Самый ненормальный рассказ

      Дом утопал в зелени сада  на одной из тихих, безлюдных улочек окраины.
       Дом был небольшой, всего три комнаты да застекленная веранда, но аккуратный, добротный, обшитый тесом, с резными ставнями цвета морской волны.
      В открытые окна слышалось мерное дыхание моря. Его солоноватый запах путался в складках занавесей, оседал на страницах книг, в изгибах замысловатых раковин, глиняных статуэток, расставленных повсюду. Мокрым песком и ветром пахла одежда в платяном шкафу.
       В этом старом, просолившемся от морских ветров доме, хорошо грезилось о далеких странах, где нет необходимости постоянно и напряженно работать, чтобы оплатить короткий отдых, никто не отбирает друг у друга любовь, а люди не молятся, а поют, простые и светлые песни.
       Здесь хотелось только безделья, тихой неторопливости, легкого сна, долгих разговоров ни о чем. Первые дни мы с Кристиной так и делали : почти не вставали с широкой удобной тахты на веранде. Стены веранды были сплошь увиты диким виноградом. По полу скользили друг за другом странные тени, солнечные блики. Мы лениво играли в карты, листали старые журналы, дремали, часами молча лежали, тесно прижавшись друг к другу. Не хотелось даже купаться. Пляж с потными телами на песке между окурков, шелухи и прочего мусора, любопытные взгляды и чужие разговоры вызывали отвращение. Приятно было уединиться от мира и от людей. Хотя бы на время.
       Но потом вдруг приехал Стас.
- Пойду встречу, - крикнула Кристина, услышав нетерпеливые автомобильные сигналы у ворот.
Во дворе разговаривали и смеялись. Я торопливо убрала с глаз подальше, все, что могло вызвать ненужные вопросы. Кристина вернулась с большим краснощеким яблоком, оживленная и довольная.
- Стас заманил к нам в дом каких-то простачков. Вечером будем делать шашлыки, - сообщила она. – Чтобы мясо до вечера не испортилось, его нужно развлекать и обильно поить прохладительными напитками. Сейчас все собираются ненадолго на пляж. Ты не против?  Яблоко – тебе.
- Есть интересные экземпляры среди гостей?
- Не думаю, - сморщила она носик. – Стас, как всегда, выбирал на свой вкус. А меня он задобрил вот этим, - она протянула руку, запястье охватывал изящный серебряный браслет. Тонкое ажурное переплетение нитей, украшенное продолговатыми непрозрачными камешками темно-синего цвета.
- Этот камень  кажется лазурит. Он укрепляет сон.
- Мой сон укрепляет теплое парное молочко и ты, - пошутила Кристина.
- Но вдруг случится так, что не будет рядом меня и молочка.
- Такого одновременно случится не должно, - серьезно сказала она, исчезая за створками платяного шкафа. – Как ты думаешь, к этому браслету подойдет мой новый сарафан с незабудками? Ты не будешь дуться на то, что вся эта честная компания нарушает наши планы?
- Твой брат имеет право приглашать в дом своих родителей, кого угодно и когда угодно.
- Но дом принадлежит мне и … прошлому.
- Смотри, чтобы прошлое на задушило тебя в своих крепких объятиях, -  вздохнула я.
 На самом деле все ее подобные замечания раздражают и вызывают тревогу.
  Человек должен жить настоящим и не загружать его тенями прошлого. Для Кристины жизнь – всего лишь отзвук. Она упорно пытается остановить время.
        Родители ее умерли. Мать она совсем не помнила, отец, латыш по национальности, крепкий, красивый мужчина, однажды не вернулся с моря, когда Кристине едва исполнилось десять лет. Остались лишь воспоминания, вещи, к которым прикасались их руки, дом, который они построили в рыбацком поселке, за городом, чтобы свить здесь уютное семейное гнездышко.
         Рыбацкий поселок со временем преобразился, разросся, слился с городом. На месте убогих домишек стали возводить роскошные дачи, провели асфальтированную дорогу, газ, воду. Сейчас Михайловка – одно из самых привлекательных в городе мест для людей, имеющих деньги. А Кристина хранит и оберегает, как святыни, скрипучую мебель, старые вещицы – пожелтевшие фотографии, картины на стенах в дешевых рамках, занавеси, шитые руками матери. Она на глазах преображается – в этом есть что-то мистическое, не вполне нормальное,  - когда после долгой зимы, проведенной по настоянию брата в городе, у тетушки, возвращается  в родительский дом. Скользит из комнаты в комнату, прижимается щекой к стенам, с благоговейным трепетом вглядывается в черты матери на портрете неизвестного художника, смеется, беспричинно, но от души, весело. Личико розовеет, оживают серьезные, с грустной поволокой глазки. Кристина плохо спит по ночам. Собственно, иногда она может не спать сутками. Только я знаю, что она слышит и видит, уютно свернувшись калачиком в кресле-качалке отца. Она слышит голоса, звуки открываемой двери, легкие шаги - видит и слышит то, что хочет видеть и слышать, что утеряно для нее навсегда в реальной жизни.
        Я не люблю Стаса. Самовлюбленный, надутый индюк, способный идти по трупам к намеченным целям. Однако признаю, к сестре он относится иначе, чем к другим людям. Терпение, безмерная готовность потакать всем ее прихотям, слепое одобрение любых поступков. Когда-то Стас заменил Кристине мать  и отца, и с той поры его опека была скорее родительской, чем братской.
         Эта безграничная любовь заставила его найти меня однажды поздним осенним вечером, чтобы предложить уникальную по своей сути сделку. Я не отказалась. Возможно, кто-то меня осудит. Не знаю. В тот момент я рассталась с Эриком, мои долги многочисленным знакомым составляли около восьми тысяч рублей, я голодала и подолгу всерьез размышляла о необходимости добровольно прервать собственное существование в этом бренном несправедливом мире.
         Не знаю, как повела бы себя Кристина, узнав о нашей сделке. Возможно, ее хрупкий искусственный мир не выдержит подобной фальши, развалится, как карточный домик. Пока и я, и Стас были вполне удовлетворены результатами. Жизнь Кристины приобрела подобие равновесия. И даже, если это было всего лишь равновесие легкого перышка на кончике пальца, пусть будет так. Во всяком случае, пока…
        Кристина вертелась перед зеркалом в новом сарафане. Я подошла и чмокнула ее в теплую щеку.
- Не помню, прости, говорила ли я тебе, что твои волосы выцвели на солнце и стали похожи на солому?
- А у тебя выскочил мерзкий прыщик на щеке. На самом заметном месте, - тут же нашлась она.
- Я тебя обожаю, дурнушка.
- Ты всегда рядом, даже в кошмарных снах, - промурлыкала она.
      Мы по-прежнему чувствовали друг друга. Нет,  и никогда не будет человека, который понимал бы меня лучше, чем она.
    Я выхожу из комнаты. В гостиной у стены стоит Стас, в белых шортах, в светлой майке с изображением группы Битлз, напряженный, как перед ударом.
- Привет.
- Привет, - цедит он. - Как дела?
- Нормально. Расслабься.
          Выхожу на веранду. В плетеном кресле удобно развалился молодой человек, одна нога небрежно покоится на колене другой, мокрые волосы зачесаны назад, взгляд лукавый, с прищуром.
- Жить надо с удовольствием, - говорит он мне.
         Мир пошатнулся, накренился слегка, потом вновь принял нормальное положение. Какие-то доли секунды, за которые в сознании промелькнуло множество ярких, знакомых, но позабытых образов, голову затуманили горячие, сладостные до дрожи запахи. Странное и пугающее чувство - дежа вю. А громкие и ненужные, как чужие заботы, голоса уже заполняли пространство.
  - Какое же удовольствие в том, что ночи – душные, жаркие, липкие! Тут не до любви, в пору в бассейне ночевать.
- Так ты и мужа в бассейн возьми! В чем проблема!
- Проблема в моем папе. Мы, как известно, проживаем в одном доме. А он страдает бессонницей.
                Разговор, начатый до моего прихода, продолжался. Две девицы на тахте. Краснолицый, плотного телосложения мужчина в панаме курит на ступеньках.
- Знакомьтесь, подруга моей сестренки, Татьяна, - говорит Стас, появляясь следом за мной с бутылкой холодного домашнего кваса и бокалами.
                Знакомимся. Молодого человека в кресле зовут Вадимом. Полненькая хохотушка – Анечка. Красавица блондинка, подруга Стаса – Ирина. Толстяк в панаме – муж Анечки Сергей. Все жадно тянутся к бокалам с квасом. Появляется Кристина. В синем сарафане с крупными алыми маками, волосы собраны вверх, один локон кокетливо падает на щеку, открытые плечи кажутся совсем детскими, беззащитными. Она окрепла за этот месяц и выглядит, как чудесная статуэтка, изящная, томная, с загадочным блеском влажных глаз.
- Стас, ты намеренно скрываешь ото всех свою сестренку в этом Богом забытом месте? –  вопрошает Вадим. – Бессовестный деспот!
              Вадим так откровенно принимается ухаживать за Кристиной, что мне неловко за этим наблюдать. Я сижу в одиночестве в уголке и тихо злюсь, не зная, на кого и на что конкретно. 
              Минут через пять мы организованно идем через сад к обрыву, с которого спускается к морю змеистая тропинка. Как я и думала, мы со Стасом задерживаемся. Сначала он просит меня подержать  неудобный пляжный зонт и долго возится с ключами у входной двери, потом останавливается через каждые пять метров, чтобы сменить руку. Я терпеливо жду, пока он начнет задавать вопросы.
- Как вы тут?
- Нормально. Мой первый спокойный отпуск за очень долгое время.
- Кристи посвежела.
Я молчу. Разговор совершенно бессмысленный.
- Деньги как договаривались. Тут без обмана. Но, видишь ли, планы немного изменились.
- В каком смысле?
- Ты мне больше не нужна. Я продумал другую комбинацию. Намного милее моему сердцу, чем предыдущая.
- Вадим? – спрашиваю я.
- Не важно.
- А что важно?
- Ее будущее – вот что важнее всего для меня. Нормальное будущее.
- Все в этом мире относительно, Стас. Общественная мораль, нравственные принципы тоже. Человек обязан быть счастлив, и не важно, какими путями он придет к состоянию умиротворенности.
           Лицо Стаса бледнеет от злости.
- Я хочу Кристи только добра. Я готов на все ради этого. Ни одну любимую женщину я не обхаживал так, как сестру. Я виноват, что она такая! И потому я отвечаю за ее будущее. Это мой крест, поняла?! Я готов его, этот крест тащить всю жизнь. А ты не мешай, поняла?
- Мне кажется, что в данном случае этот крест, по твоему выражению, ты готов переложить с облегчением на плечи другого. Странно, что он, судя по всему, готов к этой жертве. Видимо, есть причины на то, не так ли?!
            Стас крепко берет меня за плечо. У него страшные глаза.
- Нельзя ли повежливее! – возмущаюсь я. Победить страх гневом не удается. Я отступаю, царапая ноги острым камышом.
- Твоя миссия окончена. Ты можешь быть свободна, - четко выговаривает он, подхватывает пляжный зонт и идет к берегу. Я – следом. Ненавижу саму себя.                Ненавижу свою слабость, свою прилипчивость к людям. Мне редко удается быть сильной, холодной, расчетливой. Я медленно схожусь с людьми, осторожно пускаю их в потаенные уголки души. Еще с большим трудом я расстаюсь с теми, кто стал мне дорог.
                Кто мне Кристина – сестра, подруга? Нас просто свели обстоятельства. Случайный попутчик на небольшом отрезке пути. Теперь наши пути должны разойтись. Нужно думать о себе.
                Как часто я твердила эту истину другим. Петь ту же песню себе намного сложнее.
                Кристина бросается нам навстречу уже мокрая от воды.
- Где вы там? Потерялись? Вадим нам сейчас демонстрировал свою силу,  он удерживал нас двоих на плечах. И спорит, что может удержать троих.
                Вадим стоит по пояс в воде. У него, действительно, красивая фигура, крепкие надежные плечи. По всему выходит, что между ним и Стасом заключена еще одна сделка, как  раньше между Стасом и мной. Я получила свои деньги. Что обещано Вадиму? Какова его цена любви и верности?
- Кристи, я ненавижу, когда на меня брызгают водой до того, как я окунусь, - холодно говорю я.
                Вода обжигает, как костер. Приятно сначала просто идти с закрытыми глазами по дну, полностью отдаваясь ощущениям, потом плыть, почти ни о чем не думая, туда, к горизонту. Я плыву долго и в какой-то момент понимаю, что берег уже очень далеко. Оглядываюсь. Домики на холме, как игрушечные, не рассмотреть, кто там на песке и что делает.
                Поворачиваю обратно, чувствуя, как налились усталостью руки и ноги. Но досада на собственную слабость сильнее, чем паника, подступающая  к сердцу. Я стараюсь контролировать дыхание, движения рук и ног.  А берег словно застыл в неподвижности. В конце концов,  беспокойство наливается силой, начинает сковывать движения, как тяжелая одежда. В небе пронзительно кричат чайки…
                Его голова внезапно возникает впереди и чуть левее. Как будто все это время он плыл под водой. Возможно, в этом запутанном мире даже чудо естественно, как объятье.
- Отдохни. На спину, - Вадим поддерживает меня. Еще немного и можно будет достать до дна. Главное, не паниковать.
                До дна, действительно, вскоре можно достать кончиками пальцев на ногах. К этому времени я начинаю задыхаться. Вадим поддерживает меня, и мы стоим какое-то время, обнявшись, моя голова почти покоится на его плече. Я ожидаю любезной иронии или откровенной издевки. Но он говорит:
- А ты сильная. Занималась профессионально плаванием?
- Мастер спорта, - едва слышно отвечаю я.
- Ты входила в воду с закрытыми глазами, как будто молилась. Мне это не понравилось. Я и поплыл следом.
- Спасибо, - говорю я, потому что в данный момент так надо сказать. На самом деле, сейчас я почти не думаю о Вадиме. Я ощущаю в себе давно забытое желание жить. Жить полно, с чудачествами и безумством, с излишеством во всем. Я не хочу больше спокойствия и размеренности, бесцветности дней, сухих, как увядшие стручки фасоли.
- Знаешь, у меня такое ощущение… Мы с тобой раньше не встречались? Вновь спрашивает он.
- Не думаю. Возможно.
- База отдыха в Сочи. Прошлым летом.
- Нет, в Сочи последний раз я была очень давно.
                А глаза у него синие, как море на детских картинках.
                Сейчас я скажу: «Мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь». И он ответит что-нибудь в том же восхитительно-банальном духе. А потом мы пойдем рядом – сплетем пальцы – затаим дыхание.
                Но я ничего не говорю, и идем мы к берегу, рядом, но, не тая дыхания, и не сплетая мокрые пальцы.   
                Потом я лежу на песке, каждой клеточкой кожи впитывая жаркие солнечные лучи. Мужчины уединяются поодаль и о чем-то горячо спорят.  Девушка Стаса Ирина молчалива и задумчива, в каждом жесте, в наклоне головы – отточенность и неторопливость, будто она постоянно любуется собой в зеркале.
                Анечка проще. Общительная, улыбчивая, любую шутку, даже неудачную, встречает веселым, заразительным смехом. Ее муж Сержик  - владелец автодорожного комплекса на выезде из города, человек весьма состоятельный. Лишь это немаловажное обстоятельство может оправдать присутствие полной жизни Анечки рядом с этим скучным, неповоротливым человеком. Сержик уделяет ей столько же внимания, сколько и песку, морю, каждому из нас в отдельности. Они женаты около четырех лет, и в его отношении к ней уже сквозит присущая любому браку утомленная пресыщенность этого мужчины этой женщиной.
                Пока мы поднимаемся к дому с пляжа, Анечка сообщает мне, что у них большой дом, две машины, отец Сержика – полковник Сынчев, начальник третьего отделения ГУВД, дочери Дашеньке год и восемь месяцев, она – чудо, но слабенькая и часто болеет.
                Она хочет показать мне фотографии дочери, и мы идем с ней к припаркованной машине Сержика – белоснежному «Мерсу» с мягкими, под леопарда чехлами и изумительно отделанным салоном.
- Это наша выходная машина. Есть еще синий «Джип», - поясняет Анечка. – А у Вадима Форд Мустанг, первых выпусков. Раритет!
- А чем занимается Вадим?
- Понятия не имею. Нас познакомил Стас недели две назад. Кажется у Вадима и Стаса какие-то общие дела. – Анечка достает из сумочки фотографии дочери. – Это нам годик. Это мы за папиным рабочим столом. Это мы в папиной машине.
                Пухленькая дочка Анечки похожа на отца. Широкое лицо, большой лобик, светлые редкие волосенки, старательно зачесанные за ушки.
                Я поднимаю голосу и вижу Кристину. Она стоит у калитки и смотрит в нашу сторону. Вид у нее усталый и слегка отрешенный, как у человека, глубоко задумавшегося над чем-то.
- Кристина, - зовет ее Анечка. – Иди к нам.
                Но та поворачивается и уходит в сад.
- Странная девочка,  - говорит Анечка, - сколько ей лет?
- Скоро исполнится девятнадцать.
- Да?! А выглядит как пятнадцатилетняя. И что-то в ней есть такое… не от мира сего…
- Одиночество, - говорю я. - Она всегда ощущает себя одинокой и всеми брошенной.
- Пусть сходит в ночной клуб, на дискотеку, поедит куда-нибудь, отдохнет, развлечется, - пожимает плечами Анечка. – По-моему, мы сами создаем себе проблемы. Жить надо ярко и легко.
- Пожалуй, - говорю я. – Ты извини, пойду найду Кристину, что –то она загрустила.
                Я нахожу ее на лавочке у обрыва. Она пристально смотрит на море. Вдали, почти у линии горизонта, застыли маленькие, как бумажные кораблики, рыбацкие лодки.
 -     Все в порядке, Крис?
- Мама недовольна, - отвечает она.
- Кристина, прошу тебя.
- Мама на портрете хмурится. Пойди и посмотри сама, если не веришь. Пойди и посмотри на коллекцию папиных раковин. Одна из них треснула. А вчера еще все было в порядке. Они недовольны, Тата. Они в гневе, - и неожиданно с надеждой, - быть может, Стас виноват. Наверняка, это Стас. Притащил в дом этих. И знаешь, что он мне сегодня сказал? – она замаолкает.
- Что же он сказал, Кристи?
- Да нет… Неважно…
- И все же?
                Кристина хватает меня за руку:
- Скажи, ты ведь не оставишь меня одну?
- Не оставлю.
- Никогда-никогда? Меня морозит, Тата. Может, я заболела?
                Я прикасаюсь губами к ее лбу, ласково дую в ухо. Мои руки знают, как успокоить эту глупую тревожность в ее душе. Я знаю точно, что ей необходимо. Точно также я знаю, что ни один мужчина на свете не даст ей этого – материнской ласки, чуткой  заботы, внимательной предупредительности.
                Природа создала нас совершенно разными.   Самому совершенному, самому влюбленному, самому мудрому в постельных утехах мужчине никогда в полной мере не познать секретов женской чувственности, как никогда не познать блаженства материнства.  С этим надо смириться. А кто-то из женщин, ослепленных любовью или обычным невежеством, не замечает этого вовсе. Но Кристина иная. Ее внутренний мир хрупок, как яичная скорлупа. В него легко внести сумятицу неосторожным словом, необдуманным поступком. А полностью подчинить этот мир своим желаниям, пожалуй, не доступно вообще.
                С другой стороны, я не врач-психиатр, не дипломированная медицинская сестра, которым по долгу службы надлежит заботиться о душевном здоровье других людей, я даже не родственница Кристине. Нужно ли мне, выражаясь словами Стаса, взваливать и на свои плечи этот крест – опеку над ней, милой, доброй, славной, но такой особенной Кристиной.
- Стас сказал, что хочет, чтобы я погостила  на яхте Вадима. Говорит, что морской воздух будет мне полезен. Как ты думаешь?
- Решай сама, Кристина. Если хочешь, почему бы и нет.
- Да я ведь не знаю, чего я хочу, - вздыхает она.
                Спустя час, когда мы сидим в шезлонгах вокруг потухающего костра, а Вадим и Стас колдуют над мангалом, я все же делаю свой выбор. Увы, не в пользу Кристины. Через сорок пять минут я уезжаю в город рейсовым автобусом. Поспешность объясняю звонком от двоюродной сестры Маринки. Ее мать, моя тетя, давно тяжело больна. Кристина об этом знает. Когда я сообщаю, что положение тети резко ухудшилось, она понимающе кивает головой и не протестует, лишь провожает меня к автобусной остановке. Провожать меня вызвался и Вадим. Они стоят в тени раскидистой липы, пока я устраиваюсь в автобусе. Получается, что я как бы уезжаю, а их оставляю вдвоем. Но несколько минут назад, на веранде дома, мы обменялись телефонами. Инициатива принадлежала Вадиму.


                А события последовали друг за другом с торопливой поспешностью. Возможно, это было необходимо,  чтобы я не успевала оценивать свои поступки и задавать лишние, ненужные вопросы. Мы встретились с Вадимом. Он пригласил меня в ресторан. Потом отвез на яхту, которая, как оказалось, принадлежала не ему, а родному дяде, брату матери. Всю ночь мы занимались любовью, окунались в блаженство, растворялись в нем бесконечно, едва унимая сладостную дрожь. Он действительно оказался моим мужчиной. Идеально подходящим мне по темпераменту, характеру, даже привычкам. Словно в доказательство того, что в моей жизни началась светлая  полоса, на следующий день позвонила одна знакомая и предложила перспективную  работу в недавно открывшемся  дизайнерском бюро. Я принялась срочно оформлять документы. Это днем. А вечерами ко мне приезжал Вадим. И не было нам ни отдыха, ни нормального сна.
                Через четыре дня я все же попыталась выяснить ситуацию с Кристиной. Вадим нахмурился сначала, потом принялся закрывать мне рот поцелуями. Продолжать расспросы мне не захотелось. 
                Утро следующего дня началось с телефонного звонка.
- Алло! Татьяна. Я к тебе приеду, - истерично кричала в трубку моя школьная и, собственно, единственная подруга Бета. – Я сейчас приеду к тебе. У меня такое горе. Ты не представляешь! Я ушла от Игоря.
- Опять?
- Что значит – опять. Ты не понимаешь, что ли. Я ушла насовсем. Навсегда.
                За последний год она уходила от мужа в третий раз.
- Давай ты пока приезжать не будешь, - попросила я. – Я сейчас не могу. Чуть позже. Хорошо?
- Я не буду тебе мешать. Мне плохо, понимаешь?
- Позже, Бета, я не одна!
                Вадим весело рассмеялся, когда я, уткнувшись в его плечо, рассказала о звонке.
- Ты ж моя  «скорая моральная помощь»! Хочешь, мы уедем куда-нибудь, только ты и я. Хочешь?
                Еще бы я не хотела!
                Бета позвонила еще раз через пять минут. Я терпеливо объяснила ей, что буду готова принять ее в своем жилище ровно через полчаса, ни минутой раньше. Вадим ушел бриться в ванную, и я, не сдержавшись, добавила, что, скоро, возможно, познакомлю ее с мужчиной всей своей жизни.
- Один у тебя уже был, мечта всей жизни, - не удержалась от ехидства Бета , - помнится три года потом все слезы вытирала.  Все они сволочи! Так и знай.
- Буду знать, - пообещала я.
                Бета опять позвонила через пару минут. К тому времени Вадим уже вышел из ванны и придирчиво рассматривал у зеркала вскочивший на щеке прыщик. А я рассматривала его. Красивый,  как благородный зверь, мускулистый, сильный.
- Давай я отвечу, - сказал он, выслушав мою тираду по поводу нравственной глухости отдельных представителей рода человеческого, именуемых еще и подругами. И взял трубку.
- Алло? Говорит Вадим Сальский.
                И оказалось, что это была Кристина.
                Со мной разговаривать она отказалась. Я вслушивалась в мерные телефонные гудки. Они были долгими и гнетущими. Хотелось мне того или нет, но я позволила втянуть себя в эту историю, а значит, я также имею отношение ко всему происходящему там, в тихом уютном домике на побережье.   
- Я хотела рассказать тебе, Вадим, - сказала я.    
                Но он не стал слушать. Его рабочий день расписан по минутам.
- Поговорим, потом, - попросил он. – Мы же увидимся сегодня.
                Мы договорились встретиться в шесть вечера у ресторана «Старый причал».
                Около четырех часов дня соседи вызвали бригаду пожарных к полыхающему дому родителей Кристины. Мы приехали в Михайловку после звонка Стаса, когда огонь уже потушили. Стас сидел прямо на земле у поваленной старой березы.
                В таких случаях говорят какие-то слова, соболезнуют, плачут. Слез у меня не было. Но как же мне было плохо. Это состояние трудно передать словами. Немое отчаянье – да, скорее всего именно так. Я знала, что никогда не прощу себе того, что не оказалась рядом с Кристиной в нужный момент. И если все в этом мире  взаимосвязано, что-то отныне и в моей жизни должно было пойти не так, как планировалось, в этой чужой беде была и моя вина.
                По версии пожарных, причиной возгорания стал взрыв газового котла. Зачем в такую жару Кристине понадобилось его включать – так и осталось загадкой. Старый с деревянной обшивкой дом был охвачен огнем мгновенно.
                Почтальон, которая  незадолго до трагедии приносила в дом уведомление о получении отделением связи бандероли, сказала, что слышала со стороны дома  голоса нескольких человек – несомненно испуганный, громкий Кристины, и еще тихий мужской. Ей показалось, что мужчина говорил с акцентом. Уведомление получала сама Кристина. Вид у нее был печальный, но не испуганный. Она поинтересовалась, до которого часа  работает продуктовый магазин возле церкви, так  как хотела купить свинину, чтобы приготовить любимое блюдо отцу на ужин.
                Так ли было на самом деле, или женщине померещились голоса, выяснить не удалось. Среди знакомых Стаса и Кристины не было лиц кавказской национальности или иностранцев, которые могли бы   говорить с акцентом.
                Оказалось также, что весь предыдущий день Вадим провел с Кристиной в этом самом доме.     Как он собирался выпутываться из этой щекотливой ситуации, я не знаю. В  пользу кого – меня или Кристины – он сделал бы свой выбор, я не знаю. Хочется верить, что  меня он по-настоящему любил. Но на стороне Кристины были деньги и связи Стаса.
                Стас в свою очередь поделился с Вадимом подробностями наших отношений с Кристиной. Конечно, забыл упомянуть о многом. О том, как мы познакомились с ней в модном салоне красоты, где я подрабатывала секретарем. О том, как мы быстро нашли общие темы для разговоров и стали регулярно обмениваться литературой и всевозможными женскими журналами, потом музыкальными дисками. О том, как живущая в своем мире и потому очень одинокая Кристина привязалась ко мне, а я к ней.  О том, как спустя почти год Стас сам нашел меня в ночном ларьке, где я работала продавцом, и предложил сделку  : я поселяюсь с его сестрой, заменяю ей мать и подругу в одном лице, вступаю с ней в интимную связь, потому что он, видите ли,  очень боится, что она натворит глупостей, познакомится с каким-нибудь мужиком и последствия будет трудно распутывать. Я согласилась. В тот момент мне были очень нужны деньги. А Стас предложил весьма неплохую сумму. И как потом оказалось, однополая любовь – дело  несложное и  в какой-то степени весьма приятное. Впрочем, я никогда  не думала о Кристине как о своей любовнице. Я относилась к ней как к дочери. И еще, не буду кривить душой, как к средству заработка. Не более того.
                Вадим откровениями Стаса был шокирован. Он смотрел на меня как на диковинное чудо, в существование которого и поверить-то невозможно. Впрочем, и без того, в наши отношения уже закрался холодок отчуждения. Терпеть его я не захотела. Мы расстались.
                Я так и не узнала, за что на Кристину разгневались ее покойные родители…