ярри ёттер и есофский ямень

***Явь***

На остановке всегда много людей и обычно не думается, что никого из них ты больше никогда не увидишь. Вот эта женщина в шлепанцах, датый мужик с мешком,  ребенок с бегемотной мамашей, девушка из натурально блондинистых волос - их больше не будет. Не будет пальцев ног, ступней, икр, бедер, задниц, животов, рук, грудей - даже зубов и пушистого покрова на голове. Вот ты идешь вперед, вот недавняя девушка случайно касается твоей шеи, но ты знаешь, что она мертва, потому что не повернешь головы и она останется в шаге, потом двух, потом тебе направо, а ей в другую сторону. Ее не станет. И пока еще слышно, как цокают ее туфли, пока теплеет от бывшего дыхания твой затылок, можно, наверное, понять, что такое жизнь, или смерть, но обычно ты не понимаешь ничего.

Ясно одно: до того как Антон ван Левенгук не изобрел микроскоп - бактерий на Земле не было. Потом они родились. Пока ты не повернул головы - все идущие сзади жили. Потом они умерли. И если у тебя хорошая память, то можно заметить, что обогнавший тебя пацан уже где-то был. Он как Христос... или Лазарь - наверное неважно - память далеко не всегда годится для таких воскрешений. Тем более, что Христа все равно распнут, а Лазаря засунут обратно в гроб... просто потому что это очень легко сделать. Интересно, а что тогда с тобой? И что ты? Наверное... ну, так может быть, ты умираешь всегда. А возможно - ты один и живешь. Скорее всего. Никто же больше вокруг  не занимается подобной херней.

***Сон***

В записке значилось: "ТАНИ БОЛЬШЕ НЕТ. И ЕЕ РЕБЕНКА ТОЖЕ". Записка валялась на изрезанных мужских трусах, поверх пощербленой коричневой иконы с ликом святой Татьяны. Ножницы лежали на журнальном столике, над которым горело желтое электричество. В комнате пахло ужасом.

Он постоял, дергаясь, над буквами, помял руки, взял икону и вышел.

Ночной киоск не продавал ничего стоящего, поэтому пришлось идти в другой квартал. Было, вообще-то, все равно, потому что он на час не успел. Или на два часа, но это тоже неважно. Важно было держать икону, сосать изо всех сил сигарету, куда-то бежать и молиться. Он точно не знал, как надо молиться, и куда стоит бежать, поэтому путал ноги, слова, мелькавшие окна, "отче наш", и "****ец!.. ****ец!.."

В спиртклубе ее не было. Он обошел все столики и спросил мэна за стойкой. Тот не знал. Пришлось уйти, так и не догадавшись выпить.

***Явь***

В спиртклубах обычно пьют и собираются в разновеликие компании почти все пассажиры, приехавшие на такую-то остановку. Самые любимые - это "Советский спирт" и "Спиртэкпресс". Уже и не помнишь, почему получилось именно так, зато хорошо знаешь, что в первом можно навернуть под старую музыку, а во втором быстро перехватить стопку или другую.

Сегодня совершенно не хочется говорить в окне, выслушивать от деда по телефону или просто смотреть на встречные поезда, пока твой гонит от пустоты до пустоты. Хочется в "Советский", выпить чашечку с Антоном. Да, у каждого есть окно, но там совершенно неинтересно пить: ты налил, приготовился, а связь оборвалась - поезда разъехались как ноги и между ними дыра. Говорят, кстати, что "в дыре" живут демоны и можно подхватить одного или двух, когда болтаешь. Может там сам дьявол живет - хер его знает.

Да, отвлеклись: лучше пить вживую. С Антоном точно. Он не любит этих штучек, хотя когда по окну можно сделать бабки, "то че их не сделать, а?". Дед - другое дело - тот на свое наклал и разговаривает только трубкой. Для него, наверное, нет окон. Интересно, он вообще бывает в метро? Или уже забил болт на все? Ему ж необязательно - пенсию берет, а потом берет спирт. И Сашку, такую бабу, на поколение младше.

***вое поколение - они метро выдумали, и поезда. А еще выдумали в них ездить весь день, за который ты получаешь деньги. А уже такие, как ты, выдумали окна и разговоры по ним. Или это наши родители выдумали окна, потом не знали, что с ними делать, и от того уже мы придумали по ним болтать? ХЗ.

***Сон***

Дед оказался тяжелее, чем думалось. Санитар сразу отнекался - "он не грузчик" - и тащить пришлось самому. На одуванчиковую стариковскую голову совсем не хотелось смотреть - она зияла красным, постоянно открывая рот. При выходе удалось подкупить каких-то алкашей, чтобы дотарабанить тело в машину, те щербато облизывлись и просили вперед. О том же говорил водила, но уж ему точно было нельзя.

Когда приехали, то могильщик сказал вот что: осенью копали экскаватором траншею метр на два и длинной в девятиэтажный дом, а потом осваивали это дело. Хоронили, обычно, зимой - тогда на поселок приходилось двое-трое клиентов за неделю - в траншею ставилась перегородка, завершая собой яму, и все засыпалось. Но недавно перегородку пришлось пропить, поэтому нельзя ли было как-то решить вопрос?

В конце концов, все - водитель, носильники и близкие соседи - остались есть. Им всегда нравился дед и его домашний спирт, только, говорили, хозяин  последнее время чудил, годков, где-то, пять. Бабу завел, опять же, лет на двадцать моложе себя. Она его и убила. Как убила? А так, кувалду взяла и по мозгам. Еще в руку попала - он сонный был, защищаться полез, а она пьяная. Как только поднять такую тяжесть смогла? Может, кто другой? Все равно умантулили по темени так, что пол-дивана в крови. В общем - скоро суд, и там, наверное, докажут, что она, кто ж еще?

Надо было забрать старика отсюда. Забрать, пусть упирается, про "личную жизнь" говорит, "свободу". Пусть, блять, дома сидит, когда все в метро! Ну и что - у него пенсия. Пусть сидит, сволочь, пусть сидит. То есть сидел бы пусть.

***Явь***

- Знаешь, как надо щас книжки продавать? Не так, как вот оно есть. А с указаниями! - Антон поднял одноименный палец и надпил. - Смотри: "Голубое сало", для мужчины тридцати семи лет, гомосексуалиста, возможны проблемы с потенцией. Или: "Имя розы", для взрослых от шестнадцати до тридцати трех лет, если с отклонениями в межличностном общении - то "от четырнадцати до двадцати двух".
- Книги можно по окнам читать, там и рекомендации есть...
- Что по окнам? Ну что там по окнам? Напишут в обсуждении: "пидар-импотент под сорок лет" - это именно ты, а раз у каждого товара покупатель свой, то можешь идти и брать.
- Слушай, зачем вообще эти указания?
- А затем, что все в этом мире глубоко индивидуально и относительно. Понимаешь?

С Антоном это часто. У него по жизни две страсти: читать свежатину и, как он говорит "любимую падаль", а также наливать спирт в "Советском". Там он за стойкой уже давно. Когда ты с ним больше года - как-то скучно без каждодневного его языка. Жаль, что он окна не любит. Иногда времени нет, или ты не хочешь никуда переться - берешь окно, смотришь - там соседний поезд. Тоже со своими смотрящими. Главное тут - потянуть канал. Видишь, видишь, видишь, потом - раз! - увидел, что надо и бросил конец. Но все равно обрывается очень часто.

Людей много - всех запомнить нельзя. Вот есть некто "LenaLove", ищет "богатого и нелысого, для романтической любви", а слушает она "что нравится" и волосы у нее "другого цвета". Другого это значит "не такого, как у всех"? Наверное нет, потому что ты находишь еще какую нибудь "Kicuny" и ее окраска тоже "другая". А у "Светульчика" - "глаза голубые", "готовить люблю", "ищу надежного мужчину". Антон говорит, что все бабы делятся на куриц и жаб - по сорок пять процентов. И еще десяток - змеи. Интересно, на кого делятся все люди вообще? Надо будет спросить.

***Сон***

- Почему ты уходишь? - Она все время спрашивала это, стоя на коленях. - Ты не можешь остаться? Когда ты приедешь? Зачем тебе уходить?  - Он уже устал бегать от нее по дому, и от слов тоже устал. Смотрел, только, на запястье, вдруг обнимал ее, поднимая с пола, а потом провожал глазами обратно. После чего опять нервно ходил.

- Тебе же со мной лучше? - Со всеми было и хорошо, и плохо, а с кем будет лучше и насколько именно лучше - он совсем не знал. Может быть, потому что устал сильно и вообще все плохо помнил.

- Почему ты уходишь? Не уходи. - Видно было, что слов во рту собралось много и выговорить их все нельзя. Некоторые потому, что страшно, а часть потому, что язык так повернуться не мог. Тогда она тупо замолчала, потрусила к креслу, свернулась на нем калачиком и махнула на него рукой. Он качнулся у входа, но после второго взмаха собрал сумки и ушел.

***Явь***

В метро надо долго ездить, там иначе нельзя. Пока ты попадешь вниз, пока войдешь внутрь, пока поедешь вперед, пока скосишься вбок, пока начнешь говорить... Кроме того, следует ведь и работать. Деньги платят не только за то, что ты ездишь, но и за то, как ты это делаешь. Почему одни люди платят другим за то, что те живут не так, как выплачивающие этот своеобразный гонорар? Тоже можно обсудить с Антоном. Но лучше с Тимошей. Тимоша виснет в "Спиртэкспрессе". Ничего странного. Он любит быстро пить и говорить. Говорение, вообще, его стихия, даже более, чем спирт.

- В Америке живут люди с хорошей кармой,  - вещает Тимоша. - Они это раньше заслужили. В прошлых жизнях.
- А, допустим, в Африке кто тогда живет? Люди с плохой...
- Ясное дело - с непроработанными воплощениями только туда и попадать.
- Это что выходит, сначала ты хороший и получаешь кайфовую жизнь, живешь - делаешься плохим, и в следующий раз возникаешь уже где-то в Чаде, когда там особенно нечего жрать?
- Выходит, да. Запомни: люди не делятся на хороших и плохих.

Вообще непонятно, как кого делить. Помнишь, как ты бздел атомной войны в детстве? Плохо влиявшая на взрослых пожилая брежневская пропаганда проникала прямо под детское темя, дальше вдоль холодной спины, и до самой задницы, о которой ты так дрожал. В итоге, на встрече нового года, где было шепотом в сплетнях сказано, что канадский астролог угадал смерть "старика" и приход "кагебиста", а вскоре после праздников нагадал ядерный конфликт - ты, проплакав до конца "Огонька", решил, что гораздо лучше будет желать всем каждый вечер спокойной ночи, что это, наверное, поможет, и никто ничего не начнет. Правда, возникли сомнения: а зачем желать хорошего тому самому Рейгану, который хуже, как везде говорилось, всех? Выходило, что надо как-то отделить своих. Обычно долго думаешь на такие темы, забываешь, возвращаешься и уходишь, так и не определившись. Но в тот раз мозг сработал моментально: желать "спокойной ночи" надо "всему прогрессивному человечеству". И проблема решена.

***Сон***

Дед говорил: "подари мне магнитофон, я в поезде видел, маленький, тайваньский, еще чтоб записывать на него можно было". А он что-то отнекивался, оправдывался плохой памятью и, все же, наличием совести. Дед наседал, приезжая два раза в год, а иногда - выговаривая в свою старую трубку. Во время очередного приезда пришлось записать точный адрес и цифры для посылки. Дед сказал, что бандеролью тоже можно, и что он будет ждать. В принципе, никто и не собирался ничего отправлять, потому что пенсия для тех, кто не ездит уже в метро, очень маленькая и жить на нее нельзя. Особенно, если нужен спирт. А магнитофон - ценная вещь.

Чтобы хватало еще на Сашку, дед работал так: он возил тележкой продукты между городами. От одного метро к другому. Те, кто там, отдавали свои деньги остальным, и было более-менее хорошо. А могло еще лучше, если бы только Сашке не приходилось красть. Время от времени, чтобы обеспечить сидевшего сына всем, что попадалось под руку.

Он боялся, что магнитофон дед пропьет. Или его украдет на пропитание Сашка. Но, если честно, у него была просто плохая память.

***Явь***

До "Советского спирта" еще долго. Он на другом конце линии. Кстати, можно было бы заехать кое куда. Месяца два назад приезжал дед, и перед самым вагоном попросил магнитофон, причем, чтобы там имелась возможность записывать разные голоса. Зачем это ему - непонятно совершенно: все старые винилы с Николаем Сличенко и остальной прочно забытой цыганщиной в эту коробочку все равно не войдут, к тому же, их давно нет. Кассет тоже. Что тогда?

Как это бывает, когда не хочется и не нужно помнить, а оно само вылазит? Нет, это не даже не совесть. Просто маленький жучок, и его можно тихонько раздавить.

Вообще-то, старикан сука. Насмотрелся где-то стихов и сам уже лет пятнадцать фигачит: "Октябрь всех раскрепощает, освобождает от оков". А вчера письмо прислал в рифму, типа: "Меня душой вы отвергая - берете в душу тяжкий грех. Придет расплата дорогая, для вас для всех, для вас для всех" и так далее на пятьдесят семь страниц, целую тетрадь не пожалел. На почте подумали, что там пластит - принесли распечатанный конверт втроем, на подпись. А все из-за того, что в прошлом году на операцию приезжал, лежал на следующий день никакой, в животе трубень медная и говорит: "на день рождения возьмите меня?", а ты ему: "дедушка, тебе еще отлеживаться надо, отдыхать, вот фрукты, сок...". Он тогда смолчал и теперь нате. Про диктофон, кстати, тоже что-то срифмовал: "обещан был магнитофон, и где же он, и где же он?". Где... Ну, блять, забыл. Зато в послании нихрена не забыто и ни один хрен не забыт - списком влезло все за последние и предпоследние года.

А сам? Как он после Германии выжил, ну? В шестнадцать угнали - в девятнадцать вернулся, пешком. И сразу уехал. Нет, не за Урал - моряком в Сочи, даже фотокарточки где-то есть. Это как? И в техникум потом, и на курсы, и мастером в шахту, потом начальником чего-то там. Вместо того, чтобы сосну валить. А кто на фестиваль молодежи в пятьдесят седьмом в столицу пригласил? Лумумба? Поэт...

Пора выходить.

***Сон***

Он был такой сильный, такой надежный. Она мечтала только о двух вещах: "увидеть сына" и "заснуть у него на руках". Больше не придется говорить матери, что "у меня все хорошо... да... с личной жизнью? да все хорошо, мам!..". И ездить уже никуда не надо. То есть уже летом можно будет сына забрать... А то она такая сука, такая ехидна, Господи, без дитя живет, прости Господи, "ну что за мать?!".

И вот... вот как-то так оно... внутри у нее как-то так. В общем, кажется... ну залетели они, вот. Ему еще ничего не говорено. Потом, уже пусть остается, тогда можно. Ей интересно: "пацан там?". Наверное, пацан - мясного хочется. А снилась девочка...

Как же здорово, что они не разминулись тогда, в метро!

***Точка***

Вот открываются двери, поток людей колонной вытягивается из поездного нутра. Ты давишь чей-то каблук. Извиняешься. Замечаешь ее лицо, волосы и глаза. Скользишь взглядом на босоножки и проходишь вперед. Она тебе нравится. Она дышит где-то позади, просто  из-за эскалатора не слышно. Ты мечтательно разглядываешь своды: там, в окружении старых стенных подтеков улыбается черноволосый очкастый мальчик. Потом бумага рвется и кусок еще советского цемента падает тебе на макушку. Ты лежишь, кровавя пол, а голова раскрывает рот. Где-то визжит девушка.

Какой-то шутник из строителей, когда-то нацарапал по штукатурке: "ху... ху... и ху... ху..." - надпись уцелела и валяется буквами прямо на названии фильма. Если бы ты мог думать, то сопоставил бы ее с собой.

***Сон***

Несколько раз ты пытался сочинять афоризмы - один раз даже получилось, когда распалась долгая любовь и стало очень пустотно-колюче. Вот что записано на потерянном клочке бумаги за подкладкой куртки: "когда пишет влюбленный - его время между строк, и это будущее, когда пишет разлюбивший - его время в строках, и это настоящее, когда пишет тот, кого разлюбили - его время и в строках, и между ними, и это прошлое".

Ты всегда любил жизнь. Казалось, что и она тебя? А сейчас?

***Явь***

Сон всегда стремится навстречу действительности. Так же, как возможная будущность навстречу сбывшемуся настоящему. Они не могут не пересекаться.