Рывок к смерти

  Медленно, словно соглашаясь со мной, моросил дождь, впуская в полуоткрытое окно прохладный свежий воздух. Хотелось лечь и ничего не делать. Просто лежать и отдыхать; чувствовать, как твоё тело, медленно расслабляясь, разрешает дремоте окутать усталое сознание. Глаза закрылись, звуки постепенно затихли; я улетел в другой мир.
  Я лечу. Красиво, легко, без усилий. Подо мной мой красивый город. Я никогда не видел его сверху, но точно знал, что это - он. Во всём теле небывалая лёгкость, будто оно соткано из воздуха, из облаков, из пуха... Мимо меня не пролетала ни одна птица, подо мной никого не было, красивая тишина царствовала везде.
  И тут земля начала притягивать меня к себе; дёрнувшись, я медленно «пошёл на посадку». Но внезапно управление вышло из-под моего контроля; я уже не летел, а падал. Падал вниз!
  Земля стремительно приближалась и наполняла мою грудь сосущим чувством страха, мягкий комок застрял чуть повыше кадыка.
  Что-то на горизонте успело броситься мне в глаза, запомниться своим белёсым светом. Но что это, я не успел понять – страх наполнил меня всего, захлестнул с головой, утопив в своих дебрях. Я судорожно вытянул руки. Закричал! Но звуки застряли в горле. Крик рвался на волю, и пространство огласилось вырвавшимся на свободу воплем отчаяния... Удар!
  Стукнувшись лбом о крышку стола, я чуть было не упал на пол, но удержался. Потирая ушибленное место, я пытался понять, что за странное чувство, кроме страха, ощутил я, падая на землю; появилось ощущение реальности сна. Дождь же не переставая лил и лил, падая на промокшую траву и сырую землю; капли мелодично стучали о подоконник, в такт ударам мотался на ветке запоздалый лист, изредка мелькая жёлтыми крапинками. Солнце медленно заходило за горизонт, оглашая округу умирающим красным стоном.
  Как голова-то болит... Я встал, размялся, попрыгав по комнате, и направил свои стопы на кухню, к спасительному аспирину.
  Выпив таблетку, я уселся на стул и обхватил голову руками. Да... Больше не буду ложиться спать вечером. Оттого-то и сон такой реальный, запоминающийся...
  Боже, как с похмелья.
  Я резко вскочил со стула, но вместо желаемого облегчения голова подарила мне  еще большую боль. Сон исчез, испарившись во мгле дремлющего сознания.
  Поставив чайник греться, я кинул взгляд на часы. Хм... Два часа спал. Спал... Что же мне такое снилось? Не помню. Да и немудрено – перед сном у меня было тридцать восемь и пять; замучивший жар царствовал в моём измученном болезнью теле. Я взглянул на зеркало у раковины и увидел молодого парня, длинноволосого блондина, только вот глаза... Взглянешь на лицо – обычный молодой человек, каких куча вокруг да около. Взглянешь в глаза -- ужаснёшься. Сознание словно сковано тесными границами немощного тела, глаза страдальца.
  Я улыбнулся, сосед сразу же изменился; больные глаза погасили нездоровый блеск, появились озорные искорки.
  Пар вырвался из чайника и потёк по кухне, покрыв зеркало красивым серебристым налётом. Я нарисовал овал, точки – глаза, улыбку. Но тут тоска и усталость овладели мной: зачем всё это? Я равнодушно провёл ладонью по стеклу.
  Я померил температуру. Градусник показывал шестнадцать на улице и тридцать девять с половиной у меня. Подняв трубку телефона, я набрал номер и с полчаса сбивчиво, устало сообщал, кто я, где я, как я себя чувствую. Медсестра, поцокав языком, любезно посоветовала мне ждать докторов. Я поблагодарил её. Трубка стукнулась о телефон, обиженно звякнув. Я ещё раз померил температуру. Сорок. Финиш.
  Совершенно равнодушно – удивительно даже для самого себя – я воспринял эту цифру, сравнил её в уме с предыдущим результатом и почувствовал, что мозги уже не работали совсем. «Видимо, сварились».
  Меня била дрожь; стол, за который я держался, прыгал в такт моим судорогам. Я решил всё-таки прилечь и направился было к себе в комнату, но ощущение реальности окончательно размылось. Стены не желали двигаться, но моё тело довольно быстро летело к полу. Уже летело...
  Я воспарил, пронзив пару потолков, и огляделся. Голова вернула себе привычную ясность, тело наконец-то избавилось от ненужной слабости. Подул ласковый ветерок; дождь уже закончился, и предзакатное солнце освещало моё обнажённое тело красивым розовым светом.
  Ко мне вернулась память о прошедшем сне. Хотя, то был не сон, а правда. И странный свет на горизонте не неизвестность, а красиво, мягко лучащийся проход, манящий и обещающий покой. Но туда я всегда успею, они подождут.
  Я спустился к земле и увидел сидящую собаку. Она неотрывно глядела на меня своими глазами-плошками. Бедное животное... Видимо, пёс боялся. Я не хотел травмировать его душу и собирался было взлететь, но моё внимание привлекла машина скорой помощи. Из неё быстро вылезли и побежали в мой подъезд два врача, седой и брюнет.
  До меня наконец дошло. Это же скорая помощь! Я с ужасом осознал, что именно они хотят сделать, чего именно хотят меня лишить! Видимо, в бреду я набрал ноль-три.
  Я резко оттолкнулся от земли. Вот он, мой ласковый свет! как же до него далеко. Но я успею! Я буду первым.
  Сдуваясь ветром, выступающие слёзы мгновенно высыхали, обнажая глаза злому режущему ветру.

  -- Неужто не успеем, не спасём?
  -- Да ладно тебе, Серёжа. Вот, чувствуешь -- пульс есть! Значит, ещё есть возможность.
  Сергей с умным видом зажал руку больного и, не почувствовав ничего, всё равно согласно закивал. Нет там никакого пульса, с тоской подумал Олег. И не было его уже там, в коридоре, где они и нашли тело. А парень-то будто живой... Нужно просто дать надежду Сергею, ведь он ещё молодой. Впервые на выезде. Эх, Серёжа, Серёжа...
  Машина резво скакнула на ухабе, живо вздрогнув всеми частями своего скрипучего тела. Больной (или уже труп?) лишь для приличия помотался на носилках, Олег же получил шишку на затылке.
  Волновались все. И Сергей -- он впервые видел умирающего человека. И Олег, жалевший любого больного. И водитель, не любивший препятствия на дорогах. И сама машина -- она, на удивление шофёру, давала восемьдесят км в час вместо обычных шеситдесяти.
  Успеем -- не успеем. Вопрос витал в воздухе, заставляя врачей лучше следить за больным, а шофёра сильнее давить на педаль. Наконец, машина, скрипнув тормозами, выплюнула докторов с носилками. Они сразу же побежали в реанимационное отделение. Медсёстры почтительно расступались, волнение врачей передалось и им.
  Протаранив двери, напарники вбежали в отделение и с помощью врачей переложили больного на стол. Уже полностью готовые, врачи обступили пациента, снимая с него одежду. Равнодушное лицо больного блеснуло полускрытыми уставшими глазами. Олег случайно взглянул на них и испугался -- его нельзя было доставать ОТТУДА, он уже был ТАМ. Но врачей нельзя было остановить. Они работали.
  -- Сердце!
  -- Пульса нет!
  -- Дыхания нет.
  -- Пять кубиков адреналина. Подготовить...
  Сергей завороженно глядел на действия группы. Как же они слаженно работали, будто части хорошо смазанной машины!
  Врач уколол пациента в сгиб руки.
  -- Сердце.
  -- Пульса нет.
  Врачу подали два "утюга"; прижав один к другому, он приложил их к груди пациента и нажал на кнопки. Тело рывком выгнулось, но сердце не хотело биться. Врач ещё раз пропустил через тело ток, оно снова дёрнулось. Атмосфера накалилась до предела, грозя остаться такой надолго.
  Вдруг сердце начало стучать, прибор пошёл издавать ритмичные пищания. Врачи, чуть опешив, успокоились, перестали дёргаться. Послышался смешок, разговоры.

  Я проснулся. Яркий свет слепил глаза. Неужели я успел?
  -- Я боялся, что спасти его не удастся...
  -- Доктор, вы просто чудо, -- ворковал женский голос. Доктор? Спасти? Думали, что не удастся?!
  -- Где я?
  Я вскочил с кровати, неприятный холод обжёг мне ступни. Тишина. Все в шоке.
  -- Где я?.. -- сейчас мои нервы сдадут и что-то произойдёт. --Ну не молчите же! Ответьте мне! Ответьте, прошу вас. Скажите хоть что-нибудь...
  В больнице, где ты ещё можешь быть, милый друг. Понятно и без их слов. А как жаль! Врата были совсем рядом; казалось, протяни руку -- и все мечты сбудутся.
  -- Где моя одежда?.. -- какой бесцветный у меня голос! Но почему же я плачу? Ведь я жив и жизнь прекрасна, а туда я всегда успею.
  Но непослушные слёзы всё катились по щекам, собирались на подбородке и громко шлёпались на пол, такой твёрдый, такой холодный. И такой земной.