Крылья

Это была странная ночь. И хоть это случилось очень и очень давно, я и сейчас отчетливо помню все, что тогда происходило. Природа словно разбушевалась, разразившись сильнейшим ливнем и страшной грозой. Еще никогда за мою короткую четырнадцатилетнюю жизнь не было подобной грозы. Раскаты грома доносились со всех сторон, а дождь бил с такой силой, что я слышала дребезжание стекла. Порой мне казалось, что оно вылетит из рамы, и весь наш небольшой домик зальет холодной водой. Я с детства не люблю воду, поэтому подобная перспектива меня пугала.
Маменька в тот вечер слегла с температурой. Это было странно, на моей памяти она лишь однажды болела, когда отец ушел от нас. Бабушка говорила, что маменька очень чувствительная женщина, а потому всякий разлад в окружающем ее мире моментально отражался на ее здоровье. Наверное, в мире и правда особенных разладов тогда не было, иначе бы она не выдержала. В любом случае, думать об этом мне не хотелось.
Я забилась в уголок, пристроившись на сене у печки, и стала чего-то ждать. Печь у нас была большая и теплая, но согреться мне не удавалось. Бабушка сидела, откинувшись в кресле, и дремала. Недовязанный носок мирно покоился у нее на коленях. Я не понимала, как она могла вот так спокойно спать, когда на улице ураган и мама в бреду. Мне стало совсем страшно.
Я подползла к маменькиной кровати и посмотрела на ее пожелтевшее, сплошь покрытое капельками, лицо. Губы ее пересохли, а взгляд потерял осмысленность. Она уже не казалась мне такой живой, как прежде. Чтобы отогнать неприятные мысли, то и дело приходившие мне в голову, я села, обхватив колени руками и медленно, почти заунывно, запела. За этим занятием меня и застал резкий стук в дверь.
Сначала мне показалось, что у меня начались галлюцинации, но стучали так настойчиво, что я, переборов нерешительность, отправилась открывать. На пороге весь мокрый и запыхавшийся стоял дядя Саша. Они с женой жили  через два дома от нас. Когда ушел папа, он помогал нам справляться с мужской работой по дому, даже крышу залатал. Как и все, он весь день работал в поле, а потом приходил к нам. Я очень любила его визиты, хоть в последнее время я его почти не видела.
- Скорее, Таня… -  сбивчиво начал он, положив  руку на дверной косяк, - она сейчас родит… воды…
- Воды? – удивленно переспросила я.
- Где Зина? – резко спросил он и толкнул меня внутрь. Я обиженно отвернулась: он никогда не был со мной так груб.
- Маменька больна! – пробурчала я, стараясь на него не смотреть.
- Да? – кажется, он растерялся.
- Но… - вдруг начал он, - может быть, ты поможешь?
Он так на меня посмотрел, что я не смогла отказаться. И не зная, куда и зачем я иду, я выскочила в темноту. Он крепко сжал мою руку и почти потащил в сторону своего дома. Холодные струи дождя больно били меня по спине, голове и лицу. Я ежилась, а ему, казалось, все было нипочем. Рассекая плотную водную завесу, мы добрались до его домика даже быстрее, чем я могла себе представить. Он открыл дверь и буквально втолкнул меня внутрь.
Я недовольно поморщилась и выдернула руку. Теперь при свете я могла внимательнее посмотреть на него. Может быть, он сошел с ума? Я подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Холодок пробежал по позвоночнику. Он смотрел на меня с таким отчаянием и растерянностью, что я тут же взяла себя в руки. В конце концов, просто так ни один нормальный человек в такую грозу на улицу не выйдет. Я толкнула дверь в комнату и вошла.
На широкой деревянной кровати искусной ручной работы лежала нагая беременная женщина. Она тяжело дышала, иногда вскрикивая и хватаясь руками за одеяло.
- Уже началось! – испуганно воскликнул дядя Саша за моей спиной.
Я подошла к ней и положила руку ей на лоб. Он был горячим и влажным. Моя мать – повитуха, но сама я никогда самостоятельно не принимала роды. Не знаю, чем я тут могла помочь.
- Дыши и тужься, тужься и дыши, - коротко сказала я и занялась всеми необходимыми, на мой взгляд, приготовлениями к принятию новорожденного.

Вот показалась головка младенца, а минуту спустя и все его хрупкое тельце. Это была маленькая, почти крошечная, девочка. Она громко закричала, и я увидела, как просияло лицо матери. Казалось, это были самые приятные звуки, когда-либо услышанные ею.
- Дайте мне ее, - попросила она.
- Надо ее вымыть, - тоном, не терпящим возражений, сказала я.
Дядя Саша принес тазик с теплой водой. Я окунула ее в прозрачную жидкость и, едва коснувшись спинки, почувствовала, как под ладонью что-то зашевелилось. Я испуганно отстранила ее от себя. Девочка потянулась и расправила два маленьких крылышка.
- Господи! – воскликнула я и уронила ее в воду.
- Что случилось? – обеспокоено спросила мать и приподнялась. Отец оттолкнул меня в сторону и взял на руки свое дитя. Я больно ударилась плечом и, обхватив его рукой, затаилась в углу.
- Не может быть, - растерянно пробормотал он и сел на кровать рядом с женой. Мать широко открыла и глаза и крепко прижала к себе малютку.
- Это ведь крылья, да? – спросила она и подняла на мужа глаза. Они были влажными от слез. Дядя Саша кивнул и уставился в пол.
- Что нам теперь делать? – не поднимая глаз, спросил он. Его начало трясти, и мне показалось, что он сейчас разрыдается.
- Она такая красивая, - ласково проговорила мать и погладила ее по маленькой головке, - И она будет летать, как птичка, высоко-высоко…
- Не будет она летать! – Резко выпалил дядя Саша и ударил кулаком стену. Я вздрогнула.
- Почему? – спросила его жена, подняв на него свои чистые голубые глаза.
- А потому, Галя, что мы сейчас же покончим со всем этим! – Он вскочил и вытянул вперед руку, - Отдай мне ее!
- Никогда! – Галина шарахнулась к стенке, крепко прижав к себе малютку, которая тут же разразилась громкими рыданиями.
- Пойми, милая, она не сможет жить среди людей, - более ровным голосом начал дядя Саша, - Ты думаешь, что ее крылышки чудесны, но другим ты этого не докажешь. Ее же сразу объявят маленькой дьяволицей, и мы не можем ее защитить.
- Сможем! – воскликнула мать и заплакала, - Но Саша, она же будет летать, она же увидит то, что еще не видел ни один человек. Я всю свою жизнь мечтала иметь такие крылья. Она – это чудо, ангел во плоти. И что бы ни случилось, она должна жить. И пусть мне это будет стоить самого дорогого, но я буду защищать ее до последнего вздоха.
Дядя Саша молчал. Мне казалось, что в глубине души он тоже готов пожертвовать всем ради этого маленького комочка жизни, но он ничего не говорил.
- Может быть, мы просто обрежем ей крылья? – осторожно спросил он.
- Ах, Саша… - только и ответила Галина и отвернулась.
- Родная моя, пойми, мы сделаем ей так только лучше. Крылья – это чудесно, но одиночество, страх быть обнаруженной, в конце концов, перерастут у нее в ощущение собственного уродства, а не красоты. А, будучи взрослой, она уже не сможет спокойно избавиться от своих крыльев, да и это физически едва ли возможно. И что тогда останется ей? Прятаться и убегать подальше от людских глаз? Ведь с годами они вырастут, и никакая одежда уже не сможет скрыть это. Ах, если бы мир был добрее…. Но мы оба знаем, что отличаться, тем более так разительно, нельзя. Да, что  я говорю, ты итак все сама видишь, - он сел и закрыл лицо руками.
- Ну, может быть, все будет совсем не так? – осторожно спросила Галина.
- Не так?! – резко воскликнул дядя Саша, - Ты думаешь, она будет летать, а все стоять внизу и хлопать?! Я знаю, она будет очень любить свой дар, но он принесет ей только несчастья. В конце концов, ее увезут в какую-нибудь военную лабораторию, где будут препарировать, как крысу…
- Не говори так! – воскликнула несчастная мать и протянула мужу ребенка, - Бери, делай что хочешь, только пусть она будет жива!
Дядя Саша бережно взял малышку и унес в другую комнату. Через мгновение все было кончено. Одним ловким движением он отрубил ей крылья, тут же прижег раны и, плотно замотав в полотенце, положил в колыбель. Девочка громко кричала. Я до сих пор не понимаю, как это было возможно, но она осталась жива. Все происходившее в тот вечер так и осталось в моей памяти самым необыкновенным, почти мистическим, событием в моей жизни.
Как только головка девочки коснулась простыни, мать стремительно подскочила к ней. Признаться, я и не знала, что она вообще была способна на такую прыть. Она тут же подняла девочку и прижала ее головку к груди. Ребенок пил жадно, не останавливаясь, а мать блаженно улыбалась. В это мгновение мне тоже захотелось улыбнуться.
Неожиданно, словно только что вспомнив о моем существовании, дядя Саша подошел ко мне и с силой сжал мою руку. Я слабо вскрикнула. Он наклонился к самому уху и прошептал:
- Кому-нибудь расскажешь об этом, убью! – и вышел из комнаты.
Как только за ним закрылась дверь, Галина разрыдалась. Она крепко прижимала к себе ребенка и плакала. Казалось, остановиться ей было не под силу. Слезы текли у нее из глаз, заметно потускневших за эту ночь. Мне показалось, что она как будто немного постарела. Она села на кровать, уже не в силах держаться на ногах. Девочка вдруг перестала пить, закрыла глаза и как будто уснула. Я осторожно встала и взяла ее на руки. Это, пожалуй, была самая красивая девочка из всех, что мне когда-либо приходилось видеть. Я положила ее в колыбельку, плотно укутав в одеяло.
А мать, безвольно опустив руки, какое-то время сидела без движения. Потом она легла на кровать, уткнувшись головой в подушку. Ее красивая спина нервно вздрагивала, а  у лопаток были видны два небольших шрама…