Приаздник семьи По мотивам песни Агаты Кристи

Даже как-то не по себе, честное слово. Здесь темно, холодно, много ментов и жуликов. КПЗ всё-таки мерзкое место и, даже зная, что долго я здесь не задержусь, меня постоянно преследуют кошмары о перспективах провести в этих влажных стенах ещё хотя бы неделю. Зато здесь хорошо думать, чем я и занимаюсь большую часть времени. На стене над койкой кто-то нацарапал стишок – ему, наверно было плохо:

Месяц прошёл
Здесь хреново и влажно
Вряд ли менты обернутся к утру
Я задыхаюсь
Мне больно и страшно
Может быть я до утра и умру.

Ха! Астматик, лля… я перевернулся на койке, скорчился в позе эмбриона и закрыл глаза… что же я здесь делаю…

С Маринкой мы познакомились, как и со всеми моими падругами на дискотеке. Она была достаточно тупа, чтобы смеяться над моими шутками и достаточно привлекательна, чтобы я немедленно её захотел. Я же был пьян и агрессивен. Помню, что воздух пах мандаринами и каким-то дерьмом, а она - лаком для волос и пивом. Когда мы проснулись утром у меня в общаге, она лежала рядом, доверчиво разложив по мне свои волосы. Я аккуратно освободился и пополз к окну за пивом, предусмотрительно оставленным со вчерашнего дня. Маринка относилась к той редкой породе деушек, которые даже утром и даже после попойки не теряют своего очарование и поэтому, когда она проснулась и начала причитать что дома её наверняка вчера ждали и мама не ложилась спать, а теперь её будут ругать, да ещё завтра у неё зачёт а учить она теперь ничего не сможет, я искренне растрогался и даже решился проводить её до дома. Так она и стала моей "падругой". Мне почему-то это нравилось, и постепенно я почувствовал, что привязываюсь к этой девОчке. Маму мы больше не огорчали и успевали сбросить гормональное напряжение до 21:00, но семья, тем не менее, постоянно присутствовала в наших отношениях, и я всегда знал, что бабушка болеет, дедушку выписали из больницы, сестра будет заканчивать школу и так далее. В результате, когда Маринка предложила зайти к ней в гости "и мама об этом знает и ждёт нас", я немного занервничал. Но согласился, ччёрт…

Трёхкомнатная хрущёвка на пятом этаже была похожа на миллионы себе подобных клоповников и била в нос затхлым запахом стариковских тел. Одна из носителей этой вони стояла здесь же в прихожей и пристально меня разглядывала. Её супруг, сухой дед лет под сто двадцать, болтался в обозримых пределах большой комнаты и деловито сопел. Мы поздоровались и начали раздеваться. Я почему-то краснел и ловил себя на мысли, что хочу послать всё нахуи и не связываться с этим дурацким семейством, в котором мне, видимо придётся ближайшие 2 часа играть роль добропорядочного гражданина. Как отклик на эти мысли в конце коридора появилась настороженно улыбающаяся мама, женщина под пятьдесят в огромных очках и с очень уставшим лицом. За мамой промелькнула Маринкина сестрёнка, симпатичная школьница Наташа с горящими глазами и крепкой грудью, которая явно не хотела сидеть в тесной футболке. Маринка перехватила мой взгляд, и я отвёл глаза.
Мужика в доме не было. Дед не считался. Куда и когда делся Маринкин отец, я никогда не спрашивал, да и не хотел давать повода для лишнего нытья. Зато теперь мне выразили респект - именно как мужчине – влажной с морозцем бутылкой вотки. Сидели скромно, на кухне. Я пил потихоньку водку, отвечал на стандартные вопросы и оглядывал особенности быта, возведённого на маминой учительской зарплате, двух оскорбительных пенсиях и Маринкиной стипендии. Бабка с дедом сидели молча, внимательно смотрели мне в рот и мысленно записывали мои показания. Если они вообще что-нибудь слышали. Временами дед брался пить вотку, бабка с ним воевала, а мама их мирила – вот и всё развлечение, которое длилось уже около часа. В конце концов дед не выдержал гонки и обгадился.
Кухня потонула в облаке зловония. Дед явно не хотел признавать своей ошибки и, пытаясь отвлечь нас, начал материться на проклятых фашистов, которых за свою жизнь передушил голыми руками больше чем я женских прелестей за всю жизнь видел. Продолжить ему не дали – бабка поволокла бойца в комнату переодеваться и вообще, Маринка побежала за тряпкой вытирать окрестности дедушкиной табуретки, а сестрёнка и вовсе ушла учить уроки. Я остался рядом с потупившей глаза мамой. Она начала всхлипывать.
- вот так всегда… Так всегда, чёрт возьми! Что бы хорошего не начиналось, обязательно всё будет испорчено. Что?! Что ты ожидал здесь увидеть? Рай? Мы простые люди, Володя, простые! И у нас как и у всех есть проблемы! Ты думаешь это легко, прожить с родителями и двумя дочерьми-недоучками вот так всю жизнь? А ты знаешь, какая у меня зарплата? Знаешь?!
- Нну… Вы только успокойтесь… вы успокойтесь, ничего страшного ведь не произошло… бывает...- мои слова прозвучали вовсе неубедительно. Я мало что знал о семейных проблемах, да и знать не хотел, вдобавок мне стало до ужаса неловко и захотелось убежать, но мама не собиралась останавливаться, её прорвало.
- Ничего! Ничего страшного! Только жизнь эта страшна! – у неё постепенно развивалась истерика, и я не мог на это влиять. Маринка с тряпкой, перепачканной дерьмом застыла в дверях и с ужасом глядела на обезумевшую мать – Вы, молодые не понимаете, вы жизни не знаете… как всё надоело… эти дети.. целая школа тупых, жестоких маленьких людей… а я уже не молодая женщина и я не могу!..
Мама плакала. Мама рыдала. Она обвиняла весь мир в саботаже своего существования. Она топала ногами и рвала волосы. Маринка вышла из затупа, попыталась приблизиться и успокоить, но получила пощёчину как «блять и неуч, забывшая об уважении к родителям». Я предпочёл увести Маринку из дома. Она была в шоке и тихо плакала. Мы пошли в парк и я долго-долго пытался её утешить. А когда мы вернулись, мне стало не по себе – на лестничной площадке сильно пахло газом. Я оставил Маринку на лестнице, аккуратно открыл её ключами дверь и вошёл в дом. Воняло невыносимо. Свет не горел. Я достал карманный гологеновый фонарик и по осколкам битой посуды пошёл на кухню. Мама сидела на полу, засунув голову в духовку. Духовка бесстрастно шипела газом. Из-за стенки доносился сердитый храп дедушки.

***

Маму похоронили быстро. Я чувствовал себя причастным к её гибели и максимально участвовал в подготовке. Тем более, что вся остальная семья, включая и Маринку, оставшуюся старшей, пребывала в глубокой депрессии. Впрочем, больших похорон и не получилось бы – попрощаться с покойной пришли только коллеги-учителя и пара некрасивых школьниц ботанического вида. Преподши немного пугали – на поминках у них был примерно такой же вид, как и у мамы перед той истерикой и я пару раз ловил себя на мысли что начинаю нервничать, когда они приближаются к кухонной плите.

Потом время вновь набрало прежнюю скорость, и все успокоились. Маринка бросила институт и устроилась на работу, бабушка с головой окунулась в хозяйство и приготовление пищи (несколько раз пришлось тазами выкидывать стухшие салаты). Дедушка смотрел телевизор. Сестра занялась учёбой. Я появлялся у опекаемого семейства почти ежедневно и помогал чем мог.

***

Зима – такое время, когда людям самым естественным образом становится плохо и безрадостно, по крайней мере в нашем полушарии. А февраль – самый безрадостный месяц зимы, когда увеличивается процент самоубийств, обостряются хронические заболевания, пенсионеры и гипертоники гибнут сотнями, а у коммунистов прибывает сторонников.

Мы с Маринкой уединились в её комнате и наслаждались друг другом. Из гостиной ворчал телевизор и храпел дед. Неожиданно храп прекратился и дед бодро сказал «Да!». Затем там началась возня, кто-то затопал, загрохотал, а телевизор всё более крепнущим голосом тов. Кириллова начал рассказывать о назревающем политическом конфликте между Россией и США, связанном с вводом американских войск в какой-то там сектор чего-то, что мы привыкли считать подконтрольной территорией. Дед влетел к нам в комнату в тулупе и ушанке: «Я знал! Язнал что это начнётся! Урра! Война! Сейчас мы им покажем! Все в укрытие». Наш непосредственно-голый вид деда вовсе не смутил, и он попытался спихнуть нас с кровати, или под кровать, но вновь отвлёкся и побежал к комоду.

Мне повезло – старик промахнулся, и я обезоружил его до того, как он успел перестрелять прохожих на улице. Правда, окно он всё-таки прикладом выбил. Скорая приехала минут через двадцать, а дед всё ещё вырывался из моих тесных объятий и стремился к лежащему на полу нагану. С санитарами он дрался как лев. Я даже начал восхищаться его безумной отвагой, но посмотрел на Маринку и успокоился – она всё так же сидела с телефоном, закрывшись простынёй. «Марин, а откуда хоть у вас оружие то в доме?»- мягко попытался я вернуть её в реальность. Маринка молчала.

***

Время лечит. Ни один стресс не может с ним соперничать. Весь вопрос в том, сколько у тебя этого времени. А у нас оно было. Я проводил им семейную реабилитацию и ходил в больничку к дедушке. Старик совсем распрощался с кукушкой и во время наших встреч рассказывал мне о своих стратегических планах, о подписании штатами договора о капитуляции. Я не возражал. Дома все, вроде, успокоились и даже бабушка начала готовить пищу в разумных пределах (от такой радости мы даже сняли с холодильника замок). Маринкина сестра сдавала экзамен за экзаменом на пять и они в конце концов закончились, а она стала носить гордое название «студентка». Потом она стала пропадать по вечерам из дому и мы предположили, что она занялась личной жизнью. Нам это было как раз на руку – квартира постоянно была в нашем распоряжении. Но всё очень-очень хорошее, как и всё очень-очень плохое, очень-очень быстро проходит.

Личная жизнь у Наташи не складывалась, и теперь мы проводили вечера в коллективных тренингах, разбирая, почему же все мужики всё-таки свиньи и с чем их в таком случае надо есть. Вроде, помогало.

Накануне Наташа вернулась рано и долго плакала на кровати. Мы с Маринкой подготовились к проведению очередного тренинга и ждали её в гостиной, но Наташа не выходила. Появилась она только утром, когда Маринка уже ушла на работу, а я, наслаждаясь отпуском и похмельем, плющился по дивану и откровенно бездельничал. Наташа села на край дивана и уставилась в окно.
- Ну чего, Натах, выспалась? – спросил я, но она как и прежде молчала – Всё нормально?
Вместо ответа Наташа резко повернулась ко мне, секунду смотрела на меня, словно не узнавая, а потом бросилась ожесточённо ласкать. До сих пор я гасил в себе падонка, я даже Маринке изменял не больше двух-трёх раз, да и то только под хорошую компанию, но оказалось, что я всё таки самец! ...что я не могу отказываться от страсти, тем более если у неё такое прекрасное тело! Я сдался. Секс был судорожным и жарким. Но, когда я кончил, она вместо того чтобы заныть об «Ещё!» или хотя бы просто прижаться и закрыть глаза, снова села на край дивана и молча уставилась в окно. Отказалась реагировать даже на «Спасибо, дорогая». Потом она встала и заходила по комнате. Она заговорила тихо, но очень убеждённо: «И всё-таки мужики – козлы… все... и хорошие и плохие, но все… а любовь? Где любовь? И чувства… и верность… а Маринка не верит… надеется… обман! Измена… и он будет глядеть на неё честными глазами… и я… все всех предают… никому нельзя верить…» Потом она взвизгнула «Нельзя, слышишь!!!» и выскочила на балкон.

Я тоже вышел на балкон и закурил. Наташка распласталась по асфальту в пятнадцати метрах от меня и выглядела неважно. Её заметила какая-то тётка и завизжала.

Потом было следствие. В подготовке похорон я на этот раз не участвовал, потому что уже через пару часов как выкинул окурок вслед Наташке, сидел у следователя и меня обвиняли в убийстве, изнасиловании и ещё чём-то, чего до конца не понимали ни я, ни следователь. Маринка настаивала на моём расстреле и закатывала следователю истерики. Я расстраивался.


Сегодня Следователь приходил снова. Он был смущён и, запинаясь, поведал мне, что вчера в больнице скончался дедушка Марины, и теперь она настаивает на изменении своих показаний, принесла заявление, что я – сатана и прибыл в этот мир, чтобы извести её семью. В общем, теперь её направили на принудительное обследование у психиатра, а меня скорее всего отпустят в ближайшие дни, как только придёт заключение экспертизы, что следов побоев на теле Наташи нет. И теперь мне стало спокойно и легко, я трезво смотрю на вещи и за последние сутки пришёл к двум умозаключениям: мне очень жалко бабушку, и, когда я выйду отсюда, заведу себе новую падругу… и пусть она будет сиротой!


Рецензии
Полный и безоговорочнвый респект. Спасибо автору.
Без соплей и воплей рассказана страшная, а главное абсолютно возможная история.
Прошу разрешения поместить ссылку на автора на своей страничке.

Александр Арген   25.06.2003 23:32     Заявить о нарушении
Александр, ллин, приятно что креаторство нравится... а то я уж думал было в себе разочароваться. Класс всё же ниже чем, скажем у Вас, сэр. Спасиб.

Семпер Нови   26.06.2003 08:07   Заявить о нарушении