Страна Ограниченных Возможностей

Нет, в Германии жить тоже можно, особенно тем, кто умеет понимать и пользоваться. Вот евреи, например. Они очень хитрые, и пронырливые, и настырные существа, эти евреи, не в пример русским, которых здесь официально принято считать немцами.
Русские в Германии – это существа, подавленные своим статусом. Официальное наименование «немцы» заставляет их перекраивать себя под это понятие. Русские трусливы. Они элементарно боятся пойти к бюрократу и попросить у него денег, положенных им согласно немецкому законодательству, в целом довольно бредовому. Они объясняют это гордостью, чувством собственного достоинства, но они лгут. Причина в кровном страхе русского человека нарваться на неприкрытое хамство чиновничьего рыла. Унизительным для себя считают они просить и боятся ещё большего унижения отказа.
Не таковы евреи. Эти никогда ничего не просят. Им положено, и они это знают, и они этого требуют. Они с удовольствием сидят на «социале». Они делают это годами и десятилетиями. Нежелание работать они мотивируют незнанием языка – как евреи они не обязаны его учить, в отличие от русских, которые как немцы – обязаны. Они знают, что больным платят больше, и не вылезают из приёмных врачей, как правило русских, которые ставят им липовые диагнозы, основываясь на их липовых жалобах. Каждые три и пять лет они получают пособие на ремонт. Это, конечно, гроши, их хватает только на самые дешёвые потолочные обои – два листа папиросной бумаги с опилками между ними, и дешёвую же краску, но евреи аккуратны и консервативны – они делают ремонт раз лет в пятнадцать – за это время денег скапливается вполне достаточно. Пособие на бытовую технику, в принципе одноразовое, они получают раз в два года, мотивируя это тем, что по истечении гарантийного срока техника ломается, а счета за ремонт превышают как правило размер пособия. Ничего она не ломается. Если уж не сломалась в первые два месяца, то десять лет точно выдерживает. Они знают места, где можно бесплатно или за символическую цену получить вещи или продукты. Русским адреса этих мест не называются, да русские туда и не пойдут – гордость и достоинство, помните? Они умудряются получить пособие даже на покупку телевизора, объясняя, что это совершенно необходимый инструмент овладения языком и культурой этой страны. В этом они правы, но на полученное пособие они покупают тарелку НТВ+, чтобы смотреть телевизор на русском языке. Среди моих многочисленных знакомых русских нет ни одного, кому бы это пособие выделили, хотя они смотрят немецкое телевидение и честно хотят интегрироваться в это общество.
Общество, однако, всеми силами защищается от этой интеграции. Оно совсем не хочет, чтобы какие-то русские стали равны немцам. Поэтому в Германии не признаётся русское образование. Русские абитуриенты, будучи намного образованнее немецких, имеют в Германии статус «реалистов» - лиц, имеющих право лишь на профессиональное обучение в ПТУ и техникумах. Путь в высшее образование им, владеющим материалом по любой из дисциплин, которого студенты касаются на втором-третьем семестре, заказан. То же самое с высшим образованием. Однажды один профессор увидел диплом выпускника МГУ. Он был ошарашен. Проставленное там количество учебных часов он назвал астрономическим, заявив, что в немецком ВУЗе за те же пять лет наберётся едва ли треть их, а то и четверть. Российские дипломы, однако, не признаются. Талант, не подтверждённый бумажкой, вообще не принимается в расчёт. В России есть такая профессия – фельдшер, и зачастую этот человек оказывается хоть сколько-нибудь квалифицированным медицинским работником на территории в сотни, а то и тысячи квадратных километров. Мне рассказывали об одном случае, произошедшем где-то на севере Якутии. У одного человека случился острый порок сердца. Требовалась срочная операция. Ближайший компетентный врач находился в полутора тысячах километров. Фельдшер немедленно связался с ним по телефону, но помочь на расстоянии тот не мог, и даже его прилёт ничего не изменил бы в судьбе больного – врач не мог оперировать, не имея необходимого оборудования. Санитарный вертолёт за больным всё же послали, но было ясно, что до больницы тот не долетит. Тогда фельдшер принял решение самостоятельно провести операцию. В конце концов, чем сердце отличается от аппендикса? – успокаивал он себя, разрезая грудную клетку. Когда санитарный вертолёт приземлился возле медицинского пункта, операция была уже завершена, и хирург-кардиолог, к которому доставили больного для наблюдения и дальнейшего лечения, был поражён её профессионализмом и утверждал, что только вмешательство фельдшера спасло больному жизнь. Я не знаю, было ли это на самом деле или нет, но полагаю, что вполне могло быть. В Германии же этому человеку доверили бы разве что выносить горшки за коматозниками, задачей которых является статистическое повышение немецкой продолжительности жизни; а спаси он кого-нибудь таким же образом, и его бы посадили на срок от трёх до двенадцати лет – бредовость немецкого законодательства, помните? Немецкая демократия, о которой говорят немцы, является на деле бюрократией, здесь правит не народ, а чиновники. Пресловутая немецкая национальная черта – умение командовать и подчиняться – которой они до сих пор гордятся, привела к тому, что все поголовно кому-то подчиняются. Каждый командир лишь выполняет директивы, спускаемые ему сверху, и лишь на самом верху пирамиды есть несколько человек, которые пытаются эти директивы выдумывать. Получается это у них очень плохо – дух командования у них полностью забит духом подчинения, и из-за отсутствия над ними командира они теряются и начинают пороть горячку и чушь, выдумывая себе командира и называя его «закон».
А закон здесь таков, что нормальному человеку невозможно прожить, не нарушив его хотя бы раз в неделю. Не пугайтесь. Для этого не надо никого убивать, грабить, насиловать. Достаточно просто развести костёр, искупаться в реке, залезть на дерево. В отличие от демократического принципа «разрешено всё, что не запрещено», законы Германии строятся по принципу «запрещено всё, что не разрешено» или даже «что не предписано». То есть вы нарушаете закон, что бы вы не делали, если ваши действия не оговорены специально в списке разрешённых. Диссидентам здесь раздолье. Можно вести себя совершенно нормально и при этом быть бунтарём, сотрясателем устоев. Однако приехавшие сюда из России диссиденты почему-то в корне меняют своё мировоззрение и придерживаются всех возможных предписаний, гораздо более нелепых, чем те, против которых они боролись в России, и восхищаются немецкой свободой.
Свободы в Германии не существует в принципе. Свобода подразумевает возможность выбора, альтернативы, но в Германии нет альтернатив. Вы можете переехать из города в деревню, но это будут те же самые двух-трёхэтажные дома, перемежающиеся коттеджами; ровные улицы, освещаемые в ночное время; газ, водопровод, телефон, интернет, вывоз мусора и общественный транспорт строго по расписанию. Короче, оставив большой город, который всё же предлагает до некоторой степени разнообразие, вы попадёте в маленький город, в котором даже этого нет, и совершенно ничего деревенского, кроме запаха навоза, разбрызгиваемого фермерами на полях по весне. Когда вам надоест гулять по регулярным паркам, вы можете отправиться погулять в нерегулярный, который лежит на окраине города и за его пределами и почему-то называется лесом. Лесом там и не пахнет – к вашим услугам асфальтовые или на худой конец гравиевые дороги, вдоль которых через каждые пятьсот метров стоят указатели и скамейки, чтобы вы, если, не дай бог, устанете, могли присесть и отдохнуть. Вы хотите сменить обстановку? Отправляйтесь сосать сангрию на Майорку, или ананасовый коктейль на Гавайи, или Бакарди во Флориду – где угодно вам предложат тёплое море, чистый песок и много-много алкоголя.
Поэтому в Германии так много пьющих и спившихся – от безысходности. Безальтернативность довлеет над всем, не только над географией. Человек в Германии – это робот, которого программируют с раннего детства, воспитывая не личность, а винтик системы. Человеку уже в детском саду начинают внушать, как хорошо работать на систему, как хорошо вообще работать. Школа продолжает пропаганду и уродует личность, развивая в ней аспекты, наиболее востребованные системой, и игнорируя или подавляя все прочие стороны. Как результат такого рода воздействия, молодые люди не стремятся к самосовершенствованию и развитию, но стремятся как можно скорее занять место, предуготованное им системой. Поэтому большинство школьников заканчивает девять-десять классов и идёт в ПТУ, чтобы через три года превратиться в налогоплательщиков. Впрочем, даже те, кто учился в школе все двенадцать лет и получил чуть более разностороннее развитие, не реализует своей возможности к совершенствованию. Абитур нужен им лишь для того, чтобы иметь преимущество перед девяти и десятиклассниками при поступлении в ПТУ. Отчасти они правы, ведь университеты давно перестали быть центром вольнодумства, превратившись в мёртвую и омертвляющую структуру. Преподаватели утверждают, что они учат студентов думать. Это ложь. Они учат студентов думать так, как думают они сами. Например, для получения университетского диплома – не важно по какой специальности – необходимо знание латыни. Я могу согласиться с тем, что в средние века латынь была языком науки, но вот уже лет двести, как все достойные перевода труды переведены на немецкий. Для чего учить мёртвый язык? Ведь на нём не разговаривают даже в католических монастырях, где он продержался дольше всех, но всё-таки давно уже пал. Однако, раз это было принято в средние века, традицию возвели в ранг закона.
Вообще традиционализм в Германии так же силён и так же нелеп, как и закон. Однажды мой брат, инженер машиностроения, некоторое время работал в конструкторском бюро одного станкостроительного завода. На завод постоянно поступали рекламации, что какая-то деталь их станков, какой-то штифт, не держит и часто ломается. Завод замещал сломанную деталь точно такой же, и через некоторое время рекламация поступала снова. Заметив это, брат пришёл к главному инженеру и объяснил ему, что этот штифт и не может держать, он слишком слаб, и нужно заменить его на более прочный, чтобы станки перестали ломаться. Нет, - возразил главный инженер, - мы всегда пользовались таким штифтом. Видимо, это предприятие скоро закроется, не выдержав конкуренции. Столь же силён традиционализм в семьях: дети рабочих становятся только рабочими, дети врачей только врачами, дети чиновников только чиновниками, и они даже не способны представить, что могут стать кем-то другим.
Стать кем-то другим – это основная проблема русского человека в Германии. То есть большинство русских понимает, что они сами навсегда останутся русскими, однако надеется, что другими станут их дети. Они не понимают, что общество с его традиционализмом и закон не позволят им этого сделать. Дети русских должны оставаться русскими – эта политика проводится на государственном уровне, хотя государство и утверждает обратное. Так, например, если немецкий и русский юноши одного возраста, одного уровня образования и не имеющие профессии, придут на биржу труда, то немцу предложат профессиональные курсы, а русскому тупую, тяжёлую, низкооплачиваемую работу, на которой ему даже не придётся разговаривать и на которой он забудет и те крохи языка, которые выучил на языковых курсах при въезде в страну. Если он откажется, ему урежут пособие как не желающему интегрироваться, а если согласится, то другой работы ему больше никогда не светит – его будут постоянно совать в аналогичные дыры, на склад или на конвейер, ему будут отказывать в курсах, которые он найдёт сам, и ему не будут искать никакие курсы – зачем, если его можно выгнать на работу? Возможно, что его дети смогут стать немцами, но нужно ли им это? Ведь в силу немецкого традиционализма их ожидает такая же тупая, тяжёлая и низкооплачиваемая работа.
Откуда у немцев эта дискриминация? Истоки её следует искать в немецком снобизме: наше, значит лучшее. Поэтому, встречаясь с чем-то лучшим или даже просто необычным, немец реагирует отчуждением. Немец – командовать и подчиняться, помните? – не может смириться с чужой самостоятельностью. Немцу надо, чтобы к нему приходили и просили: покажи! объясни! научи! Немцу надо, чтобы им бескорыстно восхищались, чтобы его почитали, поэтому в Германии так любят негров, да и евреев тоже. Русскому характеру же свойственно обратное – ниспровергать авторитеты, особенно дутые. Естественно, немец не может этого стерпеть. Вторая причина кроется в зависти. Ведь Россия – это немереная земля, которой так не хватает в тесной, со всех сторон зажатой Германии. Возможно также, что немцы не могут простить русским поражения в войне. Они руками и ногами открещиваются от проклятого наследия фашизма, однако те самые люди, которые клали евреев лицом в грязь и стреляли им в затылок просто чтобы развлечься, которые вешали и сжигали заживо белорусских крестьян, которые шли на войну с сознанием правоты своего дела – все они живы, и внуки вывозят их в инвалидных колясках в парки, чтобы те подышали свежим воздухом и порадовались царящему везде порядку. Воспитанные нацизмом, они точно так же – по-другому просто не умели – воспитывали своих детей, а те передали это своим детям, пусть и в меньшей степени. Однако лёгкое чувство превосходства немецкой нации не удастся, возможно, истребить никогда, и всегда будут они кто с ненавистью, кто с презрением, кто с превосходством смотреть на русских. Всем русским, выезжающим в Германию на жительство (на туристов это не распространяется: приезжайте, любуйтесь, восхищайтесь, плюйтесь – турист – лучший друг немца) следует учитывать, что всем надеждам, которые они возлагают на эту страну, не суждено сбыться, что они весь остаток жизни будут чувствовать себя неполноценными и несчастными; и дети их не найдут здесь счастья, не стоит обманывать ни себя, ни их: Германия – это казарма, а русские в ней – духи; а разве может быть счастлив дух?