Приятного аппетита!

               

По раздолбанной одноколейке бодро мчался поезд “Петербург - Архангельск”. В хвосте состава катились четыре плацкартных вагона, пассажиры которых не могли позволить себе роскошь вроде похода в вагон-ресторан и потому давились припасенными из дома бутербродами, запивая их обжигающим чаем. Однако сухая пища плохо проходила в желудки и отчаянно застревала в пищеводах густыми комками.
- Вот раньше было... Пойдешь в вагон-ресторан, коньячку выпьешь, лимончиком закусишь, потом шашлычок какой-нибудь съешь. А теперь простому человеку даже не пожрать по-человечески! - жуя краюху белого хлеба, причитал мужчина средних лет, по внешности люмпен-интеллигент.
- Точно! Вот до чего народ довели! - вторила ему жена, изрядно накрашенная толстая тетя.
Соседи на них не обращали никакого внимания, ибо были поглощены питьем водки, закусываемой снетками. Один из них был синеносым и небритым, в изрядно поношенном и давно не стиранном костюме, классический такой пьяница. Второй имел длинные волосы, окладистую бороду и синие глаза с пронзающим предметы взглядом, одним словом настоящий потомок староверов, обратившийся в этом поколении “кухонным” метафизиком.
- Вот я все въябываю на заводе, все въябываю..., а чего добился? ***! Денег нет, здоровья нет! - сокрушался любитель выпить.
- А для чего ты работаешь? Для зарплаты? - отвечал ему “старовер”, - Вижу, между тобой и твоим делом сидит бес. Он подсовывает тебе тупейшую работу вроде постоянного сверления дырок в одном и том же месте, он говорит о вознаграждении и сует тебе бумажки, именуемые деньгами. Разве человек для этого создан? Человек должен вносить божественный Порядок в мир тупой материи, одухотворять ее, а деньги - это третьестепенное, побочное. Видел у нас дома с резными ставенками? Что люди всю эту красоту для своего богатства делали, что ли? Вся тупую работу теперь можно отдать машинам, а рабочему человеку надо оставить главное предназначение - вносить Огонь Господень в Лед вещей.
- Тук-тук...Тук-тук, - говорили колеса.
На боковых полках спали два “челнока”, погрузив мешки с товаром на третью полку. В соседнем отсеке ехали парень с девчонкой, по-видимому, возвращающиеся из проведенного в Питере медового месяца молодожены. Совершенно не стесняясь окружающего их народа они активно тискались и целовались взасос.
Соседний отсек занимал скучающий морской лейтенант, направляющийся к месту службы. Там же ехали занятые изучением букваря тридцатилетняя женщина и ее семилетняя дочь.
- Настя, что тут написано? - спрашивала мамаша.
- У куста стоит аист! - отвечала дочка, делая особый акцент на слове “куст”.
В остальном вагоне ехала примерно такая же публика - не гопники но и не буржуи, одним словом - обедневший средний класс. Узенькие столики занимала заготовленная в дорогу провизия - бутерброды с докторской колбасой, холодные котлеты и куски хлеба. К еде почти никто не притрагивался, эта пища успела порядком  надоесть за прошедшее время пути. 
Поезд сбавил ход, скрипнул тормозами и остановился. За окном показалась табличка “Няндома” и маленький городок, больше похожий не то на деревню, не то на барачный поселок.
Север России - не Украина и не Кубань, здесь вишню и спелые помидоры к поездам никто не несет, поэтому и на перрон из поезда почти никто не вышел, спустился лишь молодой лейтенант - поразмять ноги.
Тем временем откуда-то появилась бабка, истошно кричавшая: “Пирожки горячие, с луком и мясом, пять рублей штука!” Пирожки большие, действительно горячие, да и цена мизерная - моряк тут же взял себя пару штук. Рассчитавшись, бабка с легкостью балерины впорхнула в вагон и пошла между полок с тем же задорным криком. Народ с радостью расхватывал принесенный ею товар, проснулись и взяли по три пирожка даже дремавшие до этих пор челноки. Распродав одну сумку, бабка перелетела в другой вагон - продавать вторую. Тем временем в вагон с кряхтением залезла уже другая бабка, направляющаяся в Архангельск землячка первой.
Загудел тепловоз. Пирожечница бабочкой выпорхнула из поезда и резво зашагала к своему месту обитания - рублей двести выручила. Со скрипом поезд тронулся.
Няндомская старуха оказалась в одном отсеке с люмпен-интеллегентом и его женой. Развесив свои вещи она уселась на нижнюю полку и весело спросила:
- У Кузьминичны пироги брали?
- У кого? - не понял мужичок.
- Ну, у бабули, которая в Няндоме пирожки продает?
- Да... Только съели... А что?
- А Вы хоть знаете из чего они?
- Из мяса... Что?! Неужели из собачатины? А я еще удивился, что они такие дешевые! - испуганно сказал человек, схватившись за то место, где располагается желудок.
И тут бабка необычно весело для своего возраста захохотала. Она прямо покатилась со смеху, и на ее сморщенном лице зажглись по-детски задорные огоньки:
- Хуже! Ой, хуже! Ой, ха-ха-ха! Кузьминична-то работает санитаркой в местном роддоме! А при родах, как известно, после ребеночка отделяется “детское место”, кусок мяса человечьего такой. В Питере или даже в Архангельске вот из этого мяса всякие лекарства делают, мази, там оно на вес золота. А у нас - деревня, четыре интеллигента, да и те - алкоголики, в том числе и доктор-гинеколог. Он после родов эти “места” в уголок ногой оттолкает, говорит Кузьминичне: “ - Пойди, закопай где-нибудь, на худой конец собакам кинь!”, а сам пошел самогон жрать. Ну а Кузьминична-то не дура, свою выгоду знает. Вот и набивает она мясцо это в пирожки, а потом вам, городским, и продает! Ой, ха-ха-ха!
Дама интеллигента сначала побледнела, потом позеленела и с диким ревом выскочила в коридор, стрелой помчавшись в направлении грязной вагонной уборной. Еще через секунду следом за ней полетел и муженек. Достигнув места назначения, они принялись усердно глотать воду из неудобного никелированного рукомойника. Потом супруги нагнулись над ходящим из стороны в сторону железным очком и сунули по два пальца в рот, желая извергнуть содержимое своих желудков.
Весть мигом облетела вагон, а возможно и все соседние вагоны. Народ мигом пришел в движение, забегал-запрыгал. Оба туалета вмиг захлопнулись на защелки и не попавшим туда несчастным пришлось тужиться с засунутыми в рот пальцами прямо в грохочущих межвагонных переходах над разверзнутыми железными щелями. Кто-то открыл окно и пытался извергнуть недопереваренные пирожки туда. Счастливый молодожен высунулся из открытой вагонной двери и, согнувшись в три погибели, тщетно сдавливал свои внутренности. Тем временем, не произнося ни слова, его жена, отстранив в сторонку супруга, выпрыгнула из вагона, прямо под хилую насыпь. “- А-а-а!” - завопил парень и, забыв про перевариваемую в желудке человечинку, ринулся вслед за любимой. Очевидно, дамочка в порыве ужаса решила радикально уничтожить поглощенные частицы неизвестного ей человека вместе с собой, однако при этом она совсем не обратила внимания на то, что поезд уже не мчался, а исправно стоял перед закрытым семафором. Немного побезумствовав, побегав по раскинутой неподалеку росистой полянке и повалявшись в ближайшей канаве, “сладкая парочка” вернулась обратно в вагон. А там уже безумство царило вовсю. Каждый из этих людей сейчас ощутил в себе присутствие чего-то чужеродного и непонятного, а отсюда - страшного, как будто вторая душа в животе поселилась. И, разумеется, все прекрасно понимали, что от этого страшного “чужого” так просто сеансом “блевототерапии” не отделаться, останется все равно. Поэтому, принялись стараться, кто во что горазд.
 “Челноки” носились по вагону и подобно сеятелям разбрасывали во все стороны свой товар - дамские трусики, наборы косметики и маникюрные принадлежности. Вернувшаяся из отхожего места интеллегентная чета почему-то пустилась вприсядку, а рабочий-пьяница интенсивно глотал бухло прямо из горла, при этом приговаривая: “Врешь, не возьмешь!” По коридору взад-вперед носилась стайка перепуганных пассажиров, а мама маленькой девочки, уткнувшись в подушку, ревела навзрыд. Хныкала и сама девочка, ибо она отчаянно не понимала причин возникшей паники, и от этого ей было еще страшнее, чем всем попутчикам вместе взятым, хотя сама она пирожка и не ела. Сквозь слезы мама пыталась ей что-то объяснить, но таких слов как “роды” и “плацента” девчушка просто не понимала, ибо по ее глубокому убеждению детей делают в роддомах из персиков.
Морской лейтенант не участвовал в общей суматохе, и его лицо сохраняло каменное выражение, однако лицевые мускулы немного подрагивали. Выругавшись, он достал из кармана “Беломорину” и отправился курить в набитый блюющим народом тамбур.
Тем временем в коридорчик вышел старичок-проводник и пытался успокоить разбушевавшихся пассажиров словами: “Да ***ня это все! Наебали вас бабки! Это шутка у них такая, они ведь подруги! Я-то давно здесь мотаюсь, все эти фокусы знаю!” Однако его никто не слушал.
Один лишь “старовер” ни только не впал в панику, но даже как-то обрадовался.
- Слушай! - говорил он приятелю-пьянице, - Мы ведь получили своего рода причастие! Отныне каждый из нас породнен с новорожденным малышом и его мамкой! Породнен навсегда, на всю жизнь с тем, кого он вряд ли когда увидит! Не одни мы в этом мире, ох не одни!
Однако собутыльник его не слушал, так как в этот момент ему становилось по-настоящему плохо. Разумеется не от пирожков, а от только что принятого “противоядия”.
Тем временем в кабину тепловоза из дизельного отсека вернулся помощник машиниста. Он с трудом сдерживал смех.
- Ты чего? - спросил машинист.
- Представляете, Степаныч, опять Кузьминичну с Петровной в Няндоме видел.
- С пирогами?
- Так точно!
Степаныч так рассмеялся, что чуть было не дернул рукоять тормоза в положение “экстренное торможение”.
- То-то сейчас в вагонах творится! Только не пойму я, зачем им это надо?! Мясо покупают, пироги пекут, потом торгуют себе в убыток, а потом веселятся... Вроде старые уже.
- Ищут видать что-то, - ответил помощник.

                ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН

                2003 год