Бабье лето

Осенний солнечный день осыпал золотом увядающей листвы, шутя, покалывал озорными лучиками еще не уставшего солнца. Красные, зеленые, оранжевые пятна деревьев прятались друг за друга, потом выглядывали, покачиваясь, перемигиваясь падающими листьями и, наверное, в тайне ото всех соревнуясь, чей же лист будет кружиться дольше всех? Кажется вон тот, почти зеленый! Легко скользит между веток, то ли обнимающих, то ли пытающихся посадить на прозрачную ладонь, и приласкать, убаюкивая. Да, кажется, он парит дольше всех. Нет, он уже покачивается в тихой заводи, медленно влекомый неуверенным ветерком, продолжая свой неповторимый танец на прозрачной, подернутой тонкой паутинкой кругов, воде. А оранжевый кленовый - все кружится… Что наигрывала им осень сплетенными в струны ветрами, зная, что этот первый вальс будет последним? Что говорила, заставляя забыть обо всем и жить даже в эти последние мгновения, превращая их в вечность?
- Он не придет больше сюда -
сложилось из шелеста печальных листьев примеряющего новый рыжий наряд клена. И больше ничего…
Шуршит под ногами одеяло сброшенной листвы, несмело потрескивают сухие прошлогодние ветки. Все замерло, прислушавшись на какое-то мгновение, и, сдерживая свое любопытство, снова затрепетало. Звук растворился в воздухе и повис прозрачным кружевом на ветвях, готовый совсем исчезнуть, сорваться, упасть как капли дождя на остывающую землю, не удержавшись на беспокойной ветке. И снова солнце, задумчиво улыбаясь, плывет по синему-синему небу, давая всему живому еще несколько дней безмятежного счастья.
- Он поверил тому, что о тебе говорили и больше никогда не придет сюда –
упал на плечо большой лист цвета запекшейся крови, нерешительно заглянул в глаза и пропал, растворившись где-то . Черные корявые пальцы неприкрытых веток цеплялись за все, что попадалось, потрескивали, ломаясь, прорастая сквозь пышные кроны соседей. То угрожающе хрипели на ветру, то скрипели и разрастались, окружая. То стягивали пространство и время в одну точку, перебирая ранящую фразу как четки, вовлекая в этот хоровод дыхание осени. С каждой новой буквой, с каждым звуком, все ниже склоняло голову солнце, все быстрее летела вереница сухих, съежившихся листьев подгоняемая морозным воздухом. Заплясали свои дикие танцы меркнущие наряды лесных великанов, неистово потрясающих вершинами, грозно кивающих, ускоряющих темп всеобщей кутерьмы. Гибкие ветви то ласково прижимали к себе, боясь отпустить, то бешено хлестали по рукам и глазам. Пожухлая трава пронизывала колючками, цеплявшимися намертво. Все двигалось относительно друг друга, перемещалось, стремилось то ли исчезнуть, то ли сменить столь привычную форму. Менялись краски как калейдоскоп и постепенно меркли в этой непонятной пляске.
Все меркло и теряло свои очертания, словно сознавая непоправимость сказанного; клубилось не то дымом сжигаемой палой листвы, не то предрассветным туманом, не то …
Полупризрачные голые деревья стояли тихо, виновато опустив руки, роняя слезы на неприветливую окаменевшую землю, где те мгновенно застывали, прорвав тончайшее покрывало первого снега…