Поезд-д!!

                ПОЕЗД –Д!


Вокруг ходили люди и громко кричали кошки в плетеных корзинках. Около киоска с сосисками толпились куртки и жадно тянули руки за бутербродами. Лучи ламп, обтянутых паутиной, с трудом доставали до пола с высоты семи метров. Изредка звонили мобильные телефоны, галдели дети и порой что-то падало. Поезд должен был прийти через полчаса, и поэтому толпа тягучей карамелью лилась на станцию, путаясь в многочисленных сумках. Сема докурил свою сигарету и сплюнул противную коричневую жижу в урну. Плеер что-то пел в уши, на рюкзаке болтались пластинки для зубов.  Шагая армейским шагом, он направился к платформе номер 8. Жирная цифра 8 походила на булочку, снеговика, очки, попу, облако, подушку, кольца. Кружочки.  «Дурацкая она какая-то, цифра 8. Сама не знает на кого она похожа,» – подумал Сема и выплюнул очередную порцию коричневой жижи. Теперь уже кому-то на ногу. «Кому-то» уставилось на Сему злой  восьмеркой и плюнуло Семе на ногу тоже.
Двенадцатикусковый железный червь с антеннами приполз к перрону и загудел. Сема с разбегу запрыгнул в вагон номер 8. Сел на место номер 8. Там опять были эти люди. Они стадами ходили по вагону и завидовали Семе, что именно он сел на место номер 8. Понимаете, число 8 похоже на попу, а у Семы как раз была очень аккуратная маленькая попа. Она подружилась с местом номер 8. Кто-то возмущался, кто-то подпирал окно бутылкой, кто-то запихивал в рот огромные куски пищи, жадно чавкая и пуская разноцветные слюни, а то самое «кому-то» продолжало плеваться. «Кому-то» было уже наплевать куда плеваться, и оно таким образом заплевало все свое место. Место номер «99». Кавычки доказывали, что «кому-то» на все наплевать.
Солнце уже ушло спать. Да ну его, глупое. На улице и так холодно, а оно заснуло и ему все в кайф. Люди…бедные?…мерзнут в поезде. Наверное, поэтому и плюются.


Сема начал петь песню. Причем так громко, что не заметил, как они прибыли на станцию «Однажды». По станции ходили люди. Люди везде ходят. Им нечего делать и поэтому они пожизняк ходят взад - вперед, едят и ездят в разные места.
…Ночь. Звездочки. Тучки. Гул совы. Тетка – булка с пальцами из колбасы предлагает поесть. Страшно?  Да ни фига! Только толстые лучи фонарей лезут в форточку. А люди опять завидуют Семе. Ведь только он сидит на месте номер 8. Поэтому, жопа – это бесконечность, а бесконечность – время.

«» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «» «»

…Утро. Голубые облачка. Не, они не приверженцы однополой любви. Их природа заставила «голубо святить». Ах да, деревья еще, солнышко встало. Утро, короче. А червяк приполз на станцию « Деревья». Люди еще спят в своих комнатах, пускают слюни на подушку, говорят во сне про телепузиков, радиопузиков, газетопузиков, журналопузиков, всех СМИпузиков, радиоактивнобоеголовочных пузиков, Хрюшостепашечных уродов и прочую фигню-ху. Червяк круче всех!! Он не спит и не видит всякий бред во сне! Сема, если бы телепузика во сне увидел, разнес бы все. Это действительно страшно…Не то, что сова угукакет. Сова – это клево. Так же, как и бурундук, оппосум, еж.
Еда. Утро и еда…Чего, собственно, общего? Вы, наверное, не можете уследить за ходом событий? Да он есть, надо повнимательнее быть. Одно логично вытекает из другого, и если четко проследить все с самого начала, то проблем не будет.
Так вот. Я про еду сказать хотела. Ну, точнее, это Сема так думает. Я же пишу, поэтому Сема говорит моим языком и думает моим мозгом. Нет бы самому извилинки напрячь…
Люди едят когда? Когда: хотят есть, хотят спать, много выпьют, купаются, моются, ***, дышат, говорят, встречают гостей, поступают в институты, находят работу, стареют на один год, зажигают елку. Всегда. Есть – самое простое и достаточно приятное занятие. А еще крайне приятно спать.
Сема сидел, облокотившись на стекло поезда. Оно дребезжало в такт колесам и трясло семину щеку. Щека избавлялась от целлюлита. Семе не доставляло это особенного удовольствия, но девать щеку было некуда. Место номер 8 находилось рядом с окном. Квадратик голубого неба отражался в соседних стеклах, в очках объемных дам и в пудриницах  молодых недоделанных красавиц. Сема думал о жизни и делал это с помощью моего мозга. Он давно забыл, что мой мозг сейчас плохо думает, так как ушел в отпуск. Он теперь равномерно распространился в моей голове и отдыхает. Сема, дурачок, этого не учел и попытался им ДУМАТЬ! Более того -  о жизни!
Помогу я ему, пожалуй. У жизни есть две дороги: “Life is shit'' и   “ Shit is life”. А других вариантов и нет.
(Нет, зря Сема мой мозг эксплуатирует…)


« Ста-а-анци-и-ия…Позеленели…...»- прогудел голос из большого зеленого рупора. Перрон был на удивление пустым и только иногда на нем появлялись драные собаки. Город, который был на этой станции, был полон светофоров. Они энергично мигали исключительно желтым цветом. Машины стояли на тротуарах и громко сигнализировали. Люди прыгали по шоссе, одинаково двигая частями тела в такт сирен. Звуки города сливались в единую мелодию.
На гвозде висела авоська. В ней лежала газетка, часы, апельсин и клей. Авоська была не столь замечательна, как само слово АВОСЬКА. Сема восхищался ею, но она принадлежала вовсе не ему. Напротив него сидела девушка, чьи глаза мелькали за перегородкой толстых линз, одна половина носа перевешивала другую из-за обилия прыщей, губы криво улыбались вниз, а волосы пучком сидели на затылке. В ее руках лежали пяльцы, с помощью которых она вышивала слово LOVE. Сема был глубоко поражен тем, что обладательница АВОСЬКИ не восхищалась АВОСЬКОЙ, а молча завидовала Семе – ведь он сидел на месте номер 8. « Глупая девочка…», - думал Сема и неожиданно для себя дотронулся кончиками пальцев до АВОСЬКИ. Девушка подняла свои очки, протянула руку и резким жестом выудила из нее газетку. Сема поблагодарил девушку за то, что она дала ему газетку, и продолжил думать об АВОСЬКЕ.

%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%

Червяк задребезжал и, дрыгнув антенками, остановился у станции «Красота». Девушка выхватила у Семы газетку, взяла АВОСЬКУ и лишила Сему удовольствия лицезреть ее. Она вышла. Так, милая и прелестная авосечка ушла из жизни Семы навсегда.
Станция и впрямь оправдывала свое название. Упругий купол из деревьев нависал над поездом, кругом были маленькие витые лавочки, клумбы были битком забиты цветами, солнце имело подозрительный оранжевый цвет. Можно было подумать, что его выкупали в банке с гуашью и закинули обратно на небо.
Сема, слава Богу, перестал эксплуатировать мой мозг. Вместо этого он начал вспоминать свое прошлое. В детстве он любил всех: родителей, людей, животный, птиц. Дома у него жили маленькие жучки, полудохлые голуби, которых он выковыривал из мусорных баков, облезлые котята, рахитичные щеночки. Весь этот скот жил у него на балконе. Он ежедневно притаскивал домой все новых  и новых зверушек. Но животные редко жили у него больше недели и дохли. Сема, с заплаканными глазами, укладывал маленькие трупики в обувные коробки, обклеенные изнутри красной тряпкой, и нес во двор. Недалеко от подъезда у него была маленькая полянка, на которой было организованно кладбище. Аккуратные могилки возвышались над поверхностью земли. Сема бережно изготавливал из палочек крестики, на камушках мелом писал имена животных. В шестилетнем возрасте Сема пролил немало слез из-за своей нежности.


Что-то закряхтело в углу, и из зеленого рупора посыпался скрежет. «Зато-пи-ла…кххррр», - прохрипел рупор и ненадолго умер. «Топка – попка – кнопка -  сопка – Машка – Мишка – Медведь бурый» – по вагону  прошелся старый дядя Миша, который безостановочно повторял слова. Он уже не мог говорить ничего другого. В его глазах застыла тупость, которую он приобрел в старости. Ночью он любил тыкать пальцем в стекло и мычать. К сожалению, его место было как раз над Семой, что создавало дискомфорт.
В очередной раз Сема решил повспоминать прошлое. Он не поступил в вуз с первого раза, так как он попал в  совершенно глупую ситуацию. Однажды он ехал на электричке, когда стояла жара 40 градусов. От изнеможения он высунул правую руку из форточки. Через несколько минут встречный поезд оторвал руку, и Сема расстроился из-за того, что теперь ему нечем писать на вступительных экзаменах. Новая рука выросла только через 2,5 месяца, в то время как экзамены начинались на следующий день после происшедшего.
Машины, которые пролетали за окнами, сильно нервничали и начинали иакать. Люди во время смеха могут случайно мутировать в овец, а машины из-за своих сигнализций превращаются в ослов. Сема внимательно слушал эти звуки и в своей голове складывал мотив какой-то попсовой песенки.


В это время червяк в очередной раз встряхнулся, и машинист рявкнул в микрофон: « МИР!!»  - труд, май…
Сема треснул кулаком по маленькому подоконному столу. Стол залаял и укусил пару семиных пальцев. Сема посмотрел на них: они скукожились и жалобно пускали капельки крови. На глазах Семы навернулись шарообразные слезы и рванулись вниз, зацепляя на своем пути крупные пуговицы семиной рубашки. Почему-то весь поезд был настроен против Семы. Зависть все-таки очень плохая вещь, подумал Сема и заснул.
Сны, как и в половине моих рассказов, представляют собой тягучую, липкую массу заглюков, которая плавно втекает в мозги.
Гы-гы. Теперь малек изменим. Короче, Сема закрыл глаза, уткнул их в потолок, и тут его неожиданно стала засасывать кровать. Она жадно заглатывала его ноги, руки, уши и прочую байду. Сверху на него упал бабушкин шкаф, битком набитый каким-то старым тряпьем. Тряпье высовывалось из-за створок и дрыгало своими тряпичными штуковинами вроде рукавов. Эти штуковины мерзко хлестали семино лицо, которого было погружено в сон. Потом со всего тряпья резко оторвались пуговицы и дружно упали на пол.
А в это время по вагону прошелся один шизофреник. Он с интересом остановился над горкой пуговиц и начал аккуратно тыкать в них пальчиком. Потом он бережно пересчитал их, потрогал каждую, откусил по кусочку, разжевал и сожрал все остальные.
Тряпье переживало. Оно просто хотело отпустить пуговки погулять, подышать свежим воздухом – а тут такая незадача вышла.

8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8*8

Шкаф деликатно слез с Семы и гордо удалился за кулисы. А все потому, что объявили станцию «Звери-Птицы». То есть шкаф решил, что его ждут там. Точнее не лично его, а его выступления. Тряпье всегда устраивало зажигательные выступления.
Сема пошел в туалет. В туалете дурно пахло разными непристойными частями тела. Сема отказался писать, ему мешал запах. На стенах красовались оранжевые каляки. Они гордо прошагивались зад-вперед, загадочно виляя закорючками. Сема смотрел на них с растопыренными глазами, его поражали эти дурацкие выпендрежницы. Он достал резинку из кармана и стер пару штук. Остальные закричали и убежали в унитаз. Сема нажал на педаль, таким образом спустив их.
Он вышел из вонючей комнаты. Дверь хлопнула ему на прощанье. В окне летели картинки. То есть леса, поля и всякая другая хрень проносились картинками – такие квадратики в форме окна. Не такие только квадратики, как на животе, а несколько другие.
Кстати, Сема обладал шоколадным животиком: квадратики и загорелость были ему присущи лет с 17-ти. А сейчас ему было ровно 21 год. Он был совершеннолетним. У него был паспорт, загранпаспорт, свидетельство о рождении, три студенческих билета и лажёвая справка из школы.  У него была клевая вельветовая курточка. Я бы сама ее с удовольствием поносила, но Сема был выдуманным и поэтому не мог мне дать ее погонять. А жаль.
Также у него были очень хорошенькие штаны и пирсинг на подбородке. В принципе, мне не сложно описать идеального мужика, но это бы смахивало на записки старой дуры, которая зарабатывает бабло на написании бредовых баек о лУбви. В жопу, у меня другая идея.

@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@

«Летели» - это была следующая станция. По ней носилась толпа голых дядек с пластиковыми крыльями. На крыльях были прикреплены небольшие желтые цветочки, было очень красиво. На голове у каждого дядьки был нимб. Потом все дядьки разбежались и взлетели. Как оказалось, это были ангелы. Их ненадолго сбросили на землю, потому что они шалили на небесах и кидались на людей кожурками от бананов. Подробнее я расскажу об этом в следующем рассказе.
На самом деле Сема видел то, что многие не могли увидеть. Он обладал третьим глазом, который был замаскирован под лоб. Это только у немногих людей лоб – третий глаз. В основном он просто лоб. Короче, Сема видел все. Или почти все. Вряд ли кто-то из вас смог бы увидеть огромное ухо в тамбуре. А он увидел. Оно было смешное. Многие вещи становятся смешными, если их видеть с помощью третьего глаза. Так и сейчас ухо выглядело крайне забавным. Оно весело и живо  помахивало мочкой, которая была сверху, потому что ухо стояло кверху тормашками.  Эта мочка была желтоватого цвета и выглядела крайне дружелюбно.
Неожиданно идиотский громкоговоритель матюгнулся и выплюнул название следующей станции: « Fucking shit…Навесенний…sux…mother fucker….»

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Вообще-то Сема уже порядочно задолбался ехать. Но он знал, что скоро будет конец его пути. Это его вдохновляло, и он брал краски и кисти и рисовал на стенах всякую красотищу. Например, женщин, детей и стариков. Все были красивыми, потому что во время вдохновения уродство получается редко. Это когда штампуют какую-то деятельность, то выходит говно, а когда делаешь что-то с душой, то получается клево.
Еще Сема любил кефир. Ему нравилось беленькая жижа, которая плавно перетекала из «Домика в деревне» к нему в стакан. В этот момент из домика вылезала бабка и вопила: « Хорошо иметь домик в деревне!». Сема обычно доставал бабку из домика и пинал ее пальцами. Только после этого он засовывал ее обратно в домик и пил кефир спокойно.
Всех, кто ему надоедал, Сема называл «гнусными негодяями» и требовал от них послушания и уважения. Даже когда его не слушались, его все равно уважали. У него был мягкий, плавный характер, который мог гнуться в разные стороны. Иногда его характер принимал форму ромба, иногда квадрата, а иногда закручивался в спираль. Поэтому Сема порой был крайне загадочным, и ему помогали распутать его характер все его друзья.
Сема понял, что сейчас поезд остановится. Потому что была последняя остановка – «Пир». На станции стояли огромные столы, за которыми сидели животные, кушали, пили, смеялись. Сема вышел из червяка, сел на свободный стул. Рядом с ним сел хомяк и начал учить его вязать. На нем уже была зеленая безрукавочка с косточкой, оранжевые шерстяные носочки и длинный полосатый шарф. Он аккуратно перебирал спицы в маленьких лапках и тихо рассказывал правила вязания. Семе была приятна такая забота. Он порылся в карманах и достал оттуда семечек, протянул их хомячку. Тот осторожно взял семечки, поблагодарил Сему и сразу же засунул себе все в щеки.
На самом-то деле здесь мой рассказ и подходит к концу. Но, наверное, всем станет тут же непонятно, в чем смысл? Да нету его. Можете считать Сему обдолбанным, можете думать, что это глюки. Как хотите.