Бреду

 



         То ли я что-то не то съела, то ли перенервничала с этими анализами, правда, все обошлось, то ли легла поздно, и читала на ночь какую-то муру, но в результате мне приснилось, что я мужчина. Ни больше, ни меньше.
          Ночь. Какие-то улочки, переулочки. Мелкий дождь, похожий на водяную пыль. Откуда-то фонари тусклым подсвечивают. И я бреду. Почему-то без зонтика. Уверенный.  Неторопливо. В неопределенном направлении.  С неопределенными целями. В светлом плаще, с поднятым воротником, шляпе с широкими полями, туфлях какого-то там сорок пятого размера, и мне ни чуточки не страшно. Одним словом, мужчина. Неторопливо бредущий в туманной мороси  света ночных фонарей. Рассеянно о том, да о сем  размышляющий,  сейчас уже, конечно, трудно вспомнить, о чем конкретно. Но тут  что-то неясное меня отвлекло. И озадачило. Что-то у меня мне инородное. Сзади и снизу. Что-то там вроде бы мешающее, и чего прежде, помню, не было. Огляделась, никого, ночь кругом, быстренько руку в штаны сзади  сунула, на что-то наткнулась, не поняла, на что, пока не сообразила. Мамочки, родные! Хвост!  У мужчин сзади, оказывается, хвост. Откуда же мне об этом хвосте знать,  мама меня в детстве девочкой воспитывала, и про хвост у мужчин, как  я теперь поняла, умалчивала. Но почему же я никогда ни у кого из мужчин раньше никакого хвоста не видела? И тут же  сама себе ответила: мужчины его плотно прибинтовывают. К ноге, например. Надо, тут же соображаю, зайти в первую же попавшуюся по пути ночную аптеку, купить широкого бинта, можно, не стерильного, и в какой-нибудь темной парадной спустить брюки и быстро прибинтовать хвост к ноге.  Все равно к какой, к правой или к левой.
         Бреду.
         Та же ночь. Тот же дождь, как пыль. Та же тишина, даже шагов моих не слышно. Неясный свет. И я. Под козырьком широкополой шляпы, смотрю, как собираются на полях ее капли осенней мороси, и, отяжелев на краю, падают вниз, редко, одна за другой. В каплях собирая грусть.  Откуда вдруг столько грусти образовалось? Что произошло? Обнаружено наличие хвоста? Так у нас, у мужчин, у всех хвосты. Что тут поделаешь? Ничего тут уже не поделаешь. Факт, так сказать. При чем здесь грусть? Да в таком количестве. Кстати, не исключено, что его можно и покороче сделать. Совсем отрезать не следует, хвост все-таки. Какой же я буду мужчина, если без хвоста? А покороче, да перекрасить, может, и прибинтовывать ни к чему не придется. Даже, напротив, сквозь цепочку тоненькую пропустить. Или сережку продеть. С крохотным изумрудиком. Откуда столько грусти?  Грудь сдавливает. Не в дожде же мороси.  Осенней водяной пыли. Сквозь которую плывешь в двух широконосых туфлях сорок пятого  размера, и ничего не боишься.
         Бреду.
         Дождь не перестает. Грусти не убавляется. Хотя,  как с хвостом поступить, вроде бы и решила. Не окончательно, конечно, но решила. Скорее всего, покороче сделаю. Но пока он длинный. Внизу свисает, о ноги  трется, постукивает.
        Бреду.
        К своим ощущениям прислушиваюсь. Ноги в туфлях, хвост посередине, и еще что-то. У меня мне  инородное.  Там, где хвост берет свое начало, и чуть-чуть спереди. Не длинное, теплое, беспомощное. Беспомощно свисающее, покачивающееся при ходьбе.  Справа налево. Слева направо. Справа налево.  Слева направо. Покачивается, с каждым шагом тоски прибавляя.
          Бреду.
          Бреду в тумане дождя. С полей широкополой шляпы, с фонарей, с невидимой в ночи листвы, всюду, грусть с примесью немоей тоски, накапливается, в каплях тяжелея,  стекает, и падает вниз. Где плывут две туфлины, какого-то там сорок пятого размера, по очереди обгоняя друг друга. То одна впереди, другая сзади, то та, что сзади, ее обгонит, а первая отстанет. Шалят туфлины,  себя развлекают, в которых я,  потерянный,  плыву, в пространстве дождя. Откуда столько тоски? Всюду. В мороси дождя, в свете фонарей, стекая, не рыбьим жиром,  не моею болью. Оседая внутри меня, в глубине, в грудине, в межреберье, душит.
          Бреду.
          Бреду.
          Бреду…

          Проснулась, и поплакала, пока не заснула покойно собою, женщиной.