Двoйниk

Еще в далеком детстве Андрей Егорович Никодимов впервые познакомился со своим двойником. Он хорошо запомнил тот случай. Мать привела его в магазин покупать панамку и сандалии, собираясь отправлять с детским садом на дачу. Она оставила маленького Андрея перед зеркалом, а сама направилась в отдел головных уборов на поиски чего-нибудь соответствующего своим представлениям о здоровом летнем отдыхе, практичности и удобстве. Неизвестно почему, но только отражение, смотревшее на ребенка с той стороны покрытого амальгамой голубоватого стекла привлекло все его внимание. Он стоял, настороженно изучая маленького мальчика в коротких штанишках с чубчиком русых волос и замазанной зеленкой ссадиной на подбородке. Мать смеялась потом, рассказывая, что он стал как соляной столп, уставясь на самого себя.
Привычка присматривать за своим отражением сохранилась у Андрея Егоровича с тех самых пор. Никодимову невозможно было пройти мимо витрины, чтобы не проверить, идет ли тот рядом. Иногда ему говорили, что он слишком занят своей внешностью. Андрей Егорович не возражал, хотя при своем самом обыкновенном лице имел аргументы, с которыми согласились бы все, вздумай он спорить. Никодимов не спорил. Он намеренно не привлекал внимание посторонних к этой теме. Будь они внимательней, они заметили бы сами то, что он увидел еще много лет назад. О чем он никогда не говорил. Что было его единственной настоящей тайной.
Он знал, что то существо за стеклом был не он.

Определить это было не слишком сложно. Достаточно было однажды внимательно посмотреть в глаза того, чтобы разглядеть там непроницаемую стену сознания не только не близкого, но и совершенно чуждого. Существа, для которого тот, с кем он был связан неизвестным Никодимову долгом, был, похоже, лишь постылой и скучной обязанностью.
Нельзя сказать, что открытие это сильно беспокоило Никодимова - за долгое время совместного существования он привык к поведению своего визави. К тому же, тот никогда не позволял себе лишнего в присутствии посторонних. Да и один на один со своим оригиналом, он так же не преступал границ поведения, приличного для обыкновенных обитателей потустороннего пространства: поворачивался в нужную сторону, как настоящий, крутил головой, приглаживал вместе с Андреем Егоровичем чуб, к теперешним годам уже изрядно поредевший. Надо сказать он был весьма убедителен, этот тип. Он очень старался быть убедительным! Так старался, что иногда, когда Никодимов бывал навеселе и тот мог не слишком опасаться чрезмерного внимания со стороны своего подопечного - даже немного переигрывал. Андрея Егоровича особенно раздражала его манера целовать женщинам руки. Он сам делал это грациозно и с необходимой долей лиризма, позволяющего при желании считать это жестом, обнаруживающим некоторую чувствительность. Тот же, мерзавец, изгибался как червяк, зависал над жертвой неприлично долго и был приторным до отвращения! Никодимову не было бы дела до этого, если бы он не знал того, что знал. Он был уверен, что все это, конечно, неспроста. Организация такой чудовищной подмены, безусловно, была делом чьей-то определенной и решительной воли. Один из мотивов этого предприятия - не оставлять его, Андрея, ни на минуту без присмотра - был ему совершенно очевиден. Другие он рано или поздно намеревался прояснить.

Никодимов знал только одно, доверять ничему и никому нельзя! В любом предмете, отражающем свет, он мог обнаружить этот взгляд, изучающий его равнодушно и беспрерывно. Его мать заплакала бы над его бедной головой, если бы была жива. Она приласкала бы его и успокоила, она бы убаюкала его, и укрыла, и тихонько ушла бы на кухню... готовить что-нибудь, или ставить тесто, чтобы когда он проснется, накормить его горяченькими оладушками со сметаной... Андрей Егорович вспоминал эту кухонную возню с самым смятенным сердцем.
Тот, возможно, знал об этом. По оплошности ли, или просто так, из каких-то неведомых Никодимову целей, он иногда устраивал странные эксперименты. Вдруг, посреди ночи начинал трезвонить телефон. Андрей Егорович вскакивал, ничего не понимая, хватал трубку, кричал в нее. В телефоне трещало и пиликало, однако сквозь шум доносился голос, слабый и очень тихий, - Андрюшенька! Это был ее голос...
Он считал, что у тех, там, тоже иногда возникают неполадки. Во всяком случае, телефон был для них, почему-то, самый самовольный прибор.

Никодимов скрывал от всех, и от своего двойника в первую очередь, свою осведомленность, не доверял совпадениям, и пристально изучал все явления, которые не объяснялись элементарной логикой.
В течение долгих лет притворства и наблюдений были получены другие доказательства посторонней природы этого внимания, а также попутно объяснены многие закономерности, с которыми приходилось сталкиваться нашему герою.
Например - сны. Если сон снился в с 5 по 21 лунный день и грозил, например, серьезными неприятностями, Андрей Егорович использовал методику, позволяющую отвести нежелательные события. Он назвал ее «Принцип вытеснения факта»:
Нужно было намеренно воспроизвести события сна, по возможности наиболее подробно - в части, нежелательной к исполнению, в несколько меньшем, приемлимом для жертвы, масштабе. Тогда, будучи уже состоявшимися, хоть и под полным контролем, они засчитывались как свершившиеся, и уже не сбывались. Точнее, имели шанс.
Никодимов открыл эту методику, предполагая, что в устройстве глобального присмотра за ним есть свой, скорее всего простой, механизм. Который, не разбираясь в нем как следует, опасно пытаться остановить, но который можно использовать. Ведь если тебе что-то угрожает, значит, источник угрозы сам уже становится невольником своего намерения.
Как бы это выглядело, - думал Никодимов, - если бы стакан опрокинулся, а вода из него не вылилась?
- О! Он будет стараться, чтобы все выглядело естественно… и я смогу в это немного - совсем чуть-чуть, чтобы тот не забеспокоился, вмешаться!
Или, вот «Принцип произвольной неочередности» - тоже ведь из набора открытий наблюдения за наблюдателем.
- Что обычно следует за полосой неудач? Правильно, полоса везения. Длиннее, или короче, чем предыдущая - неважно. Значит, если я не в состоянии сократить, или удлинить эти последовательности, или заменить одну другой, значит, я должен расположить важные мне события в одном месте, и второстепенные в другом.
- Как это сделать? Просто, самому устраивая себе неудачи! Ведь неприятность всегда худа тем, что неожиданна. А если сделать ее предсказуемой - это значит, избавиться от нее!
- Вот, я бегу за автобусом, и бегу я не слишком бодро. То есть, я, конечно, хочу на него успеть, но если я не буду слишком спешить, он уйдет у меня из под носа! Ах, как мне неповезло!
- Раньше я бы расстроился! Я и теперь расстраиваюсь, но с тайным ликованием внутри. Я вне очереди вынул из колоды неудач одну, по собственному моему почину приготовленную. Которая вернется мне удачей в чем-то другом, может быть, гораздо более важном.
Притом, Андрей Егорович Никодимов никогда не играл в азартные игры. Он считал, что даром никому никакое благо не дается.
- Если возврат долга за неожиданную удачу отнести на потом, знает ли кто, что это будет удобное мне время и подходящий мне предмет? Лучше уж рассчитаться сразу, и деньгами. А играть ради проигрыша…
А что, это не так глупо, как могло бы показаться!
Впрочем, у него была своя игра.
Как, вероятно, и у того, другого…