Глава 1

В то время, пока молодцы безуспешно гонялись за маленьким серым зайцем, солнце протягивало свои лучи в крытый, с красным гербом, изображающим медведя, обоз. Там уже потягивалась молодая дама в шёлковых простынях. Её звали Маргарита. И была она дочерью всеми известного Роджера-ротозейки. Ей вот-вот должно было исполниться семнадцать лет.
- Лиза! Лиза! Вставай, соня! Лиза! Ну это же надо! - Маргарита, вставая с постели, потягивая то тут, то там своё нагое тело прошла к кадке с водой и с характерным плеском осушила его на своё лицо. Её ресницы вздрагивали, пытаясь стрясти капельки ключевой воды с себя. Глаза, зелёные, с неестественным огоньком, просветлели, и она со скрипом открыла дверь, ведущую на улицу, и, как и была, выбежала на луг. Всё ещё зеленела осенняя трава, но на воздухе было холодно и сыро, пахло дождиком. Маргариту взял озноб, но она, как ни в чём не бывало, продолжала изучать поле, освещённое восходящим солнцем.
Надо сказать, не зря: солнце вставало не из-за деревьев, к какому виду привыкла она в своём замке, а оно вставало из-за грозных трёх серых великанов. Из-за могучих гор, надо подметить. Маргарита не то что не узнала их, но она даже раньше и не видела ничего подобного. Горы горами, но это же были не горы, а высокие, стёсанные ветром холмы. Посеревшие и обросшие каким-то неестественным пыльным покрывалом что ли, они выглядели так, словно трое философов древности решало здесь неразрешимую задачу: "Так будет дождь или не будет?". На этих серых, почти безжизненных мыслителях не было ничего, кроме трёх-четырёх засохших берёз да лип. Дело даже было не в осени, совсем наоборот, там было уже лето, но листья висели чёрно-коричневые, словно болезненные. И, что самое удивительное, они не спадали с деревьев, их не обрывал ветер. Так что издали они были словно гнездом каких-то отвратительных червяков или, что ещё хуже, по мнению Маргариты, так это насекомые, да кусачие, от которых на теле появляются неприятное жжение и покраснение.
Проходящие между палатками и обозами воины, да и просто случайные люди, замечая Маргариту, бродящую по сырой траве, быстро отводили взгляд в землю и плевались: "Тьфу ты, чёрт побери! Что я теперь скажу, если спросят? Да и ребятам стоит рассказать… фу ты! Странная семейка!". Но непременно оборачивались, словно на прощание, и, надо сказать, не зря. Маргарита была всегда странной девушкой, но до такой степени привлекательной, что сама, мир её праху, покойная королева Элианора, жена Роджера, ревновала своего мужа к своей же дочери. Маргарита была стройна, но была совсем невысокого роста (эй! Времена минувшие! Сейчас роста такого уже не назовёшь невысоким!). Её, гладкие, как шерсть соболя, рыжие волосы, были совсем не длинны и падая было на плечи, тотчас заканчивались. Всегда радостная и в чем-то задумчивая, она хранила у себя в ларце дневник, где она писала строчки вроде такого: "Во сне приснись, мне принц мой странный, на веке на моём, ты гость желанный. Приснись, молю тебя, приснись, и я твоя!". Конечно, были все основания прятать такие вещи глубоко под дамскими штучками; но она непременно ночью, зажигая коптившую свечу, садилась и брала в руки перо, и, даже не писала, а царапала им.
У Маргариты была всегда удивительная улыбка. Но всё же мельком глянувший на неё, этих деталей не замечал, но подмечал, что, почему с таким сложением она не выступает у них в трактире "Игривая ива"? Быстро подобрав разбежавшиеся фантазии, он находил тому разумное объяснение в виде того, что она как-никак принцесса.
Тем временем, совсем забывшаяся Маргарита, собирая какие-то медоносные цветы, была окликнута своей служанкой Лизой:
- Королева моя! Да что же вы!.. Как можно! Вы же чахотку подхватите!
- Плевать я хотела!
- Быстро в дом! Да ещё в таком виде! Стыд-то какой!
- Ой! - Маргарита, быстро придя в мир сей, и, глянув на себя и на окружающий палаточный лагерь, грозно свела брови в направлении Лизы и добавила, - А сама-то хороша - спит как сурок! А меня - дуру такую не остановила! Да я ж тебя вы… вы… А-а-пчхи!
- Вот видите, хозяйка! В дом, под перину!
Так всё было и исполнено, и в ту же минуту в руках Маргариты оказался горячий, обжигающий нежную кожу напиток, тяжело катящийся по горлу и обжигающий все внутренности, да к тому же отдающий каким-то кабаком, где, кстати говоря, Маргарита-то и не бывала. Лиза горячо заметила: "И сдался же дураку старому этот поход! Королеву нечем полечить, как проклятой воинской медовухой! Сдалась эта тётка!". Выпив и укутавшись в перину, но тотчас же сдёрнув её от жара, Маргарита сказала:
- Зачем же! Я совершенно… совер… ше-ен... а-а-пчхи! А-а-пчхи! Здорова я! - обиженно сказала она, потянувшись за ажурным платком.
- Я же вам говорила - бродить босыми, да упаси семь богов, нагими, могут только лишь эти грубые крестьянки да пьяные воины. Это вам не к лицу, королева!
- Откуда тебе знать, что мне к лицу, Лиза? Может я не ха-ха…у-чу быть королевой или кой её! Может мне так нравится? - сказала она, пытаясь не чихнуть, что ей впоследствии и удалось. 
Маргарита значительно повеселела и стала более развязанной, уж насколько это можно в представлении Лизы. Ведь Маргарита чуть ли не впервой пила что-либо спиртное. Ведь раньше ей подавали клюквенную воду вместо вина, какую-то шипучую воду, сотворённую алхимиками, вместо белого вина. Да и вообще только однажды, сбежав лет в четырнадцать из замка с мальчишками, она пила какую-то брагу, которую мальчишки называли "янтарным", по-видимому, это должно было быть пиво. Но так ли это, Маргарита сказать не могла, просто не с чем было сравнивать. Да и тогда, найдя дочку дня через два, мать так её отругала, что больше ей на десерт не подавали ни сладостей, привезённых арабами, и даже лишили её мягкого персидского ковра, на котором она валялась целыми днями, уплетая книги страницу за страницей. И, к её несчастью, кроме всего прочего, её лишили розовой ванны, а вместо "запрещенных" книг ей вручили Евангелие, которое она, равно как и Библию, возненавидела, обозвав "Книгами Невольного Заточения". 
Через полчаса, позавтракав какой-то омерзительной, по мнению Маргариты, рыбой, и запив тёплым (о, ужас!) соком, она надевала с помощью Лизы жесткий неудобный корсет, затягивая его верёвочками, сплетёнными из волоса какого-то животного. Платье, сев на её прекрасное тело, спало на деревянный пол обоза и вытерло бы всю пыль, не постарайся Лиза всё помыть, всю вымести дорожную пыль. Тут где-то впереди кто-то крикнул, что караван двинулся, на что обоз тряхнуло, и он стал равномерно покачиваться, словно прогулочная лодка, с той лишь разницей, что на каждом камне его подбрасывало вверх, а Лиза, чертыхаясь и осекаясь, занималась причёской непокорных волос Маргариты.
Стоит покинуть этих прекрасных дам и сказать о цели поездки. Роджер, по жизни будучи человеком небольшого ума и ярым борцом против семи богов и сторонником христианства, получил с голубем донесение, что в пятницу, тринадцатого числа, месяца сентября, умерла сестра Роджера, тётка Маргариты, непокорная вдова Фиона Страшная. Её, кстати, недолюбливал братец, но следуя христианским традициям, решил почтить её память, послав свою дочь, упирающуюся всеми четырьмя конечностями, а сам опрокинул за упокой, стакан хмельного пива и, грохнув об стол рыбой второй свежести, обезглавил ту. За что, сказать по правде, при жизни эта рыба не была бы рада, узнав, что её собираются обгладывать гнилые челюсти глупого, да и никчёмного, как и все нововерцы, короля никому неизвестного королевства. Да, рыба погибала как герой. К великому несчастью, чего не знал глупый король, путь каравана лежал через земли, охраняемые полководцем враждебного королевства, Виргардом Грозным.