Самое яркое солнце

                Памяти моей соседки Бины Френкель

Все было великолепно. Наш столик утопал в цветах, мы заказали обалденно дорогой ужин, в бокалах искрилось вино. Не хватало только свечей, но это я настояла на том, что свечей нам не надо. У меня с ними дурацкие ассоциации, что поделаешь, у всех бывает. Не поминки же отмечаем, праздник какой-никакой.
Ты сидел напротив меня в черной рубашке и светло-бежевых брюках, красивый, элегантный, с мокрым черным ежиком и искрящимися глазами. Я обожаю твои короткие черные волосы и искрящиеся глаза. Ты – мое самое яркое солнце, я все в тебе обожаю. Я облачилась в белое платьице на тоненьких бретельках, и оно подчеркивало мой ровный бархатный загар. А может, это загар подчеркивал безукориз-ненно белый цвет платья, не важно, главное, я не зря второе лето подряд почти ежедневно пеклась под убийственным средиземноморским солнцем, загорая на пляже без лифчика, эффект получился сног-сшибательный. Каждую минуту я знала, что красива, а сегодня я особенно красива для тебя, и ты восхищаешься мной. Мы всегда были стильной и красивой парой...
Мы нечасто позволяли себе так роскошно провести вечер. Постоянная работа, гонки за заработками, усталые вечера в твоей или моей надоевшей квартире. У нас было только море, но лето закончилось, и ко всему прочему добавился пронизывающий холод.
А на этот раз мы устроили себе настоящий праздник в дорогущем ресторане, с нашим любимым вином и приятной музыкой. Мы отмечали свое расставание. Мы пришли к этому добровольно, никто ни с кем не спорил. Я просто приняла решение, а ты с ним очень непросто, но согласился.
Да, это было по моей инициативе. Звучало, мягко говоря, странно: «Ты знаешь, солнышко, давай не будем больше вместе»... Я долго обдумывала эту фразу, чтобы тебе не было слишком больно, но получилось хуже всего. Тебе все-таки было больно, слишком больно, у тебя был болевой шок, когда сначала ни хрена не понимаешь и чувствуешь себя беспомощным дебилом в звуконепроницаемой камере, а потом шок проходит и хочется самого себя на части разорвать... Я обнимала тебя и несла всякий бред о том, что я тебя не достойна, что тебе без меня будет легче и свободнее, а у тебя в мозгах неслись тысячи разных ненормальных ответов на один и тот же вопрос: почему сейчас, когда у нас два года все замечательно, я решила тебя бросить... Лучше бы я сказала, что у меня есть другой, что я тебя не люблю, побила посуду для скандального эффекта и ушла.
А мы еще и придумали этот дурацкий прощальный вечер в ресторане.

...Черные рыбки беззаботно плавали взад-вперед по аквариуму. На твое лицо падал бирюзовый свет, и я не могла тобой налюбоваться. Ты улыбался; мы договорились не затрагивать неприятных тем в этот вечер. Ансамбль играл качественно, певица в облегающем платье пела трогательные старые песни. Зеленоглазый мальчишка-барабанщик бросал на меня заинтересованные взгляды. Хорошо, что у тебя нет глаз на спине, иначе ты бы его покалечил. Я отводила глаза от сцены. Все-таки сегодня я пришла сюда с тобой.
Ты пригласил меня танцевать. От выпитого вина каблуки моих туфель предательски зашатались, но я держалась за твою руку, самую надежную опору на свете.
Твоя рука легла мне на талию, и я почувствовала такой прилив желания, что с трудом могла держать себя в руках. Ты был непоколебимо спокоен, улыбался, так словно рад был этой внезапно навязанной свободе. Ты просто знал, что я хочу видеть тебя улыбающимся. Я знаю, чего тебе это стоило...

Я двадцать минут сидела на холодной шаткой кушетке и ждала. Терпение медленно выходило из срока годности. Какого хрена меня сюда вызвали и куда они обе смылись? Я же опоздаю на работу и снова не успею закончить отчет за этот месяц, а эти сволочи где-то шляются!.. Лучше бы роботы везде работали. Роботы хоть каждые полчаса кофе не ходят пить.
Они как-то прозрачно нырнули в кабинет, как будто вошли сквозь закрытые двери, – мой женский врач и какая-то там специалистка по анализам и наблюдениям. Женщины быстро и негромко говорили между собой на иврите, вроде как надеясь, что я не пойму. Я на самом деле не понимала их скороговорочных терминов, да мне и не хотелось особо в них вникать. Я опаздывала на работу.
Я нетерпеливо глянула на них. Врачи тыкали взгляды то в пол, то в стену. Они уже могли наговорить двести слов в минуту и успокоить меня, даже если что и случилось.
– Скажите в конце концов, в чем дело, – потребовала я. – Вы можете ничего не скрывать, я не боюсь.
– У вас рак груди, – тяжело выдохнула мой женский врач, медленно собираясь еще что-то сказать.
– Так отрежьте мне грудь! – почти сразу выкрикнула я, возмущаясь их нерешительности. – И с силиконом живут люди...
– К сожалению, все зашло слишком далеко, мы не можем ничего сделать, опухоль поразила, вы только не волнуйтесь ради Бога...
Я уже не слышала продолжения их словесного поноса, не видела взглядов, беспомощно тыкающихся в стены. Стол с бумагами и компьютером, шкафы, стулья пошли водить хороводы, и я судорожно хваталась за силы бороться с паникой, гнать к черту мысли о смерти в двадцать шесть лет. За окном парило осеннее израильское солнце, которое не вылезало наружу уже две или три недели и вдруг вытаращилось на меня сегодня. Солнце, которое меня почти убило, а теперь пришло добить. Боже мой, тошнит-то меня так почему?...
Врач выронила листок, изгаженный кривым ивритским почерком. У всех врачей почерки как кардиограммы. Я рывком подняла его и начала изучать.
– Вы мне... не верите?
Я подняла глаза.
– Верю. Сколько мне осталось?
Врач начала что-то бормотать, переглядываясь с проглотившей язык коллегой, и я ее оборвала:
– Не надо, пожалуйста, уходить от ответа. Я должна знать, на что рассчитывать, ... что я еще смогу успеть.
– Месяц, два... Думаю,... Может, дай Бог...
– Спасибо, – я поднялась и направилась к выходу. – Спасибо, что правду сказали.

...Ты отрезал и съел кусочек стейка, и за весь вечер больше не притронулся к еде. Я украдкой взглянула на часы, чтобы ты не подумал, что я спешу убежать. И снова поймала взгляд пацана за барабаном.
Наоборот, я хотела остаться еще, на сколько получится, хотя бы еще на часик-полтора. Время с тобой летело без тормозов, долетело оно уже до двух часов ночи, а в полтретьего закроется ресторан. Подходил к концу праздник нашего расставания, и мне больно было наблюдать, как гаснут огоньки в твоих замечательных глазах. Я улыбалась как дура, боясь себя выдать. Ты не мог видеть, что охамевший мальчишка с барабанными палочками теперь начал мне активно подмигивать, и, чтобы не играть с ним в моргалки, я пялилась то на часы, то в бирюзовую воду с рыбами. Ты прервал свой рассказ о том, как вы с пацанами в армии обнаружили стукача и намазали его ночью кремом для обуви, и перестал улыбаться.
– Перестань смотреть на часы. Если тебе не терпится уйти, давай уйдем, мы не обязаны ждать, пока нам принесут счет и предложат вызвать такси... Давай уйдем, если хочешь.
Давай уйдем. И больше не вернемся, ни сюда, ни в какое-либо другое место. Провожать ты меня не будешь, выйдем мы отсюда тоже по отдельности, во всяком случае, мы так договорились. Иначе мы проснемся утром в твоей или моей постели, и все начнется заново, а на второй такой раз меня уже просто не хватит.
Я смотрела туманными глазами, как ты берешь мою руку и целуешь каждый палец, начиная с мизинца. Твой взгляд уперся в мое сознание, твердя, что ты не веришь в наше расставание. Что я это все придумала, чтобы проверить тебя, и сейчас скажу, что все это идиотская шутка. Я давно научилась читать уверенность в твоих глазах. Поэтому забрала руку, чтобы эта взглядная пытка прекратилась как можно скорее, пока я еще держу себя в руках.
Я выдавила из себя последнее подобие улыбки. Музыканты устало доигрывали последние аккорды, певица молча шаталась в такт музыке там где нужно было петь второй куплет, оставив коллегам место для импровизаций. Мальчишка барабанил так быстро, словно хотел раньше всех свое отбарабанить и уйти домой. Я боялась, что последние минуты нашего неудавшегося праздника потекут по моим щекам раньше, чем я выйду отсюда. Я чувствовала себя опрокинутыми песочными часами. Так чувствуешь когда лежишь или висишь вверх ногами, и кровь, пульсируя, тяжело собирается в голове. Теперь моя перевернутая душа наполнялась серым песком безысходности. Game over.
– Я выйду первой, – я начала вставать и неуклюже зацепилась взглядом за твои ждущие глаза. Ты вздохнул. – «Ни грамма я не пьяная», – уговаривая себя не шататься, я встала.
– Я тебя на такси посажу, – твои надеящиеся глаза рывком оказались чуть выше уровня моих.
– Меня ждет машина, – соврала я.
Ты мне не поверил. Но спорить не стал.
– Давай, будь здоров, – долго думая над словами, я всегда выдаю какую-то глупость. Пьяная идиотка, даже попрощаться по-человечески ума не хватило...
Хорошо, что у меня нет глаз на спине. Поэтому я не видела, какое у тебя было лицо, когда ты остался один за столом. Господи, спасибо тебе за это.

Я увидела недалеко от выхода ступеньки вниз и свернула туда. Пока я поймаю такси, – говорили мои спотыкающиеся мысли, – ты уже выйдешь, а это не должно произойти. У меня почти не работали мозги, но я соображала, что нужно где-то пересидеть, пока ты не уедешь.
Мои каблуки с трудом попадали на ступеньки, и я оказалась в подвальном помещении с несколькими дверями. Я не стала проверять, что за ними находится, чтобы никто не решил помочь заблудившейся дуре выйти на улицу. Вдруг мне стало невыносимо себя жалко, моя задница рухнула на плиточный пол, и я разрыдалась бешеными пьяными слезами.
Меня разбудили голоса людей, и я начала осторожно вытирать глаза, благодаря точно не помню кого за водостойкую тушь. Потом ко мне наклонилась женщина и спросила, все ли у меня в порядке. Это был совершенно идиотский вопрос. Я сказала, что выводить меня никуда не надо, я могу выйти сама, и мне не нужна никакая помощь. Женщина исчезла туда, откуда появилась.
Потом раздались прыжки по ступенькам, и в подвальное помещение ворвался барабанщик, мотыляющий связкой ключей. Он спешил открыть одну из дверей, но, увидев меня на полу, как-то быстро очутился рядом.
– Ты что? – очень внимательно протянул он, и смазливая мордашка наклонилась ко мне очень близко.
Я подняла лицо вверх и столкнулась с его кошачьими глазами.
– Ничего, – строго сказала я.
Слезы снова подступили, и я собралась в комок, чтобы не раскваситься. Вся моя трезвеющая сущность разозлилась на него за то, что он так сочувственно внимателен и всем своим видом хочет пожалеть меня. Сжав губы, чтобы не послать его подальше, я встала и медленно пошагала к ступенькам.
Он сорвался за мной.
– Подожди! Что случилось? Ты поругалась со своим другом? Не повод расстраиваться... Ты достойна лучшего, вот веришь мне...
Я все-таки послала его. Дальше чем предполагала. Но он не отставал. Видя, как я неуверенно иду вверх, он следовал за мной, готовый в любой момент поймать мое падающее тело. Болтал всякую хрень о забастовке таксистов и настаивал, что отвезет меня домой. Мне было все равно. Я согласилась.

Я проснулась поздно, проспав работу. В гудящей голове всплывали обрывки вчерашнего вечера. Голова двигалась как карусель. Чтобы остановить ее, я взяла с пола пиво и выпила полбутылки. Мысленно поблагодарила настойчивого малого музыканта.
Он привез меня домой, довел до самой квартиры и спросил, может ли он мне чем-то помочь. Сначала я скептически усмехнулась, но потом подумала о более ближайшем будущем, и сказала:
– Если хочешь помочь, принеси мне упаковку пива и иди домой спать.
Он вернулся с зеленой картонкой «Хайнекена», поставил ее у моей кровати и пожелал спокойной ночи.
Я даже спасибо ему не сказала.
Ну и хрен с ним. Начался новый день, в котором не будет ни тебя, ни мальчишки-барабанщика. Будет еще несколько таких дней. Сколько... Врачи не сказали. И хорошо. Иначе во мне внутри завелся бы календарь-секундомер, тикающая бомба с дистанционным управлением...

Месяц назад я, маленькая, перепуганная, вышла из поликлиники, убитая одним крошечным словом. Рак. Ну и что! За этот месяц я поняла, что и с ним можно жить, пусть недолго, но можно!... Зато я знаю, приблизительно, когда я умру, и смогу все спланировать и все успеть. У меня только два раза резко подскакивала температура, а все остальное время я и не думала ни о чем плохом. Мне некогда думать, я все время работаю, а дома пишу рассказы обо всем, о чем всю жизнь хотела написать. Я ложусь спать, и усталость приносит удовольствие. Еще один день прожит не зря. Спасибо, Господи, за еще один день.
Только весь этот месяц у меня был ты. Ты грел меня ласковым солнышком, держал меня в этой жизни, давал мне силы. А сегодня, завтра, послезавтра... тебя не будет. Не знаю, как буду жить. Вчера, ложась спать, я никого ни за что не благодарила.

Ты не приезжал и не звонил. Прошло полдня, а я продолжала валяться в постели, пить пиво и смотреть на немой телефонный экран. Позвонили с работы, я не ответила. А ты не приезжал и не звонил.
Кусая губы, я начала вертеть в руке трубку, а потом швырнула ее в стену. Ты не зря говорил, что моим мобильным телефоном можно гвозди забивать. Даже антенна не отвалилась, черт его возьми, что за высокое качество... Ты мне так нужен, что в глазах темнеет и тело не слушается, ты мой свет и кислород, ты мне дороже жизни, потому что ты – больше чем жизнь! О нет, я плачу. Я сейчас схвачу уцелевший телефон и позвоню тебе, и ты вернешься, но я не имею права... Я не могу позволить себе угасать на твоих глазах, остаться в твоей памяти слабой и страшной, похожей на синеющую куриную тушку с беспомощно сложенными ощипанными крыльями... Господи, забери меня сейчас, сию же минуту, я не хочу медленной смерти!!!

Нет, я хочу жить. И я трачу время. Я возненавидела себя за слабость и встала с постели. В зеркале замерло лицо чужого человека. Нет, это не я! Это какой-то скелет с исчезнувшими чертами лица. Я одела свои любимые широкие вельветовые брюки и хорошенькую кофточку и стала лихорадочно краситься, чтобы это прозрачное привидение скорее исчезло из моего зеркала. Я ведь молодая, красивая, живая!
Промотавшись по городу до вечера, я накупила кучу одежек, обуви, побрякушек, нацепила все новое и понеслась в ресторан.
Свободных столиков было много. Я заказала фруктовый десерт и сладкий коктейль. Сцена была пуста. Скорее всего, музыканты вышли перекурить. Я просидела полчаса, съела десерт, коктейль показался мне слишком сладким, и я заказала белый рислинг. Музыканты не появлялись, и на меня снова напала мерзкая хандра.
Я вышла из ресторана и вдохнула холодный воздух. Улица была пуста, я не знала, куда мне дальше идти. Шляться по городу холодно, а дома я загнусь от рева и самоубийственного молчания.
Рядом со мной чья-то рука щелкнула зажигалкой. Я обернулась и увидела зеленые кошачьи глаза.
– Как дела? – спросил барабанщик, затягиваясь сигаретой. – Похмелиться приехала?
Он выглядел не таким приветливым, как вчера. Видно, я вчера и в самом деле выглядела так жалко, что перестала интересовать его.
– Поблагодарить тебя приехала, – никак ответила я. Хоть какое-то общение.
– Да ладно, проехали.
– Как тебя зовут?
– Идо.
– А почему ты не спрашиваешь, как меня зовут? – начала я его доставать. Нужно было любой ценой продолжать общаться.
– Потому что я знаю, как тебя зовут, – улыбнулся музыкант.
– Откуда?
– Ты сама мне вчера сказала, – снова улыбнулся он.
«Допилась», – подумала я.
Идо бросил сигарету и засунул руки в карманы.
– Хочешь на дискотеку? – вдруг спросил он.
– Хочу, – обрадовалась я. Не просто так же я накупила импортного стильного тряпья. И домой мне нельзя ни в коем случае возвращаться.

Мы вышли в пять утра с дискотеки и спустились к морю. Холодный ветер помогал моему организму оклематься от очередной дозы пива и коктейлей. Мы шли и болтали как лучшие друзья, Идо курил и рассказывал анекдоты, я смеялась как больная. Спасаясь от ветра, мы забрались в будку спасателей. Я почувствовала, что меня трясет. Скорее всего, опять поднялась температура.
– Что с тобой? – прозвучало где-то как-будто не рядом, и зеленая глубина расплылась перед моими глазами.
Он держал меня за плечи, и его лицо, его губы были так близко, что я начала дергаться и вырываться.
– Отвези меня домой, пожалуйста, – пролепетала я, и руки Идо отпустили меня.
– Да что ты из себя маленькую девочку строишь! – он поднялся с корточек и закурил. В его глазах было искреннее удивление. Не насмешка.
– Отвези меня домой...
– Отвезу. Только чего ты такая перепуганная? Я ничего не собирался с тобой делать. Почему ты дрожишь?.. Тебе холодно?
Мне было жарко. Я не хотела, чтобы он испугался, чтобы он не знал, что со мной делать и куда меня потом девать... Господи, пусть отвезет меня домой, пусть успеет! И меня еще сильнее затрясло. От волнения и страха.
– Идо, я умираю, – навзрыд сказала я. – Ты говорил, что хочешь быть моим другом... Просто другом, ... ты жалеешь об этом?..
Идо сел рядом со мной. В его глазах была насмешка.
– Буду, просто другом, только не надо умирать.
Я разревелась.
– Идо, я действительно... У меня рак, мне меньше месяца осталось... Отвези меня домой, пожалуйста...
Он вскочил как ужаленный.
– Боже мой, я отвезу тебя в больницу... Что я могу сделать, что, скажи? Как тебе помочь? Я все сделаю, только не плачь...
– Я хочу жить, – как-то совсем слабо выговорила я. Он испугался. – Не надо только в больницу! – Я глотала слезы и дергалась как ненормальная. –  Ты мне ничем не поможешь...
– А я попытаюсь, – сказал он и одним движением подхватил меня на руки. – Побежали!
Он почти бежал по набережной, бережно держа меня. Неужели я так исхудала, что меня какой-то сопляк может поднять как пушинку? Идо посадил меня в свою машину, и она рванула в светлеющие улицы, пустые и очень знакомые.
– Чего бы тебе сейчас хотелось? – спросил он. – Хочешь посмотреть, как просыпается Тель-Авив?
Мы забрались на смотровую площадку одной из башен-близнецов Азриэли, носились по ней и плевали вниз с диким восторгом. Вскоре Тель-Авив проснулся, по серым ленточкам поползли разноцветные букашки. Смотреть было больше не на что. Идо отвез меня домой. Я долго и громко благодарила его за подаренные минуты жизни.

Я весь день писала рассказ. Я решила посвятить его Идо, двадцатилетнему барабанщику из ресторана, доброму и отзывчивому человечку, который не оставил меня одну тогда, когда я больше всего боялась тишины и одиночества. Это было потрясающе: я должна успеть все подробно описать. Но как мне описать свои чувства, не упоминая тебя? Как писать о тебе и посвятить это Идо?
Я не обратила внимания, как у меня поднялась температура. Потом я чуть не шлепнулась на пол, вставая из-за стола, и вместо коридора на кухню увидела круги: зеленые, розовые, синие. Я начала глупо махать руками перед глазами.
Антибиотик не помогал. Температура держалась почти сутки, я не могла встать, голова кружилась и круги начинали маячить. Я набрала номер своего знакомого доктора. Он пообещал зайти вечером. Все превратилось в один сплошной вечер. Я включила телевизор, чтобы не было тихо, и взялась за рассказ.
Но круги мешали мне сосредоточиться. Мне стало страшно. Телефон доктора не отвечал, я оставляла сотни раз одно и то же сообщение. Я ждала его как будто он мог спасти меня.
Господи, пусть придет доктор... Я боюсь одна. Я пошарила рукой в коробке с лекарствами. Нет, если я наглотаюсь таблеток, это произойдет еще быстрее.
Телефон настойчиво заверещал. Я хватанула его в надежде, что это доктор, и заорала:
– Да!!
Я чуть не потеряла сознание, услышав твой голос.
– Привет, – сказал ты как ни в чем не бывало. – Я билеты купил на концерт Галкина, пойдем в субботу?
Я молчала. Глотала слезы, которые застряли внутри. Я не знала, что тебе ответить.
– Тебе еще не надоело играть в эти глупости? Я устал тебя не видеть, я не могу без тебя!!! – твой голос волновался. – Давай поженимся, и я увезу тебя куда хочешь! А в субботу на Галкина пойдем...
Я лежала на кровати и плакала. Мне было трудно говорить, хоть я пока еще и не пыталась. Так хотелось наговорить тебе много ласковых слов, рассказать, как я мучилась все это время, но я не хотела, чтобы ты услышал мой слабый голос. Мне было противно за себя, что сил хватает только на дурацкие всхлипы, мне так не хотелось огорчать тебя.
– Солнышко, ты самое дорогое, что у меня есть! – все же заговорила я торопливо, боясь, что все сказать не успею. – Мое самое сладкое, самое яркое солнце!
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Да! – я испугалась своего хриплого голоса, меня душили слезы. – Я очень люблю тебя! Больше всех на свете! Слышишь, я очень тебя люблю!
– Не плачь, я сейчас приеду за тобой, и больше ни на секунду от себя не отпущу! Одевайся, я сейчас заберу тебя!!!
– Нет! – жара стучала у меня в висках. – Я уже в постели, сплю уже... Не приезжай!
Я уже ничего толком не видела, только электрический свет резал глаза. Я хотела его выключить, но не могла дотянуться.
– Да, я люблю тебя, солнышко, я всегда буду с тобой! – бормотала я, приподнимаясь с кровати. Что-то сдавило мою грудную клетку, я хватала воздух, но его уже не было, и ничего не было видно – ни комнаты, ни выключателя, ни покатившейся по полу трубки, из которой кусками прорывался встревоженный голос...

Февраль 2001г