Глава IX

 21 мая были мобилизованы все войска, имевшиеся в наличии. Вся Урга провожала своих освободителей. Колчаковские офицеры, присоединившиеся к дивизии после освобождения Урги, были поражены малочисленностью дивизии и не очень верили в успех. Но, слушая рассказы, людей штурмовавших город о том, что численность не важна, а главное что рядом барон. Китайцев было в десять раз больше, но всё же войска Унгерна победили. Что же касается монголов, они видели в Унгерне бога, были готовы следовать за ним всюду и выполнять все его приказы.
 Туда куда направлялась Азиатская конная дивизия, находилось минимум 27 тысяч хорошо вооружённых, сытых бойцов РККА (Рабоче-Крестьянска Красная Армия), если не считать бойцов Сухэ-Батора, заполнивших весь север Монголии. Ни ту, ни другую силу Унгерн не ставил ни в грошь. Огромная разница в численности оказала только положительное влияние на движение Унгерна - в советской России даже представить не могли, что человек, имеющий меньше 5000 конных бойцов, двинется против такой огромной армии. Первыми советскую границу пересекли отряды Тубанова(тот самый, который руководил операцией похищения Богдо-гэгена) и Казагранди. Тубанов начал вторжение на правом фланге в районе Акши, Казагранди - левый фланг на востоке Иркутской губернии.
 Обычная тактика разделения на две части была в очередной раз использована бароном. Первая часть была под командованием самого Унгерна, а вторая оказалась под командованием Резухина. Как это было во времена Великой Войны коммуникация дала сбой, так что обе части разбрелись и оказались не способны действовать сообща. Когда барон только переходил границу (по направлению к Кяхте), бригада Резухина уже принимала первые бои.
 Четыре красных полка под командованием латыша Неймана и будущего маршала советского союза Рокоссовского были вынуждены отступить из-за войск, уступавшими им в численности в 3-4 раза.
 Действия монгольского князя Баяр-гуна супротив везению Резухина оказались бессильны. Отряды Сухэ-батора нанесли княжеским отрядам (600 всадников) огромный урон. Остатки войск были добиты красными пулемётами. Сам Роман Фёдорович с большим успехом разбивший войска охранявшие Кяхту, почему-то бездействует несколько суток, ничего не предпринимая (вероятно опять проснулись эстонские корни). И какие либо действия он начинает предпринимать только когда узнаёт, что к Кяхте стягиваются остатки отряда Неймана и Глазкова с силами, превосходящими войска Унгерна втрое. Кольцо вокруг отряда Унгерна было стянуто, и конница не могла действовать в полную силу. Пробившись сквозь окружение, они скрылись в степи.
 Войска Унгерна оказались заперты. Со всех сторон окружали войска Нейман и Глазкова. Единственным выходом была река, Иро. Роман Фёдорович принимает несколько не такое решение, какого от него ожидали противники. Он форсирует реку, в то время как главнокомандующие войск противника начинают разворачивать войска для битвы. Для них было полнейшей неожиданностью, что действия барона окажутся столь стремительны.
 Впрочем, переправа оказалась не столь простой, как это кажется. Приказ Унгерна был переправляться на спинах лошадей. Войска просто шли сотня за сотней, естественно, что в таком столпотворении многие гибли и тонули. Несколько китайцев нашли лодки-долблёнки и решились спросить у барона разрешения на переправу при их помощи. Унгерн согласился, но с одним условием: все переправщики получат по десять бамбуковых палок. Условие показалось приемлемым за сухую и безопасную переправу, посему большинство китайцев переправлялись именно таким образом. Русские и монголы же могли только с завистью смотреть на китайских войнов, но никто не пытался пойти вопреки решению командира. Кстати, довольно любопытно, что большинство монголов не умели плавать.
 Ещё худшая ситуация случилась на реке Орхоне. Уставшие от долгих переходов солдаты падали замертво в воду от недосыпания  и голода. Роман Фёдорович искал способ, чтобы поднять дух войск: «За пять лет русские не научились воевать. Если бы я так окружил красных, ни один, ни ушел бы!» Это оказало должный эффект, и войска Унгерна двинулись с удвоенной скоростью. В это время красная 5-ая армия совсем потеряла к ним интерес, тем более что открылась дорога в Монголию. Красным был только нужен предлог для вторжения туда, но чтобы при этом не втянуть в конфликт Китай.
 Не имея иной альтернативы, Унгерн становится лагерем недалеко от монастыря Ахай-Гун, что стоит на реке Селенге. Попытки уничтожить армию барона всё же продолжаются - несколько красных отрядов было уничтожено ещё на подступах к позиции Унгрена. Дивизия постоянно находится в полной боевой готовности. Чуть ли не каждую ночь устраиваются боевые учебные тревоги, которые приводят к тому, что утром нескольких монголов не досчитываются. Тем не менее, данная позиция была очень удобная, обе бригады дивизии расположились на разных берегах Селенги, слева - Резухин, справа - штаб Унгерна вместе с комендантской командой Бурдуковского. На правом берегу жалящие, но не приносящие большого урона стихийные набеги красных становятся всё опаснее и опаснее. Это и ряд других причин заставляют первую бригаду переехать вместе со штабом на левый берег, на правом - остаются только Унгерн, Бурдуковский и нескольо солдат.
 После того как погиб Баяр-гун - руководителя монгольского дивизиона, решили заменить  на Панцук-гуна, т.к. Роман Фёдорович считал, что это место должен занимать местный авторитет. Панцук-гун отказался от предложенной ему должности, и его пришлось закопать его… живьём. Через некоторое время после этого был случай, когда один из офицеров, наблюдавших казнь, бросился в реку Селенгу и утонул, не вытерпев таких издевательств над человеком.
 17 июля не смотря на все неудачи и промахи, Азиатская конная дивизия продолжает движение на север. Поводом к этому послужил переворот во Владивостоке братьями Меркуловыми при помощи японцев. Видную роль играл атаман Семёнов, связь с которым барон потерял несколько месяцев назад.
 Унгерна никто не мог остановить. В Советской России все войска на юге Дальнего Востока бросились к оставленной Урге. Направление наступление было определено, как Верхнеуденск (современный Улан-удэ). По дорогое приходится драться с красными около Гусиноозёрской дацана. Город Верхнеуденск объявлен на осадном положении (не смотря на то, что там находятся силы вдвое превосходящие АКД). Роман Фёдорович двигается на Мысовск (ст. Мысовая на Транссибирской магистрали) и перерезает коммуникационную линию красных для более удобного наступления белых сил из Владивостока.
 Эта диверсия оказалась очень кстати, потому что для партизанского отряда Щетинкина (это официальное название, хотя на самом деле у них было скорее бандформированием, нежели какой-либо частью Красной армии, по крайней мере они распределяли имущество всех у кого оно было, вне зависимости от принадлежности к идеям социализма или монархизма) было направлено подкрепление в виде Кубанской дивизии, которая оказалась без дела после разгрома Врангеля. В момент прибытия Кубанской дивизии, Щетинкин был абсолютно уверен, что на него движутся войска восточного барона. То что подкрепление появилось с другой стороны он принял за тактический ход и тут же приказал идти в атаку. Совершенно бесприцендентный акт, когда два красных отряда бились несколько часов. Когда одна из сторон пробилась в тыл другой и обнаружила там красный флаг, всё стало понятно. Очень скоро всё встало на свои места. Унгерн был Унгерном, а красные снова красными.
 В это время, когда Щетинкин выяснял отношения с Кубанскими выходцами, командующий Восточным фронтом принял гениальное решение - окружить Азиатскую КОННУЮ дивизию пехотой, причём со всех сторон. Если учитывать количество красных войск это было возможно, но если учитывать боевой опыт Азиатской дивизии, это было даже не сражением, это было настоящим избиением красноармейцев сорванных с полей и пашен. Удивительно, как эти бывшие крестьяне могли противопоставить что-то отборнейшим войскам из потомков Чингисхана, которым разрубить конного красноармейца до седла было не таким уж героическим делом – вспомнить, хотя бы Евгения Бурдуковского, не так уж сильно отличившегося воина в дивизии. Этот человек был известен во всей дивизии, как настоящий "батый" (богатырь). Наполовину восточных кровей, он унаследовал монгольскую воинственность, а от русских потомков силу настоящего богатыря. В дивизии исполнял обязанности палача - с пяти ударов бамбуковой (в особых случаях в его руках появлялась берёзовая) палки легко мог отбить куски мяса, такой сильный у него был удар. В дивизии он появился благодаря Семёнову.
 Младший урядник Бурдуковский попался атаману то ли на улицах Читы, то ли они вместе возвращались с фронта. По внешнему виду "Змея Горыныча" (так называли солдаты этого человека за храбрость и силу), Семёнов понял, что такой человек может очень пригодиться. Он не ошибся. Бурдуковский очень скоро понадобился. В Манчжурии одни из офицеров попросил атамана помощи за своих знакомых, которых реввоен трибунал собирался приговорить к очень долгому заключению в местах ещё более отдалённых, чем они уже были. Атаман решил помочь, но почему-то в его распоряжении оказался только один человек, Бурдуковский. С наганом Семёнова и винтовкой Бурдуковского они прибыли к зданию суда во время заседания. Семёнов пошёл общаться с судьями, а "Змею Горынычу" приказал сторожить дверь, чтобы никто не выходил и не входил. Очень скоро пятеро матросов, вероятно одни из тех, которым Маяковский посвятил свой "Левый марш" попытались пробиться сквозь подобное оцепление. Без единого выстрела (а у винтовки есть ещё и приклад) Евгений Бурдуковский "доказал" им, что пехота не всегда хуже морских войск. В результате единственные матрос, который мог передвигаться и издавать звуки после общения с "Женей", носился по зданию суда и орал: "Казаки бьют!!"
 К Азиатской дивизии Бурдуковский присоединился после знакомства с Романом Фёдоровичем на станции Даурия. Уж очень они были похожи, настолько, что Унгерн назначил Бурдуковского своим денщиком, который был очень не против. Прошло мало времени, а на погонах Евгения уже мерцали звёзды хорунжия. Через некоторое время есаула и т.д.
 Вернёмся же к нашей дивизии, которую окружили 10 тысяч красноармейцев. Когда пришлось прорываться сквозь окружение, дивизия угодила в болото, где надёжно увязла часть артиллерии и обозы с припасами. Потери оказались в основном материальными - Роман Фёдорович вывел дивизию почти в полном составе.
 Через некоторое время оторвались, но тут же возникла проблема. Куда идти? Реальных было два варианта. Первый - на запад в Кобдо или Ван-хуре на соединение с Кайгородовым, второй - на восток в Манчжурию к Семёнову или во Владивосток к другим белым отрядам.
 После долгого перехода дивизия была вынуждена разбить лагерь. В это время произошёл очень неприятный случай. Офицеры, ворчавшие между собой относительно действий Унгерна, подслушали его разговор с Резухиным, где последний предложил два выше указанных варианта выхода из кризиса.
 От Унгерна они услышали, что ситуация безвыходная. На запад идти глупо - всех просто перебьют, отряды очень ослабли, чтобы нанести какой-то урон красным, а значит, от этой операции нет смысла. На востоке же их двоих просто-напросто повесит старая белая гвардия. Единственный вариант был чересчур фантастичен, даже для монголов, веривших в демонов и колдунов. План был прост: немножечко покочевать по местным областям, а к зиме отправиться через Монголию и пустыню Гоби в Тибет. "Надо идти туда где верят в меня!" - говорил Унгерн. Кстати, Далай-лама обещал помощь, потому что Унгерн был единственной возможностью сопротивляться китайской оккупации Тибета.
 Совершенно естественно, что это сделало нарождавшийся заговор неизбежным. Адъютант фон Штернберга Маштаков и доктор Рибо стали главными идеологами восстания и убедили всех, что Унгерна надо убить. Причина таких радикальных мер заключалась в том, что многие офицеры и солдаты были маниакально преданы барону, так что единственным способом захватить власть в дивизии было убийство Унгерна. Аналогичная организация была и во второй бригаде Резухина, только с той лишь разницей, чтобы место барона должен был занять сам Резухин.
 Заговорщики в первой бригаде опасались только двух вещей: монгольского дивизиона под командованием Биширли-тушегуна и комендантской команды Бурдуковского (которая исполняла карательные задачи, в шутку их называли "штабом"). Тем не менее, после совещания было принято решение о немедленном убийстве барона. Дело было поручено Маштакову, который вызвался сам, но потерпел неудачу. Палатка начальника дивизии была пуста, а сам Унгерн общался с ламами. Так он делал каждый вечер, но тут почему-то гадания растянулись до утра, и Маштаков, бесцельно слонявшийся по расположению штаба, вызвал подозрение у охраны, после чего был тут же отослан обратно в свой полк.
 На следующий день ряды заговорщиков пополнились: остатки офицерства во главе с Ефратским и Виноградовом были недовольны действиями Унгерна, а их части он откровенно бесил. Через некоторое время из первой бригады заговорщики послали гонцов во вторую с предложением к Резухину. Оказалось, что интересы обоих бригад совпадают, правда, сам Резухин был против такой идеи и под командование обезумевшую свору брать не хотел, раз уж они и на самого барона кидались.
 Резухин приказал выстроить бригаду, а капитану Безродному (занимался карательными мерами) приказал гонцов арестовать и всех с кем они связались в его части. К сожалению, построение не удалось - откровенный мятеж сделал из солдат неуправляемую стихию. Началась пальба. Капитан Безродный погиб сразу, а вот Резухину повезло чуть больше - он был ранен в ногу. Его собирались перевязать, но один из казаков сказал: «Ох, что же сделали с голубчиком! Что сделали с нашим генералом-батюшкой!» Все расступились перед ним. Подойдя вплотную к Резухину, казак внезапно поменял тон: «Будет тебе пить нашу кровь! Пей теперь свою...» Выхватив маузер, он несколько раз выстрелил в голову генерал-майора.
 Командование второй бригадой принял на себя полковник Костерин. Времени им было нельзя терять, и он отправил в первую бригаду сообщение, мол, поторопитесь. В качестве гонца был отправлен татарин. Уже около штаба он был схвачен, но никак не смог объяснить патрульным цель своего визита (какой-то придуманный повод), посему монгольские солдаты, по-русски понимавшие ещё меньше татарина отправили его к Унгрену. Увидев самого страшного барона, тот позабыл все сказки и начал заикаясь объяснять, что, мол, была в бригаде стрельба, а он убежал. Про смерть Резухина он естественно умолчал. Роману Фёдоровичу татарин не понравился, и он привлек начальника комендантской команды для разъяснительных процедур относительно, зачем на самом деле прибыл татарин. Присутствовал при этом разговоре и один из заговорщиков, Марков, человек явно знакомый с Бурдуковским, потому что он немедленно отправился в "штаб заговорщиков" и потребовал немедленного выступления, т.к. татарин к утру расскажет барону о смерти Резухина во всех подробностях.
 Обстановка для выступления была благоприятная: монгольская дивизия расположилась несколько дальше, чем обычно, а команда Бурдуковского находилась в зоне обстрела артиллерийских орудий, а если учесть, что в ними предпочитали не связываться, было запланировано их обстрелять.
 Наконец, наступила ночь. Ефратский и Рибо подняли всех "своих" и стали  уговаривать других, брать в руки оружие. Их риторические ухищрения были прерваны цепочкой выстрелов и орудийными разрывами - это полковник Виноградов почти в упор (полверсты) расстрелял команду Бурдуковского. Началась паника и пальба. Мало кто понимал, что происходит. Некоторые вообще предполагали, что это напали красные. Наконец, стало известно, что произошло: Несколько заговорщиков пришли к палатке Унгерна и позвали его. В полумраке ночи один из них выстрелил в человека вышедшего на порог. К счастью, от волнения он промахнулся, а больше выстрелить ему не дали товарищи - на пороге стоял испуганный полковник Островский. Намедни, барон поменялся палатками со своим штабом, правда, в это время он сидел у лам, и, услышав пальбу, собрался разобраться, в чём дело. По нему сразу был открыт огонь из нескольких револьверов, но стрелявшие видимо были нетрезвы или просто очень нервничали, потому что ни одна пуля даже не ранила Унгерна. Это с пяти-шести шагов-то.
 Как он впоследствии будет отвечать на допросе, когда он понял, что стреляют всё-таки по нему, он убежал к своей палатке и потребовал лошадь "Машку". Оказавшись в седле он был полностью уверен, что на лагерь напали красные. У всех встречных солдат и офицеров он пытался выяснить, что происходит, но никто, к сожалению, ничего не знал или просто боялся говорить.
 Наконец, ему попался командир монголо-бурятского полка Очиров, который отказался вернуться в полк и собирался на восток, защищать свои кочевья. Никакие убеждения Унгрена не помогли. Даже угрозы голода и смерти, посему Унгерну пришлось отправиться дальше. Естественно после такого общения, он понял, что дивизия взбунтовалась.
 Используя исключительно мат и местный жаргон, он объехал почти весь лагерь дивизии, пока не натолкнулся на "штаб" заговорщиков. Заметив Рибо, фон Штернберг крикнул: "Доктор верните раненых назад!" В ответ доктор достал свой "кольт". Все кто был рядом, поступили также. Они не собирались стрелять в барона, они собирались стреляться. Не было сомнений, что если барон прибегнет к услугам "Змея Горыныча", который наверняка остался жив, их ожидает мучительная и долгая смерть.
 "Рерих! Поворачивайте обоз!" Офицер Рерих был братом известного художника Николая Рериха. Есаул Макеев (один из подчинённых Бурдуковского), когда барон приблизился, от страха выстрелил в него, но промахнулся из-за лошади Машки. Это стало первым шагом. Все остальные тоже открыли огонь и даже из пулемёта, который к несчастью оказался рядом. Вероятно, они были либо очень испуганы, либо очень усталые, потому что ни одна пуля не поразила Унгерна. После такой радушной встречи Унгерн отправился в самое последнее прибежище - монголдивизион.
 Уже на допросе он сам излагал эти события так:
  „Я должен палатки собрать". —„А где войско?" —„Дальше уходит". Я прое-хал верст десять и вижу: одна сотня стоит лицом ко мне. Я все еще думал, где-нибудь красные. Я спросил: „А много красных?" —„Не знаем". Я поехал даль-ше, к артиллерии. Они стояли резервом. Я подъехал к Дмитриеву, команду-ющему артиллерией, спросил: „Кто приказал двигаться?" Он сказал: „Приказ из вашего штаба". —„А кто посыльный?" —„Не знаю". Я поехал дальше, к 4-му полку, сказал, что на восток идти нельзя, что там будет голод, надо идти на запад. Когда я ехал мимо пулеметной команды, мне сказали, что офицеров нет. Это мне показалось странным. А когда я проехал весь полк, где раненые были, — ночью это было, слышу, стали стрелять. Я думал опять — разъезд. Проехал мимо. Вижу, пули все около меня. Тогда я понял, в чем дело, и поехал к монголам, но в ночной темноте я проскочил. Они огней не держали. В это время стало рассветать, я поехал к ним, а они уже ушли тоже, на запад. Я подъехал к князю и говорю, что войско плохое. Он говорит, что русские все вообще — плохой народ...»
 Когда Унгерн приблизился к монгольским частям, они его не узнали и открыли огонь. По странному стечению обстоятельств опять не попали. Наконец, когда недоразумение было разрешено, Унгерн попросил князя Сундуй-гуна помочь ему вернуть порядок во взбунтовавейся дивизии. Князь предложил для начал передохнуть, а потом уже утром на трезвую голову возвращать порядок в ряды воинов. Роман Фёдорович согласился. Выпив воды, а потом водки, барон отправился спать. Сон оказался не очень благостным, потому что монголы связали, а после, поклонившись, бросили посреди степи и разъехались в разные стороны, чтобы не быть настигнутыми местью "бога войны".
 Трое суток он провёл без воды и еды, а когда появился красный отряд, он честно признался в том кто он. Испуганные "красные" поспешили ретироваться,… Правда, потом они вернулись уже с ротой и тем самым захватили Унгерна. Сначала ему не поверили. По их представлениям человек этот должен был выглядеть как минимум солидно, а тут чёрти кто в грязном халате с генеральскими погонами.