Пошел на хрен, зануда!

  - Ждите здесь.

Охранник, в черном, - черные брюки, черная куртка, черный берет (интересно, трусы у него тоже черные, это их естественный цвет?), идет во двор. Я поставил дипломат на стол, под внимательным взглядом второй гориллы, и покачнулся. Спокойно. Спокойно. Продавец Счастья, коммивояжер, предлагающий Справочник Ста Самых известных Деловых Людей Молдовы, не имеет права качаться. Ну, только в том случае, если он обмыл успешную продажу одного – двух экземпляров этого отборного дерьма. Сто Самых Известных… ****ь! Сто Самых Известных… Сотня лохов, которые не пожалели денег на то, чтобы их ****ые физиономии отпечатали на серой бумаге говенной книжицы, что не попадет никуда, кроме их голимых рабочих столов и домашних библиотек. “Видишь эту книжку, сынок? Там – фотография папочки, одного из Ста Самых Известных Бизнесменов…”. Говно! Я закурил, и охранник неодобрительно косится на меня. Да пошел ты в жопу, шепчу я ему в широкую спину со взмокшими лопатками. Еще бы, а? Хули ему не вспотеть, в августе? Пошел ты в жопу…

А вот я в тот проклято-благословенный август не потел. Ни в коем случае! Думаете, все дело в особенностях организма? Как бы не так! Организм! Дерьмо! Хули, – я спал на чердаках и в летних домиках на Комсомольском озере. Я замерзал, мать вашу, по ночам – за-мер-зал. Поэтому даже днем, даже когда здоровенные гориллы в черном камуфляже обливались вонючим потом, смешанным с дешевым дезодорантом, я – замерзал. И покачивался. Из-за недосыпа и голодухи. Большей частью, из-за недосыпа. Сон на чердаках жилых девятиэтажных домов – штука тревожная. Тревожная, так я бы сказал. Всегда можно нарваться на пост полиции в сопровождении проституток из благотворительного общества, желающих подобрать беспризорника и наставить его На Путь Истинный. Но я-то, мать вашу, беспризорником не был! Просто жил на улице. Просто… К тому же лифт, сраный лифт, который гудит до полуночи.

Итак, я спал (если это дерьмо можно назвать сном, в чем я не уверен) на чердаках, хорошо питался овощами и виноградом, попизженным на дачных участках горожан, и зарабатывал небольшие деньги. Если бы я был продвинутой растленной проституткой из какого-нибудь высокооплачиваемого ВУЗА, я бы сказал, что “зарабатываю на жизнь рекламой”. Рекламой… А *** вам! Я зарабатывал тем, что пытался впарить жирным подагрическим пидарам справочник со “Ста самыми известными….”, и получалось это плохо, потому что пидары были жадны. Не помогала даже такая хуйня: “это же ваши потенциальные партнеры по бизнесу!” Хуй там. Им было накласть на бизнес. Они, как и я, не понимали что это такое. Они сидели, ввинченные в свои столы, глядя на меня, себя, весь мир с опаской.

Они не понимали, как очутились в этих офисах, и, полагаю, дали бы мне большие деньги только за то, чтобы Я объяснил им это. Но… *** там. Я был ослаблен, я был голоден, еле на ногах держался из-за этого сраного винограда, который уже видеть не мог. Я просто продавал им справочник, и даже иногда удавалось уговорить какого-нибудь педика, чтобы он проплатил размещение в нем СВОЕЙ фотографии. Это стоило несколько дороже. Несколько. За эту разницу они могли продать маму на галеры. Впрочем, о чем это я? У них не было ни мам, ни галер. У них были столы, секретарши, - зачастую вовсе не красивые, бумаги на столе, трусы на секретаршах, иногда эти бумаги слетали со стола, трусы заползали секретаршам между булок, и те, хихикая, вынимали ткань из своей потной промежности. В общем, у них, - в кишиневских фирмах, был свой водоворот бизнеса, и я был там лишним. В четырнадцать лет. С дипломатом и в джинсах, которые я как-то умудрился постирать в роднике, в парке. А? ****ь, я два дня сиял от гордости, пока не понял, что от этой ****ой воды мои ЕДИНСТВЕННЫЕ джинсы стали выглядеть как хуй знает что.

Сейчас я стою во дворе частной фирмы, пока охранник докладывает обо мне своему сраному боссу. Как ни странно, но мне редко отказывали сразу. Обычно мы беседовали. Я, кажется, начинаю понимать, почему – им хотелось БЛЕСНУТЬ, поебать мозги такому малолетке, как я, убедить его в своей крутости, напоить чаем и послать на *** несолоно хлебавши. Я был готов к этому. Я был готов. Как раз перед этой сраной фирмой я сидел четыре часа в приемной старенького пиидарочка, на вид - умирающего от рака, - директора банка. В приемной висели картины, шесть картин. Пидарок оставил дверь в кабинет открытой. Он наслаждался, и изредка поглядывал на меня. Через четыре часа он вышел и сказал, что не понимает: какого хуя я тут сижу? Он обо всем уже договорился с моим начальником. Бродячий коммивояжер – это НЕ ЕГО УРОВЕНЬ. Хорошо, проститутка, пообещал я ему мысленно, - я непременно изнасилую твою внучку, если она у тебя есть, пидарас ты этакий. А он, пожелав мне успеха в “БИЗНЕСЕ”, стоял и глядел, как я ухожу, сцепив свои старческие ручки онаниста на впалом морщинистом животе….

К счастью, на этот раз мне удается впарить сраный справочник этому фирмачу. Он еврей, и работал в Канаде таксистом. Это навсегда искалечило его комплексом неполноценности. Он показывал мне ручку “Паркер” и ****ел, что она стоит триста баксов, он рассказывал мне, как он крут, и все дела. Но у него – комплекс. Поэтому он взял книжицу, дал десять леев наличными, а остальное пообещал прислать безналом. Я-то согласился: мне по ***, что будет с остальным, десять лей – это и есть мое вознаграждение. Если бы у него не было комплекса, он бы послал меня на хуй, и был бы прав.

Я вышел из офиса этого убогого таксиста, и купил пачку сигарет. Это было до кризиса, тогда десять леев больше напоминали деньги, чем теперь. Я вспомнил свой последний обед. Он состоялся восемь дней назад. Меня пригласил в гости одноклассник. Совершенно случайно. Он шел мимо, но я вцепился в него и не отпускал, сидя на загривке, пока мы не пришли к нему в гости и его мама с добрыми ****скими глазами матери-одиночки, не накормила нас пюре и жареной рыбой. Я был одинок тогда, одинок, и потому грустил, жадно распаривая лицо ароматом горячего пюре, которое, в общем, не люблю. Для приличия после обеда я встал у книжной полки и начал разглядывать корешки. Одноклассник, - бывший, - уже нервничал. Они все нервничали, встречая меня. А хули, я служил им ужасным напоминанием о том, что нищета существует. Это сейчас, встречая их, Я НЕРВНИЧАЮ. Уже ОНИ напоминают мне о нищете. Черт, я плохо начал, но, судя по всему, хорошо заканчиваю. В общем, я рассматриваю эти книги, и думаю, что пора съебываться, как добрая мамаша говорит: выбери себе что-нибудь почитать. Я с радостью хватаюсь за этот шанс и выбираю себе Бабеля. Не иначе, с перепугу. Старый добрый Бабель. Пидар, которого надо было три раза расстрелять. Ебучий певец ограбления Польши. **** я…

В общем, сейчас я бреду с сигаретами, Бабелем в портфеле и тремя справочниками (их я выброшу в общественном туалете три дня спустя, убедившись, что больше никто их не купит) по улице, и вечереет. ****ь, опять холод. Я думаю, куда пойти спать. На чердаке меня заебал лифт – он специально сводит с ума своим ****ым шумом. Стало быть, пойду на дачи. Дачный участок на Комсомольском озере. Не мой, конечно. Дача бабушки одной моей подружки. С подружкой мы поссорились, в отместку за это я засираю дачный участок ее бабушки. Я иду на остановку и останавливаюсь: удивительно красивой зрелище, молоденькая девчонка, лет тринадцати, играет на гитаре. Хреново играет, точно. Но красивая. Развлекается. Я посмотрел на нее. Она – на меня. Я постоял минут десять, подошел к ней и сказал: - До встречи через пять лет. Ты меня не узнаешь.

Наверное, она хотела познакомиться со мной? Наверное, я ей понравился?

А хули. Я был тогда ГИПЕРТРОФИРОВАННО горд. **** я… И устал, очень устал.

Придя на дачу, я открутил проволоку, которой старая жадная манда пыталась заменить замок. Зашел в домик, набросал на себя старого рванья и порванный матрац, попытавшись уснуть. Не получилось. Я вышел в огород. Свет Луны на виноградных гроздьях казался купоросом. Я спустил штаны и присел, - удивляясь, чем это только? – и потом подтерся листами из Бабеля.

- За что вы меня так, друг мой? – спросил он, страдальчески сморщив лоб.
- Пошел на ***, зануда, - ответил я, - мне нужна бумага. Пошел на хуй, ты, и твоя маланская Одесса, и Беня Крик, и налеты и городовые, и польские лапсердаки, и ксендзы, и гуси, и казаки, - пошел на хуй и все они – вместе с тобой!
- Подотритесь справочником!
- Пшел на ***, - я вырвал уже пятый лист, - справочник еще можно продать.

Потом я поел винограда (а это и был купорос!) и лег, съежившись. Было холодно. Очень холодно. ****ь. Чтобы согреться, я попробовал злиться. Не получалось. Немножко. Продержаться бы еще немножко.

Луна купоросила мир. В пяти годах от меня играла на гитаре симпатичная девочка. Где-то в уголке огорода плакал обиженный, большой, женоподобный Бабель. Пошел на ***, зануда!

КОНЕЦ