Прощальное письмо

       Уходи, но оставь мне свой номер…
       (В. Цой)


Наверное, нет на этом свете ни одного человека, который в своей жизни не написал или не думал написать прощальное письмо. А, возможно, писал уже такие письма не раз...
И неважно направлено ли такое письмо непосредственному адресату или оно просто выставлено на всеобщее обозрение, с надеждой, что адресат его обязательно прочтёт.
Но, на мой взгляд, не так важна причина, которая является побуждающим мотивом для этого деяния, как то, для чего это делается.
Прощаясь с чем-то или с кем-то навсегда, каждый, кто написал такое письмо, хранит в своей душе мысль о том, что тот, кому адресовано его послание, опередит действия написавшего.
Именно по этой причине каждый старается дать себе время.
Дать себе фору во времени, отсрочку или паузу для того, чтобы не допустить свершения написанного им в своём же письме.
Тогда что это? Шантаж? И кто тогда объект этого шантажа? Тот, кому письмо адресовано или тот, кто его пишет?
У любого шантажа есть цель. Так, где же находится точка прицеливания у прощальных писем?
Пишущий такое послание, ставит под этот прицел, как правило, всё-таки себя.
Оголяя тем самым явно или косвенно свою душу до бесстыдства, до той изнанки, которую он ещё когда-то так трепетно хранил и боялся предъявить адресату или кому-то другому, включая себя любимого.
Он бросает этой изнанке вызов, стремясь показать, насколько он к ней стал уже равнодушен. Только это равнодушие всё-таки, в большинстве случаев, показное. Это шантаж собственной изнанки. Проверка её на прочность, если угодно.
И в зависимости от того, какая реакция на это будет у читателя прощального произведения, зависит и то, какой вид эта изнанка будет иметь в дальнейшем. Или она трансформируется в один из умерших комплексов, или усилится ещё сильнее.
И чем сильнее пишущий показывает своё равнодушие к какому-либо отношению или действию, которое побудило его выказать желание попрощаться, тем он сильнее оголяет свою зависимость перед этой причиной. Верно и обратное. Чем сильнее выказывают свою зависимость, которая может быть выражена в форме упрёка, претензии, оскорбления, обвинения, тем сильнее погружается человек во власть этой зависимости. Иначе, зачем тогда пытаться прощаться с тем, чего уже нет?! Кому нужно то, что уже, по его мнению, не нужно никому?!
Каждый строит свои мосты и мостики. Хотя бы для того, чтобы их потом сжечь.
И созерцание сожжения этого моста или мостика приносит, кстати, иногда гораздо большее удовольствие, чем возведение этих мостов и мостиков. Даже если от этого созерцания испытываешь боль. Но это ощущение сладкой боли. Как стремление выбить клин клином. Только на самом деле происходит не выбивание, а заколачивание в глубину.
Вбить занозу поглубже, чтобы она не выступала наружу. Чтобы за неё нельзя было случайно зацепиться, и она не тревожила собственное тело понапрасну, без веских причин и побуждений.
Но любая заноза даёт о себе знать, если на неё надавить.
И тогда приходится просто прятать это место от других, не подставлять его для таких надавливаний. Чтобы не ощущать боли.
Или наоборот, подставлять это место, если возникло желание побыть в роли униженного, оскорблённого или невинно пострадавшего. Если возникло желание, чтобы тебе посочувствовали, или тебя пожалели. Или посмеялись. Это тоже может быть вызвано некой необходимостью. Для того чтобы получить толчок для самоутверждения или самоуважения. Для переоценки себя или других.
Но всё имеет две стороны. Лицевую и обратную. И со временем начинаешь терять разницу, где какая из сторон.
Эта заноза уже свыкается с телом и становится его частью.
И оставаясь один на один с собой, тихими вечерами, бессонными ли ночами или каким-либо утром, иногда возникает желание надавить на это место самому. Чтобы вспомнить о том, что когда-то было. И с чем не смог найти в себе сил, распрощаться. Или просто не было желания проститься с этим.
Ведь написав прощальное письмо, затворив за собой тихо дверь или наоборот, громко ей, хлопнув, каждый оставляет себе хотя бы один шанс, хотя бы маленькую надежду на то, что читающий письмо постучит в эту дверь. И услышит в ответ молчаливый ответ: «Не заперто…»
Именно по этой причине, тот, кто закрывает дверь, не запирает её, как правило, на замок. Или всё-таки, запирая её на замок, умудряется каким-то образом положить ключ под коврик. А в некоторых случаях даже немного приоткрывает её, давая знак тому, кто будет, как бы случайно, проходить мимо. Или ждёт того, что закрытую дверь сломают одним пинком, вынеся вместе с ней и дверную коробку. И тогда этот оглушительный грохот и треск становятся самой желанной музыкой избавления. Которую хотел услышать всю свою жизнь…
Никто не в силах добровольно проститься со своей памятью. Особенно тогда, когда в этой памяти оставил для себя заметную закладку. Чтобы иметь шанс быстро вернуться к тому, что внезапно заболело, сросшись с собственным телом. И тогда уже не понять, что это болит. Заноза или тело, с которым она уже живёт одной жизнью. Или они заныли одновременно…
Маленькая заноза становится источником грёз, угрызений, мести или злости. На себя, на ту часть, которая оставила после себя эту занозу. Или наоборот, она становится самым дорогим источником, из которого черпаешь стремление жить дальше…
И прощальное письмо становится уже, не инструментом, с помощью которого рвут и сжигают, а предложением этой занозе стать частью себя.
Тот, кто это понимает, никогда не вырвет занозу из тела, в котором он её оставил. Он оставит её там. Оставит для того, чтобы обладателю этой занозы никогда по-настоящему не стало плохо или одиноко. И чтобы прощальное письмо не имело шанса на осуществление.
Так как, лишившись этой занозы, человек станет по-настоящему одиноким. Но когда занозу всё-таки вырывают, то вступает в действие прощальное письмо. Поскольку тогда просто не остаётся другого выхода.
И тогда горят мосты и мостики. И пылают спрятанные в густых зарослях камыша маленькие лодки, оставленные поджигателем для возможности переправы на свой берег, на котором он сидит, где когда-то написал прощальное письмо, и каждый день вглядывается, не плывёт ли к нему тот, кто всё-таки решил прийти к переправе и не нашёл своего привычного моста или мостика…
Не вырывайте оставленные вами занозы из тел других людей. Для их же собственного блага. Даже если это вырывание нужно вам самим. Нужно именно как процесс вырывания, а не как та маленькая частичка, называемая занозой. Вырывая эту частичку, вы стремитесь к тому, чтобы у кого-то ничего не осталось от вас. Для своего спокойствия, безопасности, ухода от возможной зависимости или ещё чего-то.
Вы забываете об одном. Ведь эта заноза уже никогда не срастётся с вашим собственным телом. И вы её выбросите. Как выбросили когда-то того, из чьего тела вы её вырвали.
Ведь эти занозы уже не являются частью вас. Это уже то, что вам никогда принадлежать не будет.
И если вы оставили часть себя в ком-то из людей, значит, этот человек является вашей частью. Вырывая занозу, вы рвёте себя. И обрекаете себя на собственный поиск в других людях...
И в один из дней, вы придёте к переправе, увидите пепелище моста, обгоревшие головешки лодки в сожжённых камышах и захотите переплыть на другой берег.
А переплыв, вы уже не найдёте на нём того, к кому плыли. Или быстрое течение унесёт вас совсем на другой берег. Где вас никто не ждёт, где вы просто никому не нужны без той своей части, которая когда-то была кому-то занозой.
Или просто утонете на половине пути в поисках уже собственного прощального письма…

Тогда зачем писать прощальные письма?

Наверное, для того, чтобы осталась надежда когда-нибудь всё-таки встретиться и поздороваться.
Пока ещё есть заноза в чьём-то теле, и живёт ещё на этом свете тот, от которого она когда-то отщепилась…


24 июня 2003 г.