идеалист

                ИДЕАЛИСТ               
               
    Чтобы полнее воспринять существующее, необходимо для начала узнать кое-что о прошлом. Но кто его теперь помнит? Оно так же туманно, как мозг человеческий. Откуда мне знать, так ли все было, как я это запомнил или же как-то иначе, тем более что нет прежней стройности мыслей. Раньше они не были такими хаотичными. А когда это было? Мне кажется, что прошли тысячелетия с того момента, как все произошло, как все поменялось. Конечно, перемены были и до массивного катаклизма, но не столь значительные и происходили они, как правило, по большей части в наших головах. Мне повезло, поскольку за мной сохранилась странная способность записывать некоторые детали происходящего в отличие от остальных, с кем мне приходилось иметь дело.
    Все началось с того момента, когда огненный столб соединил небо и землю, и так продолжалось несколько дней. Человек любит все объяснять, особенно то, что ему непонятно или даже недоступно для понимания в принципе. Посему некоторые охотники до правды принялись выдвигать различные гипотезы о причине возникновения данного явления. Все их абсурдные идеи нет смысла приводить, но кое-что я все же расскажу. Например, один субъект утверждал, что это всего-навсего огненный гриб, который кто-то посеял на нашей земле. Но, спрошу я вас, можете ли вы представить себе того великана, который в состоянии совершить столь величественное деяние? Я лично никогда не видел великанов, а особенно таких огромных. Поэтому данная гипотеза просто смешна. Еще кое-кто говорил, что, дескать, звезда упала на землю и породила сие магическое сияние в образе огненного столба. Многие из вас (а, может быть, и все) видели падающие звезды, но ни одна из них ничего не порождала, а тем более столь могучее. Посему и эта гипотеза представляется мне сомнительной в высшей степени. Я же с самого начала предполагал, а в дальнейшем только убеждался, что огненный столб был ни чем иным, кроме божественного лика Маниту. Я тогда поначалу думал, что он возвестил о конце темных веков нашей с вами истории и о начале новой эры культурного и духовного подъема человечества, что пришла эпоха Нового Писистрата. Тот, кто не пил напитка мучеников – мате, вряд ли поймет, что я имею в виду. А англичане, как бы они не были далеки от Парагвая, все же понимают суть проблемы.
  В те далекие темные времена, когда мне пришлось жить я и люди подобные мне были узниками совести в тюрьмах безжалостных существ, которые оккупировали тогда нашу планету и проводили над нами различные испытания, вводили в наши тщедушные организмы всяческие жидкие и твердые среды, отчего мы страдали. Мы принадлежали к той молодежи, которая ждала перемен и не переносила тогдашних условий обитания. Нам была нужна свобода, а нам ее не предоставляли, даже более того – у нас ее попросту конфисковывали за ненадобностью. Они пытались нас уверить в том, что она нам не нужна. Но тщетны были их попытки нас разубедить. Мы не сдавались и, в конце концов, мы победили. Вот что говаривал мой друг Философ по поводу тогдашней молодежи:
  -Темпы развития общества, скорость поступления информации не поспевают за современной молодежью, которой необходимо новое как можно быстрее, иначе она впадет в депрессию из-за неутоленной потребности. Нельзя ни при каких обстоятельствах прерывать поток накопления знаний, лучше даже до определенного момента его периодически плавно повышать. Если же вы видите, что человек не справляется с тем напором, который вы для него установили, то, опять же, очень медленно необходимо его уменьшить. Категорически запрещаю вам делать рывки как в одном, так и в другом направлении, поскольку есть серьезная опасность травмировать неокрепший разум.
    Современная быстротечная жизнь требует молодых правителей, которые бы не ограничивали прогресс, а способствовали ему. Нам нужен новый Александр Македонский, который был бы способен воспринимать Эйнштейна.               
  Вот такую тираду услышал я в самом конце темных времен. Но я был знаком не только с Философом. Был еще Мистер Депрессивный. Он не верил в то, что у нас есть будущее. Он думал, что нам придется гнить в той помойке, в которой мы оказались до скончания времен. Вот
типичный образчик его речи:
    -Интересно, если бы я шестнадцатилетний увидел меня теперешнего и если бы он узнал то, что чувствую я до сих пор, захотел бы я шестнадцатилетний продолжать свое никудышное существование? Вряд ли. Уж я себя знаю. Но я бы ему ничего не рассказал о себе плохого. Пусть, гаденыш, живет мечтами и верит в светлое будущее, которое не наступит никогда. Но когда он поймет это, умирать будет поздно. Сейчас я уже не могу вот так просто взять и уйти из жизни. Она ко мне присосалась как пиявка и не отпускает. Вера в лучшее во мне уже давно иссякла, но надежда, хоть и вяло все еще продолжает тлеть в моей душе.
  Я не могу в трезвом виде долгое время находиться в этом мире: меня это утомляет.
    Тогда я во многом был согласен с Мистером Депрессивным, хотя зерна оптимизма все еще хранились в амбаре моей души, хотя и не в столь большом количестве, как в юности. Но Маниту исцелил нас:  он вернул нам веру.
    Еще в нашей компании был Поэт, но он не любил, когда мы его так называли. Он предпочитал другое имя: Васька-дурачок. Вот, что он тогда говорил по поводу меня:
       Нет в уме стройности мысли,
       Все мои члены обвисли.
  Иногда он пел песенку, посвященную Мистеру Депрессивному:
     Вечером вдвоем
       От нефиг делать мы поем,
       От нефиг делать мы живем,
       От нефиг делать…
  Когда же Васька-дурачок хотел поглумиться над Мистером Депрессивным, он говорил что-то вроде этого:
       Удавиться я хотел,
       От натуги аж вспотел.
  Но, несмотря на все его колкости, он всегда выходил сухим из воды: его никто не бил. Никто не смел поднять руку на Ваську-дурачка, тем более что он неоднократно предупреждал нас:
  -Грех поднимать руку на юродивого.
  И все с этим соглашались.   
  Когда же оковы пали, окрыленные свободой, мы ринулись навстречу солнцу, навстречу новому миру. Он стал другим. Мы сразу это заметили. Повсюду лежали тела захватчиков и тех, кто им продался за гроши, кто жаждал славы любой ценой. Вот они и поплатились. Так всегда бывает. Маниту бесконечно мудр и справедлив, к тому же он терпелив, поэтому и нам пришлось ждать так долго. Он также приучал нас к терпению. Увидев, как упиваются свободой бывшие узники, как они непринужденно веселятся, Философ сказал мне:
  -Взрослые только притворяются таковыми. На самом деле они как были детьми, так ими и остались, разве что опыта накопили и стали  скрытными в проявлении своих чувств. Этого, правда, не скажешь о большинстве наших с тобой друзей. Пусть бы они почаще были такими естественными, как сейчас. От этого всем нам было бы только лучше.
  -Что же с нами теперь будет? Кто будет о нас заботиться? Где мы возьмем еду? - раздался чей-то жалобный крик. У Васьки-дурачка всегда в запасе есть ответ практически на любой вопрос, особенно на  такой примитивный. Он громко выкрикнул, чтобы все слышали:
       Если станет жрать охота,
       Мы удавим бегемота.
  К сожалению, далеко не все понимали, что Васька шутит.
  -Фил, а почему ты так редко ораторствуешь? 
  -Ум – это такая вещь, которую не стоит показывать. Интеллектуал итак его увидит, а глупца только разозлит. Ты ведь тоже вещь в себе, - молвил Философ.
  -Я – это другое дело. Я просто скромен.
  -Скромность иной раз может со стороны выглядеть как наглость. Присмотрись, и ты тоже заметишь это.
  К нам подбежал Васька-дурачок и продекламировал:
    Когда еще солнце светило так ясно?
    Когда еще жизнь была так прекрасна?
    Вприпрыжку бежал он по мраморным плитам,
    Срывая цветочки с остывших могилок.
  Он обратил свой взор к Философу, скорчил глупое лицо и спросил тоном имбецила:
  -У вас много ума?
  -Больше, чем нужно, но меньше, чем хочется.
  Я тоже решил поиграть в Васькину игру:
  -Что с тобой, Васенька? – слащавым, притворно заботливым голосом произнес я.
     Колбасило меня немного,
     Когда переходил дорогу.
  Ответил он таким же придурковатым голосом.
  В это время к нам прибежал Псих ( он, как вы, наверное, догадались, тоже относился к разряду моих многочисленных знакомых ).
-Как вы думаете, что я узнал? Я постиг удивительную вещь. Оказывается, что все мы всего-навсего порождение радиации и ни что иное. Поэтому нечего считать себя высшими существами, - просветил нас Псих.
-А мы так уже давно не думаем, а то, может быть, и вовсе у нас не возникало таких глупых мыслей. Только глупец в состоянии гордиться только тем малым, что ему удосужилось появиться на свет в виде человека, - ответил ему Философ.
-Ты бы еще приплел сюда тетю Леседи, с которой мало кто из нас был знаком, - внес я свою лепту в беседу.
Васька-дурачок не мог удержаться от очередного стишка, услышав знакомое имя:
     Мы, наркоманы, не любим стаканы,
                Нам подавай косяки и кальяны,
                Можно колеса или баяны.
Философ сплюнул в сторону.
-Все б тебе, Васька, про наркоту распространяться, лучше бы нормальным стихотворчеством занялся, - произнес он, ухмыляясь.
-Я бы сам не стал. Это он меня науськал, - прохныкал Васька-дурачок, тыча в мою сторону пальцем, выпятив нижнюю губу. Сейчас он играл роль плаксивого ребенка. Делал это Васька, как всегда, превосходно.
-Даже классики писали о психоактивных веществах, - сказал Псих.
-Это не делает им чести, - отмел довод Философ. – Жизнь и без всякой гадости бьет ключом. Посмотрите по сторонам. А в былые времена надо было просто активнее развивать свой внутренний мир. Богатства оного не стоит отрицать. А если в жизни не хватает острых ощущений, то это еще не повод засовывать себе… куда-нибудь кактус.
  -Любишь ты говорить лаконично, прямо как спартанец, - заметил я.
-Хорошо сформулированные мысли грех разжевывать, как и анекдоты.
-Ну, это не всегда.
-Каждое суждение может быть оспорено, особенно если над ним хорошенько поразмыслить.
Ты меня еще спрашивал насчет того, почему я высказываюсь не так часто и не так громко, как мог бы. Есть еще одна причина, почему я этого не делаю: я стараюсь помалкивать, потому что мне хочется говорить правду, а я не люблю обижать людей. Унижать кого-либо обычно пытаются глупые и слабые люди. Но иногда, особенно по вечерам, у меня бывает такое состояние, когда очень хочется поплевать желчью. Как правило, я пересиливаю свое желание, ибо оно скверно.
-Вот тебе великое стихотворение, - ехидно улыбаясь, произнес Васька-дурачок:
Бесценен и велик
                Был тяжкий труд хамелеона.
Без цели он поник:
Повсюду трупы миллионов.
          Бесцветен был полип,
                Вскочивший на носу у Молли.
                К доске хамелеон прилип,
                И не видать ему как прежде воли.
Дырявое пальто
Было благодаря стараниям моли.
А у меня есть яд, для вкуса
Мы добавим туда соли.
Устроят маскарад
Потом в моем сознании тролли.
Я всем ужасно рад,
Но только высказаться
Не хватает воли.
Мы дружно зааплодировали Васькиному имбецильному стишку.
-И как ты назовешь свой стих? - спросил я.
-“Поэма Ли”.
-А вы знаете, что инопланетяне уничтожили динозавров и заселили Землю млекопитающими. Отсюда наша извечная привычка всех истреблять, в том числе себе подобных, - выдвинул Псих очередную завиральную теорию.
-А с чего ты взял, что динозавры вообще когда-нибудь были? Я лично их никогда живьем не видел. Да и никто не видел из собравшихся тут, разве только в своих бредовых фантазиях, - сказал я.
-Не я вас создал, мерзкие, гнусные отродья, но я вас похороню! – неистово закричал Васька-дурачок, схватил палку и, направив ее на нас, сымитировал стрельбу из автомата.
-Вот-вот. Васька меня понимает, - обрадовался Псих.
-Он просто над тобой глумится, - улыбнувшись, пояснил я.
Васька, окрыленный успехом, решил продолжить ломать комедию в том же духе:
-Я – Че Гевара, продирающийся сквозь джунгли измененного сознания. Я хочу вырвать правду из лап бога о смысле бытия и происхождении видов.
-Продал ты меня, Вася, ни за что, - обречённо проговорил Псих.
-Фантасты, как, например наш уважаемый Псих, призваны Клио запудривать мозги потомкам, особенно различным исследователям, чтобы они не поняли, где правда, а где вымысел, - сказал Философ.
-Помню, любил я почитать эпос, особенно мне нравился миф “Мавр и Таня”, - признался нам Псих, а Васька прокомментировал:
Я немного почитал,
А затем вошел в астрал.
-Любишь ты каламбуры, - сказал я  Психу.
-Да я просто жить без них не могу, как Васька без поэзии.
-Пойдемте в город, давненько мы там не были, - предложил я.
-Там полно трупов, - заметил Псих.
-А ты что предлагаешь подождать, пока они окончательно сгниют? Есть-то нам надо, - сказал Философ.
-Здесь еды хватает. Есть консервы.
-Ты можешь оставаться и подождать нас тут, если мы вдруг вернемся, - сказал я.
-Ладно, я с вами. Одному скучно, - согласился Псих.
-А ты как, Васька, идешь с нами? – спросил я.
Васька ответил:
И лень белесой пеленой
Застлала бедный разум мой.
Тем не менее, он пошел с нами.
            Как только мы вышли из-за ограды – формальное освобождение, наконец-то  свершилось – пошел снег. Но нельзя было и предположить, что после всего свершившегося этот дар небесный предстанет пред нами в его обычной для прежних времен форме. И действительно, снег шел разноцветный, точнее он был подобен компакт-диску – он  также переливался на солнце всеми цветами радуги. А когда я подставил ладонь, дабы поймать этот чудесный пушистый кристалл, несколько снежинок ласково опустились мне на кожу, слегка холодя её, но таял он гораздо медленнее прежнего одноцветного снега.
-Смотрите, муслик побежал! – воскликнул Псих.
-Кто? – спросил я. Хотя у нас было не принято задавать такого рода банальные вопросы, уподобляясь убогим невеждам, я все же не удержался.
-Муслик – это суслик, который живет в городе, и поэтому он чем-то стал похож на мышь, но в тоже время у него сохранились некоторые повадки его степных предков, - пояснил Псих.
-Может быть, это была просто крыса? – поинтересовался Философ.
Псих снисходительно ухмыльнулся.
-Ты что же, думаешь, я муслика от крысы не отличу? Муслики наблюдают за потенциальными противниками, стоя на задних лапках и вытянув
длинную шею. Их никоим образом нельзя спутать со злобными хищниками, которые напоминают о захватчиков своими повадками. Видимо, крысы сгинули вместе с пришельцами. 
Васька-дурачок не остался в стороне и продекламировал:
Я бил баклуши очень долго,
Ну, а потом я скушал волка.
-Это он по поводу хищников? – спросил я сам не знаю у кого.
-Я думаю, что это и про глобальные перемены и некоторую нашу причастность к ним, – предположил Философ.
Васька не стал комментировать свое творение и правильно. Копаться в смысле искусства – удел критиков.
-Мыши так быстро бегают, что их можно принять за домовых, не говоря уж о мусликах, - предположил Философ.
-Но этого я видел в тот момент, когда он стоял и его взор был устремлен на меня. Я даже разглядел его испуганные синие глазки, - оправдывался Псих.
-Да у него ещё и глаза синие. Воистину чудная тварь, - сказал я.
Васька и тут нашел, что сказать:
Отстаньте от меня, блаженные портнихи.
Ваш скверный суд меня не вдохновил.
-Вот именно, - подытожил Псих. - Вы бы мне лучше сказали, что будет при скрещивании двух птиц разных видов, сильно отличающихся размерами?
-Ничего у тебя не получится, - с полной уверенностью сказал я.
-А вот и нет. Если скрестить синицу и гуся, получится нечто невообразимое, а именно мохнатое насекомое – гусеница.
-А почему обязательно мохнатая? – спросил я, пытаясь вопросом скрыть свой проигрыш.
-Но ведь у птиц есть пух и перья.
-Иногда ты убиваешь наповал своей логикой, - признался я.
Васька решил меня добить:
Без волненья, не спеша
  Задушили малыша.
Философ в этот раз решил встать на мою сторону:
-Зачем люди злые такие? Али от глупости своей и от мечтаний неосуществимых?
И тут воспоминания бурной рекой обрушились на мой разум. Я решил поделиться ими с остальными:
-Вы знаете, мне кажется, изменения стали происходить задолго до сегодняшнего дня. Как-то несколько лет назад, будучи на свободе, я был свидетелем чуда. Дело было первого февраля. Я бродил по парку, ступая по мокрому снегу, и увидел висящую на дереве мертвую голову зайца. Зрелище, я вам скажу, не из приятных. Ничего особенного, скажите вы, садистов было много в прошлом ужасном мире. Но это было лишь предвестником чуда. Сейчас вы можете лицезреть мертвые тела убийц и тех, кто им потворствовал. Они еще долго будут напоминать нам об ужасах прошлых лет.
Когда до выхода из парка оставались считанные метры, началась гроза. Вот это и было чудом. Не забывайте, на дворе стоял февраль и жил я далеко не в тропиках. Сначала грохот прокатился по парку чудовищной волной. Я подумал, что, может быть, поезд был его причиной, благо железная дорога была неподалеку. Но стало ещё темнее, чем прежде и молния озарила небосвод. Затем клубы туч пронеслись над моей головой и ливень с сильным ветром стали хлестать по моему телу, будто я был виновником той несправедливости, что царила в том мире. Но и это было ещё не всё. Я увидел двух мужиков, которые поначалу мне показались обычными пьяницами. Один из них нес в руке пластиковую бутылку с жидкостью, напоминающей подсолнечное масло. Так вот он возвёл глаза к бушующему небу и поднял руку, будто приветствуя кого-то, как это делал Сталин в свою бытность и закричал: “Прошу тебя, уходи!”
А за месяц до этого события в квартире, в которой я жил, появились комары и не исчезали всю зиму.
-Ты суеверен – суверенен, - сказал Псих.
-Станешь тут суеверным.
В разговор включился Философ:
            -Да, прошлый мир был наполнен перегноем, который не давал новую жизнь, не питал её, а лишь увеличивался, подобно раку, заполняя всё свободное пространство. Даже в их притче про Иисуса какова мораль: если будешь пытаться делать людям добро, они обязательно за это тебя распнут. Раньше я даже думал, что наши судьбы припаяны тонкими, но прочными нитями к аморфному слизню, бьющемуся в судорогах, но, к счастью, это оказалось неправдой.
На Ваську-дурачка вновь нашло вдохновение:
-О, падшие грундливые зариксы, пляшущие на просторах Фрекулсы, ваши нескончаемые реглюксы подобны всепоглощающей небесной зурюде! О, зельвивые зариксы, да не посрамим гревельную нашу Фрекулсу, ибо нет у нас другой жельбрюнзы, кроме дормоланской флеэпсы. Сольемся же вместе в единой прокастле и отгрюляем джемузлов!
-Вот это сказал, так сказал! - обрадовался я, услышав столь восхитительный набор неологизмов. – Как это у тебя выходит?
-Я не господин своему рассудку, - ответил Васька и добавил:
В голове моей отстой,
Там зараза топчет хой.
В голове моей макака
Посыпает душу маком.
-А кто мне расскажет, что такое хой? Всю жизнь хотел узнать, - молвил я.
-Ничего особенного. Если я не ошибаюсь, это солома гречи, - просветил меня Философ.
-А вы знаете, что кала – это по-индийски время. Так что навозность прошлых времен неоспорима, - сказал Псих.
-Да, время – вещь совершенно ненужная и, как оказалось, оно, к тому же, воняет, - поддержал Философ.
Тут Васька сказал свое веское слово:
Мне дух лесов, полей и рек,
Как самый близкий человек.
-Кстати, а ведь, правда, неплохо было бы оказаться на природе вдали от этой помойки, - согласился я с Васькой.
-Для начала нам неплохо было бы обзавестись провиантом, - сказал Философ.
-Да, действительно. Я совсем уже позабыл о том, что надо питаться. Когда находишься в постоянном заключении, постепенно теряешь навыки самообслуживания, - признался я.
Васька решил гиперболизировать мою идею:
Я весь чешусь, я весь в блохах,
Я весь в собачьих потрохах.
-Да, видимо, всё идет к тому, - проговорил я.
-А ведь скоро начнёт разрушаться вся техногенная структура прошлого общества! – испугался Псих.
-Тем лучше, - сказал философ.
-Но ведь это будет катастрофа. Мы одичаем.
-Нет. Мы просто вернёмся к естеству.
-А чем же мы будем питаться?
-Что-то мы всё больше и больше времени стали посвящать еде. Это отдаёт банальностью. А вот, кстати, и продовольственный магазин, - сказал Философ.
-А вы знаете, что ублюдок – это тот, кто стоит у блюда и дожидается халявы, - просветил нас Псих.
-На некоторое время мы все четверо превратились в ублюдков, - резюмировал Философ. – Да, верно я когда-то говорил, что небольшие поломки                в голове – это, на самом деле, усовершенствования.
Спустя некоторый промежуток времени, о содержании которого не имеет смысла распространятся, мы пошли к предполагаемому выходу из города. Где он находится фактически, никто не помнил.
-А вы знаете, что такое “бригли”? – поинтересовался Философ.
-А бриг ли? – соорудил каламбур Псих.
-Какое-то английское слово, - предположил я.
-А вот и нет. Это последнее мгновение жизни. Человек, когда умирает, постепенно затормаживается, то есть с каждой секундой его внутреннее время с геометрической прогрессией становится медленнее общего для всех остальных людей времени. И, в конечном итоге, последнее мгновение его реальной жизни длится в его внутреннем мире вечно. Происходит это потому, что разум боится умирать, он не верит в смерть и придумывает себе виртуальную вечность. Если умирающий человек верующий, то он оказывается в раю или аду, а если нет (это касается как признающихся атеистов, так и скрытых), то последние эмоции человека вкупе с его фантазией определяют его вечное состояние.
-Да, ничего себе перспектива, - в задумчивости произнес Псих.
Философ продолжал:
-Мозг человека вообще гаденькая штука. Он выполняет почти любые желания отдельных своих частей. Человек может быть для себя и ангелом и бесом одновременно. Если не хватает чего-нибудь, например, страхов, мозг компенсирует это, устраивая кошмарные сновидения.
-Это просто гриллотальпа какая-то! – удивился Псих.
-Что? – не понял я.
-Это медведку так иногда обзывают учёные мужи, - пояснил Псих. – А вот “граф” – это по-аглицки означает “грубый”.
 -От Азербайджана до Португалии раскинулась чудесная страна Иберия. Каждый день в ней узнаёшь что-нибудь новое и любопытное! – восторгался Философ. – Но природа вложила в нас недовольство, и оно движет нас вперёд, в данный момент к лесу и к новым ментальным открытиям!
И вот мы вновь услышали словесные излияния Васьки:
Грундлявый Перендлюк и Влявый Брандахлыст,
Напившись, в баре танцевали твист.
Услышав это, мы от души посмеялись. Васька на волне успеха продолжал:
Веселясь натужно,
            Старый прохвост
Целовал сконфуженно
Собачонку в нос.
Отсмеявшись вдоволь, я сказал Ваське:
-Я так порадовался, как будто у меня в кишечнике поселился глист, яды которого вызывают у человека эйфорию.
-Это просто замечательное биологическое оружие, - сказал Философ. – Может быть, бывшие обитатели этого мира так и покончили со своей гнусной экзистенцией.
Я решил удариться в воспоминания:
-Меня раньше, ещё до заключения, не покидала мысль, что меня приковали к батарее, естественно, в фигуральном смысле. Я хотел что-то сделать необычное, но не мог понять что именно. Жизнь была скучна, в ней не было смысла, было лишь ощущение, что ты напрасно тратишь время, данное тебе на что-то большее, что-то значительное. Сейчас мир стал наш, но я не могу до сих пор понять, что же нужно делать.
-Видимо, ты должен увидеть какой-то знак или на тебя снизойдет озарение, иначе вряд ли получится. Тебе остается только ждать и искать, как и всем нам, - предположил Философ. –Конечно, это банально, но не надо искать сложных извилистых путей: они только запутывают.
-Хотите верьте, хотите нет, а для англичан французский хлеб – это сплошная боль, - сказал Псих.
-Головная? – спросил я.
-Нет, скорее кишечная, - ответил Псих. – А пай-мальчики – это те, кто за всё расплачиваются.
-Как Христос что ли? – спросил я.
-Может быть.
-Нет. Это скорее такие мальчики, у которых во всех выгодных начинаниях есть свой пай, - высказал гипотезу Философ.
  Васька тоже включился в беседу:
А тот, кто жил во блуде,
Сейчас богатством не томим.
-Я думаю, одно другому не мешает, - сказал Философ.
-А вот занюханый – это тот, кто нюхает много кокаина, поэтому и внешний вид у них такой непотребный, - просветил нас Псих.
-Как у нас, - резюмировал я.
-Ну, у нас по другой причине, - не согласился Философ.
Васька, видимо, решил нас охарактеризовать:
Был проклят Прокл
И крив Софокл.
  -Интересно, кто есть кто? – подумал я вслух.
-Полагаю, это не суть важно, - сказал Философ.
В этот самый момент мы натолкнулись ещё на одного живого человека. Он сидел на дне сооружения, напоминающего глубокий окоп. Оно было выложено старым красным кирпичом, местами видневшимся из-под мокрого мха. Глубиной эта яма была метра четыре, длиной метров пятнадцать и шириной где-то около метра. Дно ее заросло высокой травой.
-Как ты туда попал, бедолага? – спросил  незнакомца Философ.
-Если б я знал, - ответил тот. Казалось, что он совершенно не удивился, увидев нас. Или от отчаяния у него помутился рассудок, и ему уже было всё равно живые мы или призраки. Мы отыскали довольно длинную палку и вытянули несчастного из западни.
-Как тебя величать? – поинтересовался Философ.
-Называйте меня Фройдом.
-Ничего у тебя замашки! – поразился Философ.
-До вашего прихода я созерцал резиновые апельсины, хаотично метающиеся по пространству ямы, в которой я пребывал. И ни один из них не коснулся меня. Над ямой же раскинулись ветви деревьев, покрытые обильной жёлтой листвой.
-Это ты грезил, - со знанием дела произнёс Философ.
Васька добавил:
Я сижу в стеклянной рюмке –
Скользкие края,
Потихоньку замерзаю
В этой яме я.
Фройд удивлённо посмотрел на Ваську.
-Не обращай внимания. Он всё время так изъясняется, - сказал я.
-Странный вы народец, - проговорил Фройд.
-Сменились времена, и в душах людей следует ожидать перемен, - пояснил Философ и вкратце поведал новичку о существующем положении вещей. Внимательно выслушав Философа, Фройд почему-то стал мрачнее тучи, и Васька охарактеризовал его душевное состояние:
-Вязкая чёрная, напоминающая топи, волна захлестнула его неподготовленный к радости разум.
-Да. Не все так спокойно воспринимают перемены, как мы, - сказал я.
Псих решил разрядить обстановку:
-Вам приходило в голову, что брут – это выводок. Если бы меня обозвали таким словом и будь у меня в руках меч, я бы тоже им незамедлительно воспользовался.
-Некоторые люди, увлекшись маской, забывают о своём собственном лице, - сказал Философ.
-Ты, наверное, всех нас имеешь в виду, - предположил я.
В ответ Философ лишь пожал плечами. В это время мы проходили мимо старого кирпичного двухэтажного дома, на котором большими белыми буквами было написано:
Джо – пень!
Ниже было нарисовано два соединённых друг с другом овала, напоминающих яйца какого-то насекомого, скорее всего, мухи. Последовал комментарий Васьки:

Сзади маразм, дядя Маразм.
Я поглощаю собственный разум.
Спустя какое-то время Фройд постепенно стал приходить в себя и даже принялся разглагольствовать не хуже нас:
-Самое сложное в медицине – это поставить себе самому правильный диагноз, особенно если ты – психиатр.
-А ты сам врач? – спросил я.
-Какое это теперь имеет значение? Одно могу сказать: интересовала раньше меня эта тематика.
-А сейчас? – не отставал я.
-Я вообще смутно себе представляю свое теперешнее положение. Я вот обратил внимание, что психиатры, даже если они внешне ведут себя как обычные люди, все равно относятся к остальным людям, как к объекту исследования. Они смотрят на нас, как на муравьев. А если вдруг три психиатра собираются вместе, то каждый из них ставит про себя остальным двум диагнозы.
-А к себе они как относятся?
-Все зависит оттого, есть ли у них критика по отношению к себе. Это всегда индивидуально.
-А кто чаще сходит с ума: женщины или мужчины?
-Женщины обычно средние в интеллектуальном плане, поэтому и мышление у них страдает в достаточно легкой степени, но зато у многих. Над ними довлеют эмоции, поэтому аристотелевская логика им чужда. Но кто знает: может быть, будущее за эмоциями, а не за мышлением, ведь оно привело нас туда, где мы сейчас находимся.
-Не уверен, что дело тут в мышлении, скорее в отсутствии оного, - не согласился Философ.
-Я тут, пока сидел в яме, много думал. И вот, что мне пришло в голову. Отчасти поэтому я представился таким образом. Я думаю, что существует сверхсознание, а сеть подсознание, а люди по наивности своей называют эти различные виртуальные слои нашего разума одним словом – интуиция. Подсознание иной раз полезно для быта, но оно достаточно часто ошибается, да и человек довольно часто неправильно интерпретирует его подсказки. С ним сталкиваются практически все люди как наяву, так и во сне. Сверхсознание тоже сеть у людей, но основная сложность заключается в том, что его практически никто не понимает, да и не пытается. Только некоторые люди пытаются разгадать его, и иногда у них это получается: так рождаются гениальные идеи. Вообще, людям не свойственно в большинстве своем решать какие бы то ни было более-менее сложные проблемы, особенно интеллектуальные. Люди стараются двигаться по пути наименьшего сопротивления. Не любят они орудовать основным инструментом познания – сознанием.
-Да, определенно твои идеи попахивают фрейдизмом, - сказал Философ. – С другой стороны, пытаться создать сразу нечто совершенно новое на пустом месте совершенно бесполезно, а, модернизируя старое, в конце концов, мы получаем что-то другое, имеющее мало сходства с тем, от чего изначально отталкивались.
-Что-то день никак не хочет заканчиваться, - заметил я.
-Умные (и не очень) мысли отвлекают от магии Морфея, - сказал Васька.
-Но это не оправдывает удлинение дня, - парировал Философ.
-Ночь не хочет являться новым людям, - сказал Псих.
-Быть может, Маниту недоволен нами, - предположил я.
-Это мы, смертные, можем быть, да и, наверное, должны быть недовольными собой, чтобы это состояние было стимулом для нашей активной деятельности. Божество же не должно быть недовольным, иначе оно не совершенно. Для него вообще вряд ли уместны человеческие понятия, особенно столь примитивные. Я думаю, что божество либо не обладает эмоциями, либо, что, скорее всего, вернее обладает эмоциями высшего порядка, недоступными человеку, - произнес небольшую речь Философ.
-У вас определенно есть зависимость от философских построений. И это совсем неплохо. Человек – существо зависимое. Ему нужны разного рода дурманящие вещи. Это может быть химия, книги, музыка, любимое дело или, как в вашем, да и, наверное, в моем случае – склонность к обобщенным построениям, - сказал Фройд.
Васька оказался тут как тут:
У каждой нации
Свои галлюцинации.
-Именно. Но за все надо платить. Что сильнее всего задействовано, то и ломается. Поэтому всегда стоит опасаться за надежность собственного разума, - подвел итог Фройд.
-А плата по-испански означает серебро, - заметил Псих.
В это время я увидел ворону, несущую в клюве что-то большое, сравнимое по размерам с ней самой. Она летела над дорогой, идущей перпендикулярно нашей. Следом за ней, поджав хвост с мордой, лишенной надежды, бежала плешивая дворняга.
-Отобрала у собаки последнюю еду, - сказал я, смеясь.
-Ничего, - заметил Фройд. – Вон на улице сколько трупов валяется.
Ворона тем временем повернула и полетела к нам, а собака, наконец-то разглядев нас, затрусила прочь. И тут что-то шлепнулось позади нас. Это ворона потеряла свою добычу – довольно больших размеров надкусанный пирожок.
-Я вот заметил одну нехорошую особенность в людях, - начал Фройд. – Некоторые из них кажутся умными до тех пор, пока с ними не заговоришь о чем-нибудь более-менее серьезном. Тогда весь их умный вид рассыпается, как труха и остается одна пустышка, из которой ничего нельзя вытянуть по определению. В особенности это касается женщин. Некоторые из них очень любят метить в интеллектуалки и пусть даже они много читали, но своего мнения у них как не было, так оно и не появилось.
Но больше всего в женщинах меня раздражает то, что они пытаются походить во всем на нас. Ладно, раньше они просто красились, пытаясь скрыть природную бледность, как правило, не свойственную мужчинам. Но и тут они, конечно, перебрали, доведя яркость до выхолощенности, превратившись в кукол. Теперь же они стремятся одеваться так, как мы и, что характерно, красуются друг перед другом, а не перед нами. Это же извращение. Не за это мы ведь их любим, так ведь?
-Так, - согласился я. – Но, по правде говоря, меня не раздражало то, что они одевались так же, как и мы. Мне это было все равно. Кстати, а в новом мире есть место женщинам?
-Когда мы покидали место нашего заключения, я видел там живых женщин. И это не удивительно. Они всегда лучше приспосабливались к переменам, чем мы, даже если перемены благоприятны для нас, - сказал Фил.
Васька в очередной раз решил порадовать нас своим творчеством:
Немного старца кислоты
И миру твоему кранты.
-Что это он имел в виду? – не понял я.
-Старческая кислота – это, скорее всего, синильная, так ведь? – Фил обратился с вопросом к Психу.
-Да. А вы знаете, что шухер – это по-немецки башмачник.
-Злобный, - добавил я.
-Это у нас он злобный, потому что от него надо убегать, - сказал Псих. – А вот ответьте мне, что такое Чичен-Ица?
-Представительница одного малого народа, - предположил Фил.
-Эльфов, - добавил я.
-А вот и нет. Это был такой древний индейский город на территории современной Мексики, один из городов  Майя.
-Почему, интересно, Маниту терпел, пока их истребляли? – вознегодовал я.
-Давал людям шанс или пребывал в нирване, - сказал Фил. –Но, конечно, давно пора избавить этот дивный  мир от скверны под названием «человечество», во всяком случае, в том виде, в каком оно было. Быть может, у нас получится лучше.
-Мы сделаем проще. Мы не будем размножаться, - предложил я.
-Это проще всего. Но можно же и попробовать построить что-то новое.
-Нет, Фил. В этом я с тобой не могу согласиться. Человечество – это изначально испорченный вид. Из него не может получиться ничего хорошего. Его нужно уничтожить окончательно, - сказал я.
-Каков пессимист, - сказал Фройд.
-И ничего с этим не попишешь, - ответил я. – Вот нам дали в руки власть и что? Мы не знаем даже с чего начинать.
-Ну, не все сразу, - попытался подбодрить меня Фил.
-А ты думаешь, потом созреет какая-нибудь здравая мысль по поводу того, куда двигаться дальше. Мы так и будем бродить и заниматься бестолковым словоблудием, - настаивал на своем я.
-У меня есть предположение, что это инопланетяне дали шанс последней горстке достойных, по их мнению, людей выкарабкаться из болота, в которое мы сами себя загнали, - предположил Псих.
-Ну, тогда если они слышат нас, пусть делают выводы, - сказал я. – Люди мучили планету и населяющих ее существ и поплатились, но еще не до конца. Еще остались мы.
-Люди по природе своей садисты, - сказал Фройд. – Они с самого детства над кем-нибудь издеваются, начиная с букашек. У некоторых это проходит, у других прогрессирует.
-А может, это и не садизм вовсе. Люди же, как-никак плотоядные, а хищники любят играть с другими формами жизни и  друг с другом тоже, - сказал Псих. – А померли они все потому, что по-настоящему поняли, что они конечны и никакого смысла жизни нет. Вот и загнулись от тоски.
И тут мы вновь услышали глас Васьки:

Во тьме лесов,
Перед корявым дубом,
Я удавился бы,
Да толку нету в том.
-Да это просто какой-то Муруками Нетрогато! – воскликнул Псих.
-МУР уками? – переспросил Васька.
-Утопили твою собачонку, - сказал я, игнорируя Васькин вопрос.
-Все это немая сволочь, не способная сопротивляться силе, - сказал Фройд.
-Бунтов у нас и без того хватало, - сказал Фил.
-А уки тут не причем. И МУР тоже, - пояснил Псих.
-А кто такие уки? – спросил я.
-Лягухи такие, у которых задница краснеет от страха, - сказал Фройд.
-Я вот тут вспомнил, что «гроб» по-немецки - это «крупный» или «грубый», - сказал Псих.
-Насчет второго можно согласиться, работа не ювелирная, это точно, а вот по поводу размеров – это кому как повезет, - сказал Фил.
-Я хочу вернуться к разговору, почему мы живы, - предложил Фройд. – Я считаю, что остальные умершие существа были лишь куклами, наделенными существованием. Поэтому и вели не как живые существа, а как бездумная стихия. Но потом у них эту самую экзистенцию отобрали, чтобы они не глумились более над живыми существами.
-Завод кончился, - сказал Васька.
-Что-то вроде того.
-Говорят, что некоторые философы в своих трудах противоречат сами  себе. Но это не совсем так. Просто их точка зрения со временем меняется. И это хорошо, так как надо быть критичным, в первую очередь, по отношению к себе, - сказал Фил.


Кот приоткрыл дверь, но в комнату не вошел – боится. У меня тут обитают злые духи. Они повсюду в моей комнате. Чаще всего они вселяются в тряпки, в одежду, короче во все то, что заменяет людям мех. Вот он и боится. Но любопытство, как правило, перебарывает страх, тем более та музыка, которую я слушаю в данный момент, нравится моему коту. Он уселся перед приоткрытой дверью и сидит, слушает музыку.
 Мой кот очень любит все маринованное. Это все потому, что он любит уксус, естественно, в разведенном виде. Я даже провел эксперимент. Полил маринадом вареные макароны, и он их с удовольствием съел.
Еще иногда ему кажется, что в тарелку ему подсыпают отраву, поэтому он оттуда не ест. Стоит предложить ему пищу из рук – он ест с удовольствием, а положишь в тарелку – не ест ни за какие коврижки.
От книжки в кожаном переплете несло рыбьим жиром. Не из рыбы же сделали обложку?
Я плыл по-над дном бассейна и слизывал всю ту грязь, все нечистоты, что осели за день на кафельную плитку. Эта грязь чем-то напоминала по вкусу ил, но была менее вкусной. Язык мой широкий и плоский. Он покрыт сосочками грибовидной формы, которые втягивают мелкие частицы наподобие пылесоса. То, что невозможно переварить, отправляется по дренажу в специальный мусоросборник, который я по мере его накопления опустошаю, разумеется, вне бассейна.
 

Кажется, я заснул. Но, видимо, ненадолго, потому что когда я проснулся, все еще спали. Мне в голову пришла мысль, что во сне такая же плотность окружающего, как под водой.
Ночь так и не наступила.
Взрыв. Взрыв в моей голове. Я услышал чужие мысли. Это были мысли Маниту. И он вещал мне, как мне нужно поступить, что делать дальше. Давно он мне не являлся. Я уже даже начал забывать это ощущение, когда кто-то вселяется в твой разум без приглашения. Но для Маниту у меня всегда дверь открыта. Предстояло поработать. Поэтому то я и проснулся раньше всех. Он приказал мне уничтожить остатки человечества.
Я нашел неподалеку металлический прут, подошел к спящему Фройду и стукнул его по голове. Он вскрикнул и проснулся. Я ударил его еще раз. Тогда он упал и затих. Но тут меня сзади схватили и отобрали прут. Я пытался сопротивляться, но было бесполезно – меня связали.
-Ну и как он? – спросил испуганный Псих.
-Мертв, - ответил Фил.
-Так он всех нас перебьет, - сказал Псих.
-Жизнь – это всегда риск. Не убивать же нам его, - парировал Фил.
-Можно оставить его тут, - предложил Псих.
-Нельзя. Или ты хочешь походить на тех выродков, которые вымерли?
-Нет. Но что же нам делать? Он же опасен.
-Ничего. Его отпустит через некоторое время. Это тебе Маниту приказал убить Фройда?
-Да, - коротко ответил я. Отпираться не было смысла. Почему, интересно, Маниту не дал мне закончить начатое? Или я неправильно его понял.
Или Фройд был тем остатком человечества, которое необходимо было уничтожить? Скорее, последнее было верным.
  Они не бросили меня. И действительно, я больше никому не причинил зла. Маниту мне больше ничего не приказывал. Иногда он просто беседовал со мной, иногда подкидывал интересные идеи.
Медленно, но верно мы приспосабливались к новой жизни. 


( январь-май 2003)