Надя Деннис. Дедушкины вещи

У Дедушки были Вещи. Всегда были – Дедушкины Вещи. Говорят, ценные Вещи. Дедушка прописан-живет не один. Кто бы там ни был, при Дедушке-то, да только собрались все они ехать куда-то надолго, а Дедушка крепок еще, сам о себе заботится, и мне он так написал: приезжай, Вещи посмотришь, поможешь их разобрать. Запредчувствовалось что-то. Ехать тоже далеко. Но авось, и сердце не камень, Дедушка ведь.

Жилье у Дедушки с прочими – первый этаж, а окна большие и низкие, заглянуть туда всякий способен. С двух дальних сторон, правда, ставни заколочены. С одной стороны я и устроилась со своими вещами, а с другой, мне не известной, Дедушка отсиживается. С отъездом этих-то в доме тишина, Дедушке скучно, вот я ему и компания.

Начали как уговорено: Дедушка откопал и вынес в коридор стульчики, табуретки, папки с завязками и без завязок, узлы, ящики картонно-пыльные – далеко не все еще, но весь коридор их с окнами  – смотри кто пожелает – завалил. Мне моя  задача пока вовсе не понятна. А тут как раз народ прознал, что к Дедушке приехала особа. Стали приходить, в дверь звонить под тем или иным предлогом, кричать-взывать в замочную скважину. Дедушка говорит: не отвечай, не открывай, вообще не показывайся. И телефон отключил, и радио, и звонок дверной. Я в коридор реденько выхожу, да там и не повернуться, а люди постучат-постукают в дверь, а потом к окнам приникают: замусолили стекло лбами-носами-ладонями, отделением потно-сальных желез, цветы-гладиолусы повытоптали. Покоя не стало. Сами волнуются, нас шебурашат. Уходит время, эх.

Однако ж все в каморке не высидишь, потребности, кухня там, ванная, а передвижение Дедушкиных Вещей (может, и ценных) застопорилось. Углядели-таки, услышали стукари-смотрители: выхожу раз крадучись, а они еще громче-нахальнее в дверь да в окна забарабанили. Дедушка со своей территории кричит: «Говорил тебе – не ходи, беги скорей назад!» Побежишь тут. Таракан нам не ровня.

День-два прошли. И опять затемнили фигуры окна, похоже приличная размерами толпа (уж в дверь и в окна не колотили, только гомон людской слышен). Рухнула я среди папок и коробок, залегла, тюком прикидываюсь, а с той стороны смотрят и, конечно, видят.

Заварушились, кричат: «Представителю власти дверь открывай, за сопротивление властям известно что бывает!» Тюком чего дале прикидываться. Пролезаю по Вещам (смялось-хрустнуло), дверь открываю – нате. Ворвалась дамочка с деформированным прикусом, с пустой коляской. Споткнулась о Вещи, упала, коляску на себя опрокинула. А там еще какие-то, и выскочила я (дом-то не мой, отчасти Дедушкин, зачем же ему такое), и «Ну чего, чего вам надо?!» - воплю, а голоса нет,  не выходит. «Ишь ты, - слышу. – Поглядите-ка, фифа нашлась, спрашивает, чего!»

Сквер то был, парк, или площадь-улица. Машины легковые, грузовые, полуторные, и автобусы, и навес со столами и лавками, закусками то ли торгуют, то ли так раздают, по положению общественной тревоги-безопасности. Радиосирена, и детей подвозят, лагерь раскинут, пусть-де младое поколеньице учится добру-злу. Мне же – Дедушку не троньте, Дедушкины-то вещи,  Бог с ними. Дедушке с Вещами покой нужен, уважение имейте, эх.

Обернулось дракой: пришлось толкаться, пинаться и кусаться. Стыд, конечно, и скука, да делать-то что. Хорошо еще, поколотили не сильно, да там уж и собрались было арестовать, но плюнули.

Вот так, и мораль. Любопытно про Дедушкины Вещи, и помочь хотелось (ведь как уговаривал, как писал, старый ведь, как откажешь), а что вышло. Ни с вещами на выход (со своими вещами), ни вообще. На всякий, понятно, каравай – караван-сарай. Давай запевай: Физкульт-ура-ура-ура, будь готов, когда настанет час бить врагов, от всех границ ты их отбивай – левый край, правый край, не зевай!  И пускай. Тряпку-флаг вширь-вдаль развевай, шарик-снаряд ввысь-вглубь запускай, воздержись д'не осуждай. На ветерке д'налегке подалей д'пошире шагай.