Рассказ про то, как Андрей Степанович Ней проклял своего сына

- Жопа! – заявил вдруг маленький. Старшие братья переглянулись и захихикали, прикрываясь ладонями. Андрей Степанович Ней удивлённо приподнял брови. Алла Константиновна строго посмотрела на сына и сказала:
- Нельзя так говорить. Это нехорошее слово. Надо говорить «попа».
- Жопа, жопа, жопа! – не унимался карапуз, - И у папки жопа, и у мамки жопа!
- А вот я сейчас ремня кому-то всыплю. По жопе, - и Андрей Степанович сделал движение, обозначающее подъём.
- Генрих! – строгим окриком пресекла его поползновения жена. – Успокойся. Он же ещё маленький. Надо ему всё объяснить...
- Ох, Фрида, избалуешь ты его, - отозвался Андрей Степанович.


- А тебе какое дело?
- Мне какое дело?! Ты же мой сын! Как тебе не стыдно? Напился, подрался, милиционеру глаз подбил!
- А чего он лез, коззёл?! Отдыхать людям мешал.
- Это ты называешь отдыхом?! Позор на мою седую голову!
- Покажи мне на твоей лысине хоть один волос.
- Что?! Да как ты смеешь!
- Генрих, успокойся, - вмешалась Алла Константиновна. – Тебе вредно волноваться. Вот, выпей корвалольчику, остынь. Ну оступился мальчик разок. Но он больше не будет. Ведь правда, ты больше не будешь?
- Не-а, мам, не буду.
- Ну вот видишь? Ну, иди ко мне, моё золотце, я тебя поцелую.
- Ох, Фрида, - выдохнул Андрей Степанович. – Конрад Карлович небось в гробу переворачивается, оттого что внучек его так его имя позорит.
- А ты всё не уймёшься! Отца-то хоть в покое оставь, он уж двадцать лет как помер. Так и не увидел, - Алла Константиновна всхлипнула, - внучка-то...
- Ну, ма, ты-то хоть сырость не разводи, - Костик вывернулся из материнских объятий. – Я спать пойду, а то калган трещит, сил нет. Разбуди к обеду, ага?


- Успокоиться?! Да этот мерзавец уже всё из дома вынес! Телевизор, ковёр, золото твоё – он же всё пропил! А пенсия где? Три дня назад принесли, а в доме уже ни копейки! На что мы целый месяц жить должны?
Алла Константиновна тихонько плакала.
- Да не бухти, батяня. Ишь, развонялся: ковёр, телевизор... Да в гробу видал я ваш телевизор, нужен он мне больно. Андрюшку лучше спроси или Стёпку, может, это они его скоммуниздили?
- Ты братьев не трожь! Негодяй, подонок! Да ты же всё, всё добро наше, горбом нашим нажитое, всё пропил да проиграл. Пристукнули бы тебя где-нибудь дружки твои собутыльники, я бы только перекрестился.
- Ты базар-то фильтруй, козёл старый! А то я и тебя продам к едрене фене. Хотя на твою сморщенную жопу вряд ли охотники найдутся.
- Хххаххх, - Андрей Степанович лишился от негодования дара речи, лишь хрипло втягивал воздух. – Хххаххх...
- От радости в зобу дыхалку спёрло? – процитировал Костик.
- Да как ты смеешь так говорить с отцом?! Я тебя, хамло, научу вежливости! – и Андрей Степанович с утробным рыком бросился на сына, одной рукой вцепился в его рубашку на груди, а другой стал бить его по голове и по лицу.
- Я тебя научу отца уважать, говно! – кричал Андрей Степанович. – Я из тебя сделаю члена общества, засранец!
- Да ты что, батя, охренел что ли?! – опешивший от неожиданности Костик даже не защищался.
- Отвали по-хорошему, - вдруг рассвирепел он, - а то пристукну тебя нахер, не посмотрю, что ты отец!
- А-а-а-а-а-а!!! – вдруг страшно закричала Алла Константиновна и бросилась разнимать дерущихся. – Да что же вы творите, изверги?! Перестаньте! Генрих! Костик! Уходи, Костик, видишь, у отца истерика.
- Убирайся, хамло, подонок! – бушевал Андрей Степанович, награждая сына последним пинком. – И чтобы духу твоего здесь больше не было! – Алла Константиновна с трудом удерживала разошедшегося мужа. – Чтоб ты подох там где-нибудь, как последняя собака! Ты мне больше не сын! Убирайся!
- Завали хлебало, дурило, - Костик оправился от потрясения и снова обнаглел. – Да нужны вы мне больно. Всё равно с вас взять больше нечего.
- Во-о-о-о-о-о-он!!! – рёв отца, достигнув самой высокой ноты, сорвался на визг. Костик вышел и закрыл дверь.
Через полчаса скорая увезла Андрея Степановича с сильнейшим приступом стенокардии. Алла Константиновна сидела на кухне в одиночестве, не зажигая свет, и тихо плакала.