Пионер

– Когда ты наконец сядешь за уроки балбес?!! – услышал он уже в четвертый раз за сегодняшний вечер – Ну погоди, придет отец!
– Мамочка… – слабо попытался он объяснить.
– Ну что опять “мамочка”?!! Я тебе уже 9 лет “мамочка”! Я сегодня на родительском собрании чуть со стыда за тебя не сгорела!
Гриша тяжело вздохнул и снова отвернулся к стенке. Конечно, мама опять права. А он, Гриша, девятилетний школьник, опять неправ. Маме действительно было стыдно за него на прошлом собрании. Да и на позапрошлом тоже. Он уже полгода как перестал учиться и никакие отметки в журнале его больше не интересовали. Какая разница, если он такой…
– Ну почему у всех дети как дети, а у меня – несчастье какое–то! – уже в кухне заплакала мама.
– Гриша опять вздохнул и подумал, что в сущности мама права: он и есть ее самое большое в жизни несчастье…
Он не всегда был таким. Всего лишь несколько месяцев назад все было иначе. То есть, родители никогда им не гордились, но он, лично он, был собой вполне доволен. Три месяца назад, пока не случилось ЭТО.
Хлопнула входная дверь, в прихожей раздались радостные голоса. Отец вернулся с работы и у них с матерью начался обычный обмен новостями. О Грише пока никто не вспоминал. Он по старой детской привычке сжался в комочек, изо всех сил вдавил голову в угол и притворился, что его совсем не существует. То есть, конечно, на диване что-то такое лежит – маленькое, в нелепой позе, – но к нему, к Грише Вайнштейну, это никакого отношения не имеет.
– Ну как дела в школе, сынок? – отец все же зашел к нему в комнату.
– Здравствуй, папа, – выдавил из себя Гриша, -– все в порядке, спасибо, а у тебя?
– Все в порядке? – в комнату влетела мама, – все в порядке? Пусть твой сын расскажет тебе, чем он последние три месяца в школе занимался! Пусть он расскажет тебе, что я пережила сегодня на родительском собрании!
– А что сегодня было на родительском собрании? – с улыбкой спросил папа.
О, он еще ничего не знал! Для него родительское собрание было всего лишь глупой и скучной родительской обязаннастью, которую выполняла Гришина мама. А он, Гришин папа, Гришу кормил и покупал ему игрушки, поэтому считал, что со школьными делами сына жена разберется сама.
– Твой сын остается на второй год! И это в третьем классе! – опять заплакала мама. – Как в нашей семье мог уродиться такой ребенок, ну я просто не понимаю! Мы ему и джинсы покупаем, и игрушки, и возим на курорты, и кормим деликатесами, а он ничего не ценит, ну ничего! А сколько я с ним по больницам таскалась, когда он болел неизвестно чем, сколько нервов потратила, сил, здоровья, денег! Пожил бы он, как я в его возрасте, научился бы ценить то, что имеет!
– Погоди… – поморщился папа, – я ничего не понимаю. Что произошло?
– Объсни сам отцу, что произошло, у меня больше нет сил с тобой бороться! – прикрикнула на сына мама.
– Папа… У меня в году будет несколько двоек… – заикаясь от ужаса пробормотал мальчик.
–  Почему? – пока вполне мирно спросил отец – может, еще можно исправить? Объяснить тебе математику?
Гриша опустил голову.
О, несколько месяцев назад он говорил! Он каждый вечер с нетерпением поджидал родителей, чтобы рассказать им все, что происходило в школе, все, о чем он думал, все, что имело такое огромное значение в его маленькой жизни. Они слушали – сначала с удовольствием, потом выполняя родительскую обязанность под названием “я разговариваю со своим ребенком”, потом с откровенной скукой… Наконец, пришел день, когда случилось ЭТО. И об ЭТОМ они ему запретили говорить. Запретили, когда ничего другого его больше не интересовало. Он забросил и краски и книги, перестал играть с друзьями и уделять любое внимание занятиям. Целыми днями он безостановочно писал дневник или стихи. Но вскоре и это перестало его занимать.
– Почему?! – отец повысил голос.
Почему…
Он начал вспоминать…
Вот мама с утра ему наглаживает белоснежную рубашку и полчаса возится со “стрелками” на брюках. Бабушка покупает ему пионерский галстук и громко спорит с папой, как его завязывать: оказывается, в ее время завязывали иначе. Сам Гриша в это время лихорадочно перечитывает свою Ленинскую тетрадку и поминутно пристает к родителям с просьбой проверить, хорошо ли он выучил текст:
«Я, Григорий Вайнштейн, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину; жить, учиться и бороться так, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия; всегда выполнять законы пионеров Советского Союза!»
Бабушка подхватывает:
«Пионер, к борьбе за дело коммунистической партии Советского Союза будь готов!»
«Всегда готов!» – отвечает Гриша и отдает салют.
«Беги, сынок, опоздаешь» – пугается мама и выпроваживает сына за дверь…
«…вступая… торжественно обещаю… коммунистическая партия…» – бормочет на бегу в школу Гриша. За двадцать минут до начала церемонии он влетает в актовый зал школы, чтобы в одиночестве еще раз прорепетировать свою первую в жизни клятву…
– Ну?!!! –  уже кричит отец, раздраженным тупым молчанием сына.
Папа… я не могу больше там учиться, – пролепетал Гриша. – Я же… не такой, как они… Они дразнят меня…
– Кто, они?! – спрашивет мать.
– Ты знаешь, мама… Пионеры!
– О, боже! – картинно простонала мама – он меня с этими пионерами в гроб сведет! Ну причем тут этот дурацкий галстук к твоим двойкам? Ну причем твои пионеры к моему позору на родительских собраниях? Ты что, в школу ходишь, чтобы во всякие дурацкие кружки вступать? Да ты на это даже неспособен оказался! Других детей без никаких разговоров принимают, а ты даже туда не попал, куда попадают все поголовно!
Гриша опять опустил голову. Сказать ему было решительно нечего: и опять мама права.
А тогда…
Все дети стояли с неестественно серьзными лицами, выпрямив спины так, что лопатки соприкасались. Красные галстуки алели на белых рубашках, но пока не на шеях детей, а на согнутых в локтях руках. Он стоял рядом со своими одноклассниками, третий по росту, и сердечко его билось и трепетало от любви к тому, чего он не знал и не понимал еще, но любил со всей искренностью девятилетнего ребенка. Пионервожатая Валентина Сергеевна по очереди подходила к каждому ребенку и произносился одинаковый диалог, который заканчивался также одинаково: алый галстук на груди у нового пионера и неописуемое счастье в глазах. Гриша затаил дыхание: перед ним остались только Наташа Конарева и Николаева Радмила… Валентина Сергеевна уже подняла глаза на Гришу, но вдруг удивленно обернулась к Лилии Васильевне, Гришиной учительнице со словами: «Лилия Васильевна, разве вы не предупредили Вайнштейна? Что он здесь делает?».
«Ох, Валечка, я 20 лет работаю в школе, но в первый раз встречаю ученика, недостойного вступить в ряды пионерской организации» – очень медленно, очень громко и четко ответила Лилия Васильевна, – «я просто забыла его предупредить, извините, пожалуйста».
«Вайнштейн! Выйди из строя!» – обратилась она к Грише. «Ты слышал, что сказала товарищ пионервожатая? Ты еще не заслужил права носить почетное звание Юного Пионера!»
«Дети!» – обернулась она к счастливцам с галстуками на груди – «напомним Вайнштейну, какими качествами должен обладать юный пионер!»
«Пионер - честный и верный товарищ, настойчивый в учебе, работе и спорте! – затянул нестройный хор детских голосов. «Пионер - товарищ и помощник октябрят. Пионер - друг детям трудящихся всех стран!»
«Ты слышал, Григорий?» – Лилия Васильевна вновь обернулась к Грише -– «каким должен быть юный пионер? Неужели ты считаешь себя достойным этого звания?»
Да, он считал себя достойным. Но он понимал, что любые его возражения выставят его только в еще более жалком виде перед товарищами. Поэтому он просто опустил голову и промолчал. Молчал все время, пока галстуки повязывали тем двум оставшимся, кто стоял в строю перед ним. Молча вышел из зала в толпе юных пионеров. Не обращая внимания на издевки одноклассников, вышел из школы, сел в троллейбус, доехал до дома. Родители еще были на работе, но бабушка возилась на кухне. Еще в прихожей Гриша определил, что пахнет его любимым печеньем «утопленники» – бабушка хотела порадовать единственного внука его любимым лакомством…
«Да как же так, Гришенька? Как же они могли? Я завтра же пойду в школу и скажу твоей учительнице все, что я об этом думаю! Я буду писать в горком партии! »
«Ничего, старик, постараешься, подтянешься в учебе, активней займешься общественной работой, и на следующий год уж точно…»
«Ну как же ты так, сынок? У всех дети как дети, а ты… Ну ничего страшного, ты главное учись хорошо.»
Все так же молча он прошел к себе в комнату, лег на диван, лицом к стене. И так и пролежал почти три месяца. Утром шел в школу, но на полпути сворачивал, катался в троллейбусах или просто бродил по улицам до конца уроков. Иногда все же приходил в школу, откуда все равно убегал: над ним открыто издевались не только одноклассники, но и учителя. Возвращался домой, иногда немного ел, но в основном выкидывал пищу за окно. Уроки учить даже не пытался. Только лежал, отвернувшись от всего, от всех, от себя в первую очередь. И вот результат: по предварительным итогам года он признан неуспевающим почти по всем предметам и в четвертый класс перейти не сможет.
– В школу для слабоумных тебе надо! – наконец подвела итог разговору мама. Глаза бы мои тебя не видели, убирайся к себе в комнату и садись за учебники! Если не перейдешь в четвертый класс, ты нам больше не сын, запомни!
Гриша понял, что все время, пока он перебирал в памяти события трехмесячной давности в сотый, нет, в тысячный раз, родители что–то говорили и ему, и о нем. Мысленно порадовался, что наконец–то научился отключаться от действительности и не слышать слов. Как вдруг…
– Не позволю! – услышал он голос бабушки, – сколько  можно над ребенком издеваться! Это же ваш сын!
– Мама, не вмешивайтесь! – поморщился отец.
«Вайнштейн, ты недостоин!»
«Вайнштейн, немедленно выйди»
– При чем здесь эти дурацкие пионеры к его двойкам? Какой позор иметь такого сына! У других дети олимпиады выигрывают!
«Октябренок Вайнштейн
без штанов упал в бассейн!»
– Вполне возможно, это наша недоработка, мама, но ведь от парня тоже многое зависело! Я в его возрасте…
«Вайнштейн октябренок
только вылез из пеленок!»
– Немедленно нужно перевести его в другую школу! Его же там затравят!
– Мама, везде одинаково. Поверьте, мне в той же школе было не слаще.
«Вайнштейн дурачок
пионерский съел значок!»
– Тупица! Немедленно выйди, видишь, взрослые разговаривают!
– Иди сюда, солнышко, я уговорю папу…
– Мама, да перестаньте вы, я же говорю вам: везде одинаково!!!
«…не достоин…»
«…у других дети…»
«…ой, мама, никуда не надо писать, я вас умоляю…»
«…тупица…»
«…Вайншейн дурачок…»
– Гриша! Гришенька! Что с тобой?
– Сынок!Ты меня слышишь?
-– Мама! Скорее! Вызывайте скорую!
– Довели ребенка!
– Желтухой болел?
– Да при чем здесь желтуха, сделайте что–нибудь!
– На что он жалуется?
– Полтинник хватит?
– Так бы сразу…
– Гришенька, прости маму!
– Две недели постельного режима, не волновать…

Через три недели на Гришиной груди алел вожделенный галстук. Его мама работала заведующей музыкальной студией в другой школе, и ее знакомая пионервожатая согласилась лично принять Гришу в пионеры.
Он стоял перед мамой и пионервожатой, по совпадению тоже оказавшейся Валентиной Сергеевной, как и в его школе. Только втроем, в пионерской комнете.
- Пионер, к борьбе за дело коммунистической партии Советского Союза будь готов!
-  Всегда готов!
Он был совершенно спокоен.
Осенью Гриша перешел в четвертый класс с хорошими отметками. Правда, в другую школу, как настояла бабушка.
Весной, возвращаясь из школы, он нес галстук в кармане, аккуратно его сложив уголок к уголку. Он разочаровался в своей детской мечте, и более того, видеть ее атрибут Грише было неприятно.



КОНЕЦ