Их сексуальная жизнь

Памяти Жаркова Михаила Николаевича, советского япониста и разведчика, любившего жизнь.

ИХ СЕКСУАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

Из книги «Японцы» американского япониста Джека Суарда, издания «Лотус Пресс», Токио 1971
Перевод с английского


     Сексуальная жизнь пронизывает всю атмосферу Японии. Это очень быстро становиться очевидным для иностранцев, особенно для выходцев из тех стран, в которых только-только поднимается занавес  Викторианской эпохи. Некоторые считают эту сексуальность шокирующей, а другие – чарующей, божественной и стимулирующей. Может быть, это наиболее убедительный довод, почему американцы остаются там надолго.
     Это, однако, не равносильно утверждению, что японцы обуяны сексом. Никоим образом. Просто они чистосердечны и реалистичны в этом отношении. Для них секс не несёт стигмы зла, поскольку там сексуальные отношения не регулируются нормами морали. Хотя они и не занимаются сексом на улице, они не считают нужным прятать его под одеяло стыда или говорить о нём похотливым шёпотом. Как и все виды активности, японцы отводят ему определённое место и обеспечили его правилами. Они действительно следуют установленным правилам и занимаются сексом с удовольствием.
   Согласно квази-историческим японским легендам о создании вселенной их боги (синтоистской религии – прим. перевод.) не теряли времени на открытие секса, как следует из следующих виршей: «Теперь Ицанаги (мужское божество) повернулся налево, а Ицанами (женское божество) повернулась направо, и они облетели вокруг опоры земли по одному. Когда они встретились на противоположном конце, Ицанаги сказал: «Как восхитительно! Я встретил прекрасную девушку!» «Теперь», он спросил Ицанами: «В твоём теле что-нибудь появилось?» Она ответила: «В моём теле есть место – источник женственности». Мужское божество сказало: «В моём теле есть место – источник мужественности. Я хочу объединить мой источник с твоим источником»».
     Что может проще, чем это? Никаких мамбо-джамбо о змеях, яблоках, рёбрах и потери девственности. Простое прямое джентльменское предложение, которое было воспринято с подкупающей откровенностью и послушным ожиданием.
    Эти два божества заняли своё достойное место в синтоистских храмах (Характерной чертой синтоистской мифологии является соединение в ней мифов земледельцев, охотников и рыбаков, племен алтайской и австронезийской языковых групп, что отражает сложный процесс этногенеза японцев. Наблюдаются определенные параллели и с шаманистическим комплексом обитателей Корейского полуострова. Однако основными в синтоизме следует признать все-таки аграрные обряды. Это было связано с тем, что раннеяпонское государство (самоназвание — Ямато) было, прежде всего, государством земледельцев (главным образом рисоводов). На религиозную практику раннего синтоизма большое влияние оказали также конфуцианство и особенно религиозный даосизм – прим. перевод.) и, следуя их примеру, японцы в течение последующих столетий искали истинное половое удовольствие так часто, как могли себе позволить, в пределах своих физических и финансовых возможностей. Несмотря на такие трудности, как закон о запрете проституции 1958-го года, всё больше японцев могут позволить себе ныне все радости полноценной сексуальной жизни, чем когда-либо, благодаря улучшению экономической жизни, большей свободе выбора и самовыражения у женщин, меньшей регламентации жизни со стороны правительства и значительному росту возможностей для общения мужчин и женщин.
     Мисс Кацуко Сираиси, которую называют «Данкон ва утаи сидзин» (поэтесса, превозносящая фаллос), может быть, и не является типичной представительницей эмансипированных после войны японок, но она прокладывает широкую дорогу другим в вопросе установления полной сексуальной свободы. Два наиболее известных её произведения это «Бои-фурендо ва нете кара эрабе! (Выбирайте себе друга только после того, как вы с ним переспали)» и «Кокудзин но секкусу ва сайко не. (Негры это делают лучше всех)».
     Всё больше женщин выносят свои сексуальные отношения, вопросы и проблемы (больше, кажется, в количественном отношении) на открытое обсуждение, что, однако, не говорит о том, что они скрывали это раньше. Журналы, которые в штатах назвали бы «Семнадцать» или «Дебютант» или «Молодая невеста», печатают нескончаемый поток статей и обзоров о сексе и молодых девушках. Хотя часто эти статьи написаны в мрачном стиле, многие советы кажутся, по крайней мере, не вредными. 
    Как раз сейчас передо мной лежит одна такая статья. Она посвящена дискуссии пяти токийских девушек в возрасте от четырнадцати до девятнадцати лет о женской мастурбации. Тон серьёзный и девицы откровенно высказываются. Когда они впервые мастурбировали? Что служило стимулом? Думают ли они, что это вредно? Знают ли их друзья, если они есть, об этом? И так далее.
      Статьи и обзоры о девственности также многочисленны. Часто используется метод открытого стола, где рассматриваются вопросы: когда была потеряна девственность, место, болезненность, количество потерянной крови, кто были партнёры. (Среди категорий  партнёров я обнаружил такую странную группу, как «старые друзья семьи»).   
    Хотя проведённый в 1967 году опрос показал, что 60% девушек считают, что невесты с целыми девственными плевами лучше тех, кто потерял девственность, то японцы, тем не менее, не разделяют этого мнения, и не считают это преимуществом, как мы сейчас считаем или как мы считали это раньше. Целая девственная плева удостоверяет тот факт, что её владелица не имела полового контакта с полным проникновением. Думаю, что в Японии не найдётся такого жениха, который остановился бы по обнаружении целой плевы. Разорванная плева для нас означает греховный промискуитет, но японцы не будут высказывать подобных абсолютных суждений. Девственница или не девственница не обязательно означает хорошо это или плохо. Они считают, что всё надо объяснять на фоне сложившихся обстоятельств.
    Почему, хотели бы они знать, данная девушка потеряла невинность? Возможно, её соблазнитель заставил её пить саке, к которому она не привыкла, и она потеряла контроль над собой? А может быть, он был весьма уважаемым человеком, которому обязана вся её семья? А её отказ его инстинкту повлёк бы за собой нарушение гармонии отношений? Ничто, сказали бы они, не может быть вырвано из конкретных обстоятельств и брошено на неуютные весы холодной западной логики. Многие смягчающие обстоятельства могут оправдать добровольную потерю девственности, их так много, что совершенно беспочвенно делать подобные выводы в самом начале.
    Целомудрие после вступления в брак, однако, рассматривается совершенно в ином свете, поскольку подвергается сомнению честь мужа и семьи. Если жена способна удовлетворить свои сексуальные капризы без причинения чувства стыда или проявлений чувства неуважения к семье, то она сделает это очень хорошо, особенно если её супруг нарушал свой ночной долг. Но в жизни японки таких возможностей значительно меньше, чем у американки.
     В «Советах потерпевшим» ежедневника «Сюкан Манга Сандей» одно опубликованное письмо иллюстрирует конфликт между суждением о внешних проявлениях и сексуальной свободой женщины. Письмо подписала женщина из Осака именем Сигеко. Первая часть этого длинного письма посвящена тому, что ей 27 лет и она замужем три года и её муж, который выполняет свой супружеский долг только один раз в месяц, постоянно находится в командировках. Беда началась, когда в отсутствии мужа в их дом стал наведываться двадцатитрехлетний  брокер. Вскоре они стали любовниками. А теперь позволим Сигеко досказать конец рассказа её собственными словами: «…Я позволила ему часто посещать наш дом в отсутствии мужа, и я бросилась в необузданную любовную связь. Однажды мой муж вернулся неожиданно и нашёл нас обнажёнными в гостиной на диване на месте преступления. Когда мой муж стоял в дверях, я приближалась к оргазму и я, возможно, не смогла бы остановиться, чтобы он ни сделал. Потом мы сели втроём обсуждать проблему. Первым соображением моего мужа было, не подозревают ли соседи чего-либо (у нас не было детей и слуг). Когда я убедила его, что соседи не могут ничего знать, он сказал, что нам надо продолжать совместную жизнь, и он не хочет разводиться. Мой любовник, однако, настаивал на том, чтобы ему позволили хотя бы наслаждаться моим телом, поскольку он не сможет в этом случае на мне жениться.
    Так мы зашли в тупик и теперь мне самой необходимо принять тяжёлое решение. Я люблю своего мужа сердцем и по этой причине не хочу развода. Но одновременно я не хочу отказываться от  прекрасного физического наслаждения, которое открыла для себя со своим любовником. Пожалуйста, посоветуйте, что мне делать?»
     Редактор колонки посоветовал Сигеко немедленно прекратить любовную связь, пока об этом не узнали соседи, и в то же время, откровенно обсудить вопрос её половых потребностей с мужем.
     Хотя причина этого уже практически исчезла, обычай дарить невесте (а иногда и жениху) «макура-э» был когда-то очень популярен в Японии. «Макура-э» это свадебные рисунки или картинки для подушки. Последнее наименование происходит из того факта, что эти картинки подкладывались под подушку новобрачных в их первую ночь в качестве красноречивого и информативного сюрприза.
    «Макура-э» имеет вид свитка и повествует о том, что новобрачные, возможно, могут не знать все хорошие и нехорошие вещи, которыми они должны заниматься в эту и последующие ночи. Исходя из моих знаний об их сексуальной жизни в те времена, я подозреваю, что «макура-э» это не информация, а просто контрольный лист для, по крайней мере, одного из новобрачных (по выбору между ними), знающего только одну-две из сорока восьми стандартных позиций.
    Если «макура-э» даёт фундаментальные знания, то точные инструкции невестам дают любящие матери и тётки или молодые женщины брачного возраста. Краткие часы жизни перед самоубийством леди Ноги с толком потратила на письмо своей любимой племяннице, рассказывая о тех многих вещах, которые надо и не надо делать в первую брачную ночь. Наипервейшей вещью, с которой надо обращаться с осторожностью, писала знатная дама, является бумага, которой невеста собирается воспользоваться для уничтожения следов вторжения. Необходимо соблюдать чрезвычайную осторожность, подчёркивала знатная дама, чтобы бумага не хрустела, иначе это может оскорбить слух жениха, наслаждающегося деликатным состоянием транса после совокупления.
    В разных районах Японии существуют свои неповторимые обычаи празднования брачной ночи. У некоторых создаются трудности, а в других – облегчения в заключении вечного союза. В сельском районе вблизи озера Яманака у подножия горы Фудзи существует странный обычай – невесту заставляют прыгать через пламя перед входом в её новый дом. Ныне она проделывает это в одежде при низком огне, однако раньше невесты прыгали голыми через более высокое пламя. Идея заключалась в сжигании лишних лобковых волос, которые могли бы помешать ожидаемому совокуплению.
     Другим деревенским обычаем, который сейчас исчезает, является «ёбаи», что означает «ползти в темноте». Впервые я прочитал об этом в книге под названием «Суэ-Мура» (японская деревня), написанной Джоном Эмбри, американским учёным, проведшим год в небольшом городке на Кюсю в целях изучения реальных условий жизни местных жителей. Позднее, я обнаружил другие тому существенные доказательства.
     Чтобы понять этот отличный старый обычай, необходимо сначала понять, что в обычном деревенском японском доме может оказаться много проживающих там людей: крестьянин и его жена, их дети, возможно тётка-вдова, прислуга (работающая за немногим более чем за еду), незамужняя сестра жены, отдыхающий городской племянник, и другие гости. Хотя хозяйство может быть бедным, крестьянский дом может поглотить много проживающих, которым нужен только «футон» (стёганое ватное одеяло) и мат размером 3 на 6 футов для сна. Среди проживающих часто встречаются один-два холостых мужчины или незамужние девицы, не являющихся чьими-либо родственниками. 
    Если в течение ночи, одному из этих мужчин взбредёт в голову разделить на миг футон с Миеко или Сидзуе или Тамаё, он закрывает большую часть своего лица полотенцем, и начинает ползти в темноте между матами в комнату, где спит его любовь. По прибытии он будит её, пытаясь проползти между футонами прямо к ней. 
     Если она принимает его, то расцветает любовь. Если нет, то он возвращается к своему холостяцкому ложу. Отвергнутый может потерять лицо, здесь на помощь приходит полотенце. Поскольку его лицо было скрыто, и, возможно, он не был узнан, то ему нечего опасаться потерять своё лицо. Он просто притворяется, что ничего не случилось. Вполне очевидно, что если он точно знает кто она, то и она очень хорошо знает кто он. Полотенце на лице мужчины позволяет ей притворяться, что она не узнала его. А поскольку она не узнала, то зачем вообще вспоминать об этом?
    Как и везде, сельские жители в Японии более приближены к земле в своём отношении к  естественным функциям организма, хотя и городские жители отнюдь не отсталые в этом отношении люди. (Имеется в виду обычай мочиться на людях. Для этого действа, практикуемого городскими жителями, тоскующими по деревне, есть даже специальный термин «татисёбен». Однако трудно сказать, почему автор пишет в этой главе об этом, может быть, он намекает на эксгибиционизм японцев – прим. перевод.) Через несколько лет после окончания войны на Тихом океане японские власти под нажимом наших оккупационных сил пытались убедить увещеваниями и призывами свой народ прекратить облегчаться вдоль дорог. Зря старались. Ничто не изменилось. (Совсем недавно я видел знак у клочка газона в деловом центре между Роппонги и  Иигура-мати в Токио, где было написано: «Здесь дефекация запрещена!»)
    Праздники плодородия весьма популярны в сельских местностях и проводятся ежегодно в префектурах Мие, Фукуока, Кумамото, Аити, Вакаяма и Кагава. Бездетные женщины поклоняются Богу плодородия, чтобы он дал им ребёнка, желательно сына. Подобные просительницы маршируют, неся фаллические символы. Копии мужского члена сделаны из дерева и имеют размеры от обычных фаллоимитаторов, до более длинных, вожделенных членов и мегаломонических штуковин.
    На ежегодном фестивале («фестиваль» по-японски звучит как «мацури» - прим. перевод.) в Кумамото, недалеко от города, где жил Джон Эмбри, рассказавший всему западному миру о «ёбаи», имеются, думаю, самые большие «дзиндзо инкеи», как по-японски это называется. Вырубленные из бревна, они имеют длину в тридцать футов и диаметр в два с половиной фута. Его везут погруженным на тележку по улицам десяток юношей, которым все завидуют.
    Без тележки они, очевидно, не смогли бы тащить такого монстра, и бездетные женщины, верящие в то, что чем больше символ, тем выше вероятность забеременеть, идут позади этого тридцатифутового фаллоса, прижимая к груди деревянные модели, размеры которых могут составить пять футов в длину и восемнадцать дюймов в диаметре. Надо сказать, что внутри эти штуки полые, и не особенно тяжелы. (Все фаллосы, из дерева, камня, керамики или фарфора, размером от пяти сантиметров (в сувенирном варианте) до нескольких метров (хранящиеся весь год в храмах или на площадках у храмов) в спокойном (без видимых вен) или возбуждённом состоянии выполнены скульптором с тщанием и имеют одну и ту же форму гриба – обнажённую головку со свернувшейся за венцом крайней плотью. Грибовидная форма - японский символ мужественности, служащий образцом для подражания. По этой причине, и, может быть, также из гигиенических соображений, родители приучают мальчиков содержать головку пениса в обнажённом виде уже с 12 лет – прим. перевод.)
     Когда один раз у меня представилась возможность посетить такой фестиваль в Кумамото, я встретил группу туристов из пожилых американцев, ожидавших поезда. Они отошли от платформы, чтобы увидеть этот гала-парад. У большинства из них были фотоаппараты, они делали снимки страждущих бездетных женщин с их деревянными «палками», проходивших мимо. Японцы, обрадованные интересом иностранцев к их национальному празднику, улыбались и поднимали вверх свои символы в знак приветствия. Некоторые даже останавливались, чтобы дать иностранцам возможность непроизвольно дотронуться или погладить деревянные штуки, которые они несли. Помню, одна японка повязала вокруг себя зелёную ленту как тетиву лука, и американские туристы задержали её на  несколько минут, восхищаясь ею и фотографируя её. В это время одна из туристок увидела моё американское лицо в толпе и подошла ко мне, чтобы узнать, ради чего всё это происходит.  Ей это понадобилось для того, чтобы позднее дома объяснить соседям содержание сделанного ею фильма. Другие туристы окружили нас, не дав мне возможности вырваться из плена.
     Как я не пытался скрыть истинную причину таскания японками деревянных фаллосов, мне пришлось сказать истинную правду.
     Когда до них дошло, то реакции были разными. Некоторые вспыхнули и моментально отошли к платформе, бросая тяжелые взгляды на меня. Другие замолчали и начали от меня пятиться. Одна дама спросила мужа, как ей стереть эту часть фильма, чтобы не повредить остальной отснятый материал. Другая открыла свою камеру, вытащила плёнку и с отвращением бросила её в мусорный ящик. Третья бормотала что-то о том, что завтра она уедет из этой языческой страны.
     Японским родителям ничего не надо рассказывать своим детям о птичках и пчёлках при наличии таких фестивалей плодородия с лесами из фаллосов, ползаний в темноте, подушечных свитков, секс-шопов (по-видимому, имеются в виду сувенирные лавки, торгующие около храмов фаллосами, и даже женскими фигурками с гипертрофированными лобками и половыми губами – прим. перевод.), несдержанных дискуссий и иллюстраций сексуальной жизни в периодической печати для юношества.
     Возможно, для подготовки к проблеме обсуждения проституции  в Японии следует всмотреться в два иероглифа слова «баисюн», означающего «проституцию». Как и все японские иероглифы, каждый имеет два чтения (китайское и японское – прим. перевод.). Первый иероглиф читается как «баи» или «уру», что означает «покупать». А второй иероглиф читается как «сюн» или «хару», что означает «весна». Следовательно, проституция это «покупать весну».
     Насколько это звучит мягче, чем «шлюха» или «уличная девка». (Обратите внимание также на наименование района красных фонарей как «карюкаи» или «мир цветов и ивы».) С каким страшным презрением и неуважением мы, люди запада, смотрим на этих женщин и высказываемся в их отношении в грубых выражениях, плохо называем их бизнес и женщин им занимающимися: дом терпимости, кошкин дом, тушёнка, рыболовное судно, торт, бродяга, сука, свинушка, шлюха, потаскуха, распутница (сделано калькирование американизмов, обозначающих в русском литературном переводе одни и те же слова: «публичный дом», «бордель», «проститутка», «шлюха», «потаскуха» - прим. перевод.)
     Но японцы не смотрят на это таким образом, и краткий экскурс в историю, начиная с 1193 года, объяснит почему.
     В крестьянских японских семьях всегда отдавалось предпочтение рождению сыновей, а не дочерей. Рождение сына означало увеличение рабочих рук для рисовых полей и садов, появление надежды у родителей на помощь в грядущей старости. В то же время считалось, что дочери обладают ограниченной полезностью, да, кроме того, им необходимо приданое перед выдачей замуж. Во времена плохих урожаев и природных катастроф наиболее бесполезных членов семьи, а именно дочерей, приносили в жертву ради выживания семьи. (Практика «мабики» - «выбрасывание сорной травы» или детей, особенно девочек после рождения, было естественным в течение сотен лет и доказывается японской поговоркой: «Ко ва сутеру ябу га аредо оя ва сутеру ябу ва наи» или «Всегда есть бамбуковая роща, где можно оставить ребёнка умирать, но нет такой рощи, где можно оставить родителей»). Дочерей, выбранных для спасения семьи, «продавали» хозяевам публичных домов, куда их помещали под долгосрочный контракт найма; размер вознаграждения не давал надежды на выкуп. (Пожилые японцы рассказывали, что после поражения Японии в 1945 году японцы, испытывавшие нужду, подбрасывали детей (конечно, девочек) под колёса американских автомобилей, чтобы получить компенсацию – прим. перевод.)
    Японское общество признавало, что такие девушки были невинными жертвами в борьбе за выживание. Их спокойное восприятие судьбы, фактически показывало их желание похоронить личные надежды иметь свой дом и семью во имя жизни всей семьи. К ним относились с жалостью и уважением.
    Публичные дома, в которые их отдавали, располагались в определённых, отведённых властями, местах по всей стране. Часто они окружались стенами или рвами с водой, как Тобита в Осака или Йосивара в Токио. Последний был наиболее известным в стране, он просуществовал с начала 17-го века до его закрытия решением правительства 1 апреля 1958 года. В период расцвета это был город в городе, с высококлассными магазинами, всеми источниками снабжения товарами и услугами, поскольку этот район должен был функционировать как административная часть всего города. Под названием «Фуядзо» (крепость, не знающая ночи) она закрывала ворота в полночь, в комендантский час, однако веселящиеся, оказавшись под замком, просто продолжали вакханалию, пока ворота вновь не открывались в шесть утра на следующий день. (Проститутки могли покинуть Йосивару только в двух случаях – посетить умирающих родителей и группой посмотреть вишнёвые цветы в Уэно, что подчёркивает всеобщее поклонение цветению вишнёвого дерева). Самураям не разрешалось посещать такие места, однако они ходили туда группами и переодетыми, как это делали преуспевающие купцы, артисты, поэты и драматурги. Лучшие проститутки превращались в идолов и волшебниц до степени, схожей со степенью обожествления американских киноактрис двадцатых-тридцатых годов (двадцатого века – прим. перевод.)
    В начале 17-го века вице-мэр Эдо убедил власти в необходимости выдачи ему лицензии от Сёгуната Токугава на право надзора за проституцией в его районе в обмен на его работу по наблюдению за подозрительными иностранцами; в получении информации о них Токугавы всегда были заинтересованы. Получив лицензию, он обнаружил пустое поле в тростнике («Йосивара» означает тростниковое поле), и там был построен публичный дом. (Позднее подобрали другой иероглиф с тем же чтением – «Йоси», и смысл поменялся на «счастливое поле»). После пожара 1656 года эти кварталы переместились в район Эдо под названием Асакуса, где они успешно функционировали вплоть до самого 1958-го года.
    После переезда кварталов в новое место они расцвели как в размере, так и в своей привлекательности, в репутации, в ассортименте услуг и удовольствий. Как и следовало ожидать в Японии, всё было рассортировано, классифицировано и отрегулировано. Главной артерией Йосивары стала торговая улица с дорогими магазинами, общественными банями, отличными ресторанами, и чем ближе стоял дом к этой улице, тем более высоким качеством услуг он отличался.
     Девушки тоже были классифицированы. По прибытии в Йосивару (некоторые из них были шести-семи лет от роду) их называли «камуро» или ученицами проституток. Когда им становилось двенадцать, они сдавали экзамены; после успешного прохождения испытаний они получали статус «синдзо» (иероглифы обозначают буквально «вновь построенные»), тогда им позволяли продолжать своё образование в танцах, стихотворчестве, пении и умении заниматься сексом – последнее только в устной форме. Если они проваливались, то получали статус вечной девушки. В возрасте семнадцати лет «синдзо» опять сдавали экзамены, и успешно их сдавшие приобретали высший статус из трёх, а именно «оиран». Не сдавшие экзамены получали две более низкие категории – «дзидзоро» и «сантя», в зависимости от полученных баллов.
    Перепись населения Йосивары в 1689 году обнаружила 1300 «дзидзоро», 1000 «сантя» и менее 500 «оиран». В свою очередь, «оиран» подразделяют ещё на три категории, высшая из них называлась «таю». В год переписи было только три «таю» на всю Йосивару.
    «Таю» были настолько элитарными, что от них не требовалось вступать в незапланированную половую связь с кем-нибудь из мужчин ни при каких обстоятельствах, даже если «таю» сама этого пожелает. Совокупление разрешалось только после первой встречи, на что выдавалось разрешение поклоннику после своевременно сделанной им заявки. Поскольку поклоннику не разрешалось входить в её покои, которые зачастую были роскошно украшены за счёт высоких гонораров её любовников, встреча происходила в «матиаи» или доме свиданий где-нибудь в квартале. Короткое послеполуденное пешее путешествие «таю» и её свиты в составе «камуро», «синдзо» и «гютаро» (слуги-мужчины) выглядело как праздничное шествие или миниатюрный парад, вызывающий восхищение и зависть у всех и каждого.
   Целью первого свидания в «матиаи» являлась возможность дать шанс «таю» оценить своего будущего любовника. Она это делала, когда её «синдзо» развлекала мужчину пением и танцами. Если он обнаруживал в её глазах одобрение, то за этим следовал косвенный намёк или кивок при прощании. Бывало, что намёком служило название песни, которую начинала петь «синдзо» по указанию «таю». Окрылённый обрядом посвящения в рыцари, наш Лотарио (персонаж произведения Роуи «Прекрасный грешник» - прим. перевод.) должен был себя контролировать и при втором свидании, то есть до третьего свидания. И тогда «сливки сливок» мира цветов и ивы Йосивары соглашались снизойти до труда любви, чтобы вступить в связь на полу, как это изображено на миниатюрах, с дерзким мужчиной. 
    По словам лорда Честерфилда (Точнее графа Честерфилда. Честерфилд (Chesterfield, Earl of) Филипп Дормер Стенхоп (1694-1773), граф, английский писатель и государственный деятель. Член парламента с 1715 (с 1726 в палате лордов); наместник в Ирландии в 1745-46; государственный секретарь в 1746-48. «Письма к сыну» (изданы в 1774) — свод норм поведения и педагогических наставлений в духе идей Просвещения (опубликованы в 1777) — ценный исторический документ – прим. перевод.) цена половой связи с куртизанкой из Йосивары, категории «таю», была чертовски высокой. Их преуспевающие патроны были щедры на свои дары. Один торговец шёлком «купил время» всех проституток Йосивары на три дня подряд, чтобы отпраздновать его изнурительное и, в конце концов, успешное ухаживание за принцессой «таю». Другой торговец рисом скупил всех угрей Эдо в один жаркий день в конце июля 1724 года для того, чтобы «таю», его настоящая любовь, свободная на тот момент, стала единственной женщиной в столице Сёгуна той летней ночью, которая могла позволить себе одна есть угрей, которые, как известно, восстанавливают силы (высший деликатес в самые жаркие дни).
    Они тратили деньги патронов на что им только заблагорассудится; четыре или пять (редко более шести) «таю» квартала вступали в безрассудное соревнование друг с другом по кимоно. Всё начиналось с того, что они приобретали в самых дорогих магазинах самые красивые и самые дорогие кимоно. Затем они соревновались в количестве кимоно, пока их покои и даже взятые взаймы помещения не забивались до отказа. В конце концов, они достигали положения, когда «таю» становилось стыдно, если она надевала одно и то же кимоно дважды, хотя два-три переодевания в день иногда было в порядке вещей.
    Кажется странным, почему при таких деньгах «таю» не выкупали свой уход из этого заключения, сибаритского и рабского. Без сомнения некоторые так и делали. Есть рассказы об этом, но за давностью лет трудно отличить действительность от романтической легенды.
    Хотя медленный закат Йосивары начался ещё в 1760 году (ввиду изменений социальных условий в стране), полное увядание не было достигнуто до ранее упомянутого момента – до апреля 1958 года. Спад ускорился  во время милитаристского режима тридцатых – начала сороковых (двадцатого века – прим. перевод.), пока не перешёл в стагнацию к концу войны. Появление наших отважных американских парней, однако, приостановило процесс, по крайней мере, на некоторое время.  По сути, это подействовало как пинта адреналина, впущенного в главную артерию. Проститутки воспрянули и начали процветать, как только американские моряки, морские пехотинцы и солдаты начали бродить по улицам Йосивары, радушно сверкавшей фонарями и новыми надеждами, оценивать и выбирать товар прямо на витрине.
    21 января 1946 года офис Верховного командующего объединёнными силами передал меморандум японскому правительству с требованием запретить лицензируемую проституцию и, конечно, закрыть Йосивару.  Меморандум потряс японцев. Запретить весёлые кварталы? Ради чего? Что может быть здесь плохого? Что будет вместо этого? Они были так обескуражены и угнетены, что это заняло у них целый год для подготовки первых ответных предложений по урегулированию вопроса.
     Оказывая давление на японских законодателей в принятии новой конституции, официальные представители оккупационных сил начали сомневаться в необходимости спешить с запретом проституции. Они предпочли, чтобы японцы восприняли их предложение и сами взяли решение вопроса в свои руки.
    Японцы так и сделали. То есть японские женщины. Вновь избранные члены парламента – японки призвали к сотрудничеству и борьбе все японские женские организации в тогдашний рассвет эмансипации. Достаточно интересно то, что эти женщины поддерживали отмену лицензируемой проституции не потому, что боялись, что их мужья собьются с пути добродетели и встанут на путь искушений, а потому, что проявили заботу о судьбе проституток. Они держали проституцию в тюрьме и, в частности, усиливали проституцию с тем, чтобы показать, как наказывают женщину унижением.
      Одиннадцать лет ушло на то, чтобы  победить. Ворота Йосивары закрылись для искателей чувственных удовольствий, и Йосивара была преобразована в район кофеен и ресторанов, включая одно молодёжное общежитие. Несмотря на то, что уголовно наказуемым деянием женщины стала «продажа весны», это же деяние не было уголовным преступлением для клиента.  В 1966 году японки попытались скорректировать это положение. Они предложили законопроект, согласно которому уголовным деянием была бы покупка услуг проститутки и даже просьба к кому-либо найти ему таковую. Штраф должен был составлять 10,000 йен.
     Законопроект не прошёл, в основном потому, что мужчины-законодатели не имели настроения рассматривать какие-либо дополнения к закону о запрете проституции. Лишение и так было выше их сил. С 1958 года в течение 8 лет появились новые штаммы сифилиса, устойчивые к новым лекарствам, что вселяло во всех растущую тревогу. Вместо реабилитации, бывшие жительницы Йосивары продолжили свои занятия под маской массажисток, гидов, банщиц турецких бань, официанток, «хозяек» кабаре и моделей для студий обнажённой натуры. Работая с сутенёрами (часто гангстерами), они оказываются рабынями новых хозяев, более бесчувственных и жадных, чем содержатели бывших заведений Йосивары. По словам министра юстиции Окиноро Каия наметился рост половых преступлений, ранее весьма редких для Японии, по причине закрытия весёлых кварталов. Отнюдь. Просто у законодателя ещё не хватало боеприпасов, необходимых для повторного открытия кварталов; однако ни у кого не поднималась рука арестовать человека, пытающегося найти себе проститутку. «Давайте нанесём поражение этому смешному предложению» - договорились они: «В конце концов, дождёмся благоприятного случая. И поглядим».
     Без всякого сомнения, величайшей японской сагой о половой любви в наше время следует считать «Китидзо и Сада» (или О-Сада, если вы хотите приставить уважительное  «О» к её первому имени). Китидзо - это Китидзо Исида, который вместе со своей женой владел небольшой гостиницей в Токио, куда мисс Сада Абе где-то в мае поступила на работу в возрасте тридцати одного года. В течение недели Китидзо и Сада решили, что они созданы друг для друга. Как только миссис Исида поняла это, ноги Сада в гостинице уже не было.
    Сада вернулась в Массаки, дом будущих свиданий в префектуре Аракава, где она, закрепившись там, решила удержать своё, установив линию связи с Китидзо. Далее она велела ему приехать к ней и подготовиться к длительной осаде.
    Сославшись на необходимость выехать в срочную командировку, Китидзо покинул жену и гостиницу и проехал через Токио в Массаки в Акаваре. Там он потерял свою работу и мужественно осел на новом месте. Шесть дней и шесть ночей, согласно позднее данным служанками показаниям, он и Сада предавались длительному марафонскому объятию, отвлекаясь только на короткий сон или приём пищи. Служанки сильно стеснялись (некоторые из них завидовали) поскольку любовники не разнимались, даже когда служанкам приходилось подниматься наверх, в спальню, чтобы  принести им немного еды для поддержания сил.
    Восемнадцатого мая, примерно в восемь утра, Сада спустилась вниз, чтобы дать служанкам указание дать возможность мистеру Исиде поспать, как следует, пока её некоторое время не будет дома.
    В полдень, однако, Сада не вернулась. Одна из служанок решила спросить Китидзо, чтобы он хотел съесть на завтрак. Минуту спустя она сбежала вниз по лестнице, крича изо всех сил. Другая служанка вызвала полицию, не дав своей коллеге даже придти в себя.
   Приехав, полицейские обнаружили Китидзо задушенным женским платком из розового крепа. Служанка испугалась украшений, нанесённых на труп, видимо, руками О-Сады.
    На его левом бедре было написано кровью «Сада Кити Футари» (Сада и Кити, мы только вдвоём). На левой руке она вырезала один иероглиф из слова «Сада». Затем, видимо воспользовавшись большим количеством крови, написала на полотне бумаги пять иероглифов «Сада и Китидзо теперь одиноки».
     Откуда столько крови? Она аккуратно отрезала его половой член ножом для резки мяса.
     Тут же преступление О-Сады привлекло внимание всей нации. Нельзя сказать с уверенностью, но это событие значительно снизило социальное трёхмесячное напряжение, создавшееся в Японии и приведшее к политическому беспорядку 26 февраля 1936 года. Изуверство, сотворённое над Китидзо Исида, ввело страну в состояние невозмутимости и спокойного юмора. В газетах и чайных только об этом и толковали.
    Спустя три дня неизменно упрямая японская полиция арестовала Саду в гостинице в районе Таканава, находящейся на дороге, ведущей из Токио в Йокохаму. Задержавший её офицер, детектив Андо, обнаружил в кульках Сады вещи и принадлежности Китидзо. Кроме той, без которой Китидзо нельзя было похоронить в полной комплектации. Он прямо спросил её, что она с ней сделала.
   Стесняясь, Сада достала его, аккуратно завёрнутого в бумагу, из глубин своего кимоно, в котором она носила его в течение трёх дней после ампутации. Когда её спросили, зачем она это сделала, она ответила, что эта вещь стала предметом её наилучших воспоминаний.
      Когда её спросили, зачем она убила любовника, она ответила, что мысль обладания им другой женщиной была для неё невыносимой. Всё-таки, один из следователей засомневался. Как, он хотел бы знать, такая небольшая тонкая женщина как Сада, могла подавить мужскую силу и психику Китидзо? Сада объяснила, что в своих сексуальных опытах они обнаружили, что если сначала придушить горло Китидзо, а потом отпустить, то прилив крови от головы к половому члену приводит к эрекции и взаимному удовольствию.
    (Я тоже сначала сомневался в этом, пока не узнал из врачебных свидетельств о том же эффекте у повешенных.)
     В течение этих шести дней развлечений Сада так часто проделывала этот эксперимент, что Китидзо не встревожился, когда Сада, обвив его шею розовым платком, не начала всё туже и туже стягивать ему шею. Представьте его удивление отказом отпустить его.
   По обвинению в убийстве и осквернении трупа Саду судили. Сада, видимо, была безразлична к своей судьбе, пока её не обвинили в половом извращении. Это возмутило её.
    Убийство? Да, она виновна. Осквернение трупа? Да, она и это сделала. Но никто не смел назвать её извращенкой. И впервые Сада воспользовалась своим правом на защиту. Её адвокат взялся за дело, чтобы снять это обвинение. В конце концов, суд призвал психиатров, которые после экспертизы признали, что Сада не «хентаи сеиёкуся» (половая извращенка), а «идзё сеиёкуся» (личность с повышенной сексуальностью).
     Удовлетворённая результатами экспертизы, Сада с улыбкой признала свою вину и получила чрезвычайно мягкий приговор – шесть лет тюрьмы.
     Как-то вскоре после окончания войны на Тихом океане я шёл по улицам Атами, держа за руку привлекательную японскую девушку. Она согласилась показать мне этот курортный город. Мы уже туда приехали и решили пройтись перед тем, как лечь спать. Когда мы поравнялись с одной гостиницей, она сказала мне со странной улыбкой, что мисс Сада Абе здесь работала.
    Я знал эту историю, но мне и в голову не приходило, что Сада работала прямо здесь, в Атами. Вернулись в голову грустные мысли. Я нервно посмотрел на Ёко (мою спутницу) снова, и понял, что улыбка спутницы мне не нравиться. (Я и ранее замечал такую улыбку у японок при упоминании имени Сады.) Вернувшись в нашу комнату, я решил, что осторожность не помешает, и притворился, что звоню своему другу в Токио. Я тут же объявил, что в нашем подразделении создалось чрезвычайное положение, и я возвращаюсь.
   Вскоре после этого случая мисс Сада Абе покинула Атами. (Её присутствие имело такое же недоброе влияние и на других мужчин; Атами, в конце концов, это японская столица для новобрачных.)
   Около года назад я прочитал где-то, что она работала официанткой в маленьком баре-ресторане в Асакусе в Токио.
    Беда в том, что история Сады подтолкнула  слишком много японок на осуществление подобного вида мести в отношении мужчин, которые отбраковывают их ради какой-то третьей женщины. Во время оккупации одна японская девушка сотворила живописное, но не такое варварское, действие в отношении своего американского любовника.
     Американская жена должна была прибыть в Токио на следующее утро, так что он счёл необходимым подарить своей японской подруге последний визит накануне ночью. Японка протестовала, плакала и просила, но он ответил большим количеством выпитого виски и упрямым молчанием. Было очень поздно, когда он, наконец, лёг спать на татами, в полной выправке и наполненный алкоголем.
    Когда он начал храпеть, девушка приступила к задуманному. Но вместо того, чтобы ампутировать его, как Сада, она выкрасила его красным лаком для ногтей. (Если это не маникюр или педикюр, то фалликюр?)
     Следующим утром она спокойно дала ему выспаться до последней минуты. В последний момент она разбудила его и сказала, что у него в запасе только несколько минут, чтобы добраться до Ханеды встретить самолёт жены. Со слипающимися глазами и сонный, он выплеснул на лицо холодной воды и бросился вон из комнаты. Когда он добрался до Ханеды, то жена уже ждала его. Так что он без задержек посадил её в машину и довёз до отеля, где они должны были жить, пока ему не предоставят постоянного места жительства.
    Как он мне рассказал несколькими неделями позже, у него тем утром было сильное похмелье и не было никаких романтических желаний. Однако он сообразил, что если он не притвориться  сгорающим от страсти, то его американская жена озадачиться вопросом, и вполне резонным, куда же он выплеснул всю свою энергию?
   Собравшись со всеми силами, он по-деловому подвёл её к кровати в гостиничном номере и приготовился сделать всё от него зависящее при данных обстоятельствах. Пока он разоблачался, жена невольно подглядела и увидела нечто яркое. Позднее он узнал, что оттенок назывался «Пылающая слава», которым он сам восхищался.
    Более удивлённый, чем его жена, он, пребывая в оцепенении, не мог ничего объяснить. Он только плюхнулся на стул и тупо смотрел.
    Жена вернулась в США ближайшим рейсом, а он вскоре восстановил свои отношения с японской девушкой. 

Copyright У2003 foma zamorski