Соло на ноутбуке-2

1

Собственно, свинство со стороны памяти о5 неодолимо тянуть меня туда, в блеклое "было", во время белокурых ангелов, подвывавших внутри меня свои осиротелые мотивы. В сущности, моя природная черствость еще не знала подобных сокрушений. Меня - витавшего где-то между смертными и Богом, кладбищами и звездами, лужами и стратосферой - схватили за волосы и швырнули в сентябрьскую хлябь. И сделала это маленькая, недоделанная женщина с глазами на манер неба.
О, это были воистину дьявольские эксперименты над сознанием! Меня поражало в ней буквально все. Но особенно - ее способность уходить в себя (даже притом, что она этого не выказывала по причине того, что не подозревала об этом). Созерцание внутреннего - что может быть возвышеннее (именно поэтому, глядя на камни, я исхожу первобытной завистью)?
Я не мог говорить ей о том, что люблю раннего скатологического Дали или "Память" и "Покушение" Магритта, не мог рассказывать о трепетном обожествлении Мандельштама и Камю, боялся заикнуться о этапах развития позднего ницшеанства или феномене театра парадокса - ей это было неинтересно...
Hotя, вряд ли можно говорить о недостатке ее ума. Просто ей было нескучно обсуждать поп-звезд и победоносно хлопать ресницами - так, 4то можно было уловить колебания воздуха - при каждом удачном эпитете.
Она нарастала во мне стреmееtельно, злокачественной 0пухолью - на сердце. Липкими вечерами я насиловал клавиатуру телефона, оскорбляясь бесконечными прерывистыми гудками. Я ждал ее. Впрочем, иногда дожидался. И тогда падаyouщие сумерки накрывали меня всей своей какофонической одурью...
"... импассибл... импассибл...", - говорил я, заdoomываясь о происходящем... И ночами, когда тьма оседала даже в карманах брюк, а пустота застревала в горле огромными кусками, я (4то бы вы могли предположить?)... DOМАЛ... И однажды додумался порвать наши отношения. В конечном итоге, причины моего решения не имеют никакого значения, ибо последствия первичны, а причины бесполезны по мере их фактического бытия. В этом смысле, мне плевать, КАК Бог сотворил мир, так как намного важнее, каким этот мир стал при мне: куда важнее думать об изменении, нежели о пустом анализе (одно другому не мешает, говорите? Тоже верно. Но я не понимаю тех, кто стоит спиной к тому, 4то будет, глаголя о прошлых ошибках). Говоря откровенно, пусть занимаются историей дегенераты, в то время, как делать ее будут безумцы, вроде меня. Но хватит об этом.
Так вот, не виделись мы почти год. Оба уже успели прописать в своих снах других людей, стали лишними в дневниковых записях... Короче...

2

Я стоял на знакомой аллее и пел какую-то песню - вполголоса, чтобы - не дай Бог - не засмеяли прохожие. Сумерки накрывали город ядовитой пеленой, подобно тому, как дым проникает в камеру для удушаемых. В такое времya суток во мне обычно наступает осень. Но в тот момент она отсутствовала на всех мыслимых календарях памяти и настоящего. Было, что ли, светло (до тонических судорог в области четвертого и пятого шейных позвонков). Вечер молчаливо глотал аргентальную немощь воздуха и сжимался до размеров воспаленной диафрагмы. Затевалась, ослабленная метеорологами, морось. Сыростью не то, чтобы пахло - она впитывалась в клетки с какой-то необъяснимой тяжестью (так впитывается в хлебную мякоть густая карамель). Откуда-то тянуло запахом шоколада (это я и сам не в силах объяснить). Непонятно отчего я с горечью улыбнул губы (ощущая себя печальным рыжеволосым мимом времен дореволюционной Франции, оставшимся вдруг наедине с опустевшей ареной).
Ртуть уже достаточно низко упала во рту умирающего дня (У.Х. Оден) в ту минуту, когда она появилась из-за поворота. Было темно, она не отбрасывала тени, но мне - как человеку с феноменальной зрительной памятью - было трудно спутать ее силуэт.
В перерывах между ее оправданиями касательно опоздания мы решили все маршрутные и топографические проблемы, сели в машину и поехали в кафе. По привычке. Правду сказать, и позвонил я ей, скорее, рефлекторно, нежели иначе. Пришел домой пьяным и позвонил.
И вот она сидит напротив меня, со сплошной метафизикой в глазах, пьет пиво и показывает серебряное кольцо с фионитовым глазом, которое я привез ей из командировки в Бишкек. Именно тогда, фильтруя волокнами легких пыльную киргизскую ночь, я написал "Соло на ноутбуке - 1". Пожалуй, этого текста не увидит никто. Помню, как на протяжении месяца я распечатывал экспрессивное эссе каждый день с единственной целью - разорвать. Это был обряд обмана памяти, который впоследствии, за неэффективностью, был отменен. Весь мой суггестивный план вымести из головы частицы случившегося растворился. Она разглядывает мои московские и питерские фотографии, перелистывая альбом аккуратными пальцами с невидимым налетом сигаретной смолы. Я время от времени вношу какие-то реплики и ремарки относительно того или иного изображения (вообще, искусство фотографии настолько иррационально, что лично меня бросает в трепетную дрожь при каждом столкновении с ним. Важен не тот момент жизни, остановленный вспышкой, а та музыка невозвратного, которую несет в себе самая точная живопись).

3

4то ожидает дальше, в грубоватых фрагментах "после"? Неважно (скорее всего, ее - вполне предполагаемое и, пожалуй, заслуженное, скучное (?!?) счастье, меня - обычная участь поэта: постоянная мимикрия души, бытовое ****ство, одиозная жизнь, одухотворенная смерть и сто тысяч папирос вместо свечечек (О.Э. Мандельштам) за несколько вечностей до величия). Вглядываясь в мистические черты моей собеседницы, я не страдаю этим вопросом.
Куда более пронзительны и мучительны прогнозы. Ожидание само по себе не так страшно, страшно то, что следует за этим ожиданием. Банальная, в общем-то, по сути, ежели честно вещь, но понимаешь это только тогда, когда приспичит.
Так вот, философия ожидания: Для себя я определил ее в трех строфах, которые, пожалуй, являются лейтмотивом последних четырех лет моей жизни ( а жаль, черт возьми: Откровенно - о4ень жаль:):

Фиолетовый май. Над бульварами - аромат
послезавтрашних <помнишь?>, <а если бы знал!> и <было ведь...>:
Я шатаюсь меж лип, оборачиваясь назад,
и пытаюсь опять - без особых успехов - выловить

твою мягкую поступь: Ты снова сегодня одна,
и, похоже, нужна (я сказал бы точнее - первична, но
невозможна) не мне одному, и в весеннем сценарии сна
мы достаточно счастливы, но пресловутое <личное>,

как всегда, не в порядке: Но пОлно - не поленись
продержаться: дыши в пустоту: исправь ее
учащенным дыханьем, приветствуя вечный антагонизм
не вернувшихся ПИСЕМ и замкнутой ГЕОГРАФИИ:

Да, именно проteeвостояние именно peacем и именно, геограphии, ибо сейчас самым страшным - выбора не было и net - результатом ожидания является (и это после того, как я в невероятной спешке несусь в интернет-кафе, ощущая под языком мягкую звукопись ее имени) только одна фраза: "В вашем почтовом ящике нет непрочи..."... к черту! Ну ее, эту фразу, ну!:! В общем, я жду...
Пожалуй, с этим видом частичного осязания бесконечности я свыкся бесповоротно и смер-прости, Господи!-тельно. С понятием ожидания связан еще один порок человечества - убивать время (говоря откровенно, вся наша жизнь - непреднамеренное убийство времени. Или привычное убие(ва?)ние) временем нас. В то времya, пока одни заняты 4ем-то ради того, чтобы догнать время, другие, наоборот - силятся побыстрее прожить какой-то определенный срок. А третьи (в основном - шизоидные личности и неврастеники) вообще считают, что времени нет, равno, как и смерти. В мыслях о длине времени люди равны только тогда, когда играют в ящик не понаслышке. Ну да 4ерт с ними, с пороками. И со временем. Тем более что его нет. Равно как и смерти...

- Блин, целый год не виделись, а ощущения будто встречались! - восторженно прерывает она мои мысли. Я улыбаюсь ей и вдруг улавливаю совершенно занимательную штуку...

...дорогая, я ни разу в жизни не видел тебя во вторnick...

10.10.2002, АлмаТЫ