Нормальная мужская дружба

Дожил Иван Коновалов до тридцати трёх и не было у него ни единой женщины. Нет, ну не в том смысле, конечно ж, бывало по пьяни обоюдной иль шлюшки непрехотливые за деньги с редкого колыма. Только вот не было женщины-подруги что-ли, товарища или спутника жизни, если хотите. Ну, думаю, поняли Вы, о чём я.
И свербило ему душу одиночество проклятое. И чем далее то всё хужее и тошнее на душе становилось Ивану от жизни такой бобыльской. Другие, глядь, и детишками к этому возрасту обзавелись и на "жигули" накопили и бабы ихние с возрастом всё дороднее (привлекательнее значит).
И решил Иван, - коль все бабы ко мне, ну…, как шкуры продажные да прошмандовки перекатные, стану геем я. Ведь геям, известно, что надо - любви да понимания.
Посмотрел Иван на себя в зеркало. Дык, ведь собой ещё ничего! Ого-го-го! Бровь соболина. (правда единственная, другую половину лица начисто спалило, когда Иван по пьяни сваркой баловался). Зато ягодицы ещё бархатны. Голос перламутровый. Одел Иван голубые, голубые джинсы (все геи носят голубые джинсы), да белу рубаху с откладным воротом. Похлебал в заводской столовке щей. Даже не стал чесноком о хлебну корку тереть - купил себе Рондо, ну типа мармеладка такая мятная что-ли. Пошёл Иван в Парк Горького. Там, в дальнем углу, по слухам, содомиты все меж собой знакомства заводили. Выбрал Иван себе скамейку и сел в серединку, чтоб фонарём парковым лицо с хорошей сотороны выгодно освещало. Закурил сигаретку тоненькую. Дым красиво так пустил. Заскучал.
Подкатывает старикашка. Весь сгорбленный уже. В костюмчике однако и с бородкой козлиной. На подходе тросточкой дробно так застучал и вальсок замурлыкал.
- Молодой человек, не встречал ли я Вас на конференции в восемьдесят девятом в Та-ган-ро-ге?
Тут Иван смекнул, что "Таганрог" - слово-пароль такое геевское, мол - "и я таков как и ты, чего нам время попусту терять!" Ясен пень! Ишь! И слово то какое нашли подходящее "таган-рог".  Иван где-то слышал, что геи во всяком творчестве сильны. И писатели хорошие все из геев вышли. И Толстой, и Пушкин с Гоголем - все геями были, аль и вовсе полов не разбирали - что тебе мужеский, что женский - всё едино - все по своей натуре таковы, что всем в равной мере любви и понимания хочется.
Посмотрел на антиллегентного старичка. Тот длинными пальцами по тросточке своей перебирает (нервничает значит). С бородёнки тягучая слюнка сочится. А глазёнки так и бегают по нему, так и бегают…
Представил себе Иван как старичок его мокрым ртом лобызает, а длинные пальцы до его белого тела добираются. Противно стало. Жуть! Бррр!
- Нет. Я в восемьдесят девятом весь год во Хранции провёл на Каннском фестивале, - сказал Иван и повернулся к старичку плохой стороной лица. И там средь кости и кожи чорной, лопнувшей - вечно красный, круглый как у птицы глаз. Красный и круглый, потому-что веки тоже отсутствовали - вот и воспалялся от вечно безвечного бдения. Посмотрел на него Иван пол-мгновения боком, как попугай из клетки смотрит. Старичок пукнул мелким горошком и как ветром его сдуло. А ещё с палочкой ходит!
Долго не скучал. Молодой такой подходит, элегантный. Тоже при бородке и в берете. Художник наверно. Иван где-то слышал, что геи видят всё иначе. Поэтому средь них и художников водилась целая туча! И Левитан, и Шишкин с Айвазовским - все были геями. Только насчёт одного был Иван не уверен - Петров-Водкин (?) 
- Я вашу загадошную смуглоту даже во мраке разглядел, - начал художник типа подкатывать, - скажите - а нету ль у Вас в роду гишпанских кровей?
А сам подсел, рукой по коленке водит, "милый друг" прошептал.
Иван словно оцепенел от такого.
Ну Таган-рог таки, Таганрог же! - гугнивил художник на хранцузкий манер.
Словно шлюшку каку окучивает, подумал Иван, - Я - шлюха!? Обидно стало Ивану.
- А ну кантуй отселя! - сказал Иван с угрозой, а то вот как трахну тебя вот этим (Иван сжал в мозолистом кулаке свинчатку, что всегда носил с собой, чтоб пацаны во дворе фредди-крюгером не дразнили), - Как трахну и юшка пойдёт!
- Юшка! - почему-то обрадовался художник.
Иван достал беломорину и затянулся изо всей мочи. Повернулся к обидчику плохой стороной лица и выдул дым изо всех щелей и отверстий - а их уж там было, поверьте, предостаточно. Посмотрел на него сквозь дым красным, круглым глазом. Художника как ветром и сдуло. Ломанулся сквозь кусты как лось, и только слышно было как кричал, - Ди-а-вол!!! Лю-це-фер!!!, - даже беретку свою забыл!
Скучно стало Ивану. Одиноко. Смотрит - на соседней скамейке парнишка какой-то сидит. На вид - ничего. Нормальный парень. Джинсы, рубашка отглажена. Сидит покуривает, не торопясь, себе под ноги задумчиво поплёвывает.
Подошёл к нему Иван.
- Тебя как зовут?
- Андрюха.
- А я - Иван. Ты это, тоже штоль из…, ну из Таганрога?
Андрей повернулся к нему другой стороной лица. Она была жутко обезображена. Иван не испугался.
- Тебя сваркой что-ли?
- Не-а, на химии кислотой баловался, - Андрей с симпатией осмотрел Ивана.
- Андрюх, ну чё мы здесь торчим? Пойдём на проспект гулять. Там девчонок сейчас пруд пруди!
-Пойдём, Вань.
Они встали плечом к плечу. Плохие стороны с пониманием смотрели друг на друга, а, глядя со стороны прохожих,  - шли два обычных парня. Да ну, "обычных"! Парни-то были ещё ничего! Ого-го-го! Два русских парня - Иван да Андрюха!