Фамилии

Когда-то дано, когда очень хотелось написать серьёзный роман( а главное, что силы-то были для этого!), я столкнулся с проблемой фамилии для героя. И эта была неподходящей, и та ещё более бр-р-р...
Короче, как-то появилось решение назвать героя Фросманом, а когда он полностью покажет свой характер, дать ему более приемлимое и звучное имя, более соответствующее грандиозному замыслу романа.
Фростман не состоялся. Мой старый, верный друг Валеркин, которому я полность и беспричинно доверяю, внёс свою посильную лепту в создание фамилии героя - каждый день, когда я садился за комп, чтобы продолжать "работу", герой носил уже другое имя, совсем другое. Иногда Валеркин так отделывал беднягу, что привести здесь один из вариантов "Фамилии", в разработке которых он принимал участие, я не решусь даже в разделе нецензурных слов.
Ещё более короче - роман так и не написан, но в итоге борьбы с творчеством моего друга, появился этот рассказ-экспромт, написанный в считанные минуты и с очень зверским выражением лица на том, что когда-то было моим лицом.
и последний раз "короче" - текс рассказа. :о)


                ***
Фамилии, фамилии — Чёрт бы подрал все эти фамилии. Почему им всегда необходимы фамилии. И чем громче, тем лучше. Чем заковыристее и необычнее, тем лучше. Почему хомякам достаточно только одного имени, а этим… о, им всегда всего не хватает. Хотя они знают, что хомячки появились раньше, чем они.
- Надо было этим и закончить. Одной головной болью было бы меньше. – Он посмотрел вниз, и его передёрнуло. Там на куске созданной им зачем-то земли, копошились люди и хомячки.
- А всё из-за этой, дуры. Нет, все беды от женщин. Кстати, это надо записать или запомнить – пусть и они потом мучаются.
Он болезненно потёр виски, и записал в Книге Жизни: «Исаак родил Авеля, Авель родил Иосифа…», а потом рассмеялся.
- Надо было оставаться хомячками! А теперь ешьте это и …

Уколы делали в больнице по пятницам или не делали их вообще – давали таблетки. Сегодня была не пятница. В комнату вошла толстая баба, она же по совместительству была и медсестрой с разносом таблеток для всех палат.
- Ваша фамилия, больной?
- Дура, - подумал Хомяков и поморщился, - Кошкин. Моя фамилия – Кошкин.
- Всё вы шутите. – вздохнула печально она. - Я-то уже знаю, что вы не Кошкин. Меня предупредили, что вы назовётесь не так.
Она отступила на шаг и спросила вновь:
- Вы только не волнуйтесь. Мне же только необходимо дать вам таблетки. Так ваша фамилия?
- Но, - сказал Хомяков. – если вас предупредили, то почему не сказали мою настоящую фамилию?
Толстая баба вновь печально вздохнула и села на край больничной кровати. Следует сказать, что ей не стоило этого делать. Кровать, если она раньше носила это гордое имя, больше походила на трёхногий табурет, что доставляло не мало весёлых минут Хомякову во время осмотра. Короче, эта толстая баба вместе с подносом и кроватью грохнулась на пол, проклиная всех и вся, а также таблетки, Хомякова-Кошкина, всё больницу и правительство страны.
- Вы не ушиблись? – Заботливо спросил Хомяков и стал заглядывать ей под халат.
- Ёсь, - выдавила баба и со слезами стала ползать по полу, собирая таблетки.
- Я спрашиваю: Вы не ушиблись? А то в прошлый раз тут одна аспиранточка ( он томно закатил глаза вспоминая её кружевное бельё) чуть не лишилась чувств…
- Щас ты, падла, - собрав все просыпавшиеся таблетки в пригоршню и поднимаясь, сказала баба – Будешь пить таблетки!
Её глаза всё ещё хранили грустное выражение и сострадание к Хомякову.
- Фамилия! – рявкнула баба. – нет, мне не нужна твоя фамилия! Ты будешь пить сейчас таблетки. – Грусть упорно не покидала её глаз, и даже стала глубже и проникновеннее.
- Но вы же перепутали их все, - взмолился Хомяков, понимая, что с грустью в глазах русской бабы шутить не дозволенно никому.
- Да какая разница, Петухов, - сказала русская баба. – Здесь если не пурген, то касторовые капсулы. Он думает, ему тут барбитал дают. Глотай! – Она протянула руку, которая не допускала возражений.
- Но, я…
- А я сказала: глотай, падла…
- Послушайте, это же смешно. Такое количество на одного человека не рассчитано… - взмолился Хомяков, понимая, что скоро ему будет очень плохо.
- А смешно будет, когда ты, и все остальные падлы будете стоять в очередь к одному очку. Вот тогда я и посмеюсь. Глотай! – её голос уже не был голосом. - он стал категорическим императивом. Кант заёрзал в собственной шкуре и отступил к окну.
- Значит так, Падловский, у меня ещё пять палат, и в каждой такая же сволочь, как ты, подпилила ножки у кроватей. Так, что ты сейчас выпьешь эти таблетки, а я пойду падать дальше. Понял?.. – она сгребла Хомякова в грустные железные объятья и поднесла пригоршню к его зажатому рту.
- У-у, - промычал он. –Йя нэ мгу…
- Можешь, падла, можешь. Глотай медицину… Она двумя пальцами раздвинула посиневшие от натуги губы Хомякова и отправила в рот пригоршню пропотевших таблеток.
- Ковть, - глотнул Хомяков, и синева стала распространяться от губ по всему телу.
- Груть, - отозвался его желудок, и ему стало нехорошо.
- Умница, Хомяков, - сказала опять погрустневшая баба. – И фамилия у тебя такая же, как и лицо сейчас. Только ты не грусти, Кошкин. Тебе станет утром легче, намного легче. Ну, мне пора.
Баба-медсестра взяла полуопустевший поднос и вышла из палаты, одергивая халат. Хомяков-Кошкин, весь посиневший и покрывшийся гусиной кожей, взял туалетную бумагу и пошёл занимать очередь в сортир, где уже стояли «пролечившиеся» от раздвоения фамилии пациенты. А над коридором звучал грустный голос: «Глотай, падла, мне ещё в четырёх палатах падать. А потом тебе станет легче, намного легче».
Он посмотрел на всё это и улыбнувшись продолжил: «… Иосиф родил Иакова, Иаков родил Давида… »
- Да, все беды от них. Надо было оставаться хомячками …