окончание главы

                .      .      .               

Темно. Густая, как нефть, темнота подхватывает и кружит, кружит, и гудит и ухает на множество голосов, с трудом  вырывающихся из её вязкой массы и снова кружит, и снова вязко гудит и протяжно ухает и затягивает в свой танец и уносит далеко-далеко.
И кажется уже, что это гудит и ухает издалека неведомый зверь, выступающий понемногу из густой темноты. Ни секунды не стоит он на месте, а всё кружится и кружится, подбираясь ближе и ближе, ловя свой хвост, ухая и гудя, как пламя в печи. Бока его узкого длинного гибкого тела так и ходят ходуном и переливаются замысловатой мозаикой чешуек: жёлтые-белые-красные, белые-жёлтые-красные, красные-белые-жёлтые. В завораживающем мелькании чешуек трудно разглядеть голову зверя, хвост, его самого. А он кружится всё быстрей и быстрей.
И вот уже не змей с красно-бело-жёлтыми чешуйками, а пять огненных колец вертятся в темноте: четыре по бокам, пятое посередине.
Одно кольцо вспучивает Тьма, пугающе бездонная, с багровыми отсветами по краям, но вихрь огня не даёт ей вырваться, и, усмирённая, Тьма  втягивается обратно.
Из другого налетает прохладный освежающий ветер и приносит ворох пёстрых чешуек змея. Чешуйки эти слепляются в зыбкое подобие женского силуэта и тут же, подхваченные новым порывом ветра, уносятся обратно в кольцо…
Третье кольцо яростно вспыхивает, разгорается ярче. Становится обжигающе душно. В огне суетятся крошечные  человеческие фигурки. За ними ощущается чьё-то гнетущее присутствие. Чей-то тяжёлый испытующий взгляд притягивает и заставляет выворачиваться наизнанку. Больно! Нет! Назад! Огонь взметается чудовищным фейерверком и тухнет…
Огненный вихрь четвёртого кольца завораживает мельканием бликов: красные, жёлтые, белые … синие, зелёные. Кольцо сочится водой. Она струится, бурлит, клокочет и…прорывает  невидимый барьер, и обрушивается из кольца тысячью брызг. Брызги воды приятно теплы, и чудятся в ней то тут, то там отражения весёлых голубых глаз…
Пятое кольцо манит, мягко затягивает внутрь…но оно не пусто. Из пляшущих огоньков, как из мозаики, складывается лицо оливково-зелёного цвета. Губы на лице шевелятся, и слышится странная речь, гортанная, с придыханиями посреди слов. Приятно слушать этот тихий голос, приятно звучат непонятные слова и уплывают фантастическими серебряными фигурами и тают, и растворяются в нигде…
И опять темно. До боли. Болит и мучительно чешется лицо. Оно разбито. Оно распухло. Жалкая пленница приходит в себя. Она лежит на узкой твёрдой лежанке у стены в кромешной тьме. Пленница тихонько скулит.  Она ничего не знает. Ничего не понимает. Она боится. Боится так сильно, что не может плакать. Не может ни о чём думать. В памяти лихорадочно носятся обрывки воспоминаний, одно ужасней другого.
Вот страшные белые великаны без лиц накидываются на неё посреди бела дня и увозят из родного города на странном летательном аппарате. Вот они ведут её в тёмную каморку неизвестного дома неизвестно где, вокруг них кричит и прыгает старичок в зелёных ризах. Вот старичок падает на пол, сшибленный мощным кулаком огромного предводителя безликих великанов. У него есть лицо, но лучше бы его не было – оно злое и жестокое. Он велел украсть её, он убил старичка в ризах и его слуг, он отобрал у неё капюшон с колокольчиками счастья. Он бил её и заставил своих великанов  вымазать ей лицо вонючей гадостью. Она сопротивлялась, кричала: она не преступница! не крала, не лжесвидетельствовала, не убивала! За что её наказывать? Но белые только урчали на своём тарабарском языке, обзывали её злым словом «бакта», а их повелитель угрожающе скалился и водил перед её носом огромным кулачищем. Измазав несмываемой краской позора, великаны затолкали её в тёмную камеру и ушли.
Снаружи не доносится ни один звук, она одна, она пленница и преступница. Вонючая позорная краска быстро впиталась и теперь стягивает лицо. Бедная девушка скорчилась на самом уголке неудобной лежанки и еле слышно всхлипывает: почему? за что? Ох, лучше бы явью было то светлое видение, что только что улетело в темноту серебряными птицами. Здесь, в этом  страшном чужом мире ей неоткуда ждать помощи. Девушка последний раз судорожно всхлипывает, глаза её закрываются, и она снова проваливается в забытье.

                .      .      .               

Ночь холодна и беззвёздна. В высоком небе, насколько видит глаз, беспорядочным потоком несутся гонимые  сильным порывистым ветром грязно-серые свалявшиеся облака. Иногда ветер пробивает брешь в их неровном строю. То бархатно-чёрный кусок неба проглянет сквозь неё, то сверкнут луны: одна, северная, щербатая, пятнистая, большая, болезненно-зеленоватая; другая, с двумя крошечными спутниками, северо-восточная, меньше северной, наполовину съедена темнотой.
В скупом  свете лун еле проступает унылое горное плато, со всех сторон запертое голыми, изрезанными горами. Каменистое плато кое-где прикрыто бурым слоем земли, из которой с трудом  пробивается скудная бледная растительность. Местами плато поросло древовидным кустарником. Прихотливо извилистые тонкие стволы его стелются по земле, не дерзая оторваться и вознести чёрно-зелёные кроны с копной мясистых, сильно изрезанных  листьев в высокое небо, к облачным вершинам гор.
По плато быстро передвигается светлая фигурка, то обегая груды валунов, то лихо перепрыгивая непроходимые заросли кустарника.
Несмотря на препятствия, на холод и непогоду – свирепый ветер с гор гуляет по плато, злобно завывая и хлеща по камням и чахлой растительности косыми струями дождя, - человек упорно продвигается наискосок через горную долину к подножью западных гор. Не видно, чтобы он устал или попытался укрыться от дождя и ветра. Движения его точны, ловки и ритмичны. Дыхание ровно: пар вырывается из его ноздрей через равные промежутки времени.
Вот человек обогнул последнее препятствие и очутился у самого подножья большущей, чёрной горы с верхушкой, утонувшей в клочковатом, сером облаке.
На мгновение  из-за рваного облака выглянула, залив горное плато зеленоватым, призрачным светом, большая щербатая луна и снова нырнула в грязные лоскутья облаков.
Человек повертел головой, обозревая громаду горы, решительно выпустил большой клуб пара и двинулся в заросли стелющегося кустарника, который густо оплёл подножье горы-громадины. Продравшись сквозь его колючие, мокрые, холодные ветви, он оказался в узком извилистом ущелье.
Свист и вой ненастья, гулявшего в долине, почти не долетали сюда. Стены ущелья, шершавые, потрескавшиеся  бока двух скал, вертикально вздымались вверх, местами почти соприкасаясь, местами немного расходясь и образуя отверстия наподобие бойниц. Неверный свет двух лун не мог пробиться сюда через эти бойницы. Темнота и тишина, иногда нарушаемые протяжным гудением ветра да слабым звуком падающего камня, царили здесь.
Однако человек не испугался и не повернул назад. Осторожно спустившись по каменной насыпи, он быстро пошёл вперёд, так как будто бы хорошо знал дорогу.
Когда он уже изрядно углубился в ущелье, он вдруг ощутил приближение опасности. Человек замер, напряжённо вслушиваясь – в темноте следовало больше доверять ушам, нежели глазам. Человек явственно чувствовал, как опасность нарастает с каждым мгновением, но по-прежнему слышал только шорохи ночи, у опасности по-прежнему не было формы. «Может быть, обвал?» - только и успел подумать он, как вдруг прямо перед ним буквально из ничего вырос силуэт, испускающий слабое багровое свечение. «Нурб!» - человек отскочил в сторону, и вовремя: в то место, где он только что стоял, ударили две фиолетовые молнии.
«Два нурба!» - человек рванулся с места, неуловимо быстрым движением извлекая из сумки, притороченной к широкому кожаному поясу, длинный цилиндрический предмет, похожий на рукоятку меча.
Две молнии разметали камень в щебёнку на том месте, где он только что был. А из цилиндрического предмета в руках человека, замершего теперь за спиной того нурба, что напал спереди, вырвался столб алого света.
«Ха! Вот оно в чём дело-то было!» - думал человек, лазерным мечом отражая молнии, которые метали в него два нурба. «Нет! Три!» - человек спиной почувствовал третьего нурба и вовремя сменил позицию. Молния вонзилась в стену чёрной скалы там, где человек мог бы быть, если бы его не спасли обострённые чувства.
«А где три, там и четвёртого жди», -  усмехнулся человек, высоко подпрыгнув и отразив на лету молнию одного из противников и приземляясь впереди третьего нурба. «Самое подходящее место для славненькой драчки», - пронеслось в голове человека.
Немного поодаль от места, где на человека напал первый нурб, ущелье становилось шире, а стены его кое-где опускались на высоту примерно в три человеческих роста. Это обстоятельство особенно понравилось обороняющемуся, потому что он хорошо знал, с кем имеет дело и готовился при случае задать стрекача.
Нурбы лишь внешне – и то не всегда - имели вид высоких людей, закованных в переливающиеся багровые латы, наподобие тех, что носят имперские солдаты. Правда, на шлемах нурбов, гладких, обтекаемых, с клювовидными выступами на месте лица, не было прорезей для глаз.
В отличие от солдат, нурбам они были не нужны, ведь нурбы не были людьми! На самом деле это были бесплотные порождения Тьмы-праматери, лишь временами принимающие обличье багровых латников.
Однако при всей своей бестелесности нурбы отнюдь не были беспомощны в мире физическом.  Человек, который боролся с ним и во тьме горного ущелья, убеждался в этом лишний раз – не без доли восхищения. Нурбы очень метко метали молнии. Плачевная участь ожидала того, кто не умел увернуться. Молнии нурбов оплетали то существо светящейся живой сеткой и начисто объедали в считанные мгновения. Со стороны это выглядело так: с ужасными корчами и стенаниями существо, схваченное молнией нурба, блёкло и ссыхалось, распадаясь под конец пеплом.
Человек видел это не единожды. Знал он также, что, будучи бесплотными сущностями, нурбы не нуждались в отдыхе и могли метать свои проклятые молнии и творить те ещё штучки сколь угодно долго. А вот он, человек, не мог сколь угодно долго отражать их атаки. Он кружил по горам в непогоду целый день, начинал уставать, но конца его кружениям ещё не предвиделось…
Нурбы подчинялись Учителю, поэтому не могли убить человека. Мысль эта грела. Бой с ними, стало быть, был только учебным. Однако зачем Учитель заставил его драться со своими телохранителями? И почему четвёртый из них никак не появляется?
Сражаясь с тремя нурбами и ломая голову над смыслом сражения, человек всё время ждал появления четвёртого нурба и потому всячески обострял свою чувствительность.
И вот, когда чувства его предельно обострились, человек понял, что не дождётся четвёртого нурба, и догадался, чего хотел от него Учитель. «Чтобы победить врага, проникни в его душу. Душа его – его Сила. Слейся с врагом в одно целое. Когда ты станешь им – ты победил!» - говорил Учитель.
Одновременно отражая атаку двух нурбов в высоком прыжке с переворотом, человек мысленно усмехнулся: «Душа нурба! Ха! Никто и никогда не говорил о душе нурба. И это потому, что её попросту нет! А нурбы есть!» - Кувырок под ноги нурбу, подскок и парирование молний, - «Слишком даже есть!» Создания самой Тьмы-праматери, того орэвейраанвейртем, что проявился как кен, Сила, и породил Вселенную. Орэвейраанвейртем есть сущность Вселенной, любой её вещи. Познать орэвейраанвейртем вещи, слиться с ним – познать сущность вещи, стать ею, но и познать свою Силу и увеличить её мощь. Посылая к нему нурбов, Учитель предлагал таким образом погрузиться в первоисточник Силы и научиться находить в нём помощь даже в ситуациях, которые кажутся безнадёжными. Ну что ж!
Человек настроился должным образом и вошёл в состояние «Покой проникает». Нурбам это не понравилось. Нурбы, вечно безмолвные истуканы, глухо заворчали и набросились на человека с удвоенной силой. Но человек выстоял.
Тогда…в него полетели камни. Тучи, метеоритные рои мелких острых камешков, усеивавших дно ущелья, взметнулись и с воющим свистом рванулись к человеку. Вокруг него немедленно образовался бледно-жёлтый купол защитного поля. Наткнувшись на поле, камни отскочили назад, рикошетом задевая броню нурбов и высекая из неё искры.
«Здорово они разошлись», - отрешёно наблюдая за нурбами, заметил человек, удерживая защитный купол усилием воли и не забывая орудовать мечом против молний, для которых купола не существовало.
Нурбы снова глухо заворчали, и камни снова взвились в воздух. По ущелью заплясала настоящая каменная метель.
Мечущиеся в воздухе камешки бомбардировали стены ущелья, выбивая из них новые и новые осколки, и осколки эти соединялись в новые рои.
Молнии нурбов высекали из стен ущелья здоровенные камни величиной с голову и больше. Камни неслись на человека с космической скоростью, но напарывались на то же бледно-жёлтое поле и с хряском отскакивали, заваливая дно ущелья внушительными грудами.
Посреди этой каменной круговерти человек оставался всё так же неуязвим, всё так же отрешён и сосредоточен и всё так же ловко уворачивался от молний нурбов. Но и они всё так же плавно и неслышно скользили по воздуху и сражались с человеком с мечом.
Вдруг тёмно-багровые истуканы один за другим издали металлический клёкот, пошли рябью, как плохая голограмма связи, и погасли в темноте под грохот падающих камней. Человек стоял на напружиненных ногах с мечом наизготовку и ждал. Но нурбы не появлялись. Ощущение опасности и темноты, которое они излучали, исчезло. «Ха!» - сказал человек. Его меч погас. Неуловимо быстрым движением кисти – под стать нурбу – он отправил оружие обратно в сумку на поясе и, коротко разбежавшись, высоко подпрыгнул и очутился на стене ущелья.
И опять на него набросилась разгулявшаяся стихия. В мгновение ока налетел обжигающе холодный дождь и иссёк и вымочил одежду. Свирепый порыв ветра чуть не сбросил его назад, в ущелье. Человек с трудом удержался на остром гребне скалы и, определившись, осторожно двинулся вверх по крутому склону.
Казалось, что он прилепился к горе всем телом. Его руки отыскивали и хваткой робота вцеплялись в малейшие трещинки и углубления в породе, ноги удерживали тело на микроскопических выступах. И он проворно полз вверх, как какой-нибудь паук!
Однажды только нога его соскользнула с мокрого камня, и он сорвался и повис на отвесной скале на одной руке. Бездонный провал под ним приглашающе разинул свою чёрную пасть. Человек медленно поворачивался вокруг своей оси и с интересом наблюдал, как потревоженные им камешки наперегонки скачут в провал. Но вот человек собрался и невероятным образом подтянулся на руке, впившейся в камень, воткнул немного выше её вторую руку и упёрся в крутой и скользкий от дождя бок горы обеими ногами, так что его голова оказалась на уровне коленей.
Обретя, таким образом, устойчивость и опору, человек возобновил подъём.
Добравшись до вершины горы, он оглянулся. Прямо на него, то есть на гору по небу ползло гигантское серое облако. «Надо торопиться», - пробормотал человек сам себе. Однако он медлил, пристально осматривая окрестности. Казалось, что он не совсем уверен в выборе правильного направления и желает взвесить все обстоятельства. Но облако ждать не желало. Оно дышало в спину человека промозглым холодом и протягивало к нему мохнатые лапы. Человек поёжился и, наконец, вышел из тяжкого раздумья. Вытянув руку на запад, он пробормотал: «А! Там, внизу. Площадка. Надо прыгать». Облако уже подминало его под своё мягкое серое брюхо. Человек кинулся к западному склону наперегонки с облаком. Добежав туда первым, он успел увидеть то, что нужно. Там, под ним, на высоте примерно в десять его ростов, действительно отыскалась небольшая ровная площадка, шириной и длиной в несколько шагов. С двух сторон её подпирали неприступные горные кручи, с двух  других крошечная площадка была открыта ветрам. Попасть на неё можно было, только спустившись с вершины.
Не мудрствуя лукаво, как бы это можно было сделать, человек вдохнул поглубже холодный горный воздух и прыгнул каким-то особым, ныряющим способом. Сделав в полёте несколько красивых плавных, как будто замедленных сальто, человек приземлился на площадке цел и невредим ещё до того, как облако успело добраться до западного склона вершины горы.
- Учитель, я пришёл, - первое, что, распрямившись, сказал он чёрной скале.
- Ты не слишком торопился, Алеф, - каркнула в ответ скала.
- Может быть, я пришёл бы раньше, если бы ты сказал мне, где тебя искать. Я долго кружил по горам, искал лучших путей…
- Скажи честно: не всегда чувствовал, куда должен идти. Ты два раза терял направление, кхе-кхе-кхе!
От стены отделился чёрный силуэт: длинный складчатый плащ до пят с широким, глубоким, капюшоном, надвинутым на лицо, руки в перчатках сложены на уровне груди.
- Сними шлем, он тебе больше не нужен. Иногда, мой мальчик, полезней смотреть на вещи своими глазами.
Алеф радостно повиновался, то есть, снял, наконец, с головы душный шлем с козырьком, который полностью закрывал глаза. Когда, подставив ветру мокрый горячий лоб, он огляделся по сторонам, то обнаружил, что Учитель прав. Даже безрадостная панорама ночных гор, наполовину скрытых могучим облаком, выглядит куда живописней, если смотреть на неё собственными глазами, а не оценивать внутренним видением. Но урок продолжался.
- Что ты видишь?
- Горы.
- Ещё!
Горные цепи и пики, провалы и пропасти вдруг задрожали, как нурбы в ущелье, и начали таять. Вместо них Алеф увидел пульсацию потоков Силы. Он ощутил себя в самой гуще потоков Силы. Он сам растворился в ней, стал её частью, свободной и текучей. Он наслаждался соучастием в превращениях поля Силы. Его затягивало в воронки и выбрасывало в толще основных силовых течений, кативших его плавно, разливавшихся широко и глубоко. Он метался на перекрёстках разных потоков, он нырял в быстрые неглубокие ручейки Силы и выныривал в стоячих озёрах энергии. Он видел и в то же время ощущал сколько угодно отдельных ничтожных пульсаций поля и носился вокруг гигантских выбросов Силы.
Он видел, как возникали и распадались в результате этих выбросов новые мощные потоки, обусловливая многое множество вещей и событий в зримой Вселенной. Созерцая колебания  поля Силы, он видел всю Вселенную, он мог охватить весь мир, преодолевая усилием воли время и пространство и видеть и знать, что было, что есть и что будет, и – главное – зачем, как и почему.
- Что ты видишь?
Импульс-призыв подтолкнул Алефа навстречу маленькому астероиду, затерянному в широком негустом поясе между двумя планетами, газовыми гигантами. На астероиде сверкали вспышки взрывов.
- Сторожевой пост СКВК у Амарис-7. Авария. Смерть, - проговорил его собственный голос. «Откуда я знаю, что это именно сторожевой пост Службы Кольца?» - удивился человек мысленно.
- Сила знает, и ты тоже, - недовольно проворчал Учитель, - И перестань удивляться каждый раз, когда знаешь, что видишь. Разве ты не понял? – Для того, кто владеет Силой, видение-знание естественней дыхания…Что ещё ты видишь?
- Космическая битва локального значения у туманности Завитушки.
- Ещё!
- Картинки, ничего важного.
Чёткие единичные изображения втянулись в локальные водовороты Силы. Их сменил многослойный колышущийся калейдоскоп основных течений. Затем и он выцвел и ушёл в толщу гор, угрожающей чёрной массой нависших над маленькой площадкой, на краю которой стояли ученик и его учитель. Серое мохнатое облако спустилось на плато с зарослями древовидного кустарника, вместо него на вершину горы заползало другое, поменьше. Небо прояснялось, облака уплывали куда-то за горизонт, луны уныло, нехотя освещали мрачный пейзаж.
Учитель молчал. Ученик осмелился задать ему вопрос, который казался важным.
- Учитель, почему нурбы исчезли, как только я попытался нащупать их?
- А кто тебя просил?
- Но, Учитель, ты же сам…
- Нет. У тебя была другая задача. Ты её не выполнил, - тот, кого звали Алефом, поник: он так старался, и всё зря!
- Нурбы обиделись. Я не отзывал их. Они ушли сами.
- Но почему? Ты же учил меня побеждать, становясь противником, постигая его суть…
Учитель на мгновение замер, а потом издал свой каркающий смешок.
- И ты вознамерился постичь суть нурбов? Кхе-кхе-кхе! И глуп же ты, мой юный ученик, кхе-кхе-кхе!
Алеф окончательно расстроился.
- Но я … но ты …
- Ты никогда не узнаешь их сути, - отсмеявшись, неожиданно сварливо отрезал Учитель.
- Почему?
- Ты – человек, и этим всё сказано.
Алеф почувствовал, как со стороны Учителя на него поднимается волна раздражения. «Допёк, всех допёк: и Учителя, и нурбов. Дурак вселенской важности!» - злился на себя он.
- Ты не хочешь говорить об этом со мной, - пробормотал он вслух.
- Не хочу. Ты ещё слишком молод и неопытен. Смотри. Слушай. Чувствуй. Постигай. И не задавайся преждевременными вопросами…
- Но тогда…
- Это вредно. Его, видите ли, интересует сущность нурбов, - Учитель пренебрежительно фыркнул. Фырканье это предвещало хороший, полновесный выговор.
- «Эдохьи кенлинмекен»!
- «В чём сущность Силы»…
- Бесплодные, бесполезные умствования – и ничего больше! Не нурбами ты должен интересоваться, а атейями, теми, кто вызвал нурбов к жизни. Не защитниками, а врагами. А ты даже не дал себе труда подумать о том, что видел…
- Я знаю.
- Ах, так! Интересно.
- Атейя с Саранги в пути. Авария на посту СК – его рук дело.
Учитель заметно оттаял.
- Нам грозит опасность, Алеф?
- Нет, опасность грозит ему, - хмыкнул тот, выпустив большой клуб пара.
- Кхе-кхе-кхе, я недооценил твою сообразительность, мой ученик, неплохо, неплохо, - Учитель довольно потёр руки.
- А «космическая битва локального значения»? Что там было?
Ученик оживился.
- О! Там была аномалия поля Силы. Та самая, которую мы ищем – второй атейя.
Прерывая его откровения на самом интересном месте, где-то в недрах одеяния Учителя пискнул передатчик. Учитель извлёк его на поверхность и нажал кнопку визуального контакта. Над плоской коробочкой, лежащей на его ладони, замерцала крошечная фигурка в форме имперского офицера. Почтительно согнувшись, фигурка прошелестела:
- Ваше Величество, Ваше Высочество, шаттл на плато 445. Когда высылать катер?
Учитель через плечо покосился на ученика.
- Хочешь домой, Алеф?
- «Воин хочет того, что приказал властелин», - проникновенно продекламировал тот строку из древнего трактата Сита «О воинской чести».
- Мёрзнешь? устал?
- «Воин не испытывает холода и голода, доколе не прикажет властелин», - продолжал убеждать себя Алеф, вздрагивая от порыва ледяного ветра, - «Он служит властелину с рвением – доколе служба его не окончена, - не чувствуя при сём усталости, доколе не будет ему приказано».
Алеф давно уже мечтал о тепле, еде и сне, но не желал в этом признаваться и держал свои мечты под спудом, оставляя поверхность разума чистой и исполненной готовности продолжить сколь угодно трудное испытание и не давая телу расслабиться.
- Кхе-кхе-кхе, приказываю: высылай сейчас, Дарджи. И поторопись, на нас идёт облако.
Учитель отключил и убрал прибор, наставительно прокаркав:
-     Вижу, всё вижу. Стремление к телесному комфорту, сиюминутным удовольствиям губит того, кто хочет стать Лордом Сита, мой юный ученик. Помни об этом.
Казалось, что в ожидании катера, Учитель углубился в созерцании панорамы гор, раскинувшейся перед ним. Но это была иллюзия.
- Наш разговор не окончен, - веско промолвил он, - Об аномалиях в поле Силы и их связи с атейями поговорим позже … когда ты будешь готов. А сейчас, - интонации опять изменились, в них опять доминировала наставительность, смешанная с лёгкой насмешкой и брезгливым раздражением, - вытри кровь с руки и вообще – приведи себя в порядок!
Ученик издал восклицание досады и добавил:
- А я и не заметил!
- Должен замечать. Удивляюсь, почему я снова должен вдалбливать в тебя простые истины! Ты принц, наследник Великой Галактической Империи. Ты обязан всемерно поддерживать величие имперской власти, как в пределах Империи, так и вне её. Ты не имеешь права являться перед свитой, не говоря уже о простом народе, весь в крови, ободранный, грязный, как последний каторжник с Касселя, даже если день-деньской шарахался по болотам.
Алеф смущённо сопел и покорно пытался, как мог, ликвидировать беспорядок в туалете. Ему это мало удавалось.
- Ты принц. Ты лицо власти. Ты – её квинтэссенция. Уверенность в своём  исключительном положении, сила и спокойствие, проистекающие из того, благообразие, сдержанная снисходительность – вот те черты, которых люди ищут в особах королевской крови при любых условиях, «будь то битва или мир, будь то мор или рожденье, будь то глад иль пир». Именно эти черты составляют костяк характера настоящего принца. И я огорчён, ибо в грязном, заискивающем предо мной оборванце, мечтающем лишь о куске хлеба и угле для скотского сна нет ни следа от перечисленных мной добродетелей.
Учитель обернулся. Грязного оборванца не было, вместо него Учитель воочию узрел то самое лицо королевского происхождения, которому самой судьбой предназначено править мириадами подданных ВГИ. Ошибиться невозможно: осанка, поза, выражение лица – всё являло взору венценосную особу, излучало презрение к холоду и усталости, сдержанную снисходительность, уверенность в себе, силу спокойствия и – крайнее благообразие. Даже потрёпанный, промокший до нитки тренировочный костюм, местами откровенно заляпанный грязью, и тот вселял своим видом доверие и уважение к трудам его владельца.
- Клоун, - бросил Учитель и повернулся на шелест и свист летящего катера.

                .      .      .               

- Мне ещё «Кометы  Пей-пей».
- Без сока тейры?
Советник Сильбад удручённо кивнул. Похожий на насекомое в экзотическом одеянии, как бы скрученном из множества серо-зелёных шнурков, расхлябанно-подвижный кеон-бармен смешал коктейль и протянул Советнику серый матовый стакан с шипучим терпким напитком. Сильбад неуклюже сгрёб его обеими руками и принялся цедить через трубочку, тупо уставившись в неопрятного вида стойку.
Кеон, обслужив другого посетителя, переместился  поближе к Советнику и сочувствующе проскрипел:
- Господин совсем один. Ему, должно быть, скучно. Он, должно быть, нуждается в приятной компании…
Советник оторвал свой взгляд от стойки и непонимающе заморгал на бармена. Тот выразительно скосил  выпуклые фасеточные глаза, указывая на противоположный угол заведения. Советник обернулся и покраснел до самой макушки. Его волосы, обрамлявшие макушку белым венчиком, возмущённо встопорщились, а глаза метнули в кеона испепеляющие молнии. Бармен сказал: «Ох!» - и согнулся, и отодвинулся, и еле слышно скрипнул:
- Господину угодно пить в одиночестве. Понимаю.
Советник снова погрузился в угрюмое созерцание засохших липких лужиц и микроскопических щербинок барной стойки. Волосы его постепенно укладывались на место, лицо принимало прежние цвет и выражение.
- …и тут я ему так и говорю, прямо в лоб: ты врёшь, брат вольный рейдер! Я сам, собственными своими глазами – вот этими! – видел то сражение со своей «Кикиморы». Он подбил только 18 тайцев.
- Не густо.
- Пол-эскадрильи и не кораблём больше, пропади они все пропадом!
- Угу.
- Выпьем!
- Угу.
- Эй, ты, восьмой! Здесь пустыня или бар? Тащи сюда своё низкопробное пойло! Не видишь: старина Бат с товарищем ссохлись, как блопперы в песчаную бурю!
За шаткий столик-поганку невдалеке от Советника Сильбада с грохотом рухнули два подвыпивших субъекта. Они оба были людьми. Оба были непритязательно, в общем, одеты: видавшие виды кожаные штаны и жилетки поверх свободных рубах неопределённого цвета. На широких поясах – уйма сумок с карманчиками и страховидные бластеры в кобурах. На шеях же – отличительный признак принадлежности к Братству Вольных Рейдеров – широкое металлическое кольцо с разноцветными лампами встроенного коммуникатора.
Цвет и расположение ламп указывало искушённому наблюдателю на принадлежность носителя к той или иной дружине. Но Сильбад искушённым не был, а потому заметил только, что кольца на шеях рейдеров разные.
В первом рейдере без труда угадывался выдающийся пьянчуга и балабон. До законченного совершенства его туалет дополняло несколько колоритных деталей: абсолютно голый череп, покрытый пятнистой от ожогов кожей, внушительный багровый шрам на щеке от виска к подбородку и волосатые неопрятные лапы, чуть ли не по локоть унизанные драгоценными браслетами.
Второй был моложе и выглядел куда как скромней. Самыми примечательными в его внешности были: выгоревшая под лучами многих солнц шевелюра, которая топорщилась, как хвост кометы, и пронзительно-голубые глаза, лазерами полыхающие на загорелом лоснящемся лице.
Как только кеон, откликнувшись на зычный зов рейдеров, принёс им два здоровенных жбана с булькающей смесью, далеко распространявшей одуряющие ароматы, лысый схватил один жбан обеими лапами и мгновенно опрокинул себе в пасть.
- Ну, Мерзах, - сказал он, утираясь рукавом и гремя браслетами, - Продрало, так продрало! Годится! Тащи ещё!
- Мигом. Только, с вашего позволения, господин, Иану Мезрах VIII.
- Пошёл вон, кеонище! Дай с человеком словом перекинуться.
Молодой рейдер степенно выпил содержимое своей посудины, довольно цокнув, отдал её кеону и придвинулся к приятелю.
Последовал невнятный диалог, зачастую терявшийся в гуле питейного заведения. Диалог пестрил специальными терминами и туманными намёками – насколько расслышал Советник – и часто прерывался основательными возлияниями.
Досконально обсудив подробности каких-то недавних баталий, участниками коих они были, изрядно осоловевшие приятели перескочили на излюбленную тему разговоров обитателей Мирана по сю сторону Внешнего Кольца – на байки о Зубастике.
Зубастиком называли некую весьма загадочную личность. Говаривали, что Зубастик снискал себе громкую славу в битвах Союза Свободных Миров с легионами Империи. О его многочисленных подвигах слагались целые эпосы. Тщательная фильтрация этих эпосов, к сожалению, не могла дать ничего: все истории строились на фантастических событиях, невозможных в обычном мире. Все слышали о Зубастике, некоторые хвалились, что своими глазами видели его корабль, но никто никогда не видел его самого. Наиболее прозорливые и скептически настроенные откровенно утверждали, что очевидцам подвигов Зубастика верить не следует, ибо они видели – если вообще видели – только то, что хотели, потому что Зубастик – не больше, чем миф. Это эпический собирательный образ героя-освободителя, который отражает чаяния семьи народов Мирана, изнемогающих в неравной  борьбе с Империей-захватницей.
Вот, например, ещё одна легенда – повстанцы. Правда, что редкий человек может похвастаться тем, что видел настоящего повстанца. Однако повстанцы есть, и тому полным-полно прямых и косвенных доказательств: то тут, то там находят их покинутые базы и перевалочные пункты; то тут, то там появляются их корабли; то тут, то там они оказывали и оказывают реальную помощь реальным людям. Существование же Зубастика, лихого повстанческого пилота, о котором сами повстанцы не говорят ни слова, недоказуемо, а потому – сомнительно.
Как бы то ни было, а похождения сомнительной личности будоражили миры Мирана, от самого Внешнего  Кольца до звёзд на краю 31-й зоны, отголосками долетая аж до пограничных миров Оргонта и до самой Империи.
Вот и двое рейдеров в маленьком барчике на задворках захолустного мирка 30-й зоны Мирана не удержались и принялись пересказывать друг другу новые истории о Зубастике.
Сначала слово взял молодой рейдер. Пока он довольно связно излагал две истории, лысый его собутыльник покряхтывал, прихлёбывал пойло и иногда вставлял веские комментарии. Когда молодой выдохся и припал к горлышку своего жбана, лысый покровительство похлопал его по плечу и, слегка заплетаясь, изрёк:
- Нехило, нехило. Но это ещё пыль! А теперь посыплются  камешки! Теперь я расскажу тебе кое-что похлеще: как Зубастик, засранец такой, увёл с базы имперцев в Нахоре транспорт с ионными излучателями класса ПИ-ХО7; как потом он загнал эскадрилью тайцев в тёмную туманность Треножник у Амо, где концентрация магнитной пыли выше 3-х и 8-ми; и как он сам выбрался оттуда цел и невредим! И ещё – как на моих глазах в сражении за Моного ушёл сразу от двух рыбонек…
Молодой человек удивлённо присвистнул, а лысый хватил по столу кулаком.
- Чтоб их поганая икра повзрывалась у них в брюхах! Чтоб тот гад, что их выдум…
- Хорошая идея! Выпьем! – хлопнул себя по ляжке молодой, и не думая прикладываться к своему жбану. Его приятель с превосходной готовностью опустошил очередной жбан и завопил: «Меррзах! Ввоссьмой! Щё!»
Получив желаемое, лысый завёл свои истории на радость слушателям. Правда, рейдер был настолько пьян, что временами речь его теряла внятность, а громкое гудение неожиданно срывалось на еле слышное бормотание и обратно.
Послушав его с полчаса, Советник Сильбад приуныл. Он объявился в этом притоне только для того, чтобы встретиться с повстанцами. Считалось, что они частенько наведываются сюда, как и ещё в кое-какие места. Нужно только надеть некий опознавательный знак – а он у Сильбада был! – придти сюда и ждать, пока к тебе не подойдут. Советник просидел в этом тёмном и душном баре чуть ли не целую ночь, но никого не дождался. Напротив, он начал подозревать, что его избегают. Он часто ловил на себе косые взгляды прочих посетителей и слышал за спиной подозрительное шушуканье.
Тревога, уныние и усталость почти доконали его, пожилого уже человека, когда в поле его зрения появились рейдеры. Советник поначалу обрадовался. Он знал, что дружины Братства иногда объединяются с отрядами повстанцев против сил Империи и её союзников. Из обрывков подслушанных разговоров Сильбад мог заключить, что оба приятеля недавно участвовали в одной из таких совместных операций. Но где, когда и при каких обстоятельствах, даже пьяные, рейдеры не заикнулись ни словечком, ни полсловечком!
Спрашивать же их напрямую было бессмысленно и опасно. Рейдеры, как известно, не любят типов, которые суют свой нос в их дела и без раздумий испепеляют тех на месте. Оставалось только слушать байки про Зубастика и надеяться, что лысый сболтнёт-таки  лишнее. Однако, как Сильбад ни вслушивался, он понимал разглагольствования лысого рейдера всё меньше и меньше…
Собутыльник же прекрасно его понимал. Отставив свой жбан, он перегнулся через стол, жадно ловя малейшие крупицы информации. От любопытства вихры его встали торчком, а глаза так и облучали лысого рассказчика сверхчеловеческими дозами восхищения. Тая в этих лучах, лысый разошёлся не на шутку и после обещанной принялся со смаком излагать призовую байку. Обрывки фраз всё чаще долетали до Сильбада:
- Остальное, как ты понимаешь, было делом техники: он вырубил бедолагу одним левым…
- Ого!
- А сам потихоньку дрейфовал к Амо-12…
- Да ну?!
Сильбад осторожно придвинулся поближе к  рейдерам, но уличён не был – приятели как раз смаковали развязку призовой истории:
- И когда этот лихач, твой Зубастик, я говорю, уморил всех тайцев сопровождения, он оказался у них на траверзе и умудрился послать навстречу их ракете заряд всех четырёх лобовых лазеров, - самозабвенно вещал лысый, от избытка чувств кренясь на бок. Его приятель, сопереживая, вторил ему наклоном головы и, не отрываясь, смотрел лысому прямо в рот.
Достигнув крайней точки, дальше которой крен индивидуума превращается в переворот с последующим падением, рассказчик внезапно выпрямился и эффектно выбросил руки в воздух, чем напугал обоих слушателей:
- Бабах!! Взрыв! А он фьюить!…Понимаешь?
- А то! Выпьем!
- Да. Это важно, - лысый допил то, что осталось в своём жбане, заодно опустошив и посудину приятеля.
  Тот не возражал, нетерпеливо ожидая продолжения. Лысый смёл со стола пустую тару и навалился на него самолично. Столик жалобно скрипнул и затрясся:
- Уфф! Мерррзах!…Да. Имперцы думают, что пррикончили Зубас-тика и преспокойно ду-дуют на свою свехрсек…сверске…свехрскеретную базу, ха-ха-ха!…нес-нес-неся, ха-ха-ха!…на брю…на брюхе в рай-оне…корневых изучателей…
- Кормовых излучателей.
- Не перебивай!…Ух!… Да, неся ине..инр…инрродное те-тело, ха-ха-ха-ха! Ну, ты помнишь, что там потом было, а? Помнишь, а?
- Ещё бы, ха-ха-ха-ха! Один Т-3 распылил их хвалёную базу на атомы!
- А у них, гор-гор-горшконосцев, - ха-ха-ха! - нни одна усстановка нне работ,ет, пон-нимаешь? Нни од-на! Воот такусенький шпенде-лёк – и тот…ха-ха-ха! нне хреначит! Ха-ха-ха! О-ой!
- И кто виноват? Кто это сотворил, я тя спраш, аю? – Он. Зубас-тик.
- О!
Космические бродяги пьяно загоготали, тряся головами, подвывая, хлопая руками в звенящих браслетах по чему придётся и выражая своё веселье прочими способами.
Вдруг лысый замер с интригующе серьёзной миной и, водя волосатым жирным пальцем перед носом коллеги, изрёк:
- И вот, что я после всего этого баррахла скажу, миляга! Раз,литься на месте моей «Ккики-море», ессли он нне мутант!
- Ааах! – молодой рейдер так и осел. Лысый победоносно осушил последний жбан, уронил его на пол и продолжил:
- Рассуди-ди ссам…П,ди с,да…
Он схватил приятеля за шею и притянул к себе, страшным шёпотом поверил свои догадки. Сильбад услышал  только:
- И, стал, быть, живой ч,ловек не можжт…а он можжт…а почему спраш,ается, его ззовут Зу-бастиком? – Я ттебе скажу…то Зубас-тик  твой – и-на-ори, то есть мутант. Как. Он. Есть.
Сразив молодого человека наповал, лысый упал лицом на стол, руки его разжались и свесились до пола, а бар огласил богатырский храп.
Потрясённый, молодой рейдер встал и, потирая шею и покачиваясь, поплёлся к стойке. Взгромоздившись на первый попавшийся стул, он швырнул бармену пригоршню драгоценных камней – как расплату за выпитое – и громогласно повелел кеону налить питья ему и позаботиться  о друге.
Иану Мезрах жадно смахнул камни со стойки, подал рейдеру стакан и кинулся к лысому. С натугой взвалив его грузно обмякшее тело себе за закорки, кеон уволок рейдера куда-то в боковой ход.
Молодой человек проследил туманным оком эволюции кеона и тела рейдера Бата, а затем развалился за стойкой, время от времени бормоча: «Мутант! Надо же!» - и потягивая жидкость из стакана и интенсивно испаряя оную в пространство.
Сильбад отклонился подальше брезгливо – можно было опьянеть от одного только этого запаха, - и опасливо – рейдер грозен и пьяный, и трезвый. Понятие дисциплины существует для него исключительно во время боя с неприятелем. А забота и уважение к ближнему вообще не значатся в перечне душевных качеств. Зато задиристость и драчливость явно лидируют.
Советник был подавлен, испуган и жалел о том, что выпил так много котейлей. Косясь на рейдера, он с нетерпением поджидал бармена-кеона, чтобы поскорей расплатиться и убраться отсюда восвояси. Пока не поздно.
К счастью, рейдер не обращал на Сильбада внимания, но и бармен не спешил объявиться. Внутренне исходя волнением, Советник застыл, как каменный. Вдруг над ухом, как выстрел, раздались слова:
- Зря вы это надели. Теперь Повстанцев здесь не любят!
От неожиданности Советник дёрнулся и расплескал содержимое стакана на стойку.
- Спокойней! Не оглядывайтесь! За вами давно следят. Не задавайте вопросов! Пейте свой коктейль и слушайте меня.
Сильбад послушно замер и стиснул стакан с питьём хваткой робота. Он с натугой скашивал глаза налево и направо, всматривался в отражения предметов на пузатых ёмкостях в глубине стойки, но никого, кроме полусонного рейдера, не видел. «Неужели он?» - почти ужаснулся Советник.
Когда Сильбад выбрался из бара, он вынужден был привалиться к стене, чтобы не упасть. Ноги его тряслись, сердце колотилось где-то в горле, а в голове стоял туман. Странно, - думал Советник, жадно глотая прохладный ночной воздух, - он хотел встретить хотя бы одного повстанца. Он его встретил, но вместо того, чтобы обрадоваться, - испугался! Оттого ли, что   этот повстанец был переодет рейдером; оттого ли, что он, Сильбад, уже слишком стар для шатаний по злачным заведениям и игр в шпионов; или оттого, что этот молодой человек может оказаться агентом Империи? – Нет. Не  может. Такой человек может быть только повстанцем. И ещё. Есть в нём нечто располагающее. Нечто особенное, и оно напоминает какое-то недавнее событие.
Уже шагая к условленному месту, Сильбад размышлял над перипетиями последних дней и пытался припомнить, когда и кто вызвал в нём похожие предчувствия.
Начинало светать. Воздух заметно посвежел, звёзды на небе начали выцветать. Советник Сильбад брёл по окраине большого города, раскинувшегося на пологом склоне невысокой горы. Он находился в одном из верхних ярусов города. Кряхтя и отираясь, он преодолел не широкий, но длинный кусок улицы-лестницы и свернул в тёмный ещё закоулок. Одним концом закоулок упёрся в крутой бок горы, с двух сторон его образовали высокие глухие задние стены домов.
Сильбад нашёл на ощупь нишу входной двери в одной из стен, пошарив по ней, нашёл щель-замок и неуклюже сунул в неё плату-ключ. Дверь    бесшумно исчезла в стене. В доме было темнее, чем на улице. Как только Сильбад шагнул в дом, дверь за ним быстро закрылась. Загорелся слабый свет. Советник увидел длинный пустой коридор с низким потолком и единственной дверью прямо напротив входной.
На мгновение он заколебался; идти ли дальше, не угодил ли он в западню, в самом деле? Но, вспомнив, открытый взгляд молодого человека из бара, решительно потопал вперёд. Миновав коридор-прихожую, Сильбад попал в небольшой внутренний дворик. Квадратный дворик был пуст и довольно ухожен. Из-под невысоких изящных портиков на него выходило четыре двустворчатых двери одна напротив другой. Одна дверь была распахнута. Рассеянный свет лился из неё на гладкое ровное чистое мозаичное покрытие дворика.
Прежде чем шагнуть в полосу света, Сильбад заглянул в комнату за открытой дверью и первое, что он там увидел: рейдер-повстанец, растянувшийся на удобном кресле немного наискосок от входа. Казалось, что он безмятежно спит, но стоило Советнику пошевелиться, как молодой человек открыл глаза и улыбнулся:
- Вы пришли даже раньше, чем я вас ожидал, господин Советник.
Сильбад немного смутился, зашёл в комнату и отдал молодому человеку маленький приборчик.
- Если бы не ваш лоцман, я, боюсь, вынужден был бы спрашивать дорогу у своего хвоста. До сего дня я не был здесь ни разу.
Молодой человек фыркнул и, поставив бластер на дисперсию, подбросил приборчик в воздух и распылил его на атомы.
- Не беспокойтесь, - проговорил Советник, наблюдая за манипуляциями повстанца, - Я сумел оторваться от него ещё час назад. А другого не было.
Повстанец широко улыбнулся – было.  Кое-что, чего Советник из Службы Кольца не заметил. Он, молодой человек, и сам не сразу выследил и нейтрализовал спутник-наблюдатель. Он плыл за Советником, невидимый в темноте ночи, почти всю дорогу.
Спутник представлял собой маленький матовый шарик тёмно-серого цвета. В него был встроен инфравизор, улавливающий излучение, испускаемое одним-единственным существом, в данном случае – Советником Сильбадом, - и коммуникатор для передачи сигнала на командный пульт. Наблюдатель распознавал излучение Советника на довольно большом расстоянии, реагировал, таким образом, на перемещения Советника по городу и передавал сообщения дальше. Куда, молодой человек не установил, но вовремя обнаружил и перепрограммировал шарик-шпион. Вспоминая об этом и о том, что последнее время имперские ищейки наблюдают за блужданиями какого-то пьяного бродяжки, повстанец ещё раз улыбнулся Сильбаду, и как заботливый хозяин усадил того в соседнее кресло со словами:
-     Да, забыл представиться. Извините, ночка выдалась ещё та. Меня зовут Люк. Просто Люк.