А есть ли на свете Бог?

Пролог
Звонок в клетушке дежурного по райотделу раздался в пятнадцать сорок три. Старлей Ермаков, хмурый, точно с похмелья, нацарапал на листочке несколько слов, сцедил: «Скоро будем» и положил трубку. В ту же минуту распахнулась входная дверь, и на пороге с тремя — стопкой — пиццами в руках возник лейтенант Копытин. На его лице было написано предвкушение полдника. Или, скорее, запоздалого обеда. Но проскочить мимо «дежурки» незамеченным ему не удалось.
— Копытин! — хмуро бросил Ермаков. — Смотайся к гаражному массиву на Ткачей, мужики там из Исети труп какой-то выловили.
— Приятного аппетита, Сергей  Геннадьевич, — пожелал себе Копытин и добавил в пространство: — Интересно, почему не Серов?
Когда в «дежурке» сидел капитан Серов, почему-то все трупы доставались именно Копытину.
— А он подменился, — стараясь не смотреть на лейтенанта с тремя порциями пиццы, процедил Ермаков. — У сестры на свадьбе гуляет. ...Давай мухой, а то мужики волнуются. ...Будто трупов никогда не видели, — раздраженно добавил он.
— Дай хоть пообедать! — отозвался Копытин. — От него не убудет.
— Ладно, — разрешил Ермаков. — Только мухой.
«Мальчик на побегушках! — ворчал Сергей, поднимаясь по лестнице в свой кабинет. — Трупы за кем-то подбирать! Да еще искать, кто оставил.»
— О-о! — потирая руки, проговорил лейтенант Каляев, когда отворилась дверь, и на пороге возник Сергей. — Пицца прибыла!
— Не пицца прибыла. Я прибыл, — хмуро, будто заразившись от старлея Ермакова, возразил Копытин.
— Чё стряслось, товарищ лейтенант? — поинтересовался сержант Ярченко.
— Потом скажу. Чтобы аппетит не портить.
— Труп, — спокойно констатировал Каляев. — Повешенный на лейтенанта Копытина. В очередной раз. Лейтенант Копытин ходит по райотделу, весь увешанный трупами.
— Ты со своим сначала разберись... — проворчал тот, наливая себе кофе.
— Со своим еще рано, — возразил Каляев. — Я полагаю, ты имеешь в виду труп Ларисы Евгеньевны Приваловой?
— Ее, родимой...
Сержант Виктор Ярченко распаковывал пиццу.
— Все со мной пойдете! — зловеще предупредил Сергей, разливая по кружкам кофе. — Как подельники...
— А мне-то что? — отозвался сержант. — Прикажете — пойду.
— Ладно, — проговорил Каляев. — Все там будем. Через час... Дай только пиццу доесть. ...Кто хоть там?
— А я знаю?
— Тогда хотя бы скажи — где?
— В Исети, возле парка культуры.
— Еще и утопленник! Небось, напился, купаться полез... Ну и все вытекающие... Ч-черт! — бросил Каляев.
— Не исключено, — поддакнул Ярченко.
— Хватит, а?! — зло сказал Копытин. — Поесть дайте!
Сержант положил перед ним пиццу.
— Спасибо, — пробурчал Сергей и впился зубами в ее край.
Проглотив последний кусок, бросил:
— Поехали!
Каляев хотел было что-то сказать, но, взглянув на злое лицо бывшего однокурсника, раздумал.

I
Райотделовский «бобик» пролетел по Луначарского и свернул на Ткачей. За гаражами, в двух шагах от Исети, курили четверо мужиков. Пятачок, на котором они стояли, был усеян окурками.
На берегу вместо ожидаемого пьянчужки лежала девочка-подросток, если судить по долговязой фигурке, острым коленкам и выпирающим ключицам. Лицо ее было исполосовано — похоже, бритвой, — и опознать девочку можно было только по особым приметам. Если они, конечно, существовали. Сергей неотрывно смотрел на посиневшие пальцы, на расползшееся по швам ситцевое платье неясного цвета, изрезанные — похоже, лезвием, — вены левой руки, на поцарапанные пальцы правой, и пока Алексей опрашивал мужиков, думал: «Труп явно криминальный. Вскрытые вены на левой руке свидетельствуют в пользу версии о самоубийстве, — строчка получилась точно из протокола. — Но исполосованное лицо... Не на берегу же девчонка взрезала себе вены? Все равно кто-то должен был притащить труп и спихнуть его в реку. И этого «кого-то» предстоит найти. Если принять эту версию, возникает вопрос: кому и зачем нужно было скрывать самоубийство?» Ответ мог быть один: кто-то боялся ответственности за доведение девочки до самоубийства. Кто? Судя по неказистому платьицу, она могла быть или беспризорницей,  «сиротой при живых родителях», или настоящей сиротой. Спихнуть ее в воду мог кто-нибудь, живший в близлежащих к реке домах. Либо подбросили на машине. ...На машине? Вряд ли. Безопаснее было увезти куда-нибудь в лес и там оставить. Хотя... Еще немного, и течение докатило бы худенькое девичье тело до Паркового пруда, там бы его скрыл толстый слой ила, и вряд ли кто обнаружил труп до зимы. ...Если бы вообще его когда-нибудь обнаружили.
— Р-распоясались! — рокочуще-зло бросил один из четверых свидетелей — мужик лет сорока пяти, и с силой выщелкнул пальцами окурок в реку. — Вы их когда-нибудь приструните, нет?!
— Мы боремся со следствием, — отозвался Копытин. Фраза прозвучала двусмысленно. — ...А не с причиной.
Мужик хмыкнул:
— Со следствием они борются!..
— Отморозки! — сказал второй. Ему было лет тридцать. — Девчонку-то за что? Ей еще жить и жить...
Уже не жить. А эти четверо — что знали они о девчонке, лежащей сейчас на берегу — кроме того, что сказал сорокапятилетний:
— Зашел за гараж по нужде, гляжу — из-под коряги светлеет что-то...
Две строчки... Никакого некролога. Вспомнит ли о ней кто-нибудь? Нужна ли была хоть кому-то эта девчонка?
— Она вот здесь лежала... Вот так — ногами вперед... По течению.
— Под корягой ничего не видели, когда вытаскивали? Может, вещи какие-нибудь? Сумочка?..
«Не задавай идиотские вопросы, сержант! — хотел сказать Копытин. — Откуда у этой девчонки сумочка? При ее-то нищете...»
— Нет. Не было ничего, — произнес тридцатилетний. — Я специально все обшарил. Думал вам помочь...
Работа, по сути, была закончена — немногочисленные свидетели опрошены, тело осмотрено, всё запротоколировано. Можно ехать в райотдел, но следовало дождаться «труповоза». Каляев и Копытин долго курили возле трупа, а Ярченко неприкаянно мотался по берегу. Наконец, переваливаясь на ухабах, подтелепалась машина и увезла тело в судебно-медицинский морг.
— Ну что, поехали? — бросил Копытин.
— Поехали, — согласился Алексей и сел за руль «бобика».
— ...Чего-то я опять жрать захотел, — сказал он, когда они выехали на Луначарского, и, врубив сирену, понесся на красный.
— Эй ты, лихач! — недовольно бросил Сергей. — Тебе что, двух трупов мало? Хочешь еще и нас на себя повесить?
— Типун тебе на язык! — испуганно проговорил Алексей и чуть сбавил скорость. — Ну так что, еще раз перекусим?
— На этот раз ты побежишь, — отозвался Копытин. — Я уже набегался.
— Ладно, заскочим куда-нибудь по дороге...
Сержант Виктор Ярченко молча глазел в окно.

II
— ...Ну и что мы имеем? — поинтересовался Каляев, запуская зубы в пиццу.
— Труп, — мрачно изрек Сергей.
— Изумительный по своей глубине вывод! — жуя, восхитился Алексей.
— Не ерничай!
— Ладно, всё. Замяли. Валяй свои соображения. Есть?
— Есть, — тоже с набитым ртом отозвался Копытин. — Девчонка либо беспризорница, либо сирота...
— Самоубийство было, как думаешь?
— Не торопись, Леша! Мы еще не знаем, откуда она.
— Если сирота — значит, детдом.
— Или интернат, — поправил Сергей.
— Или интернат, — согласился Алексей. — В этом случае проще. Легче узнать, кто такая. А вот если беспризорница...
— Все равно результатов вскрытия ждать... — подал голос сержант.
В мире, наполненном преступниками — убийцами, ворами, насильниками, — лейтенант Копытин жил уже три года. Пока он учился в юридической академии — записывал лекции, изучал различные дела в теории и на практике — этот мир казался ему виртуальным. А после выпуска тут же стал реальным. И в мире этом лейтенанту Копытину предстояло жить. Остальные горожане соприкасались с этим миром нечасто, он так и оставался для них в большей степени виртуальным, чем реальным. Им было проще.
...Патологоанатом, развалившись в стареньком кресле, вещал:
— Судя по фигуре и развитию вторичных половых признаков, девочке было лет одиннадцать-тринадцать. Смерть наступила не больше недели назад и, скорее всего, в результате самоубийства.
— Возможность убийства не исключается? — поинтересовался у него Копытин.
Тот почесал переносицу и сказал:
— Маловероятно. Незадолго до смерти девочка была изнасилована. Характер повреждений на запястье — порезы слабые и многочисленные — говорит, скорее, о том, что их сделала сама девочка, а не мужчина.
— Чем перерезаны вены?
— Скорее всего, лезвием.
— А раны на лице?
— Нанесены после смерти.
— Тоже лезвием?
— Вероятно.
Больше Сергею ничего выведать не удалось. Впрочем, и это было уже кое-что. Копытин вернулся к себе в кабинет.
Итак... Девочка перерезала себе вены из-за того, что была изнасилована. Логично. Вопрос первый: где это произошло? В гаражном массиве? Вполне возможно. ...Или в любом другом прилежащем к реке месте. Вопрос второй: могла ли она совершить самоубийство здесь же, на берегу? Теоретически — да. А практически? Стоп!
— Леша, не помнишь, на платье карманы были?
— Нет! — не колеблясь отозвался Каляев.
— Значит, лезвие она с собой принести не могла.
— ...И покончила с собой где-то в другом месте. Скажем, в теплотрассе, — заключил Алексей.
— Не годится, — возразил Копытин. — Из теплотрассы ее никто не стал бы вытаскивать.
— Логично. Значит, все-таки не сирота.
— После изнасилования пришла домой, перерезала вены. Вернулись родители, увидели труп, испугались ответственности за доведение до самоубийства и спихнули труп в реку.
— Нет, — сказал Каляев. — Не то. Какой им смысл был полосовать лицо дочери?
— Логично... Стоп! А если...
Сергей замолчал. Напарник с интересом следил за меняющимся выражением его лица.
— Что — если? — не выдержал наконец он.
— А если изнасиловал один, а труп спихнул в реку другой?
— А смысл?
— Но теоретически — возможно?
— Да. Но нелогично.
— Не все в жизни поддается логике.
— Глубокомысленное замечание...
— Виктор! — Копытин повернулся к Ярченко. — Возьми список пропавших за последний месяц.
Сержант исчез. Сергей положил перед собой протокол осмотра трупа. «Рост — один метр пятьдесят семь сантиметров. Волосы светло-русые. Глаза бледно-зеленые. Особые приметы — косой шрам над левой грудью, длина — около двух сантиметров».
Четверть часа спустя вернулся Виктор с листками бумаги в руках.
— Давай сюда! — нетерпеливо сказал Каляев.
В списке пропавших никого, похожего по приметам на девочку, выловленную из Исети, не оказалось.
— Никому не нужна, — констатировал Сергей. — Чего и следовало ожидать.
— Придется рассылать приметы по детдомам, интернатам, райотделам...
— В ОППН и в газеты не забудь! — добавил Копытин.
— Ты хочешь, чтобы я этим занимался? — поинтересовался Алексей. — Хорошо. А ты?
— А мы с сержантом обшарим берега.
— С ума сошел! — констатировал Каляев. — До цирка?
— Думаю, так далеко — смысла нет, — не обращая внимания на иронию Алексея, отозвался Копытин. — Максимум — до Декабристов.
— Ну и сколько времени вы там будете шарахаться? Две недели? Месяц?
— Думаю, за пару дней управимся, да, сержант?
Каляев только пожал плечами.
Сергей вернулся домой около девяти вечера. Пристроился в кресле и включил телевизор. По MTV гоняли новый клип «Тату».
Я продолжаю простые движенья...
— детским голоском пела черноволосая девушка, изможденно лежа в ванной и изображая дешевую страсть. Все движения, мелькавшие в клипе, были, в общем, однотипны — вперед-назад, и наводили на одну-единственную мысль, которую подтверждал кадр с совокупляющимися собаками. Сергей переключился на другой канал. А мысль вернулась к вытащенному из реки телу. Простые движения, которые могли привести к новой жизни, обернулись смертью. Жизненная цепочка оборвалась. У этой неизвестной Сергею девочки никогда не будет ни сына, ни дочери. У тех, нерожденных, не будет своих сыновей или дочерей. Ad infinitum. И все из-за того, что какой-то козел...
Ни звонить, ни ехать куда-либо не хотелось. Копытин раскрыл томик Брэдбери и уснул после девятой страницы.

III
Нужно было кого-то искать. Знать бы — кого. Алексей пытается установить личность самоубийцы. Майор Лебедев, наверное, был бы рад закрыть дело, но — не получается. Из-за обезображенного лезвием лица. Это — улика. Она поможет выйти на след. След... Сильных дождей за последние две недели не было и, значит, следы на берегу должны остаться. Копытину и Ярченко — в поисках этих пресловутых следов — предстояло исследовать несколько сот метров захламленного берега. Это почти безнадежное занятие, но нужно было попробовать поймать удачу за хвост. Или за шкирку.
— Сначала пойдем по правому берегу, — решил Сергей. — По левому много пустырей.
Почему он выбрал именно правый берег — тот, где больше домов и, значит, больше свидетелей? Вряд ли Копытин смог бы вразумительно ответить на этот вопрос. Наверное, виновата была интуиция, и она сработала: к вечеру, почти падая от усталости, они все-таки обнаружили едва приметный след — будто кого-то или что-то проволокли к реке. След этот нашел Ярченко — уже за мостом на Белинского, ближе к цирку. След шириной около двадцати пяти сантиметров (как раз ширина выловленного из Исети тела), а сбоку — еще две пятисантиметровых полосы. Видно, у жертвы, когда ее тащили, разъезжались ноги. След тянулся во дворы между Белинского и Чайковского — к Щорса. Рядом Сергей увидел маленькие — не больше тридцать пятого размера — отпечатки ног. Их было по крайней мере две пары. Нагнувшись, вытащил из-под коряги серую капроновую нитку, на которой оказался маленький латунный крестик А на сухой ветке обнаружил едва заметную ниточку.
— Товарищ лейтенант! — позвал Виктор. — Смотрите!
Сергей наклонился. Из земли торчал кончик бритвы.
Значит, все происходило в спешке. И, видимо, ночью. Вряд ли тот (а, скорее, та, если судить по размеру обуви) собирался оставлять улики. Должно быть, из-за темноты их просто не заметили.
— ...Ну что, надыбали чего-нибудь? — с ухмылкой спросил Каляев, когда Копытин с Ярченко появились, наконец, в кабинете.
— Да так, есть кое-что, — небрежно бросил Сергей, счищая рукой прибрежную пыль с брюк.
— Ну?!
— Не нукай, — отозвался Копытин. — Не запряг ишшо. Лучше за пиццей сбегай.
— Сей секунд!
И Алексея как ветром сдуло. Он появился минут через десять. На тумбочке уже закипал чайник.
— Ну?! — нетерпеливо повторил Каляев.
— Да ты сядь, — посоветовал Копытин.
И небрежно бросил на стол пакетики с бритвой, ниткой и крестиком.
— Думаешь, оно? — с сомнением произнес Алексей.
— Оно, Леша! Оно. Там след — похоже, тело волокли к реке. Бритву мы нашли на берегу, а крестик — чуть дальше, но рядом с ним.
— Нормально, ребята, — сказал Каляев. — Не ожидал. Молодцы. Тогда описание отправлять пока подождем. Отдай на экспертизу — может, кровь обнаружат. Если ее — тогда и крестик в описание внесем. Вдруг да опознает кто...
— Но это еще не все, — добавил Сергей. — Рядом были следы. Размер тридцать пятый, не больше.
— По-моему, придумываешь чего-то, — скривился Каляев. — Мало ли, пацанки какие-нибудь по берегу шарахались...
— Леша, там других следов не было! Вообще! А эти тянулись вдоль волокшегося следа. И было их, по крайней мере, две пары.
— Ни фига не понимаю! — сознался Алексей. — Выходит, в речку ее скинули пацанки?
А почему бы и нет? Было где-нибудь что-нибудь вроде вечеринки, на ней все это и произошло — и изнасилование, и самоубийство. Парни ушли, а девчонки решили скрыть случившееся. Проволокли ночью к Исети, порезали бритвой лицо — на всякий пожарный, и спихнули в воду. А дальше — «река тебя несет». Как в старой детской игре.
— Логично, — сказал Каляев. И добавил. — Было бы... Но платье, Серега, платье! Какая, на фиг, вечеринка в таком платье? Кто позовет на вечеринку такую бедную девчонку?
— Но ведь ты не станешь отрицать, что в воду ее столкнули пацанки?
— Наверное, не стану, — нетвердо согласился Алексей. — Говорю — наверное, потому что сам следы не видел. Но — допустим.
— Значит, вряд ли девчонки зависели от родителей. Похоже, труп они выволокли ночью. Иначе подобрали бы крестик.
— А с чего ты взял, что это были девчонки? — поинтересовался Алексей. — Может, все-таки пацаны?
И правда — с чего? Интуиция? Мелкие детали, о которых не задумываешься, но которые все-таки существуют и сами откладываются в сознании? Или?..
— Вряд ли. Думаю, утащить тело было вполне под силу одному пацану. А там — явно две пары следов. И — заметь! — небольших. Думай, Леша, думай!
— Стоп! — сказал Каляев. — А что, если?.. Маловероятно, а все-таки...
— Что?
— Щорса, Сережа. Малолетки.
— А причина?
— Пока не знаю. Придется идти туда.
IV
Ниточка, зацепившаяся за лежавшую на берегу ветку, оказалась выдернутой из платья девочки. Картина стала понемногу проясняться.
Через три дня после того, как подготовленное Каляевым описание самоубийцы ушло в другие райотделы, интернаты, детдома и газеты, в кабинете раздался звонок. Трубку поднял Алексей.
— Да... Я понял. Конечно, приедем. Адрес говорите... Ну что, Серега, — сказал он, положив трубку. — Валяй в детдом. Кажется, срослось.
— ...Вы из милиции? — поинтересовалась у Копытина женщина лет сорока — стройная и, судя по голосу и осанке — властная. — Елена Николаевна, директор. Это я вам звонила. Пройдемте!
Она шла размашистым шагом по длинному коридору. Сергей едва успевал за ней.
— Судя по всему, — на ходу говорила она, — речь идет о Лене Избывиной, двенадцати лет. Кстати, вы крестик принесли?
— Да, конечно, — заторопился Копытин и передал его Елене Николаевне.
Та повертела крестик в руках, вернула Сергею и бросила:
— Безусловно, это ее крестик. Сзади, взгляните, — щербинка. Я ее точно помню. Прошу!
Директор толкнула дверь кабинета. На стенках висели многочисленные грамоты и фотографии, а в углу, на тумбочке, стояли телевизор и видеомагнитофон.
— Садитесь. Если хотите, можете курить.
Голос ее был неприятно резок. Минуты через три в кабинет кто-то неуверенно постучал.
— Да!
Дверь осторожно открылась, и на пороге возникла девичья фигурка с подносом. На подносе стояли две кружки, от которых струился манящий кофейный аромат.
— Спасибо, Верочка, — отозвалась Елена Николаевна. — Поставь на стол, и можешь быть свободна.
Та, кого директор назвала Верочкой, попятилась к двери, бочком выскользнула в коридор, и до Сергея донесся звук быстро удаляющихся шагов. Похоже даже, девочка не шла, а бежала. «Нравы! — отметил Сергей. — Не случайно, видно, Лена отсюда смоталась.»
— Бегут... — будто прочитав его мысли, выдохнула директор. — Вроде, все для них делаешь, из кожи лезешь, а все равно...
— Точно она? — прервал ее Сергей.
— Она. Крестик ее, шрам над левой грудью... Это при мне было. ...На кухне поскользнулась, упала, — добавила она с излишней суетливостью.
— Верила в Бога? — поинтересовался Копытин.
— Было, — согласилась Елена Николаевна. — Правда, другим не навязывала, поэтому я смотрела на ее веру сквозь пальцы.
Неужели вера в Бога казалась директору детдома чем-то предосудительным?
— Откуда Лена попала к вам?
— Из интерната. Насколько мне известно, у старшей Избывиной был рак. В последнее время она жила исключительно в больницах, и дочь была ей, что называется, в тягость. Когда мать умерла, Лена жила в интернате. Ей ничего не стали говорить. Мать похоронили родственники, а девочка, сами понимаете, оказалась никому не нужна. Они все люди бедные, а еще один лишний рот...
Логично.
— Ее здесь не обижали?
— У нас никто никого не обижает, — отчеканила Елена Николаевна. Она помолчала и добавила: — Единственное... Лене у нас было тяжело. Девочка она тихая, замкнутая... Даже, скорее, не замкнутая, а полностью ушедшая в себя. Следствие веры в бога, сами понимаете...
— Когда она сбежала?
— Недели три — три с половиной назад.
— Вы в розыск подавали?
— Безусловно! Обычно рано или поздно к нам возвращают всех.
— Вы как будто не удивились, что... — Сергей не договорил.
— Знаете, я столько уже повидала!..
Елена Николаевна махнула рукой, закурила и осведомилась:
— Значит, я оформляю на нее документы? Как на выбывшую по причине смерти.
«Уже списала, — неприязненно отметил Копытин. — Будто вещь с инвентарным номером, пришедшую в полную негодность.»
— У вас есть ее адрес, номер школы, где она училась?
— Нет, знаете, не интересовалась. Избывину передали нам из интерната. Обратитесь к ним. Больше я вам ничем помочь не могу. Вопросы есть?
Она сняла с себя всякую ответственность. Сергей понял, что больше здесь делать нечего. Дальнейшие вопросы казались неуместными. Он вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий воздух — тот самый, которого так не хватало в кабинете директора детского дома.

V
Невысокий крепкий парень лет двадцати пяти прогуливался по Щорса. Работающих девочек было видно сразу. Вон две — на той стороне, возле колонки с водой. Одна — покрупнее, с полными икрами, другая — совсем худая, даже какая-то сгорбленная. Но обеим — за восемнадцать. Такие его не интересовали. Он искал помоложе. Но их не было. Он ждал уже минут двадцать. Наконец, в десяти шагах от парня тормознула бордовая «десятка». Из нее вылезла коротко стриженная пацанка лет тринадцати. Парень покосился на ее ноги. Ждать другую? Немного посомневавшись, он все-таки шагнул вперед. Равнодушно глянув на него, девчонка будто нехотя сцедила: «Двести пятьдесят». Парень подумал пару секунд и сказал:
— Пошли!
Минут десять спустя он поймал «мотор», пропустил девчонку вперед и сел рядом, точно боялся, что выбранная им «жертва» удерет. Водитель — ровесник парня, — казался бесстрастным. Кому какое дело?.. Ревнители нравственности в последние несколько лет поутихли. Или вымерли — как мамонты. Торговля телом стала бизнесом. Работой. Когда-то, при «совке», не разрешалось работать тем, кому не исполнилось четырнадцати. Сейчас можно все. Кому какое дело?
Эти мысли промелькнули за пару минут. Все остальные были о другом. Он не имел права спугнуть малолетку. Это если смотреть с одной стороны. Если с другой — в какой-то мере на карту поставлена его карьера. Кое-кому может не понравиться, что лейтенант Каляев снял малолетнюю шлюшку и привез ее к себе домой. Но вызывать девчонку в райотдел?.. Он не знал ни ее фамилии, ни даже клички. Алексей подумал, что, наверное, нужно будет попытаться заполучить какую-нибудь стукачку — из этих. Он скосил глаза на острые девичьи коленки, торчащие из мини-юбки, положил руку на худое плечо и спросил:
— Как тебя зовут?
— А как бы тебе хотелось? — вопросом на вопрос ответила девчонка.
— Как по правде, — ответил Каляев.
— А как — по правде? — спросила его спутница, повернув острый носик в сторону Алексея. Он чувствовал тепло ее бедра.
— Ты меня начинаешь доставать, — произнес он.
— А вы меня уже достали! — зло бросила девчонка. — Все, понял?!
— Не очень-то хорошее начало, — с досадой сказал Каляев.
— Главное, чтобы конец был хороший! — с вызовом отозвалась девчонка.
Водитель едва слышно ухмыльнулся.
...И все-таки он поторопился. Девочку, похоже, и на самом деле достали. Но времени на то, чтобы усыпить ее бдительность, почти нет. Нужно хотя бы провести рекогносцировку. Или разведку боем. Попытаться угадать имя? Но какое назвать? Глафира? Может сработать. Или нет.
— Таня, — наощупь произнес Алексей и быстро взглянул на девчонку.
Та вздрогнула. «Попал!» — удовлетворенно заметил Каляев. Он чувствовал себя слепым, прощупывающим дорогу. Нужно наметить следующий шаг. Даже не шаг — шажок.
— Где живешь? У родителей?
Ну зачем же так — в лоб?
Татьяна, поколебавшись — какую-то долю секунды — кивнула. «Врет», — решил Каляев. Еще один шажок:
— Наверное, скучно без подруг?
— С чего ты решил, что у меня их нет?
Значит, есть.
— А с кем больше дружишь? — невинный вопрос «старшего брата».
— С Рыжиком.
— Познакомишь?
Татьяна пожала плечами и проговорила:
— Захочешь, сам познакомишься. Я тебе кто, «мамочка»?
Логично. Шажок дальше:
— А сколько вас всего здесь, таких сладких?
Он легонько потрепал девчонку по щеке.
— Что, хочешь всех перепробовать? — поинтересовалась Татьяна.
— Было бы неплохо... И все-таки — сколько?
— Недели за две переберешь всех, — уклончиво ответила малолетка.
«Не больше десяти», — решил Каляев.
— Тут, — спохватился он, расплатился и вышел из машины.
Малолетка вылезла следом. Когда они остановились на третьем этаже, у квартиры Алексея, на четвертом раздался звук закрываемой двери. Каляев заторопился. Но замок заело.
— Ч-черт!
Сверху спустилась соседка. Скосив глаза на пацанку, она прошла мимо.
Лейтенант Каляев знал: играть нельзя. Можно заиграться. Лучше всегда оставаться самим собой. Нужно быть естественным. Не фальшивить ни в чем.
— ...А кто-нибудь помоложе есть? — поинтересовался он, открывая дверь и пропуская девчонку в коридор.
— Пышка, — сказала Татьяна.
— Мопассановская, что ли?
— Нет. У нее другая фамилия.
— Значит, я перепутал, — скрыв улыбку, проговорил Алексей.
Все было готово к «приему». На столе стояла вазочка с недорогими фруктами. В холодильнике остывало шампанское. «Недешево мне обойдется эта девочка», — подумал лейтенант Каляев.
— Садись, — бросил он. — Я сейчас.
Хлопнула дверца холодильника. Алексей вернулся в комнату с шампанским и с двумя бокалами. На лице девчонки появилась брезгливая гримаска.
— Не хочешь? — удивился Каляев.
— Ну, налей... — она неохотно сдвинула большой и указательный пальцы, оставив между ними от силы сантиметр. — Вот столько.
— Да ты и вкуса почувствовать не успеешь...
— На фиг? — поинтересовалась Татьяна.
— Как хочешь...
Он осторожно вскрыл бутылку и, наливая вино, поинтересовался — будто бы между делом:
— И что, все живут дома?
— Нам гостиницу не оплачивают.
Алексей захохотал и, приобняв малолетку, похвалил:
— А ты — девочка с юмором.
— За тебя, — сказала пацанка и подняла бокал.
В ее жестах уже чувствовались повадки взрослой проститутки.
— Тогда — чтобы у меня все получилось, — отозвался Алексей.
— Так ты что — этот?.. — в голосе девчонки слышалось удивление и, кажется, радость.
— Я о своем, — сказал Каляев. — К тебе это почти не относится.
Она едва пригубила шампанское и тут же схватила банан. Запихнула половину в рот и, жуя, еле выговорила:
— Обож-жаю!
...Усыпить бдительность этой девчонки. Кажется, ему это удалось.
— Ты веришь в Бога? — неожиданно спросил он.
— В Бога? — хмыкнула малолетка, расправляясь с третьим бананом. — Была тут одна такая... тоже верила...
Она вдруг замкнулась и бросила:
— Ты меня трахать когда будешь?
— Обойдемся пока без этого, — сказал Каляев.
— И все-таки ты этот... импотент, — решила Татьяна.
— Дурочка, — отозвался Алексей. — Я просто спас тебя от очередного клиента.
— Зачем? — поинтересовалась малолетка.
И вправду — зачем? Сегодня у нее их — на одного меньше, завтра может быть на одного больше. Какая разница? А Бог... Может, он тоже сидит сейчас где-нибудь там, на облаке, и жует бананы. И плевать ему на тех, кто внизу. И на эту угловатую светловолосую девчонку, и на ту, что четыре мужика совсем недавно выловили из Исети.
...Оставление в беде. Наверное, такую статью можно было бы вменить в вину Богу. Впрочем, по ней следует привлечь половину взрослого населения страны. И тогда чем отличается Бог от нас, смертных? Или правда — он лепил нас «по своему образу и подобию», со всеми грехами и заблуждениями? Зачем?
— Не знаю... — сознался Алексей. — Захотелось.
...Опять двусмысленная фраза. Татьяна собралась было что-то сказать, но смолчала.
— Учишься как?
— Никак не учусь. Зачем?
Отвечать нечего. Чтобы все знать? А зачем знать это «все»? Зачем знать, скажем, этику и психологию семейной жизни, если все равно мужики бегают из семей к малолетним проституткам?
«Не учили нас вести споры», — посетовал Каляев.
— Отвези меня обратно, — попросила Татьяна. — Чё ты извращаешься?
Ну да, по ее понятиям это было извращением — когда взрослый парень пытается поговорить по душам с тринадцатилетней шлюшкой, а не использует ее «по прямому назначению».
— Сиди! — приказал Каляев. — Я сейчас кофе сделаю.
Татьяна хмыкнула, поднялась и вышла на балкон.
— Ты как попала на Щорса? — крикнул из кухни Алексей.
— Чё? — громко отозвалась с балкона малолетка.
— На Щорса как попала? — повторил Каляев, неся в руках кружки с горячим кофе.
— А зачем тебе? — она снова стала колючей. И, не дожидаясь ответа, сказала. — Отца посадили, — он мать убил. Я что, у бабки-алкоголички должна жить, да?!
— Нет, — отозвался Каляев. — Не должна. Пей! А другие как попали?
— А кто как, — произнесла Татьяна и с шумом втянула в себя кофе. — Кого на вокзале подобрали, кого — на улице. ...А ты вообще кто такой? — подозрительно покосилась она. — Не мент, случаем?
— Был бы я мент, к себе вызвал бы. Повесткой.
— Ну и куда бы ты ее послал? — скептически произнесла малолетка.
— К тебе домой.
— Ха! — сказала она. — Вези на место! Ты меня уже затрахал.
— Кофе допей, — посоветовал Каляев. — И поехали.
— Ты с Рыжиком так же базарить собрался? Не советую. Она точно не поймет. ...А вообще, я лучше расскажу нашим о тебе. Чтобы молчали.
— Неужели я такой подозрительный тип? — удивился Каляев. — А я думал, что я нежный и ласковый...
Он слегка приобнял девчонку.
— Так ты будешь или нет? — почти раздраженно произнесла она и сцедила в сторону. — Лох ненормальный!
— Поехали!
Он и в самом деле вел себя глупо. Если смотреть со стороны.

VI
— Чё ты ему сказала?! — набросилась на Кобылку Фетка. — Не поняла, дура, что это менты копают?
— Не кипишись! — недовольно бросила Яшина. — Потрепались немного, и все. Очередной извращенец, и все. Импотент.
— Такой молодой, и?.. — вступила Рыжик.
— А я почем знаю? Вдруг больной? Или со СПИДом. Трахаться хочется, а боится, что вычислят и посадят.
— Дура, — окончательно решила Рыжик. — Мы кто? Шлюхи. Нас жалеть не полагается.
— Но ведь жалеют! — возразила Пышка.
— Кто тебя жалел? Когда?
— Н-ну было несколько раз...
— А потом все равно трахали, — мстительно произнесла Рыжик. — Во все щели. Чё толку с такой жалости?
— Про Ленку спрашивал? — напряженно поинтересовалась Фетка.
— Не! — мотнула светлой стриженой головой Кобылка.
— Сама не говорила?
— Нет.
Правда, этот мужик спрашивал что-то насчет веры в Бога, и она сказала, что, мол, была одна такая... Кажется, зря сказала. Но откуда он мог узнать, что Ленка так верила? Крестик — он ведь почти ничего не значит. К тому же, кажется, Танька лично его сняла с Ленкиной шеи. А вот куда потом дела? Может, он там и остался — на берегу. Но вряд ли менты его нашли — даже если и обнаружили Ленкино тело. И этот парень... Он спрашивал про Бога просто так. Случайно.
Бог... Он сидит высоко и должен видеть все, что происходит внизу. Но, может, он просто слеп, как вчерашний старик? Тот шел по Щорса, весь седой, осторожно прощупывая путь железной палочкой, обмотанной синей изолентой. Он смотрелся абсолютно нелепо на этой улице порока и, может быть, потому к нему с двух сторон подлетели Пышка с Рыжиком:
— Дедушка, мы вас проводим!
Старик проговорил:
— Спасибо, девочки...
И они медленно пошли в сторону 8-го Марта.
Ну, с Пышкой все ясно — «сестра милосердная», ее хлебом не корми, дай поухаживать за кем-нибудь, а вот Рыжик... Посмеяться захотела? Приколоться? Или что-то другое?
Ленка однажды сказала:
— Бога никто не может видеть. Он везде.
— И на Щорса? — спросила Кобылка.
— И на Щорса, — подтвердила та.
Девчонки тогда захохотали в голос — все. Больно уж нелепым казалось это утверждение. Но вчерашний старик... Он так был похож на Бога из дореволюционной книжки, обнаруженной однажды Яшиной, тогда еще — не Кобылкой, в бабушкином шкафу. Восьмилетняя Таня прочла весь «Ветхий завет» для детей, спотыкаясь на i и ятях. Она запомнила всего несколько фраз, но они врезались в ее память надолго. Может, даже навсегда.
...Если не будем хвастаться и гордиться, а будем надеяться на Бога, Он не оставит нас без помощи.
...Все сотворил добрый и любящий Господь, и обо всем Он непрестанно заботится, как любящий Отец: всем дает пищу, здоровье и счастье.
...У каждого есть свой добрый ангел-хранитель. Такие ангелы оберегают деток от всякой беды и, в случае опасности, закрывают их своими крыльями.
Где Бог? Где ее, Кобылки, добрый ангел-хранитель? К кому переметнулся, кого прикрывает своими крыльями? Или слишком уж малы они, крылья эти, не хватает их, чтобы закрыть ее, Таню Яшину? Или боятся ангелы-хранители появляться на Щорса? Наверное, существут на свете кто-то сильнее и наблюдательнее Бога.

VII
Говоря строго, Сергею не следовало сюда приходить. Ему следовало искать убийцу, а не копаться в личной жизни жертвы. Но без этого «копания» картина преступления была бы неполной. Могла ли жертва избежать своей участи? Или всё было предначертано? Не Богом предначертано, не судьбой, а — воспитанием и, следственно, поведением.
Итак... Одно звено цепочки найдено: Лена Избывина, двенадцати лет — долговязая и, видимо, затравленная, сбегает из детдома. Копытин, вместо шага вперед, совершает противоположное: шаг назад, пытаясь пройти путь гадкого лебеденка Лены, выявить закономерность этого пути, найти и соединить звенья цепочки, чтобы потом, в самом конце, добавить недостающее.
Интернат встретил его неясной и потому тревожной тишиной. «Ну да, — подумал Сергей. — Лето ведь. Родители позабирали детей — кого к бабушке в деревню, кого...» Куда? К морю? Вряд ли. Но все равно — кто-нибудь да остался.
Из-за стола, стоявшего возле входа, навстречу Копытину поднялся подтянутый паренек лет двенадцати.
— Вам кого, товарищ лейтенант?
— Директора, — отозвался Сергей.
— Сейчас позову.
Со степенностью, немного смешной для его возраста, дежурный скрылся в коридоре. Минут через пять раздался голос:
— Вы ко мне?
Копытин оторвался от разглядывания приказов и распорядка дня, вывешенных на стенах, и повернулся на звук голоса — бархатисто-грудного. К нему через вестибюль шла женщина — лет около тридцати, светлые волосы до плеч, темнеющие к корням, темные глаза. Встревоженные губы произнесли:
— Неужели мои что-нибудь натворили?
— Нет, — успокоил ее Копытин.
Женщина вопросительно посмотрела на лейтенанта.
— Я хотел поговорить о бывшей вашей воспитаннице...
— Пройдемте. ...Меня зовут Светлана Геннадьевна.
— Сергей. Копытин.
...Первым должен был представиться он...
— О ком вы хотели поговорить?
— Об Избывиной.
— О Леночке? Что с ней?
На лице директора проявилась неприкрытая тревога.
— Почему вы думаете, что с ней что-то случилось? — поинтересовался Сергей.
— Мне хотелось бы верить, что с Леночкой все хорошо, но...
— Но?..
— Она вряд ли способна выжить в этом мире одна. И, раз вы здесь, я ожидаю худшего.
После таких слов смысла скрывать происшедшее не было.
...Светлана Геннадьевна подошла к раскрытому окну и долго стояла молча, глядя на березовую рощу, а если точнее, на растущую березку с надломленной веткой — чуть на отшибе.
— Я же говорила... — произнесла наконец директор.
— Она от вас убегала?
— Зачем? — удивилась Светлана Геннадьевна. — У нас редко бегут.
— Вы ее любили, — констатировал Сергей.
— А я их всех люблю, — удивилась фразе Копытина директор. — А как же иначе?
— В детском доме Избывина оказалась никому не нужна.
— Дети в первую очередь должны быть нужны родителям. А у нас, сами знаете...
— Когда Лена попала к вам?
— Ей было десять. Когда мать ее привела — плакала.
— Мать или дочь? — уточнил Сергей.
— Мать. Дочь молчала, только губами шевелила.
— Шевелила губами? — удивился Копытин.
— Когда Лене было тяжело, она всегда начинала шевелить губами. Я только через полгода узнала, что она молится.
— Над ней не смеялись?
— Я ребят не учила смеяться над чужими несчастьями, — резко сказала Светлана Геннадьевна. И добавила. — У каждого из них была своя беда.
— У нее, кажется, умерла мать?
— Да. Рак. Одна больница за другой... Я долго пыталась разгадать Леночку. Многие, как попадают к нам, замыкаются. Решают, что маме с папой они не нужны. А если учесть, что у многих — только один родитель, то для них это — трагедия. Они еще не могут понять, что существуют обстоятельства.
— Как Лена училась?
— Я бы сказала: почти истово. Учителя ее всегда хвалили.
— А отношения с одноклассниками как складывались? Подруги-друзья были?
— Подруги-друзья? — повторила Светлана Геннадьевна. — Нет, не было.
— Может, была виновата ее вера в Бога?
— Может, — согласилась директор. — Но я думаю, что, если бы у Лены не было этой веры, она покончила бы с собой намного раньше. Избывина поверила в него не просто так. Были причины.
«Причины многих наших поступков кроются в детстве», — подумал Сергей. И спросил:
— У нее были родственники?
— Когда умерла ее мать, Зинаида Юрьевна, мы ничего Лене говорить не стали — она только-только начала привыкать к интернату, к нашему распорядку, к ребятам... Еще одно потрясение ей было ни к чему.
— Еще одно? — спросил Сергей. И уточнил. — Значит, были другие?
— А как вы думали? — поинтересовалась Светлана Геннадьевна. Но продолжать не стала.
— Насчет родственников... — напомнил Копытин.
— Да... Никому из них Лена оказалась не нужна. И пришлось оформлять ее в детдом. Если честно, сердце кровью обливалось. Избывина очень тяжело привыкала к смене обстановки. Хотя с рождения жила в общежитии. И, я думаю, вряд ли она бежала из детдома к кому-нибудь. Скорее, от кого-то.
— Значит, где она жила в Екатеринбурге, вы предположить не можете?
Светлана Геннадьевна только развела руками.
— Спасибо, — сказал Сергей. — Вы мне очень помогли.
Да. Наверное, Лена Избывина в таком жестком и жестоком мире не выжила бы. Она с самого рождения была обречена. Покорностью своей обречена. Помогает ли таким Бог? Помогает ли вера в Него? Или в этой жизни просто необходимо рвать чьи-то глотки во имя милосердия? Может, не так уж и неправ был тот, кто заявил, что добро должно быть с кулаками? Но верна ли, милосердна ли такая философия, которую пытается сформулировать (будто до него этого никто не делал?!) он, лейтенант Сергей Копытин? Если все равно Лена была обречена, какой теперь смысл в поиске тех, кто столкнул ее в реку?
...И все-таки — кто это сделал? Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно было вернуться назад — в общежитие, где когда-то жили Избывины.

VIII
Копытин долго плутал, прежде чем нашел, наконец, общежитие, в котором жила когда-то Лена с матерью. Потянул на себя деревянную дверь с облупившейся коричневой краской, и словно окунулся в атмосферу трехлетней давности, когда сам обитал в общаге. Та же коридорная система, кислый запах, смешанный с запахом табачного дыма. Только люди — не те.
Лейтенант мельком отметил стоящую посреди коридора сопливую, в коротком платьице, девчонку лет четырех, сосущую палец и с интересом глядящую на появившегося неизвестно зачем дядю в синей форме; выходящую из кубовки женщину лет тридцати, судя по выражению лица — уже безмерно уставшую, с тюрбаном из полотенца на голове, в цветастом халате, в шлепанцах на босу ногу и с тяжелой кастрюлей с супом... Из-за скрипнувшей двери грациозно показалась кошка. Она была странно белая и смотрелась излишне ярко среди будничной общажской серости. Кошка шла по коридору степенно, с чувством собственного достоинства, казавшимся странным в этом странноприютном доме.
Неожиданно Копытин остановился. Ему показалось, что он увидел повзрослевшую Лену Избывину. Тот же рост, то же неброское ситцевое платье. Похожие волосы, похожая фигура, только не такая угловатая — круглые коленки, почти незаметные ключицы, но все равно — она. Отставив руку с сигаретой, девушка стояла боком к Сергею и равнодушно смотрела в окно. Почувствовав мужской взгляд, повернула голову и долго, оценивающе оглядела Копытина. Отвернулась на мгновение, затушила сигарету и, проходя рядом с Сергеем, почти задев его локтем, обдала дымом и легким винным запахом, сквозь который едва пробивался запах дешевых, с небольшой кислинкой, духов.
С трудом, с помощью коменданта, Сергей отыскал-таки соседку Избывиных, тетю Раю — суетливую женщину лет пятидесяти.
— Мы с Зиной были подруги. Вы на разницу лет не смотрите, — без остановки говорила бывшая соседка, собирая немудреный стол. — Мы ж с Зиночкой — землячки: она — с Багаряка, я — с Зотиной. Даже родней однажды сочлись. Седьмая вода на киселе, но всё ближе стали. Леночка здесь и родилась. На моих глазах, можно сказать, росла. Хилая была, болела все время. Ребенок-то поздний, Зина ее родила, когда ей тридцать стукнуло...
— А муж? — едва смог вклиниться в ее речь Сергей.
— Муж... — усмехнулась та. — Кому такой муж нужен?
— Пил?
— Да нет. Ушел. Не выдержал.
— Чего?
— Болезней Лениных.
— Вы говорили, что Зинаида жила в Багаряке? Когда она перебралась в Екатеринбург?
— В семьдесят восьмом, кажется. Ну да, ей как раз восемнадцать стукнуло, когда мать умерла. Отец-то — еще раньше. Гиблое место... Школу закончила — и сюда. На завод устроилась, общежитие получила. Ну и рядом со мной с того времени и жила. Все одна мыкалась. Ее кто-то однажды в церкви заметил, ну и пошло... На всяких собраниях разбирать стали, чуть из комсомола не выключили. Кто к такой на пушечный выстрел подойдет? Боялись. Потом Юрка появился, ну, муж ее будущий. Любви особой не было, но все-таки поженились. Леночка родилась. И — с рождения почти — по больницам. Ну он, Юрка, и не выдержал, к другой ушел. Помоложе да поздоровее. А Зина окончательно к Богу пришла. И Леночку повела. Всё говорила ей: мол, никто нам теперь, кроме Бога, не поможет. А потом и сама болеть начала — все больше и больше, все больницы да больницы... И говорит мне: «Леночку не оставляй! Христом Богом прошу...» А я говорю: «Мы с тобой родня или кто? Конечно, не оставлю». Ну и присматривала, как могла. Где с уроками помогу, где обед сготовлю. Однажды гляжу — Леночка шепчет чего-то. Прислушалась, а она Бога просит мать вылечить. А потом — и ее саму. А Зине все хуже и хуже. Ну и написал кто-то — мол, девочка без отца, мать — больная, ухода нет. Приехали, говорят — в интернат надо Лену. Поплакали мы с Зиной, потолковали. Я говорю: так и так, родная, деваться, видно, некуда. Может, там ей лучше будет? Накормят вовремя, спать уложат. А что без матери — так часто ли она тебя видит? Зина покивала, сказала: «Видно, Бог так хочет. Уж он мою Леночку не обидит...» А как потом она директора того интерната хвалила! Умница, говорит, женщина; молодая, заботливая...
— Лена у вас после смерти матери не появлялась?
— Нет, — с сожалением сказала тетя Рая. — Нет...
— У кого она могла жить?
— Негде Леночке было жить, — вздохнула бывшая соседка. — А ко мне прийти, видать, не догадалась...
Не прояснилось ничего. Почти ничего. Избывина могла пойти за любым, кто выказал бы ей свое расположение. Где же все-таки она жила после того, как сбежала из детдома? У кого?

IX
Каляев зашел в кабинет, бросил на стол папку и сказал:
— А я вчера проститутку снял. Малолетку.
Сергей оторвался от бумаг и поинтересовался:
— Спятил?
— Ничуть, — отозвался Алексей. — Просто посидели у меня, за жисть поболтали.
Копытин уставился на бывшего однокурсника. В глазах его читалось: «Явно спятил!».
— На фиг? — спросил он. — Больше поговорить не с кем?
— Есть, — отозвался Каляев. — Но малолетка Таня, сама того не подозревая, сообщила весьма ценные, хотя и несколько расплывчатые сведения.
— О чем?
— О ком, Сережа, о ком!
— Ну и о ком?
Каляев сделал паузу и произнес:
— О Лене.
— Избывиной?!
— Ну да.
— Ну?!
— Так вот...
Алексей театрально закурил и закинул ногу за ногу. Копытин не выдержал:
— Мне твои барские замашки уже...
— Вот где! — закончил Каляев. — Знаю. Дай повыпендриваться немного. Малолеток там не больше десяти. Татьяна утверждает, что живут они дома, но врет. Явно врет. Думаю, все-таки снимают квартиру.
— А Лена при чем? Неужели с ними работала?
— Непонятно пока. Я когда упомянул веру в Бога, Татьяна хмыкнула и сказала мельком, что, мол, была у них одна такая.
— И это все?
— А ты что хотел — чтобы я в частной беседе выяснил все досконально? Скажи спасибо и на этом. Я на эту малолетку уйму бабок потратил. Своих, между прочим!..
— Ну и что мы имеем теперь? — скептически произнес Копытин.
— Могли они пытаться заставить ее работать?
— Теоретически — да.
— Пошла бы?
— Скорее, убила бы себя.
— Что и сделала. Она была там, Сережа. Понимаешь, бы-ла!
— А дальше?
И правда — что дальше? Даже если это и так — пойди докажи! И что — доказывать? Убийства не было. Все, знавшие Лену, скажут в голос: это — самоубийство. И психологи подтвердят. Заочно. В чем же тогда состав преступления? Сокрытие следов самоубийства? Такой статьи в Уголовном кодексе нет. А если бы даже и была — на то они и малолетки, чтобы...
Остается одно — искать того, кто явился истинным виновником Лениного ухода из жизни. Кто он? Кто-то случайный, или?..
— А если они, малолетки, приютили Избывину и попытались ткнуть на панель? А когда поняли, что не выйдет, испугались, что она может их сдать...
— Сутенер, — сказал Каляев. — Как же я раньше не понял? Теперь все на своих местах.
— Что — все?
— Они подложили ее под сутенера. Это же так просто!
Действительно — просто. Логично.
— Тебе не кажется, Леша, что мы с тобой выполняем обязанности Бога? — неожиданно спросил Копытин.
— Карать злодеев, защищать слабых и отпускать грехи? — усмехнулся Каляев. — Не похожи мы с тобой на добрых ангелов-хранителей. Не знаю, как тебе, а мне самому есть в чем каяться. Да — некому. Так что пусть это все останется во мне. Сохраннее будет. И давай не будем больше о том, кого нет. Не люблю сторонних наблюдателей. А ты?
— И я, — отозвался Сергей.
«Логично, — подумал он. — Все очень логично».
— Нам остается найти этого сутенера, — сказал Копытин.
— И доказать, что это сделал он. Тюрьма опустит его до ниже нар.
Доказать. Это не проще, чем найти. Даже сложнее. Намного.
— Лены нет, — проговорил Сергей. — Малолетки свидетельствовать против него не будут. Он скажет, что все произошло по обоюдному согласию. И поди докажи! А из-за чего она перерезала себе вены — Бог знает!
— Я его посажу, — сказал Каляев. — Я его все равно посажу!
— Мы его еще не нашли, — напомнил Сергей.
— Найдем. Посадим.
Сказать просто. А сделать...
— Есть план!
Каляев порывисто поднялся. Подошел к тумбочке и включил чайник.
— Посвятишь?
— Пожалуй, нет.
— Чего задумал? — подозрительно осведомился Сергей.
— Все будет нормально. Я отвечаю.
Когда лейтенант Каляев произносил эти слова, они значили одно: план, который Алексей собирался привести в исполнение — рисковый и может привести к непредсказуемым последствиям. Но Копытин знал и другое: в таких случаях отговаривать бывшего однокурсника бесполезно. И Сергей махнул рукой.
Каляев налил кофе, обхватил кружку обеими руками, точно ему было холодно, и уставилсяя в окно — на светло-коричневую стену здания напротив. Медленными глотками допил до дна и сказал:
— Всё. Пошел. Пожелай удачи.
— Ни пуха, — отозвался Сергей.
— К черту!
Если бы лейтенант Копытин вздумал проследить за бывшим однокурсником, он обнаружил бы, что Алексей направляется на улицу Щорса.

X
Вечером, когда все малолетки после работы собрались в Пышкиной квартире, в нее влетела взбешенная Фетка.
— Ну, ты! — почти взревела она, глядя сузившими пронзительно-голубыми глазами на Кобылку. — Чё это еще за приколы, а?!
Яшина дернула плечами. Она явно не понимала причин, которые могли привести Зорину в такое состояние.
— Где ты откопала этого лоха?!
Таня, кажется, начала понимать. Она еще раз дернула плечами — на этот раз виновато, — и проговорила:
— Ты об этом, невысоком и крепком?
— Ну! — подтвердила и одновременно потребовала ответа Зорина.
— Чё — ну? — вскинулась неожиданно Кобылка. — Я была с ним только раз, и то...
— Только раз? — повторила Фетка зловеще.
— Только раз, — спокойно и твердо произнесла Яшина.
Кажется, ее тон поколебал уверенность Зориной.
— А чё он? — спросила Кобылка. — Спрашивал что-нибудь?
— Она не знает!
Фетка повернулась к девчонкам, будто призывая их в свидетели. Яшина не понимала ничего.
— Нет, ну правда не знаю... — попыталась оправдаться она.
— Что этот лох тебя выкупить хочет, не знаешь? — уперев руку в бок, поинтересовалась Фетка.
— Что-о?!
Четыре юных голоса слились воедино. Яшина рухнула на ложе и выстрелила:
— Козел! Дурак! Лох! Ну дура-ак!
— Значит, все-таки знала? — осведомилась Зорина. — Предполагала?
— Да ни ... я не знала! — зло бросила Кобылка, ушла в ванную и хлопнула дверью.
Спустя пару минут в нее поскреблась Пышка — «сестра милосердная».
— Кому там делать не фиг? — раздался из-за двери недовольный и резкий голос Яшиной.
— Это я...
Танька поколебалась немного и бросила:
— Заходи! ...Чё надо?
Полураздетая сгорбленная Кобылка сидела на краю ванной и курила. В ванную лилась вода.
— ...Чё надо? — повторила Яшина.
Пышка присела рядом и спросила:
— А может, это будет лучше?
Танька стряхнула пепел в раковину и поинтересовалась:
— Ты у него была?
Яна замотала головой.
— Ну вот, — сказала Яшина. — И не возникай. Он по жизни бедный. На ... он мне такой нужен? К тому же, импотент.
— А ты ему вместо дочки будешь, — отозвалась Пышка. — Всё лучше, чем здесь...
Танька промолчала.
Фетка торчала на кухне. А в комнате шел спор — соглашаться Кобылке или нет? Жилка — Анжела Подкорытова — высказала сокровенное:
— Я, может, и ушла бы...
В комнате появилась Пышка. Было слышно, как на дверь в ванной упал крючок.
— А ты? — Жилка повернулась к Яне.
— Может...
— Дуры! — зло бросила Рыжик. — А если бросит? Тогда что?
— Не забывайте, лапушки...
(Откуда взялось это «лапушки»? Фетка раньше никогда так не говорила.)
— ...Я не согласилась. Никуда я ее не пущу! Ни за какие бабки. А если она или кто-нибудь вздумает свалить...
Зорина обвела сузившимися глазами девчонок — они очень хорошо знали этот взгляд пронзительно-голубых глаз, и закончила:
— Вы помните, что случилось с Ленкой.
Больше никто ничего не говорил. Яшина весь вечер молчала и то и дело закуривала, оставляя «бычки» в самых непредсказуемых местах. Пышка заметила, как дрожали ее пальцы.
Лишь ночью, во втором часу, когда девчонки уже спали, Кобылка, пуская дым в форточку, задумчиво спросила у Жилки, мучимой бессонницей:
— Может, и правда, свалить? Он, конечно, лох, но...
— Она тебя достанет, — уверенно сказала Жилка. — Ты же помнишь, что она сделала с Ленкой.
— Ничего она ему не сделает, — возразила Кобылка. — Потому что он — мент.
— Ме-ент?! — изумленно протянула Подкорытова.
— Мент, — подтвердила Яшина. — Только — никому! Я сперва сомневалась, а вчера увидела его в форме. Он меня не заметил, а я...
Не затушив сигарету, Танька выстрелила ею в форточку.
— Уйдешь? — помолчав, поинтересовалась Жилка.
— Нет, — сказала Яшина. — На фиг я ему? Ему, похоже, Фетка нужна. Не будет же он со мной жить? Его тут же из ментовки попрут.
— А вдруг ты ему и вправду понравилась, а? — почти жалобно проговорила Подкорытова. — И он просто не стал с тобой спать сейчас, потому что хотел потом, по-настоящему, а?
Она заглянула в Танькины глаза, но Яшина только усмехнулась:
— Мент он, Жилка, и этим все сказано! ...Пошли спать, поздно уже.
Полночи Кобылка не могла уснуть. В голове крутилось:
Если не будем хвастаться и гордиться, а будем надеяться на Бога, Он не оставит нас без помощи...

XI
Когда Алексей вернулся в райотдел, было уже девять вечера. Несмотря на позднее время, Копытин все еще торчал в кабинете. Каляев плюхнулся на стул. Вытянул ноги, сцепил над головой руки и, хрустнув позвонками, в каком-то блаженстве протянул:
— Знаешь, где я был?
— Ну?
— На Щорса. Пришел и говорю: «Девочку Таню хочу выкупить...»
— С ума сошел! Зачем она тебе?
— Женюсь! Ей-богу! Воспитаю по себе и, когда ей исполнится шестнадцать, женюсь.
— Таких, по-моему, не перевоспитать, — осторожно ответил Сергей. Он ничего не понимал.
— Ты же совсем ее не знаешь...
Алексей встал у подоконника и уставился в ночь.
— Я уже сказал... — бросил за спину Каляев.
И обернулся — резко. На губах заиграла скептическая улыбка.
— Что, поверил? Ты прав. Ну, выкупил бы я ее... Кстати, не знаешь, где мне взять такие бабки? ...А дальше что?
— Так ты?..
— Да был я на Щорса, был. И вправду вел переговоры. Якобы, — сказал Каляев. И пояснил. — Мне нужно было на Танькиного сутенера выйти.
— Вышел? — зло спросил Копытин.
— Вышел...
— А о ней ты подумал?
— О ком? — удивился Алексей.
— О Татьяне.
— А о ней-то на фига?
— Она — живой человек.
— Она? — Каляев помолчал и ответил. — Живой... У нее ж все вены исколоты! Она сама прекрасно знает, что не вырвется.
— А ты дал надежду. Поманил и бросил.
— Какую надежду, Сережа? Ее на Щорса сроду не бывало!
Копытин пожал плечами и спросил:
— Ну и что с сутенером?
— Нет его, — помолчав, проговорил Каляев. — Есть сутенерша. Классическая стервочка.
— А может, она?.. — неуверенно предположил Сергей.
— Ага! — скептически произнес Каляев. — Прицепила к поясу эту штуку и сама все сотворила. Малолетка четырнадцатилетняя. Похоже, шлюшка бывшая.
— Прокололся? — бросил Копытин.
— Прокололся, — признался Алексей.
— И что дальше?
— А дальше... — сказал Каляев. — Домой пора. Спать.

— ...А может, все не так? — спросил наутро Копытин.
— Что — не так? — отозвался Алексей.
— Всё — не так. Не то мы придумали. Разве не видишь?
— Не вижу! — раздраженно сказал Каляев. — Была у них Ленка. Бы-ла! Ну не могу я тебе объяснить, как я понял это. Не могу! Но была она там, была!
— Мы опять вернулись к тому же.
— Да не зуди ты! — недовольно произнес Каляев. — У малолеток — сутенерша. Одна из них. Подумай — могла она совладать с Леной?
— Кого-то позвала?
— Предположим, какого-нибудь кота взрослых.
— Вряд ли, — отозвался Копытин. И пояснил. — Вряд ли взрослые с малолетками уживаются. И значит, сутенеры...
— И, тем не менее, я уверен, — сказал Каляев, — что это был сутенер. Он есть, и я его найду. Скажи Ярченко, что... Нет, лучше я сам.
— Чего опять придумал? — подозрительно поинтересовался Копытин.
— Нет, нельзя мне, — задумчиво, не отвечая на вопрос, продолжил Алексей. — Меня уже знают. Пойдешь ты.
— Куда?
— На Щорса. Последишь за Феткой. Может, кто из сутенеров к ней подойдет.
— Наудачу? — спросил Сергей. — Я ж ее не знаю.
— Узнаешь. Листок дай!
Минут десять спустя на стол Копытина лег девичий портрет — довольно схематичный, но вполне узнаваемый.
— Это она, — сказал Каляев. — Фетка.
Копытин долго всматривался в ее лицо.
— Волосы светлые, — говорил меж тем Алексей. — Глаза отчетливо голубые. Невысокая. Узнаешь. Ее трудно не узнать.
— Не предполагал, что ты рисовать умеешь, — признался Копытин.
Бывший однокурсник пожал плечами.
— Татьяну свою нарисуй, — попросил Сергей.
— Интересно? Ладно. Листок давай.
— А она ничего... симпатичная, — сказал Копытин, всматриваясь в лицо. — Красивой девушкой будет.
— С дуба рухнул? — поинтересовался Каляев. — Она не доживет. С ее-то венами... Кстати, ты Ленкину фотографию не догадался взять?
— Взял. В интернате.
— Может пригодиться, — добавил Алексей. — ...Если сутенера найдем.

XII
Копытина не покидало ощущение: то, что они делают — любительщина, игра в сыщиков. Но можно ли было доискаться до истины другим путем?
Сергей вышел из райотдела часа в четыре, и минут тридцать спустя был на Щорса. Он встал возле ограждения автовокзала — будто ожидая автобус. Курил и присматривался. На противоположной стороне прогуливалась невысокая крепкая девушка лет восемнадцати. Походка и цепкие взгляды, которые она кидала на мужчин, не оставляли сомнений в ее профессии. Из тормознувшей почти возле самого Сергея красной «Ауди» вылезла пацанка, в которой он без труда узнал Татьяну, поправила юбку, подошла к  Сергею и, осмотрев его с ног до головы, попросила закурить.
— Ждете? — поинтересовалась малолетка неожиданно хриплым голосом.
— Да, — сказал Копытин, делая вид, что высматривает кого-то в толпе.
— Не меня?
— К сожалению...
— Ещ-ще один... импотент, — сцедила Татьяна и отошла.
— Шлюха, — отозвался Сергей.
— Козел! — не осталась в долгу та.
— За козла ответишь! — автоматически произнес Копытин.
...Чего он добивается?
— Н-ну т-ты, л-лох! — взвилась малолетка.
— Чё, мужик, проблемы, да? — раздался рядом девичий голос.
Копытин обернулся. Сзади него стояла Фетка. Сергей только сейчас по достоинству оценил рисунки бывшего однокурсника.
— Проблемы? — Копытин сделал удивленное лицо. — Никаких проблем. Девочка меня с кем-то спутала...
— Бывает...
Сергей повернулся на голос. Чуть в стороне стоял, поигрывая ключами, парень лет двадцати — среднего роста, с темными поросячьими глазами. Если бы он, Сергей Копытин, умел рисовать!..
Он снова сделал вид, что ищет кого-то в толпе, и устремился к подошедшему автобусу.

XIII
— Ну?! — Каляев даже привстал навстречу Сергею.
Духота спала, но воздух был наполнен запахом пыли. Его хотелось чем-нибудь запить.
— Кофе налей, — выдохнул Копытин и, опустившись на стул, вытянул ноги.
— Ну? — повторил Алексей, ставя перед Сергеем кружку с кофе и глядя бывшему однокурснику прямо в глаза. — Нашел?
— Нашел.
Напряженность во взгляде спала. Послышался едва заметный выдох.
— Ну, ладно, пей. Потом расскажешь.
— ...Ты был прав, — произнес Копытин, когда кружка наполовину опустела. — Сутенер. Похоже, друг Фетки. С твоей Татьяной у нас вышла небольшая стычка. Нервы у девочки ни к черту. И тут же возникла Фетка. Следом — он.
— Запомнил?
— Конечно.
...А дальше?
— Значит, будем брать! — решительно произнес Каляев.
— С ума сошел! У нас на него — ничего. Ровным счетом.
— Думаешь? — усомнился Алексей. — А может, все-таки попробуем?
— Ну и на что мы его возьмем? На голый понт?
— Давай-ка все-таки — фоторобот, и — по картотеке.
— Сомневаюсь.
— Сомнения трактуются в пользу обвиняемого, Сережа. Сейчас нам это не подходит.
На этого парня в картотеке и на самом деле ничего не оказалось. Как Сергей и говорил — ровным счетом.
— Будем брать! Хоть на голый понт, как ты говоришь, но возьмем. Я ему эту девочку не прощу, понял?
Отговаривать Каляева, когда он в таком состоянии — бесполезно. Это Копытин знал давно.
— Ну и как ты собираешься это провернуть? — поинтересовался он.
— А вот. Слушай. Пока ты его искал, я все продумал. Дай листок. ...Вот Щорса. Вот Восьмого Марта. Автовокзал. Между пятьдесят четвертым и пятьдесят шестым домами, вот здесь, будет ждать машина. За рулем — я. Рядом со мной — Ярченко. Твоя задача — обнаружить сутенера. Обнаружишь, и не светись зря: тут же — к нам. Подъезжаем, вы с Ярченко его — под белы рученьки, и... ну, в общем, понятно. Везем сюда, а тут уже в дело вступаю я.
...И все-таки это было похоже на какой-то бредовый детектив.
— Только осторожнее, Серега! Боюсь, тебя они тоже уже срисовали.
— Ладно. Не впервой...
...Заехали с Белинского, дворами пробрались к намеченному месту. Алексей заглушил мотор и, обернувшись, хлопнул бывшего однокурсника по плечу.
— Ну, давай! Ни пуха...
— К черту! — бросил Сергей, распахивая дверцу.
Слишком светиться действительно не следовало. Его и в самом деле «срисовали». Поэтому, едва обнаружив парня и убедившись, что он никуда не собирается исчезать, Сергей перешел на другую сторону и скрылся во дворах.
— ...Ну че, Серега? — спросил Алексей, едва Копытин сел в машину.
— Здесь. Только на той стороне.
— Ладно, — сказал Каляев, включая зажигание. — Выскочим дворами на Разина, там где-нибудь развернемся. Ну, с Богом!
С Богом... Его так не хватает здесь!
— Еду медленно, — предупредил Каляев, едва они выскочили на Щорса, — будто присматриваемся, кого брать. Заметишь его — предупреди заранее.
— Вон! — сказал Сергей спустя пару секунд. — У тополя.
— Так, — напряженно выдохнул Алексей. — Ярченко, выходишь первым. Просишь закурить. А потом... — Он махнул рукой и продолжил. — Ребята, мы обязаны его взять. Поняли?! Сержант, вперед!
Виктор вылез из машины, развязной походкой подошел к к сутенеру и попросил прикурить.
— Красивые у тебя девочки, — сказал он. — Особенно вон та...
Он протянул руку — словно показывая на кого-то, схватил запястье парня и поставил за излом. На помощь Виктору тут же подлетел Копытин, заломил сутенеру вторую руку за спину. Все произошло настолько молниеносно, что парень начал возмущаться, лишь когда оказался в машине. Алексей врубил сирену и понесся к Белинского. Девицы с визгом прыскали во дворы.
Парень сидел на заднем сидении, между Копытиным и Ярченко, и был пристегнут наручниками к сержанту. Все молчали. Кроме разорявшегося сутенера.
— Помолчи, а? — сцедил Каляев. — Смотри, всех шлюх распугал.
— Не я распугал, — возразил парень. — Вы распугали. У меня от вашей сирены голова заболела.
— Смотри, — лениво Алексей. — Посадим — другое место заболит. На зоне таких как ты ой как не любят...
— А чё ты мне грозишь-то? — вскинулся парень. — Я стоял себе, никого не трогал...
— Девочек твоих трогали, — бросил за спину Алексей.
— Не ты ли?
— А может, и ты кого тронул, — не обращая внимания на реплику сутенера, продолжил Каляев. — Не помнишь?
Парень смолчал. Он смотрел в окно. Автомобиль тормознул наконец во дворе райотдела. Ермаков проводил взглядом эффектную четверку: впереди шли два лейтенанта — Каляев и Копытин, а следом — прикованные друг к другу наручниками сержант Ярченко и парень лет двадцати, среднего роста и с маленькими глазами. Ермаков хмыкнул и дернул головой.
— В чем меня обвиняют? Где ордер на арест? — после долгого молчания опять начал парень.
— Не разоряйся, — спокойно посоветовал Каляев. — Без копейки останешься, если так разоряться будешь. Ты, кстати, где работаешь?
— Безработный я, — сказал парень. — Все ищу, ищу... Кстати, когда вы меня взяли, я друга ждал. Мы должны были идти на работу устраиваться.
— Ты мне по ушам не езди! — бросил Каляев. — В шесть часов вечера устраиваться на работу?
— Жизни вы не знаете, гражданин начальник! Сидите в своей ментовке и не подозреваете, что многие директора в своих конторах появляются только по утрам и вечерам.
— Ну ты, крыса! Помолчи, а! — зло произнес Копытин.
— За крысу ответишь! — автоматически выстрелил парень.
— Фамилия-имя-отчество? — на одном дыхании выговорил Алексей.
— Павел Викторович Федоскин. Устраивает?
— Пока да, — отозвался Копытин. — Что делал на Щорса?
— Ну, если вас не устраивает версия с работой — гулял. Просто гулял.
— С Феткой? — быстро спросил Каляев.
Сутенер на секунду изменился в лице, но тут же с собой совладал.
— Не понял, гражданин начальник...
— Да все ты прекрасно понял! Не надо нам по ушам ездить, гражданин сутенер.
— Для таких обвинений нужно иметь основания, граждане начальнички, — с улыбкой отозвался Федоскин.
— Будут, — коротко сказал Сергей.
— Вот когда будут, тогда и поговорим. ...Если я захочу, конечно.
Каляев бросил на стол фотографии. Семья Избывиных во дворе общаги, сидящая на скамейке Лена...
— И что? — спросил Федоскин. — Если хотите знать мое мнение, девочка так себе. Мне такие не нравятся. Хотя, наверное, кому-нибудь в кайф и такие...
— Значит, ты ее никогда до этого не видел? — уточнил Сергей.
— Не знаю, — пожал плечами парень. — Может, и сталкивался где-нибудь на улице. Народу много, всех не упомнишь.
— А это?
Рука сутенера дрогнула, когда он взял посмертные фотографии Избывиной: вскрытые вены, изрезанное лицо...
— Дура, — выдохнул он. — Ой, дура-а! На фиг было вены резать? Жила бы как все...
Он, должно быть, имел в виду Феткиных малолеток.
— Я тебя за изнасилование посажу! — пообещал Каляев.
— Попробуй, гражданин начальник. Может, удастся. Хотя вряд ли. Я вижу, девочки больше нет. Сама она ничего уже не скажет, а был я с ней или не был — кто знает? Еще вопросы ко мне есть?
— Когда-нибудь ты проколешься, — сказал Каляев. — И я тебя раскручу. На полную катушку раскручу!
— Жди, родной, — осклабился Федоскин. — У моря погоды. Ну, я пошел?
— А в камере посидеть не хочешь?
— Пожалуй, посидел бы — ради интереса, но меня дома ждут.
— Так позвони, предупреди, — предложил Копытин и показал на телефон.
— Телефона дома нет, — развел руками Павел. — Такая вот незадача. Извиняйте, граждане начальнички. Не получилось. Пошел я.
Он поднялся и развязной походкой направился к выходу. Каляев его не задержал.
— ...Знаешь, что я мог бы сделать? — закурив, задумчиво поинтересовался Алексей. — Я мог бы посадить его в камеру с уголовниками и намекнуть, что он девочку малолетнюю поимел. А назавтра позвать для беседы. Думаю, за ночь он стал бы более покладистым. ...Хотя, вряд ли. Ничего у нас на него нет. Ни-че-го, — вздохнул Каляев и добавил твердо. — Но, Серега, я тебе обещаю — рано или поздно я его все равно посажу! На заметку я его уже взял.
— А может, его покарает Бог? — спросил в пространство Копытин.
(Верил ли он в это сам?..)
— Не покарает, — возразил Каляев. — Ему не хочется о таких подонков руки марать. Как ни крути, делать это придется нам... Нам, Сережа!
14.11 — 1.12.02 г.