Про одного лживого негодяя

 Ну, он молодец! В кавычках, конечно. Однако я по порядку, чтобы был понятен стремительный бег промчавшихся во вторник мимо меня события.
Мы на третьем этаже. Только что поднялись по винтовой лестнице на смотровую площадку. Внизу, сколько позволяет зрение, всюду луга, тучные коровы, снежные шапки вершин высокогорья Альп. Он элегантен, подтянут, от него к нам тянется тоненькая струйка дорогих духов. Обнажая ослепительную белозубую улыбку, обращается к нам, делегатам всемирной научной конференции, с просьбой чуточку его обождать, понаслаждаться пока открывающимися перед нами видами, и скрывается за дверью секретной лаборатории. Стоим, ждем, бросаем взгляды, наслаждаемся. Довольно скоро он выходит с каким-то предметом в руке, завернутым в газету. Как всегда веселый, чертовски обаятельный. Молча и таинственно на нас смотрит. Мы, как загипнотизированные, смотрим на него, раскрыв рты. С загадочной улыбкой спрашивает, кто из нас первым ответит на вопрос, что у него в руке, завернутое в газету? Бросаемся думать. И в это время он медленно-медленно разворачивает газету, и мы видим, что в руке у него бомба, причем, атомная. Бежать поздно, радиус поражения живой силы у нее – мама не горюй! Как говорится, наступила мертвая тишина. Он держит на вытянутой руке атомную бомбу, почти, можно сказать, смеется, но пока не смеется, пока только смотрит на нас интригующим своим взглядом, источающий вокруг запах дорогого коньяка. Мы как стояли, так и застыли, что называется, как вкопанные. В это время он, этот современный Хуанидо дон Карлос недорезанный, достает из кармана своего белоснежного халата зажигалку, чиркает колесиком и подносит огонь к бомбе. В ужасе мы зажмуриваемся так, что, напоследок, себя вспомнить забыли. Бомба вспыхивает. Дым, гарь, вонь, его обворожительная улыбка. Едва успели сморгнуть глазами, – бомбы нет, сгорела! Только кружочек с пятачок остался. Он, насвистывая, подбрасывает этот кружочек один раз, и ловит (с нами дурно, можете себе представить), другой, и ловит (с кем-то из нас уже плохо), третий, и ловит. Насвистывает, подбрасывает, и ловит. Насвистывает, подбрасывает, а кому-то из нас, судя по запаху, вроде как уже и получше стало, полегчало заразе. Он небрежно прячет пойманный в очередной раз пятачок в карман своего белоснежного халата. Удовлетворенный, смеется дьявольским своим смехом, мол, здорово я вас напугал! Нам, как вы понимаете, не до смеха. Ни вздохнуть, что называется, ни пё, короче, ну и шутки, думаем, у этого боцмана, пресловутого! А он уже не смеется, - хохочет, прямо, не может, бедненький, смешинка в рот ему, что ли, попала, аж заходится, зверь. Но тут я всеми своими фибрами пошевелила, - нет, чувствую, расслабляться нельзя.  Категорически! И точно! Смотрю, смех у него понемногу стихает, лишь отзвуки, отголоски, всполохи, неясные всхрипы. Медленно начинает приходит в себя. Оглядывается вокруг, во что-то всматривается, что-то припоминает, что-то пока никак не может припомнить. Хмурится,  сердится, незаметно стряхивая с себя остатки слюны. Наконец,  подобрался весь, и вновь, видим, предстал пред нами: опрятен, дерзок, вновь от него потянуло к нам дорогим одеколоном. Слышу, просит нас всех проследовать за ним в еще более секретную лабораторию. Мы идем за ним, входим в большую комнату, в которой всюду по стенам крупными буквами написано: «ВНИМАНИЕ: ACHTUNG!» Подходим к стеллажу. Он приподнимает еще одну газету, и мы видим точно такую же бомбу, которая только что на наших глазах сгорела. Он уже окончательно подобрался весь, вновь напустил на себя этот свой обычный напускной лоск и, вижу, вроде как что-то говорит. Прислушалась. Слышу: «Вот, господа, настоящая. Та, что сгорела - подделка. И что-то принимается нам научно-исследовательское рассказывать, а я стою, будто бы слушаю, а на самом деле думаю: врет! Ни стыда, у человека, ни совести! Эта бомба не настоящая. Настоящая бомба сейчас у него в кармане. Размером с, примерно, пятачок. Сгорела отвлекающая оболочка. Все! Сейчас он, как ни в чем не бывало, покинет секретнейшую лабораторию с бомбой в кармане. Делая вид, что внимательно его слушаю, незаметно роюсь в сумочке в поисках чего-нибудь тяжелого, чтобы его незаметно обезвредить по голове. Ничего тяжелого в сумочке не оказалось. Что делать? А он, вижу, уже закругляется, мол, вот таким образом, друзья мои, было сохранено в ужасном секрете новейшее оружие, в чем, не скрою от вас, отчасти и моя скромная заслуга вашей покорной слуги. Совершенно отвратительный негодяй! Но обезвредить его по голове нечем. Как назло. А он уже прощается,  желает всем  здоровья в личной жизни, крепко  всем что-то пожимает, и  мне, вижу, что-то пожимает, и говорит: «Мадам! – Говорит. - В какой, извините, научной сфере вы подвязались? Нам непременно надо списаться для всевозможных обменов вкупе с мнениями». Я тоже ему что-то пожимаю, обещаю непременно списаться, то есть, прикидываюсь, такой невинной-невинной, такой дурочка дурочкой, вдруг насторожилась, и, представляете, вовремя!  Он неторопливо обводит всех соколиным взором своих прекрасных карих глаз, смотрит, кому еще не все пожал, то есть, профессионально маскирует свои злодейские намерения. И тут вдруг резко перестает всем пожимать руки, поворачивается и исчезает. Никто и опомниться не успел. Как стояли с приветственными улыбками и протянутыми  руками, так с ними же и окаменели в недоумении.  Он это предвидел, и исчез. Но я  и этот его ход просчитала, и даже успела все несколько раз перепроверить. Как ни в чем не бывало, тоже незаметно исчезаю, догоняю его в мрачном коридоре, и иду за ним, след в след. Он идет впереди, делает вид, что задумался над очередной научной загадкой, и я сзади, и тоже делаю вид, что задумалась над очередной научной загадкой, только другой. Какое-то время мы абсолютно друг друга не замечаем, каждый идет со своей загадкой. Наконец, он так же незаметно останавливается, поворачивает ко мне свое красивое лицо и спрашивает, чего мне еще надо? Ни улыбки, ни блеска, ни аромата. Хам, одним словом. В ответ я еще невиннее улыбаюсь, пожимаю то одним плечиком, то другим, то третьим, и говорю ему, что мне ничего от него не надо, что я просто так тут гуляю. «Ну и гуляй себе, - говорит, - где-нибудь там»! И рукой махнул в ту сторону, куда я, по его мнению, должна пойти гулять. Лицемер! Поворачивается, и идет по коридору дальше, ни в какие научные загадки больше не углубляясь. Кончилось все отвратительно, даже вспоминать не хочется. Не знаю, насколько в этом моя вина, насколько вина случая. Думаю пополам на пополам. В двух словах, чего он, омерзительный хамелеон, придумал. Как я уже рассказывала, идем мы с ним по коридору, он впереди, я сзади. Вдруг он открывает дверь, и скрывается в какой-то комнате. Я – за ним. То же скрылась, наблюдаю, что он предпримет на сей раз. Вижу. Насвистывая арию Мефистофеля из «Лебединого озера», снимает белоснежный свой халат с атомным пятачком в кармане, и надевает роскошный красный пиджак в полоску. Я вся сосредоточилась, даже скучилась. Вижу - он начинает проверять, не оставил ли случайно в халате зажигалку, носовой платок, может быть еще что-то, и принимается перекладывать содержимое из халата в пиджак, из пиджака в халат, одно – туда, другое сюда, да быстро так, я сначала успевала запоминать, что куда он переложил, потом запуталась окончательно. А он, как только я окончательно запуталась, поворачивает свое холеное тело,  и, насвистывая,  уходит, покачивая бедрами. Со мной истерика! За ним в пиджаке бежать или с халатом в комнате остаться. А время идет. Надо что-то срочно предпринимать. Напряжение неумолимо растет. Бежать за пиджаком или остаться с халатом? Бежать за пиджаком или остаться с халатом? Бежать, или, и тут меня совершенно неожиданно бьет  по голове очень справедливой мыслию:
А где, извините, все разведки мира?
А чем сейчас на данный момент занимаются президенты держав?
На рыбалке?
Утреннюю зорьку встречают?  Пока я тут вся в истерике нервничаю.
И как только меня шибануло, так сразу всю истерику, как рукой  на фиг,  и даже наоборот: тут же умчалась себе что-нибудь  на лето покупать, знаете, какое-нибудь такое светленькое, приоткрытое спереди, и чтобы на животе обязательно  узенькой-узенькой такой полосочкой. Эротично, правда?



Бадель-Бадель. С. г.