнул спичкой. Из комфорки выстрелили голубые лепестки и с громким хлопком пропали. Он поднял чайник и глотнул из носика, в рот ему, вместе с водой, попал таракан. Сичкарев поспешно выплюнул его и долго тер рот тыльной стороной ладони. "Ни газа, ни света, ни тепла, в чайнике таракан", — Сичкарев покрутил водопроводные краны — не было и воды. Достав из тающего холодильника  раскисший хлеб и влажный кусок колбасы, Сичкарев пожевал впотьмах, вернулся в спальню, посмотрел на будильник — двенадцать часов, механизм исправно отстукивал ритм, но стрелки оставались неподвижными. В квартире становилось все холоднее. Сичкарев обулся в сапоги, закутался шарфом надел шапку и пальто, в шкафу нашарил  свечу, зажегши, поставил на письменный стол, какое-то время читaл книгу, после закрыл ее и выглянул в окно: все так же серебрилась луна, внизу лежала темная тихая улица. "Мистика,"- Сичкарев вышел из квартиры  в густую черноту безмолвного подъезда, закрыл за собой дверь и спустился вниз. На улице шел редкий махровый снег. Глядя на безжизненные окна соседних домов, Сичкарев нерешительно потоптался у подъездного крыльца. Где-то во дворах, с вынимающей душу скорбью, завыла собака. Сичкареву захотелось вернуться домой. В конце улицы послышался шум бегущей толпы: сминаемый множеством, ног, хрустел снег, чудилось тяжелое нарастающее дыхание. Из-за угла дома показались люди. Они бежали к Сичкареву, окутанные светлым паром. Это были мужчины, абсолютно голые. Чувствуя, что сейчас произойдет что-то нехорошее, Сичкарев юркнул в подъезд и взлетел по лестнице на свой этаж. Как назло замок заело, и Сичкарев отчаянно давил ключем то в одну, то в другую сторону. Внизу посыпались стекла, громко ударила подъездная дверь, затряслись перила — толпа бежала по лестнице. В голову Сичкареву хлынула ледяная струя, он чудом провернул ключ, ввалился в коридор, захлопнул дверь и, упершись ногами в
пол, навалился на нее спиной. На дверь обрушился град ударов, она затряслась, и Сичкарев с ужасом обнаружил, что дверь непостижимым образом превратилась в тонкий фанерный лист. "Ну вот и конец!" -взорвалось в голове Сичкарева. Удары внезапно прекратились. Сичкарев долго стоял в полуобморочном состоянии, давя в дверь спиной. Вce было тихо. "Я так и умру здесь, — думал Сичкарев, — силы мои кончатся и я свалюсь замертво".
Час, два — Сичкарев не знал сколько — стоял он, упорно вжимаясь в дверь. Он устал, бесконечно устал и наконец решился заглянуть в глазок. Это было глупо с его стороны, что мог увидеть он кроме темноты, но он увидел  и то, что он увидел совершенно доканало его расшатанные нервы: на площадке, искажаемые линзой глазка, облитые мертвенным голубым сиянием, стояли соседи, глаза их были закрыты, губы беззвучно шевелились в какой-то кривой, ядовитой усмешке. Сичкарев ощутил как из желудка к мозгам поднимается тошнотворная волна хохота. Давясь ею, он успокаивал себя: "Это всего лишь истерика. Это сейчас пройдет. Только бы не заиграл орган. Какой орган! Я сошел с ума". Сичкарев отошел от двери и сел на пол, уткнувшись в колени подбородком и обхватив их руками. Дверь медленно отворилась. "Жаль, что у меня нет ружья, — пробормотал Сичкарев, — но зато на кухне есть отличный топорик.
Почему же никто не входит. Он поднялся с пола и заглянул в приоткрытую дверь — никого. "Ну точно — я сошел с ума,—с радостью подумал Сичкарев,- хотя топорик все же не помешает." Он вошел в кухню и что-то острое, тяжелое ударило ему в голову, еще и еще. Сичкарев захлебнулся ослепительной вспышкой и рухнул в черное небытие.