ДОМ

Теплым, чудесным зимним вечером Данила Шибаев возвращался домой. Падал мягкий снег, было хорошо. Казалось, где-то играет тихая-тихая, прекрасная музыка. «Когда-нибудь я напишу рассказ, и главным его героем будет снег», - подумал Данила.
Было уже поздно, трамваи не ходили, но Данила был рад этому, он возвращался от своей девушки, на душе было тихо и хорошо и хотелось идти и идти по мягкому снегу и, ставшему вдруг таким уютным городу. Странно, что он еще не пел.
- Нет…не курю, - ответил Данила тощему, в затертом пальто мужику, который в одной руке нес бутылку водки, а в другой – бутылку молока. Какое-то время Данила шел без мыслей, наконец, вспомнив, мужика с водкой и молоком, улыбнулся.
Вскоре Данила подошел к дому, где он жил, зашел в подъезд, грязный, с вечно разбитыми окнами и вечными идиотскими надписями на стенах. Этот дом некогда построил Николай Степанович Рагнедов, удачливый промышленник прошлого века, владелец мыловаренного завода. Рагнедов был ко всему прочему мистиком и большим поклонником Востока, и архитектура дома имела некоторый восточный оттенок. Впрочем, об истории дома мало кто уже знал, в особенности после многочисленных перестроек, приспосабливающих этот дом  к общежитию.
Данила зашел в квартиру, все уже спали, и он, не включая свет, огибая невидимую в темноте мебель, безошибочным фарватером, прошел к своей кровати, разделся и лег.
Как подергивается тело после трудного дня, так нахлынули мысли.
…зачем я ей, и зачем мне все это, да и знала бы она, подпольная моя судьба, ах да курсовик, надо бы упорядочить жизнь свою, последовательная жизнь всегда воспринимается как имеющая смысл, слышишь товарищ, гроза надвигается…
Данила вдруг физически почувствовал неотвратимо уходящее время. «Как вода сквозь пальцы», - подумал он. Еще думал он о том, что в его возрасте все уже добились чего-то или, по крайней мере, знают чего хотят. Спина его вспотела, он сел, согнулся к ногам, остро чувствуя бессилие и отчаяние. Скрипнув зубами, лег.
…к чему все, ненавижу тех, кто с деньгами, презираю тех, кто беден, остается считать всех остальных дураками, но сам-то я умен ли, уснуть, нет надо что-то делать, но что, кто же я наконец, и чего хочу, ешь свою обычную еду, носи свою обычную одежду, нет, есть что-то унизительное в отказе от того, чего не можешь достичь…
Братишка Данилы на соседней кровати заворочался, мысли смешались и исчезли. Так полежал он без мыслей. И через некоторое время всем своим длинным, легким, нервным телом почувствовал в себе скрежет до отказа заряженной пружины, почувствовал себя сильным и опасным. Невольно усмехнувшись, Данила сел.
- Я могу все, - как-то очень ясно подумал Данила.
Он встал, оделся и вышел на улицу.
- Снег, - подумал Данила.
Действительно падал снег, такой же как миллионы лет назад. Оттенок нереальности во все вносили пустынные улицы и качающиеся на ветру фонари.  Данила пошел по устеленным мягким снегом улицам к парку у Кремля. В парке он долго стоял, поставив ногу на скамейку. Пахло елями.
- Я схожу с ума, - тихо мелькнула мысль где-то за затылком. Данила не спеша разделся догола и сел в снег, скрестив ноги. Мысли исчезли, и их отсутствие воспринималось Данилой как темное пустое пространство в голове. Он через какое-то время очнулся – его била такая дрожь, что сотрясалось все тело.
- Скрипи, скрипи мое перо… - подумал он, и без страха и удивления увидел, что голова его скатилась к скрещенным ногам.
- Смерть – одно из совершенств божьих, успел услышать в тишине Данила, и опять рассудок его потемнел.
Когда Данила очнулся ему, не было холодно. Снег лежал на его плечах, ногах, голове. Он  отряхнулся, спокойно оделся. Он уже знал все. Знал, что тело его окружило тончайшим слоем некое поле, не заметное глазу и не ощутимое руками, но такое, что он теперь мог все. Мог искупаться в кипящем металле, выдержать прямое попадание атомной бомбы, мог рукой остановить поезд. На душу его сошел покой, ему хотелось бесконечно созерцать снег.
- Бог есть, с удивлением подумал Данила и как в первый раз стал разглядывать свои руки. Затем он подошел к дереву и толкнул его, раздался треск, как будто дерево попало под грузовик, оно переломилось и, вздымая снежную пыль, рухнуло на землю. С блестящими глазами и задумчивой улыбкой он был похож на ребенка, которому чтобы познать мир нужно до всего дотрагиваться и совать в рот. Данила постоял еще немного, затем вернулся домой и лег спать.
Спал он долго, утром не пошел в университет, после обеда долго бродил по городу.
Так продолжалось неделю, Данила стал молчалив и улыбчив. Когда он объявил, что бросает университет, родители ужаснулись. «Что же ты будешь делать?» - на это Данила пожал плечами и промолчал. А еще через неделю устроился работать дворником.
Данила утром подметал улицы, потом что-то читал, писал, сидел ночами в странной позе со скрещенными ногами и очень прямым позвоночником. Родители не знали что думать, а когда он начал еще и рисовать, отец, откашлявшись, пытался поговорить с ним «по-мужски». Но Данила так доброжелательно и просто отвечал на вопросы, что отец ушел после разговора с двойственным чувством. Мама интересовалась, не вступил ли он  в какую-нибудь секту, и ходила то в церковь, то к колдунам, снимать порчу и сглаз.
Данила обошел всех соседей, с которыми никогда не общался из-за своей застенчивости и осатанелого одиночества. Заходил он в гости с тортом и коньяком просто так, оставив всех недоумении. Зашел Данила и к Щукину Андрею Викторовичу, они долго беседовали, пили чай. Когда Данила уходил, он так взглянул в глаза Щукину, что тот подумал: «Хороший парень, но, по-моему, немного того».
Под утро Андрею Викторовичу приснилось, что он тонет, что ему мучительно хочется взмахнуть ставшими вдруг такими тяжелыми руками, но руки не поднимаются, что ему хочется позвать на помощь, но крик застревает у него в горле. Он вздрогнул и проснулся. Поднялся, надел тапочки (вначале – левый, затем правый) и пошел умываться. У двери, выходя из комнаты, он оперся о стену, чтобы поправить тапочек, как вдруг рука его вошла в стену, вошла легко, очень легко, словно в расступившуюся воду. Он дико посмотрел на руку, подергал, рука не выходила, потрогал стену, но рука вошла не расщелину, она как бы вросла в стену.
- Наташа, - осипшим голосом позвал Андрей Викторович, но вспомнил, что жена на работе.
 Эта мысль ударила его таким отчаянием, что он закричал, задергался, стараясь вытащить руку. Наконец, устав, тяжело дыша, он остановился, закрыл глаза. Кричать он боялся, – вместо крика из груди вырывалось какое-то рычание, и он как-то не мог вспомнить слова. Он огляделся и увидел лежащие на столе ножницы. Появился хоть какой-то план, приободрившись, он стал тянуться к ножницам, отчаянно скребя ногтями по полировке стола. Наконец, смахнул их на пол, тотчас поднял, и стал торопливо ковырять стену у руки. Но тут же нестерпимая боль ударила его по руке. Он невольно присел и, сжав зубы, прислушался к медленно утихавшей боли в руке. Андрей Викторович вновь осторожно тронул стену, и опять ему показалось, что он порезал руку. Тогда он замычал и с остервенением ударил острием ножниц о стену. Его подкосило от звенящей боли. Он долго сидел, прижавшись лбом к холодной гладкости стены.
Андрей Викторович стал большим и теплым, почувствовал ветерок на лбу пригревающее, уже почти весеннее, солнце. Он стал думать на каком-то давно забытом языке. Языке воды, земли, языке тоски по недостижимому небу. Он бродил по мозаике судеб людей, истории камней, еще немного, и казалось ему, что он поймет все.
- Значит, я умру, - понял Андрей Викторович.
Внезапно тело его скрутило новой болью, ему показалось, что зубы его стачивают напильником. Он сразу понял, что кто-то из соседей начал сверлить стену. Он весь напрягся, так, что набухли на шее вены, слезы потекли по его щекам. Когда он был уже не в силах терпеть боль, он судорожно вгрызся в руку. Дом вздрогнул, как от легкого взрыва, звякнули стекла.
- А ведь в детстве я писал стихи, - вспомнил с тоской Андрей Викторович, непонятным образом ощущая замурованного в фундаменте дома мальчика. Андрей Викторович, стараясь уже ничего не думать, вонзил ножницы себе в горло. Дом, застонав балками, странно перевел дух и рухнул.
Данила Шибаев и сейчас работает дворником в ЖЭУ № 12.